Мирные военные хроники - часть 2
...начало тут...
Мирные военные хроники - часть 1
Работа во время войны.
Война войной - а завтрак по расписанию.
Седьмого октября большому начальнику нашей немаленькой фирмы позвонили из-за границы другие большие начальники. Тоже немаленьких фирм. Не будем показывать пальцем, тем более, что названия этих других фирм известны любому пионеру. На вопрос "что у вас там происходит", наш начальник, шокированный, как и все в тот момент потоком ужасающих новостей, честно сказал, что происходит катастрофа, не имеющая аналогов в израильской истории.
Заморские коллеги были эмпатичны, полны сочувствия и желания помочь. Через несколько дней они позвонили ещё раз и не менее участливым голосом поинтересовались снова "как вы там? что-нибудь для вас сделать?". Что-то щёлкнуло в голове у израильского начальника. От шока он отойти ещё не успел, но за его спиной было несколько проданных стартапов, так что распознавать малейшие нюансы в потоке вежливых фраз он умел хорошо.
- У нас всё в порядке - ответил израильский начальник - Всё замечательно! Все планы - в силе. Все сроки и дедлайны - тоже.
- Да вы не подумайте! - обиженно воскликнули заморские коллеги
- Да я и не подумал.. - заверил израильский начальник
Так и живём.
Четверть работников не вылазит из милуима. Столько же, соответственно, их жёны, которые уже давно находятся далеко за последней чертой автопилота от усталости. Плюс родители призванных, вздрагивающие от каждого звука. Но у нас всё замечательно. И все планы в силе. И дедлайны. Они - особенно..
Israel delivers no mater what.
И, смех смехом, но это повод для гордости.
Но и для усталости тоже.
Объявление на витрине супермаркета: "Дорогие клиенты, В связи с чрезвычайным положением и призывом работников в армию, приём пустых бутылок временно невозможен. Приносим свои извинения и благодарим за понимание"
...а уж какой кайф иметь возможность отключиться от занудного заседания со словами "извините, у меня тут тревога"... Ей-богу, я бы предоставил Хезболле доступ к календарю в своей рабочей почте...
В тот вечер, когда поползли новости о второй возможной атаке из Ирана, была назначена встреча с большим количеством американских коллег. Как и положено, американские коллеги, в основном, состояли из первого поколения приехавших из Китая и Индии инженеров. Как и положено первому поколению иммигрантов, уважительной причиной неявки на заседание могла являться только внезапная кончина. И то не факт. Тем не менее заседание было отменено.
- Спасибо - написал я коллеге, взявшей на себя ответственность за отмену встречи.
- Я из Тайваня - ответила мне она.
В рабочей терминологии израильтян, как, собственно, и в обычной речи, есть некоторые слова и выражения, которых стараются избегать. Например, клиент возмущается, что ему дают workaround, вместо того, чтобы решить проблему на корню и требует "final solution". Израильская сторона вздрагивает, обещает разобраться и предоставить "permanent solution". То же самое касается "акции", "селекции" и некоторых других слов. Теперь, похоже, к этому добавились другие нюансы. Планировали запуск системы в продакш, просчитали сроки готовности. С учётом релизов, выходных и отпусков. Вышло седьмого октября. Икнули. Сдвинули на день.
Отдельная песня - быть родителем во время войны.
В том, что касается маленьких детей, я не смогу сказать лучше, чем этот рисунок Ноа Кернел, которая ходил по израильскому интернету в первые дни и недели после седьмого октября. Если хоть часть той тьмы, которая упала на всех, всё-таки осталась на плечах взрослых и не дошла до детей, то мы своё дело сделали.
С детьми постарше и подростками было сложнее. Тут уже пробовать хоть как-то оградить их от потока нефильтрованной информации - фото, видео, комментариев и прочего, и прочего, что, что било через край в социальных сетях, начиная с конца войны - это было абсолютно в пользу бедных. Оставалось только пробовать разговорить детей и разговаривать самим. Без дураков и сюсюканья - на равных. Как это ни грустно, но им во всём этом жить и продолжать балансировать на тонкой грани между необходимостью выжить и не меньшей необходимостью оставаться людьми.
И ещё один нюанс..
Дело даже не в том, что нужно было искать какие-то практические решения, которые не надо принимать в мирное время. Это, конечно, тоже верно, но во время войны, скорее, дело было в необходимости дать детям ощущение контроля и стабильности в ситуации, когда ни того, ни другого у самих родителей нет было и близко. В принципе, это верно и для спокойных времён, но уж во время войны потребность в этом возрастает во много раз. А это значит, что контролируешь каждое своё слово, реакцию, эмоцию и действуешь как прораб из известного анекдота, который перед приёмкой дома предупредил всех рабочих, что что бы не произошло на стройке - главное делать вид, что так и планировалось. И когда перед комиссией по приёму рухнула несущая стена дома, то прораб посмотрел на часы и гордо сказал: "16:23.. Замечательно, всё точно по расписанию!".
Мы это особенно хорошо почувствовали летом. На самом деле, относительно передряг, в которых приходилось держать лицо другим родителям, всё было по мелочи. Вечером нашего вылета в отпуск, Иран с Хезболлой убедили весь остальной мир, что вот прям щас тут всё уже точно будет вдребезги и напополам. Вот буквально с минуты на минуту... Как оказалось позже, обещать, не значит жениться, но все авиакомпании, кроме израильских, приняли это близко к сердцам и пламенным моторам и поотменяли рейсы. Наш полёт в Варшаву планировался на Эль-Але, но, при ближайшем рассмотрении, он оказался в содружестве с польским Лотом, а братья-поляки оказались в первых рядах отменивших полёты.
Всё это произошло за час до предполагаемого выезда в аэропорт. Сказать, что нас обломало, это ничего не сказать. Этот отпуск был НУЖЕН. Срочно. Для детей этот облом надо было умножать в несколько раз. А это значило, что - раз - на лицах взрослых должно было быть написано крупными буквами: "пустяки, дело житейское, ща разберёмся". И - два - надо было таки разобраться, причём очень быстро. Вариант "ну, что поделаешь, отменяем" сломал бы всех, и прежде всего детей.
В течение ближайших суток, планы вылета менялись каждые несколько часов. Всё это делалось с дикой скоростью внутри и спокойно, с подчёркнутой ленцой наружу по отношению к детям. Полёт через Афины? Отлично! Коннекш почти сутки? Замечательно! Может, успеем погулять. Блин, пока вводил кредитную карточку, билеты закончились. Не, через Афины не очень-то и хотелось. А вот, может...
Потом мы всё-таки вылетели. Наш полёт в Варшаву шёл по маршруту пьяного Паганеля: Батуми, проезд через солнечную Грузию с весёлым водителем, Тбилиси, Варшава. Возможно, мы даже смогли немного убедить детей, что, в сущности, так даже лучше. Заодно встретились с родственниками, поели хинкали и услышали много шуток во время бесконечного автопрогона. Уже не говоря о том, что в аэропорту Тбилиси купили очень милую открытку, а я нашёл себе джезву для кофе. Ясный пень это стоило того, чтобы вместо четырёх часов добираться до места двое суток.
На самом деле, смех смехом, но дети добрались до домика в польской деревни уже не на автопилоте от усталости, а далеко за его гранью. Взрослые тоже, но это мелочи жизни. В какой-то момент я уже решил, что мы сделали ошибку, и игра не стоила свеч. Но - сутки тишины на берегу озера без стрельбы и сирен - и девушки отошли. А за ними - медленно и печально - подползли родители. Меньшую душевную эластичность взрослым пришлось компенсировать большим количеством Зубровки.
Эти подзаряженные батарейки потом очень пригодились, когда мы вернулись во второй половине августа, и события начали развиваться гораздо быстрее...
...в какую-то из недель, тревоги были особенно часто и, что хуже, было несколько пропущенных ракет и один погибший в нашем не сильно большом городке. Старшая дочка - подросток тринадцати лет - просто перестала выходить из дома. В пятницу я всё-таки вытащил её в местный торговый центр, где мы замечательно провели время: были куплены две майки, три книжки и выпито кофе в котором взбитых сливок было больше, чем размер чашки. Я чувствовал себя мачехой из старой Золушки в исполнении Раневской, когда та подсчитывала реакции принца на своих дочек во время бала: дочка улыбнулась два, нет, целых три раза, сказала "ха-ха" четыре раза и десять раз вздохнула "ну, папа!". Отлично, какие- никакие, но эмоции...
Тревога поймала нас очень неудачно - по дороге к машине. Бежать назад в торговый центр было поздно: над головой уже просвистело о пробумкнуло, в голубом небе висели белые облачка на месте сбитых ракет Оставалось подождать десять минут, пока осколки железяк попадают на замлю. Мы с дочкой стояли под бетонным козырьком торгового центра. Я попросил её прислонится к стенке, втянул живот, расправил плечи и постарался заслонить дочку от улицы. В порыве отцовского героизма я захотел её обнять - для лучшей защиты, разумеется. Но вовремя увидел настоящий ужас в глазах у девочки-подростка. Выбирая между опасностью ракет и объятиями взрослых, подросток не будет колебаться ни минуты - пусть лучше будут ракеты.
С младшей дочкой её иерархию страхов получилось выстроить при другой оказии. В последний день перед перемирием у нас с ней была назначена очередь к зубному врачу в Нагарии - минут двадцать езды от нас. В последние дни грохотало почти без перерыва: обе стороны хотели показать, что есть ещё ягоды в ягодицах. За два часа, которые заняли процедура и поездки туда-назад, мы попали под обстрел шесть раз: ещё на выезде из нашего города, по дороге туда, в очереди, собственно в кресле у врача, на обратной дороге ещё в Нагарии и уже на шоссе. Но когда вой сирены перекрыл мерзкий звук бормашинки, стало понятно, чего ребёнок боится больше: зубного врача или ракет. Никогда не видел, чтобы она бежала в убежище настолько радостно и быстро.
Впрочем, на втором месте страхов, после зубного врача, тоже оказались не ракета с беспилотниками. Предпоследний обстрел застал нас, когда мы ехали по старой части Нагарии, где в домах убежища были не в квартирах, а общие - на цокольном этаже под столбами. Я смог приткнуть машину в какую-то дырку, и мы с дочкой побежали в сторону ближайшего подъезда. Железная дверь с положенным ей скрипом приоткрылась, и нас запустили в убежище. Там было почти безлюдно: только парень гопнического вида, который нам собственно и открыл нам дверь, и бабушка божий одуванчик, которая тут же открыла стоявший в убежище офисных холодильник и вручила мне с дочкой по холодной котлете. Убежище явно оборудовалось ещё в восьмидесятых, когда Нагария была под постоянными обстрелами, и люди могли там сидеть часами, если не сутками. К стене были привинчены кровати, на стойке рядом с холодильником стоят микроволновка с электроплиткой. На самом холодильнике толстенная книга Амоса Оза и молитвенник.
Гопник покосился на котлету, вздрогнул и забился в угол с телефоном. Бабушка ласково посмотрела на дочку и начала выяснять какие уроки она больше всего любит в школе. Гопник вздрогнул ещё раз. Дочка тоскливо посмотрела на меня и спросила сколько нам сидеть. Прошло только три минуты из положенных десяти, поэтому я ринулся спасать ребёнка и спросил у бабушки сколько у неё внуков.
...когда минут через двадцать мы всё-таки выбрались из убежище, то было обременены не только дополнительными котлетами на дорогу, но и обширной - излишне обширной - информацией об успехах всех внуков вместе и по отдельность. Я понял, что в градации страхов Хезболла опять спустилась на одну позицию, а второе почётное место, сразу после зубного врача, заняла заботливая еврейская бабушка. Причём не только у дочки, но и у меня...
Если уже продолжать тему моих страхов,то я больше всего боялся, что, если случится тревога в одну из тех ночей, когда подруги дочек остаются у нас на ночь, случится что-то действительно страшное - они увидят меня в семейных трусах. Но обошлось. Не в смысле, что повезло и тревог в такие ночи не было, а в смысле, что я смог мобилизовать скрытые силы организма и приводил себя в приличный вид за 10-15 секунд. Дали бы ещё секунд десять, я бы ещё и побрился...
...смех смехом, но во время обстрела нести ответственность за чужого ребёнка - это действительно страшно...
После того, как в конце сентября взорвались и биперы, и Насралла, интенсивность боевых действий резко пошла вверх, и всю учёбу перевели обратно в зумы - ковид-стайл. Где-то месяц дети учились (назовём этим словом, за не имением лучшего, хотя учёбой всё то, чем они занимались, можно было назвать более чем условно..) из дома. И вообще - всё из дома. Кружки и секции были тоже отменены. Мой сенсей не останавливал свои тренировки, так что я продолжал свои рукомашество и ногодрыганье, но дети совсем перешли на растительно-горизонтальное существование в кроватях, и самими длинными пешими маршрутами для них стали походы из их комнат к холодильнику или убежищу. Хорошего было мало.
Поэтому, когда через несколько недель управление по делам тыла стало потихоньку и довольно непоследовательно уменьшать ограничения, для нас было очевидно, что в любом формате, в котором дети смогут выходить из дома, они должны из него выходить. Дети учатся частично, набитые как селёдки в школьные убежища? Хреново, но пусть будет так. Разрешили учёбу только на первом этаже, чтобы над головой было ещё несколько бетонных перекрытий. Ладно, будем надеяться, что они там знают, что делают. Тренировка по фехтованию в убежище, которое совсем для этого не подходит? Ок, это лучше, чем ничего. Балет под аккомпанемент расположенной неподалёку артиллерийской батареи? Пускай так, будут задавать ритм.
Но это в теории всё просто. На самом деле, в тот момент, когда из школы начали приходить сообщения, что в том или ином виде начали разрешать возвращение из зумов к нормальной учёбе, родительский чат взорвался так, что побледнела даже вотсап-история переписок времён начала антиковидных прививок. Родители разделились примерно пополам: те, кто собирался посылать детей в школу, и те, кто нет. Несмотря на эту пропорцию, переписка в вотсапе почти полностью состояла из возмущённых сообщений тех родителей, которые решили оставить детей дома. Те, кто собирался отправлять в школу, и мы в их числе, по большей части отмалчивались.
Всё было просто.
С одной стороны, было понятно, что те, кто следуют безусловному родительскому инстинкту и оставляют детей дома, абсолютно правы. Приграничный город, каждый день по несколько обстрелов, время, имеющееся, чтобы добежать то убежища - 30 секунд. За это время подросток даже попу от стула не оторвёт. Плюс потенциальная паника и эффект толпы, если что-то случится. Плюс простреливаемые дороги, далеко не всюду прикрытые "Железным куполом". Плюс уже неоднократная демонстрация того, что у Хезболлы хватает железяк, проламывающих обычные бетонные перекрытия. То есть, надо оставлять детей дома, в радиусе добежать до убежища, не вылезая из пижамы.
Но...
Реальная, но всё-таки теоретическая, опасность от попадания ракеты - это на одной стороне весов. А на другой - ежедневно наносимый вред, оттого, что ребёнок сидит, забившись на кровати в своей комнате. Вред, который уже нанесён и который возрастает с каждым днём.
Дальше каждый родитель должен был решать. Зная, что посылая ребёнка в школу, ты уменьшаешь психологический ущерб, который иначе будет нанесён гарантированно. Но при этом подвергаешь его несравненно бОльшему теоретическому, но вполне реальному риску. С этим выбором каждый оставался наедине с собой - никто: ни родительский чат, ни министерство образования, ни министерство обороны, ни господь Бог, дать совет не могли. Ты делал выбор за своего ребёнка, зная, что завтра может случится то, что заставит тебя пожалеть об этом выборе на всю оставшуюся жизнь.
Всё было просто.
Всё было очень тяжело.
"...Папа, хорошо бы, чтобы тревога застала нас по дороге из школы. Нам объявили, что, если у кого-то это случается, то на следующий день ему полагается свободный урок и горячий шоколад в школьной библиотеке. И с булочкой..."
Объявление в школьном вотсаппе: "Дорогие родители. Те, кто ожидают детей в таких-то населённых пунктах, имейте в виду, что они приедут позже. Из-за последних обстрелов возник сильный пожар вдоль такого-то шоссе и маршрут подвозки был изменён. Хорошего дня всем"
Обстрел поймал старшую дочку на балетном уроке. Всех балерин загнали в наиболее защищённое из подсобных помещений и уложили на пол. В тот раз всё было более шумно, чем обычно, и к бумам в небе "Железного купола" добавились взрывы от падения ракет где-то неподалёку. От учительницы по балеты пришло лаконичное сообщение "И это тоже - часть наших занятий" с фотографией лежащих балерин. В конце дня я спросил дочку, что произошло по окончанию тревоги. Не знаю, что я ожидал услышать: что их успокаивали, или что в занятиях была пауза на то, чтобы прийти в себя.
- Ничего особенного" - пожала плечами дочка - учительница сказала "К станку!", и мы продолжили разминку.
Наверное, подумал я, это единственно возможный в нашей ситуации подход. Что бы ни случилось - к станку. И продолжаем продолжать.
Пока опять не началось...
Отдельная тема - кафе, забегаловки и рестораны наших окрестностей, которые автоматически получили в нагрузку прилагательное "прифронтовые".
Если отсчитывать он Ливанской границы, то мы были одним из первых мест, где начиналась, скажем так, почти мирная жизнь. С учётом израильских расстояний, десять-пятнадцать минут езды - и вот ты уже не на войне, а в тылу. Фильм "Двадцать дней без войны" у нас было бы тяжело снять - сцены в дороге от фронта до тыла были бы слишком короткими. Поэтому все места, где можно было выпить кофе или поесть, приобрели много новых клиентов в военной форме, а также лёгких хэмингуэевский флёр, времён его книг о войне в Испании.
Если бы я был начальником разведки Хезболлы, то не посылал бы шпионов фотографировать военные объекты и прослушивать разговоры высокопоставленных офицеров. Я бы выдал им несколько сотен шекелей суточных и приказал бы не вылезать из Макдональдса в нашем городке. Просто сидеть и слушать о чём хвастаются солдаты за соседними столиками. Причём, хвастаются по свежим следам: бойцы вспоминают не минувшие дни, а минувшие часы. Количество разболтанных военных секретов на единицу времени будет выше, чем при прослушке закрытых линий генерального штаба. Правда, долго такие шпионы не продержатся, и дальнейшая их судьба незавидна: диетологи, гастрологи, досрочная пенсия по состоянию здоровья и листья салата по утрам и вечерам.
Был ещё один гастрономический нюанс.
Не знаю, как в других местах, но в наших окрестностях бОльшая часть вкусных мест, во-первых, некошерна, а, во-вторых, раскидана по окрестным арабским деревням. Так что, конечно, религиозным солдатам, приходилось тяжелее. Я бы мог навскидку порекомендовать им два-три места в радиусе десяти минут езды, но особым разнообразием не порадовал бы. Правда, в их распоряжении было огромное количество домашней еды, которые люди подкидывали прямо от плиты - и на позиции. Зато их необременённым ограничениями кашрута однополчанинам повезло сильнее. Они быстро выяснили, где тут самая лучшая пицца с паперони и беконом, где делают самый многоэтажный чизбургер, а где - по одну сторону дороги свежеприготовленный хумус и всё разнообразие друзской кухни, а с другой - морепродукты в сложносочиненном соусе из местных травок. Не раз и не два я слышал фразы солдат о том, что вот такое-то блюдо они вряд ли смогли бы найти у себя в центре, и чувство глубокой гордости начинало переполнять моё сердце жителя крайнего севера.
Или вот - совсем молодой солдатик, заказывающих тройную порцию мороженого. Взбитые сливки на явной солдатской гордости - свежевыращенной бороде.
А вот тель-авивский денди, подчёркнуто медленно пьющий кофе со сложносочинённым названием. Под столом валяется разгрузка с каской, и денди постукивает по ней армейским ботинком в такт играющему в кафе джазу.
А ещё наши кафе стали местом встреч.
Солдатам редко удавалось выбираться домой, и поэтому их родные и друзья доезжали до максимально близких к ливанской границе мест, где можно было ещё ходить без бронежилета, и пытались поймать хоть пару часов, хоть пятнадцать минут с сыном, дочкой, мужем, братом или отцом, которым удавалось подскочить на сколько-то в ближайшую к границе мирную жизнь. Столик в кафе на бензоколонке мгновенно превращался в островок теплоты, и вся окружающая суета обтекала его, уважая границы кратковременного счастья. Дети, ходящие за папой-резервистом хвостиками. Папы солдат, нарочито бодрым тоном обменивающиеся с сыновьями воспоминаниями о войне в Ливане в 2006-м, дедушки солдат, добавляющие детали из 1981-го. А рядом - молча смотрящие на пацанов в военной форме их мамы и бабушки. Муж и жена - оба в последней стадии усталости и автопилота. Стараются говорить о всяких мелких бытовых делах, подчёркивая друг другу, что всё очень хорошо, просто не бывает лучше. А между ними счастливые дети с мороженым.
И вот уже самые обычные места: моё любимое кафе на бензоколонке, фалафельная возле шоссе и даже тот же самый Макдональдс - вдруг становятся чем то бОльшим. Гораздо большим. Это было очень грустно, но это было хорошо.
...и потихоньку начинает собираться коллекция мест и ситуаций, в которых тебя заставала тревога...
Первая иранская атака. Часам к одиннадцати дети отвалились спать, а мы с женой упали на диван под традиционную серию чего-нибудь простого: где в первых кадрах обязательно присутствует труп, а в последних - кого-то плохого уводят в наручниках. Где-то минут через сорок справедливость в очередной раз восторжествовала, и мы на автомате залезли в новости, проверить где и что упало. Потом посмотрели друг на друга и медленно проговорили то, что только что прочитали. То есть, значит, несколько сот разных хреней вылетели из иранского пункта А и должны прибыть в наш пункт Б в течение стольких-то часов и стольких-то минут. О как... Завещание писать было поздно, поэтому я пошёл гулять с собакой. По ночным улицам гуляло довольно много собачников, которым тоже пришла в голову мысль о том, что сколько нам придётся просидеть в убежище пока непонятно, а пользование ведром - не относилось до сих пор к наиболее популярным разделам дрессировки домашних питомцев. Странно, но страха не было. Скорее странное удивление, что какие-то железяки прямо сейчас летят в твоём направлении, а ты думаешь о том, что ты ещё не успел выпить чай. И о том, что эта мохнатая скотина весело обнюхивает каждый столбик, а вот какать отказывается напрочь. Когда я вернулся, дети уже переместились в убежище, собака весело потопталась по всем и плюхнулась посередине. Мы ещё какое-то время тупили в телефоны, отслеживая приближение железяк к нам, и вырубились спать. Проснувшись, выяснили, что есть две новости: хорошая и плохая. Хорошая, что всё сбили. Плохая - что надо идти учиться и работать. И только собака была счастлива безоблачным собачьим счастьем.
Или, скажем, обстрел, когда едешь на машине. Как много в этом звуке...
Во-первых и в главных, если кто-то думает, что у нас дисциплинированный народ, который чётко выполняет положенные инструкции, то, как бы это сказать... Это не совсем так. То есть, как человек, который почти каждый день бороздил просторы Израиля от Маалота и до Кейсарии, со всей ответственностью заявляю - хрена лысого. В обычный день останавливалось процентов двадцать, а в дни, после того, как кто-то погибал от прямого попадания в машину, процент вырастал где-то до пятидесяти. При любом раскладе, вероятность попасть в аварию, съезжая на обочину, а потом вливаясь назад в поток движущихся по шоссе машин после её окончания, была гораздо больше, чем вероятность попасть, собственно, под ракету или осколки.
Я соблюдал большую часть правил: съезжал в сторону, стараясь прижаться к металлическому ограждению на обочине, останавливался, выходил и приседал между машиной и ограждением. На то,чтобы лечь на землю и закрыть головы руками меня уже не хватало. Да и, в общем-то, тех водителей, которые не останавливались, я, конечно, материл, но в душе очень хорошо их понимал. Инструкции находились в абсолютном противоречии с безусловным инстинктом: опасность - беги. При звуке сирены хотелось нажать на газ до пола и как можно быстрее умчаться в закат.
Иногда приходилось выбирать между инструкциями и здравым смыслом. Один из обстрелов застал меня на шоссе вместе с женой и детьми. Притормозили, вышли, присели. Обстрел был довольно сильным - ракет двадцать одновременно. Перехваты прямо над головой, и вот уже целый букет красивых белых облачков повис строго вертикально над нами. Внимание вопрос: с учётом того, что в небе над тобой группа одних железяк столкнулась с группой других, и сейчас осколки и тех,и других под неизбежной силой гравитации падают вниз, что лучше: сидеть на месте и не отсвечивать, как это требует инструкция, или заскочить в машину и постараться как можно быстрее выехать из опасной зоны потенциального железного дождика. Мы честно следовал инструкции, но это были не самые приятные десять минут в нашей жизни.
В конце октября- начале сентября начинается сбор маслин. Старые оливковые деревья, растущие на первый взгляд абсолютно диким образом, внезапно обретают конкретных хозяев, и начинается сезон сбора урожая. Это очень важная часть арабской культуры и традиции, и на сбор из соседних деревень приезжают целыми семьями. Это не только функциональная задача собрать маслины, это встреча всех со всеми, которая длится несколько дней подряд. Среднее поколение занимается, собственно, делом. Дети бегают между вековыми оливковыми деревьями и, как и положено детям, то, помогают, то мешают. Старшее поколение даёт ценные руководящие указания, сидя на раскладывающихся стульях, поставленных в тени склонившихся под тяжестью маслин веток. На траве расстелены бескрайние скатерти со всем тем, чем хозяйки решили похвастаться друг перед другом. Обочины дорог заставлены машинами, и ездить надо очень осторожно.
Вот примерно в такой пасторали и случился обстрел.
Я затормозил, присоседился к группе машин, сошёл в кювет и присел. Вокруг гудело и бухало. Из кармана жужжала аппликация. Над кустами возникли две головы: детская - вся в репейниках, и пожилой женщины в традиционном платке.
- Почему здесь? - удивлённо спросила женщина. Пацан шморгнул носом и поймал волосами ешё одну колючку с соседнего куста - Иди к нам!
Вежливо улыбаясь и стараясь не разгибаться, я выбрался из кювета и подошёл к импровизированному столу на траве. Под оливами, вокруг скатерти-самобранки, сидело и стояло человек двадцать: от нескольких месяцев и в подгузниках и до аксакала на инвалидной коляске, соревнующегося видом и возрастом с окружающими деревьями. И,возможно, тоже в подгузнике.
Все пытались соблюдать хоть какие-то правила поведения под обстрелом, но стараясь при этом сохранить лицо. Я поздоровался со всеми и пожал несколько протянутых мне рук. Всё это было сделано, не вставая с кортачек, и напоминало какую-то странную игру в попрыгушки. Женщина слева вручила мне полную еды тарелку, младенец справа доверил здоровенную погремушку, которую, впрочем, тут же затребовал назад. В небе пошла вторая волна бумов. Позвавшая меня бабушка налила маленькую чашку крепкого и очень сладкого кофе.
Всем процессом руководил аксакал. У него получалось давать ценные указания отдельными звуками и междометиями. Сказывались годы практики. Вернее, десятилетия. С первого же взгляда он кого-то мне сильно напоминал, и к концу второй тревоги и третьей чашки кофе я понял кого именно. Кавказского деда из одного из довлатовских рассказов "Наши". Того, кто был грозой семейства и всего остального мира, до которого он мог дотянуться со стула своей палкой, а также грозным криком "АБАНАМАТ!", значение которого Довлатов постиг, уже поступив в университет.
Аксакал показал рукой на небо и что-то громко и презрительно крикнул, легко перекрывая бумы своим голосом. Потом коснулся дерева, под которым стояла его коляска и продолжил что-то говорить не менее громко, но при этом удивительно спокойно. С арабским у меня плохо, но общее направление мысли я уловил. Повисла пауза, и всё семейство вопросительно посмотрело на меня. Пауза затягивалась, надо было что-то сказать.
- Абанамат! - стараясь говорить как можно более увесисто, произнёс я и махнул рукой в сторону разрывов в небе - И огромное спасибо за кофе..
Аксакал медленно и одобрительно кивнул головой.
Я посидел положенные десять минут. Потом ещё десять. Потом ещё. С одним из представителей среднего поколения, как выяснилось, я когда-то работал на Интеле. В той, что всё время подкладывала мне что-то вкусное на тарелку, узнал медсестру из нашей местечковой поликлиники. Ещё раз десять получил и забрал погремушку.
И поехал дальше. С здоровенной пластиковой бадьей свежесобранных маслин.Мне они были ни к селу,ни к городу. Но каждая из них делала сошедший с ума окружающий мир немного более нормальным.
Или немного другой антураж для обстрела.
Любимое кафе на бензоколонке. Сколько бы я не писал про наши окрестности, оно будет присутствовать всегда. Собственно, я и сейчас пишу, сидя в этом кафе. Это то самое место на бензоколонке, где хозяева - семейная пара йеменских евреев, по совместительству борцов за легализацию лёгких наркотиков. После начала войны стикеры на тему легализации, напечатанные в этом кафе, можно было видеть не только на границе с Ливаном, но далеко за её пределами. Так что, если когда-нибудь в Ливане легализуют травку, в этом опять-таки будут виноваты евреи. Кафе было центром местной цивилизации и в обычные мирные дни. С начала войны к этому определению можно было добавить логистический центр по помощи всем и со стороны всех. А также местом встреч, о которых я писал выше. Плюс место солдатского выдоха. Ну и ещё много других плюсов.
Сирена заорала в самое неподходящее для этого время. Не с практической точки зрения - тут как раз был далеко не самый худший вариант, а с точки зрения несовпадения с точкой перелома рабочей недели и выходных: пятница, где-то после трёх. Работа закончена, дети забраны из школы и закинуты на кружок. Утренняя суета уже тоже позади. В воздухе висит пред-шабатье. Предвкушение брык-ляжу. Бариста - молодой парень-друз - сделал паузу в работе, сел за маленький столик снаружи, вытянул уставшие от долгой работы за стойкой ноги и закурил что-то такое душистое, что я понял, что борьба за легализацию начинает приносить свои плоды. Я взял кофе и сел с подветренной стороны.
А тут сирена. Нехорошо... Господа, вы звери, господа... Месье, вы своей метлой сбиваете с ритма весь квартал..
Хозяин кафе выскочил наружу и пригласил всех внутрь - где-то в недрах кухни и складских помещений там было и убежище тоже. Бариста-друз со вздохом и глубокой скорбью на лице затушил сигарету и вернулся в кафе.Он был при исполнении. Остальная же сидевшая за столиками снаружи публика не то, что никуда не побежала - она стала просто эталоном медитативной неподвижности. Я бы с удовольствием поделился с ними ассоциацией с "давно тут сидим" аксакалами из "Белого солнца пустыни", но вряд ли этот фильм был частью культурного кода оставшейся сидеть публики.
- Давайте внутрь, там убежище - продолжал настаивать хозяин
- Послушай - веско ответил один из сидевших - мы на бензоколонке. Если попадёт сюда, рванёт так, что нас в любом случае где-нибудь в районе Тель-Авива найдут. Или, скажем, Эйлата - в глазах говорившего появилась неожиданная заинтересованность.
Я прислонился к стене кафе и стал наблюдать за диалогом ракет Хезболлы с перехватчиками Железного купола в небе. А также за абсолютным игнорированием этого диалога за столиком на земле. Это не было чем-то показушным и демонстративным - им просто было неинтересно обращать внимание на развернувшуюся в небе какафонию бумов.
Это было абсолютно не по правилам.
Но при этом было очень правильным.
- Ну что, сбили? - из двери кафе высунулся бариста.
- А фиг его знает - ответили за столиками - можно ещё кофе?
- Нужно! - сказал бариста и покосился одним глазом на свой недокуренный косяк в пепельнице.
...продолжение тут...
Мирные военные хроники - часть 3
Мирные военные хроники - часть 1
Работа во время войны.
Война войной - а завтрак по расписанию.
Седьмого октября большому начальнику нашей немаленькой фирмы позвонили из-за границы другие большие начальники. Тоже немаленьких фирм. Не будем показывать пальцем, тем более, что названия этих других фирм известны любому пионеру. На вопрос "что у вас там происходит", наш начальник, шокированный, как и все в тот момент потоком ужасающих новостей, честно сказал, что происходит катастрофа, не имеющая аналогов в израильской истории.
Заморские коллеги были эмпатичны, полны сочувствия и желания помочь. Через несколько дней они позвонили ещё раз и не менее участливым голосом поинтересовались снова "как вы там? что-нибудь для вас сделать?". Что-то щёлкнуло в голове у израильского начальника. От шока он отойти ещё не успел, но за его спиной было несколько проданных стартапов, так что распознавать малейшие нюансы в потоке вежливых фраз он умел хорошо.
- У нас всё в порядке - ответил израильский начальник - Всё замечательно! Все планы - в силе. Все сроки и дедлайны - тоже.
- Да вы не подумайте! - обиженно воскликнули заморские коллеги
- Да я и не подумал.. - заверил израильский начальник
Так и живём.
Четверть работников не вылазит из милуима. Столько же, соответственно, их жёны, которые уже давно находятся далеко за последней чертой автопилота от усталости. Плюс родители призванных, вздрагивающие от каждого звука. Но у нас всё замечательно. И все планы в силе. И дедлайны. Они - особенно..
Israel delivers no mater what.
И, смех смехом, но это повод для гордости.
Но и для усталости тоже.
Объявление на витрине супермаркета: "Дорогие клиенты, В связи с чрезвычайным положением и призывом работников в армию, приём пустых бутылок временно невозможен. Приносим свои извинения и благодарим за понимание"
...а уж какой кайф иметь возможность отключиться от занудного заседания со словами "извините, у меня тут тревога"... Ей-богу, я бы предоставил Хезболле доступ к календарю в своей рабочей почте...
В тот вечер, когда поползли новости о второй возможной атаке из Ирана, была назначена встреча с большим количеством американских коллег. Как и положено, американские коллеги, в основном, состояли из первого поколения приехавших из Китая и Индии инженеров. Как и положено первому поколению иммигрантов, уважительной причиной неявки на заседание могла являться только внезапная кончина. И то не факт. Тем не менее заседание было отменено.
- Спасибо - написал я коллеге, взявшей на себя ответственность за отмену встречи.
- Я из Тайваня - ответила мне она.
В рабочей терминологии израильтян, как, собственно, и в обычной речи, есть некоторые слова и выражения, которых стараются избегать. Например, клиент возмущается, что ему дают workaround, вместо того, чтобы решить проблему на корню и требует "final solution". Израильская сторона вздрагивает, обещает разобраться и предоставить "permanent solution". То же самое касается "акции", "селекции" и некоторых других слов. Теперь, похоже, к этому добавились другие нюансы. Планировали запуск системы в продакш, просчитали сроки готовности. С учётом релизов, выходных и отпусков. Вышло седьмого октября. Икнули. Сдвинули на день.
Отдельная песня - быть родителем во время войны.
В том, что касается маленьких детей, я не смогу сказать лучше, чем этот рисунок Ноа Кернел, которая ходил по израильскому интернету в первые дни и недели после седьмого октября. Если хоть часть той тьмы, которая упала на всех, всё-таки осталась на плечах взрослых и не дошла до детей, то мы своё дело сделали.
С детьми постарше и подростками было сложнее. Тут уже пробовать хоть как-то оградить их от потока нефильтрованной информации - фото, видео, комментариев и прочего, и прочего, что, что било через край в социальных сетях, начиная с конца войны - это было абсолютно в пользу бедных. Оставалось только пробовать разговорить детей и разговаривать самим. Без дураков и сюсюканья - на равных. Как это ни грустно, но им во всём этом жить и продолжать балансировать на тонкой грани между необходимостью выжить и не меньшей необходимостью оставаться людьми.
И ещё один нюанс..
Дело даже не в том, что нужно было искать какие-то практические решения, которые не надо принимать в мирное время. Это, конечно, тоже верно, но во время войны, скорее, дело было в необходимости дать детям ощущение контроля и стабильности в ситуации, когда ни того, ни другого у самих родителей нет было и близко. В принципе, это верно и для спокойных времён, но уж во время войны потребность в этом возрастает во много раз. А это значит, что контролируешь каждое своё слово, реакцию, эмоцию и действуешь как прораб из известного анекдота, который перед приёмкой дома предупредил всех рабочих, что что бы не произошло на стройке - главное делать вид, что так и планировалось. И когда перед комиссией по приёму рухнула несущая стена дома, то прораб посмотрел на часы и гордо сказал: "16:23.. Замечательно, всё точно по расписанию!".
Мы это особенно хорошо почувствовали летом. На самом деле, относительно передряг, в которых приходилось держать лицо другим родителям, всё было по мелочи. Вечером нашего вылета в отпуск, Иран с Хезболлой убедили весь остальной мир, что вот прям щас тут всё уже точно будет вдребезги и напополам. Вот буквально с минуты на минуту... Как оказалось позже, обещать, не значит жениться, но все авиакомпании, кроме израильских, приняли это близко к сердцам и пламенным моторам и поотменяли рейсы. Наш полёт в Варшаву планировался на Эль-Але, но, при ближайшем рассмотрении, он оказался в содружестве с польским Лотом, а братья-поляки оказались в первых рядах отменивших полёты.
Всё это произошло за час до предполагаемого выезда в аэропорт. Сказать, что нас обломало, это ничего не сказать. Этот отпуск был НУЖЕН. Срочно. Для детей этот облом надо было умножать в несколько раз. А это значило, что - раз - на лицах взрослых должно было быть написано крупными буквами: "пустяки, дело житейское, ща разберёмся". И - два - надо было таки разобраться, причём очень быстро. Вариант "ну, что поделаешь, отменяем" сломал бы всех, и прежде всего детей.
В течение ближайших суток, планы вылета менялись каждые несколько часов. Всё это делалось с дикой скоростью внутри и спокойно, с подчёркнутой ленцой наружу по отношению к детям. Полёт через Афины? Отлично! Коннекш почти сутки? Замечательно! Может, успеем погулять. Блин, пока вводил кредитную карточку, билеты закончились. Не, через Афины не очень-то и хотелось. А вот, может...
Потом мы всё-таки вылетели. Наш полёт в Варшаву шёл по маршруту пьяного Паганеля: Батуми, проезд через солнечную Грузию с весёлым водителем, Тбилиси, Варшава. Возможно, мы даже смогли немного убедить детей, что, в сущности, так даже лучше. Заодно встретились с родственниками, поели хинкали и услышали много шуток во время бесконечного автопрогона. Уже не говоря о том, что в аэропорту Тбилиси купили очень милую открытку, а я нашёл себе джезву для кофе. Ясный пень это стоило того, чтобы вместо четырёх часов добираться до места двое суток.
На самом деле, смех смехом, но дети добрались до домика в польской деревни уже не на автопилоте от усталости, а далеко за его гранью. Взрослые тоже, но это мелочи жизни. В какой-то момент я уже решил, что мы сделали ошибку, и игра не стоила свеч. Но - сутки тишины на берегу озера без стрельбы и сирен - и девушки отошли. А за ними - медленно и печально - подползли родители. Меньшую душевную эластичность взрослым пришлось компенсировать большим количеством Зубровки.
Эти подзаряженные батарейки потом очень пригодились, когда мы вернулись во второй половине августа, и события начали развиваться гораздо быстрее...
...в какую-то из недель, тревоги были особенно часто и, что хуже, было несколько пропущенных ракет и один погибший в нашем не сильно большом городке. Старшая дочка - подросток тринадцати лет - просто перестала выходить из дома. В пятницу я всё-таки вытащил её в местный торговый центр, где мы замечательно провели время: были куплены две майки, три книжки и выпито кофе в котором взбитых сливок было больше, чем размер чашки. Я чувствовал себя мачехой из старой Золушки в исполнении Раневской, когда та подсчитывала реакции принца на своих дочек во время бала: дочка улыбнулась два, нет, целых три раза, сказала "ха-ха" четыре раза и десять раз вздохнула "ну, папа!". Отлично, какие- никакие, но эмоции...
Тревога поймала нас очень неудачно - по дороге к машине. Бежать назад в торговый центр было поздно: над головой уже просвистело о пробумкнуло, в голубом небе висели белые облачка на месте сбитых ракет Оставалось подождать десять минут, пока осколки железяк попадают на замлю. Мы с дочкой стояли под бетонным козырьком торгового центра. Я попросил её прислонится к стенке, втянул живот, расправил плечи и постарался заслонить дочку от улицы. В порыве отцовского героизма я захотел её обнять - для лучшей защиты, разумеется. Но вовремя увидел настоящий ужас в глазах у девочки-подростка. Выбирая между опасностью ракет и объятиями взрослых, подросток не будет колебаться ни минуты - пусть лучше будут ракеты.
С младшей дочкой её иерархию страхов получилось выстроить при другой оказии. В последний день перед перемирием у нас с ней была назначена очередь к зубному врачу в Нагарии - минут двадцать езды от нас. В последние дни грохотало почти без перерыва: обе стороны хотели показать, что есть ещё ягоды в ягодицах. За два часа, которые заняли процедура и поездки туда-назад, мы попали под обстрел шесть раз: ещё на выезде из нашего города, по дороге туда, в очереди, собственно в кресле у врача, на обратной дороге ещё в Нагарии и уже на шоссе. Но когда вой сирены перекрыл мерзкий звук бормашинки, стало понятно, чего ребёнок боится больше: зубного врача или ракет. Никогда не видел, чтобы она бежала в убежище настолько радостно и быстро.
Впрочем, на втором месте страхов, после зубного врача, тоже оказались не ракета с беспилотниками. Предпоследний обстрел застал нас, когда мы ехали по старой части Нагарии, где в домах убежища были не в квартирах, а общие - на цокольном этаже под столбами. Я смог приткнуть машину в какую-то дырку, и мы с дочкой побежали в сторону ближайшего подъезда. Железная дверь с положенным ей скрипом приоткрылась, и нас запустили в убежище. Там было почти безлюдно: только парень гопнического вида, который нам собственно и открыл нам дверь, и бабушка божий одуванчик, которая тут же открыла стоявший в убежище офисных холодильник и вручила мне с дочкой по холодной котлете. Убежище явно оборудовалось ещё в восьмидесятых, когда Нагария была под постоянными обстрелами, и люди могли там сидеть часами, если не сутками. К стене были привинчены кровати, на стойке рядом с холодильником стоят микроволновка с электроплиткой. На самом холодильнике толстенная книга Амоса Оза и молитвенник.
Гопник покосился на котлету, вздрогнул и забился в угол с телефоном. Бабушка ласково посмотрела на дочку и начала выяснять какие уроки она больше всего любит в школе. Гопник вздрогнул ещё раз. Дочка тоскливо посмотрела на меня и спросила сколько нам сидеть. Прошло только три минуты из положенных десяти, поэтому я ринулся спасать ребёнка и спросил у бабушки сколько у неё внуков.
...когда минут через двадцать мы всё-таки выбрались из убежище, то было обременены не только дополнительными котлетами на дорогу, но и обширной - излишне обширной - информацией об успехах всех внуков вместе и по отдельность. Я понял, что в градации страхов Хезболла опять спустилась на одну позицию, а второе почётное место, сразу после зубного врача, заняла заботливая еврейская бабушка. Причём не только у дочки, но и у меня...
Если уже продолжать тему моих страхов,то я больше всего боялся, что, если случится тревога в одну из тех ночей, когда подруги дочек остаются у нас на ночь, случится что-то действительно страшное - они увидят меня в семейных трусах. Но обошлось. Не в смысле, что повезло и тревог в такие ночи не было, а в смысле, что я смог мобилизовать скрытые силы организма и приводил себя в приличный вид за 10-15 секунд. Дали бы ещё секунд десять, я бы ещё и побрился...
...смех смехом, но во время обстрела нести ответственность за чужого ребёнка - это действительно страшно...
После того, как в конце сентября взорвались и биперы, и Насралла, интенсивность боевых действий резко пошла вверх, и всю учёбу перевели обратно в зумы - ковид-стайл. Где-то месяц дети учились (назовём этим словом, за не имением лучшего, хотя учёбой всё то, чем они занимались, можно было назвать более чем условно..) из дома. И вообще - всё из дома. Кружки и секции были тоже отменены. Мой сенсей не останавливал свои тренировки, так что я продолжал свои рукомашество и ногодрыганье, но дети совсем перешли на растительно-горизонтальное существование в кроватях, и самими длинными пешими маршрутами для них стали походы из их комнат к холодильнику или убежищу. Хорошего было мало.
Поэтому, когда через несколько недель управление по делам тыла стало потихоньку и довольно непоследовательно уменьшать ограничения, для нас было очевидно, что в любом формате, в котором дети смогут выходить из дома, они должны из него выходить. Дети учатся частично, набитые как селёдки в школьные убежища? Хреново, но пусть будет так. Разрешили учёбу только на первом этаже, чтобы над головой было ещё несколько бетонных перекрытий. Ладно, будем надеяться, что они там знают, что делают. Тренировка по фехтованию в убежище, которое совсем для этого не подходит? Ок, это лучше, чем ничего. Балет под аккомпанемент расположенной неподалёку артиллерийской батареи? Пускай так, будут задавать ритм.
Но это в теории всё просто. На самом деле, в тот момент, когда из школы начали приходить сообщения, что в том или ином виде начали разрешать возвращение из зумов к нормальной учёбе, родительский чат взорвался так, что побледнела даже вотсап-история переписок времён начала антиковидных прививок. Родители разделились примерно пополам: те, кто собирался посылать детей в школу, и те, кто нет. Несмотря на эту пропорцию, переписка в вотсапе почти полностью состояла из возмущённых сообщений тех родителей, которые решили оставить детей дома. Те, кто собирался отправлять в школу, и мы в их числе, по большей части отмалчивались.
Всё было просто.
С одной стороны, было понятно, что те, кто следуют безусловному родительскому инстинкту и оставляют детей дома, абсолютно правы. Приграничный город, каждый день по несколько обстрелов, время, имеющееся, чтобы добежать то убежища - 30 секунд. За это время подросток даже попу от стула не оторвёт. Плюс потенциальная паника и эффект толпы, если что-то случится. Плюс простреливаемые дороги, далеко не всюду прикрытые "Железным куполом". Плюс уже неоднократная демонстрация того, что у Хезболлы хватает железяк, проламывающих обычные бетонные перекрытия. То есть, надо оставлять детей дома, в радиусе добежать до убежища, не вылезая из пижамы.
Но...
Реальная, но всё-таки теоретическая, опасность от попадания ракеты - это на одной стороне весов. А на другой - ежедневно наносимый вред, оттого, что ребёнок сидит, забившись на кровати в своей комнате. Вред, который уже нанесён и который возрастает с каждым днём.
Дальше каждый родитель должен был решать. Зная, что посылая ребёнка в школу, ты уменьшаешь психологический ущерб, который иначе будет нанесён гарантированно. Но при этом подвергаешь его несравненно бОльшему теоретическому, но вполне реальному риску. С этим выбором каждый оставался наедине с собой - никто: ни родительский чат, ни министерство образования, ни министерство обороны, ни господь Бог, дать совет не могли. Ты делал выбор за своего ребёнка, зная, что завтра может случится то, что заставит тебя пожалеть об этом выборе на всю оставшуюся жизнь.
Всё было просто.
Всё было очень тяжело.
"...Папа, хорошо бы, чтобы тревога застала нас по дороге из школы. Нам объявили, что, если у кого-то это случается, то на следующий день ему полагается свободный урок и горячий шоколад в школьной библиотеке. И с булочкой..."
Объявление в школьном вотсаппе: "Дорогие родители. Те, кто ожидают детей в таких-то населённых пунктах, имейте в виду, что они приедут позже. Из-за последних обстрелов возник сильный пожар вдоль такого-то шоссе и маршрут подвозки был изменён. Хорошего дня всем"
Обстрел поймал старшую дочку на балетном уроке. Всех балерин загнали в наиболее защищённое из подсобных помещений и уложили на пол. В тот раз всё было более шумно, чем обычно, и к бумам в небе "Железного купола" добавились взрывы от падения ракет где-то неподалёку. От учительницы по балеты пришло лаконичное сообщение "И это тоже - часть наших занятий" с фотографией лежащих балерин. В конце дня я спросил дочку, что произошло по окончанию тревоги. Не знаю, что я ожидал услышать: что их успокаивали, или что в занятиях была пауза на то, чтобы прийти в себя.
- Ничего особенного" - пожала плечами дочка - учительница сказала "К станку!", и мы продолжили разминку.
Наверное, подумал я, это единственно возможный в нашей ситуации подход. Что бы ни случилось - к станку. И продолжаем продолжать.
Пока опять не началось...
Отдельная тема - кафе, забегаловки и рестораны наших окрестностей, которые автоматически получили в нагрузку прилагательное "прифронтовые".
Если отсчитывать он Ливанской границы, то мы были одним из первых мест, где начиналась, скажем так, почти мирная жизнь. С учётом израильских расстояний, десять-пятнадцать минут езды - и вот ты уже не на войне, а в тылу. Фильм "Двадцать дней без войны" у нас было бы тяжело снять - сцены в дороге от фронта до тыла были бы слишком короткими. Поэтому все места, где можно было выпить кофе или поесть, приобрели много новых клиентов в военной форме, а также лёгких хэмингуэевский флёр, времён его книг о войне в Испании.
Если бы я был начальником разведки Хезболлы, то не посылал бы шпионов фотографировать военные объекты и прослушивать разговоры высокопоставленных офицеров. Я бы выдал им несколько сотен шекелей суточных и приказал бы не вылезать из Макдональдса в нашем городке. Просто сидеть и слушать о чём хвастаются солдаты за соседними столиками. Причём, хвастаются по свежим следам: бойцы вспоминают не минувшие дни, а минувшие часы. Количество разболтанных военных секретов на единицу времени будет выше, чем при прослушке закрытых линий генерального штаба. Правда, долго такие шпионы не продержатся, и дальнейшая их судьба незавидна: диетологи, гастрологи, досрочная пенсия по состоянию здоровья и листья салата по утрам и вечерам.
Был ещё один гастрономический нюанс.
Не знаю, как в других местах, но в наших окрестностях бОльшая часть вкусных мест, во-первых, некошерна, а, во-вторых, раскидана по окрестным арабским деревням. Так что, конечно, религиозным солдатам, приходилось тяжелее. Я бы мог навскидку порекомендовать им два-три места в радиусе десяти минут езды, но особым разнообразием не порадовал бы. Правда, в их распоряжении было огромное количество домашней еды, которые люди подкидывали прямо от плиты - и на позиции. Зато их необременённым ограничениями кашрута однополчанинам повезло сильнее. Они быстро выяснили, где тут самая лучшая пицца с паперони и беконом, где делают самый многоэтажный чизбургер, а где - по одну сторону дороги свежеприготовленный хумус и всё разнообразие друзской кухни, а с другой - морепродукты в сложносочиненном соусе из местных травок. Не раз и не два я слышал фразы солдат о том, что вот такое-то блюдо они вряд ли смогли бы найти у себя в центре, и чувство глубокой гордости начинало переполнять моё сердце жителя крайнего севера.
Или вот - совсем молодой солдатик, заказывающих тройную порцию мороженого. Взбитые сливки на явной солдатской гордости - свежевыращенной бороде.
А вот тель-авивский денди, подчёркнуто медленно пьющий кофе со сложносочинённым названием. Под столом валяется разгрузка с каской, и денди постукивает по ней армейским ботинком в такт играющему в кафе джазу.
А ещё наши кафе стали местом встреч.
Солдатам редко удавалось выбираться домой, и поэтому их родные и друзья доезжали до максимально близких к ливанской границе мест, где можно было ещё ходить без бронежилета, и пытались поймать хоть пару часов, хоть пятнадцать минут с сыном, дочкой, мужем, братом или отцом, которым удавалось подскочить на сколько-то в ближайшую к границе мирную жизнь. Столик в кафе на бензоколонке мгновенно превращался в островок теплоты, и вся окружающая суета обтекала его, уважая границы кратковременного счастья. Дети, ходящие за папой-резервистом хвостиками. Папы солдат, нарочито бодрым тоном обменивающиеся с сыновьями воспоминаниями о войне в Ливане в 2006-м, дедушки солдат, добавляющие детали из 1981-го. А рядом - молча смотрящие на пацанов в военной форме их мамы и бабушки. Муж и жена - оба в последней стадии усталости и автопилота. Стараются говорить о всяких мелких бытовых делах, подчёркивая друг другу, что всё очень хорошо, просто не бывает лучше. А между ними счастливые дети с мороженым.
И вот уже самые обычные места: моё любимое кафе на бензоколонке, фалафельная возле шоссе и даже тот же самый Макдональдс - вдруг становятся чем то бОльшим. Гораздо большим. Это было очень грустно, но это было хорошо.
...и потихоньку начинает собираться коллекция мест и ситуаций, в которых тебя заставала тревога...
Первая иранская атака. Часам к одиннадцати дети отвалились спать, а мы с женой упали на диван под традиционную серию чего-нибудь простого: где в первых кадрах обязательно присутствует труп, а в последних - кого-то плохого уводят в наручниках. Где-то минут через сорок справедливость в очередной раз восторжествовала, и мы на автомате залезли в новости, проверить где и что упало. Потом посмотрели друг на друга и медленно проговорили то, что только что прочитали. То есть, значит, несколько сот разных хреней вылетели из иранского пункта А и должны прибыть в наш пункт Б в течение стольких-то часов и стольких-то минут. О как... Завещание писать было поздно, поэтому я пошёл гулять с собакой. По ночным улицам гуляло довольно много собачников, которым тоже пришла в голову мысль о том, что сколько нам придётся просидеть в убежище пока непонятно, а пользование ведром - не относилось до сих пор к наиболее популярным разделам дрессировки домашних питомцев. Странно, но страха не было. Скорее странное удивление, что какие-то железяки прямо сейчас летят в твоём направлении, а ты думаешь о том, что ты ещё не успел выпить чай. И о том, что эта мохнатая скотина весело обнюхивает каждый столбик, а вот какать отказывается напрочь. Когда я вернулся, дети уже переместились в убежище, собака весело потопталась по всем и плюхнулась посередине. Мы ещё какое-то время тупили в телефоны, отслеживая приближение железяк к нам, и вырубились спать. Проснувшись, выяснили, что есть две новости: хорошая и плохая. Хорошая, что всё сбили. Плохая - что надо идти учиться и работать. И только собака была счастлива безоблачным собачьим счастьем.
Или, скажем, обстрел, когда едешь на машине. Как много в этом звуке...
Во-первых и в главных, если кто-то думает, что у нас дисциплинированный народ, который чётко выполняет положенные инструкции, то, как бы это сказать... Это не совсем так. То есть, как человек, который почти каждый день бороздил просторы Израиля от Маалота и до Кейсарии, со всей ответственностью заявляю - хрена лысого. В обычный день останавливалось процентов двадцать, а в дни, после того, как кто-то погибал от прямого попадания в машину, процент вырастал где-то до пятидесяти. При любом раскладе, вероятность попасть в аварию, съезжая на обочину, а потом вливаясь назад в поток движущихся по шоссе машин после её окончания, была гораздо больше, чем вероятность попасть, собственно, под ракету или осколки.
Я соблюдал большую часть правил: съезжал в сторону, стараясь прижаться к металлическому ограждению на обочине, останавливался, выходил и приседал между машиной и ограждением. На то,чтобы лечь на землю и закрыть головы руками меня уже не хватало. Да и, в общем-то, тех водителей, которые не останавливались, я, конечно, материл, но в душе очень хорошо их понимал. Инструкции находились в абсолютном противоречии с безусловным инстинктом: опасность - беги. При звуке сирены хотелось нажать на газ до пола и как можно быстрее умчаться в закат.
Иногда приходилось выбирать между инструкциями и здравым смыслом. Один из обстрелов застал меня на шоссе вместе с женой и детьми. Притормозили, вышли, присели. Обстрел был довольно сильным - ракет двадцать одновременно. Перехваты прямо над головой, и вот уже целый букет красивых белых облачков повис строго вертикально над нами. Внимание вопрос: с учётом того, что в небе над тобой группа одних железяк столкнулась с группой других, и сейчас осколки и тех,и других под неизбежной силой гравитации падают вниз, что лучше: сидеть на месте и не отсвечивать, как это требует инструкция, или заскочить в машину и постараться как можно быстрее выехать из опасной зоны потенциального железного дождика. Мы честно следовал инструкции, но это были не самые приятные десять минут в нашей жизни.
В конце октября- начале сентября начинается сбор маслин. Старые оливковые деревья, растущие на первый взгляд абсолютно диким образом, внезапно обретают конкретных хозяев, и начинается сезон сбора урожая. Это очень важная часть арабской культуры и традиции, и на сбор из соседних деревень приезжают целыми семьями. Это не только функциональная задача собрать маслины, это встреча всех со всеми, которая длится несколько дней подряд. Среднее поколение занимается, собственно, делом. Дети бегают между вековыми оливковыми деревьями и, как и положено детям, то, помогают, то мешают. Старшее поколение даёт ценные руководящие указания, сидя на раскладывающихся стульях, поставленных в тени склонившихся под тяжестью маслин веток. На траве расстелены бескрайние скатерти со всем тем, чем хозяйки решили похвастаться друг перед другом. Обочины дорог заставлены машинами, и ездить надо очень осторожно.
Вот примерно в такой пасторали и случился обстрел.
Я затормозил, присоседился к группе машин, сошёл в кювет и присел. Вокруг гудело и бухало. Из кармана жужжала аппликация. Над кустами возникли две головы: детская - вся в репейниках, и пожилой женщины в традиционном платке.
- Почему здесь? - удивлённо спросила женщина. Пацан шморгнул носом и поймал волосами ешё одну колючку с соседнего куста - Иди к нам!
Вежливо улыбаясь и стараясь не разгибаться, я выбрался из кювета и подошёл к импровизированному столу на траве. Под оливами, вокруг скатерти-самобранки, сидело и стояло человек двадцать: от нескольких месяцев и в подгузниках и до аксакала на инвалидной коляске, соревнующегося видом и возрастом с окружающими деревьями. И,возможно, тоже в подгузнике.
Все пытались соблюдать хоть какие-то правила поведения под обстрелом, но стараясь при этом сохранить лицо. Я поздоровался со всеми и пожал несколько протянутых мне рук. Всё это было сделано, не вставая с кортачек, и напоминало какую-то странную игру в попрыгушки. Женщина слева вручила мне полную еды тарелку, младенец справа доверил здоровенную погремушку, которую, впрочем, тут же затребовал назад. В небе пошла вторая волна бумов. Позвавшая меня бабушка налила маленькую чашку крепкого и очень сладкого кофе.
Всем процессом руководил аксакал. У него получалось давать ценные указания отдельными звуками и междометиями. Сказывались годы практики. Вернее, десятилетия. С первого же взгляда он кого-то мне сильно напоминал, и к концу второй тревоги и третьей чашки кофе я понял кого именно. Кавказского деда из одного из довлатовских рассказов "Наши". Того, кто был грозой семейства и всего остального мира, до которого он мог дотянуться со стула своей палкой, а также грозным криком "АБАНАМАТ!", значение которого Довлатов постиг, уже поступив в университет.
Аксакал показал рукой на небо и что-то громко и презрительно крикнул, легко перекрывая бумы своим голосом. Потом коснулся дерева, под которым стояла его коляска и продолжил что-то говорить не менее громко, но при этом удивительно спокойно. С арабским у меня плохо, но общее направление мысли я уловил. Повисла пауза, и всё семейство вопросительно посмотрело на меня. Пауза затягивалась, надо было что-то сказать.
- Абанамат! - стараясь говорить как можно более увесисто, произнёс я и махнул рукой в сторону разрывов в небе - И огромное спасибо за кофе..
Аксакал медленно и одобрительно кивнул головой.
Я посидел положенные десять минут. Потом ещё десять. Потом ещё. С одним из представителей среднего поколения, как выяснилось, я когда-то работал на Интеле. В той, что всё время подкладывала мне что-то вкусное на тарелку, узнал медсестру из нашей местечковой поликлиники. Ещё раз десять получил и забрал погремушку.
И поехал дальше. С здоровенной пластиковой бадьей свежесобранных маслин.Мне они были ни к селу,ни к городу. Но каждая из них делала сошедший с ума окружающий мир немного более нормальным.
Или немного другой антураж для обстрела.
Любимое кафе на бензоколонке. Сколько бы я не писал про наши окрестности, оно будет присутствовать всегда. Собственно, я и сейчас пишу, сидя в этом кафе. Это то самое место на бензоколонке, где хозяева - семейная пара йеменских евреев, по совместительству борцов за легализацию лёгких наркотиков. После начала войны стикеры на тему легализации, напечатанные в этом кафе, можно было видеть не только на границе с Ливаном, но далеко за её пределами. Так что, если когда-нибудь в Ливане легализуют травку, в этом опять-таки будут виноваты евреи. Кафе было центром местной цивилизации и в обычные мирные дни. С начала войны к этому определению можно было добавить логистический центр по помощи всем и со стороны всех. А также местом встреч, о которых я писал выше. Плюс место солдатского выдоха. Ну и ещё много других плюсов.
Сирена заорала в самое неподходящее для этого время. Не с практической точки зрения - тут как раз был далеко не самый худший вариант, а с точки зрения несовпадения с точкой перелома рабочей недели и выходных: пятница, где-то после трёх. Работа закончена, дети забраны из школы и закинуты на кружок. Утренняя суета уже тоже позади. В воздухе висит пред-шабатье. Предвкушение брык-ляжу. Бариста - молодой парень-друз - сделал паузу в работе, сел за маленький столик снаружи, вытянул уставшие от долгой работы за стойкой ноги и закурил что-то такое душистое, что я понял, что борьба за легализацию начинает приносить свои плоды. Я взял кофе и сел с подветренной стороны.
А тут сирена. Нехорошо... Господа, вы звери, господа... Месье, вы своей метлой сбиваете с ритма весь квартал..
Хозяин кафе выскочил наружу и пригласил всех внутрь - где-то в недрах кухни и складских помещений там было и убежище тоже. Бариста-друз со вздохом и глубокой скорбью на лице затушил сигарету и вернулся в кафе.Он был при исполнении. Остальная же сидевшая за столиками снаружи публика не то, что никуда не побежала - она стала просто эталоном медитативной неподвижности. Я бы с удовольствием поделился с ними ассоциацией с "давно тут сидим" аксакалами из "Белого солнца пустыни", но вряд ли этот фильм был частью культурного кода оставшейся сидеть публики.
- Давайте внутрь, там убежище - продолжал настаивать хозяин
- Послушай - веско ответил один из сидевших - мы на бензоколонке. Если попадёт сюда, рванёт так, что нас в любом случае где-нибудь в районе Тель-Авива найдут. Или, скажем, Эйлата - в глазах говорившего появилась неожиданная заинтересованность.
Я прислонился к стене кафе и стал наблюдать за диалогом ракет Хезболлы с перехватчиками Железного купола в небе. А также за абсолютным игнорированием этого диалога за столиком на земле. Это не было чем-то показушным и демонстративным - им просто было неинтересно обращать внимание на развернувшуюся в небе какафонию бумов.
Это было абсолютно не по правилам.
Но при этом было очень правильным.
- Ну что, сбили? - из двери кафе высунулся бариста.
- А фиг его знает - ответили за столиками - можно ещё кофе?
- Нужно! - сказал бариста и покосился одним глазом на свой недокуренный косяк в пепельнице.
...продолжение тут...
Мирные военные хроники - часть 3