Хроники одной ночи. Повесть-размышление. Главы вторые.
Начало здесь.
Пожалуй, мне тоже стоит написать своё вступление.
Руслан прав. Писать вдвоём - это трудно. Но мне повезло: black_professor умеет писать, читать, иногда и править. Изредка - давить авторитетом. В общем, с ним не то, что в разведку, с ним и в ЖЖ пойти не страшно.
Тем, кто не остался равнодушным к судьбе моего сына, большое спасибо. Руслан был прав, когда говорил, что мне тут больше просить не хочется: вы и так сделали гораздо больше, чем я мог ожидать. Всё время брать - это плохо. Поэтому я и хочу хотя бы как-то отблагодарить неравнодушных - этой повестью.
И за эту идею я так же благодарен black_professor.
Приятного чтения!
Глава 2. Костина.
Встреча, кухня и табуретка со сломанной ножкой.
Вот бывает иногда, смотришь на свою фотографию, сделанную где-то с год назад в минуты хорошего душевного расположения, потом - в зеркало, и удивляешься. Два разных человека. Со мной всегда так. Я даже иногда думаю, что фотографии мои - это что-то, что ко мне имеет такое же отношение, какое призывник-уклонист имеет отношение к регулярным войскам. То есть еще не солдат, но что-то похожее есть. И если постараться, можно даже найти что-то общее.
А вот Роман сохранился практически без изменений. Когда открылась дверь и в квартиру втиснулся он, я понял, что старею. Он был таким же, как на фотографиях. Даже звенящие пакеты не убрал - они ему не мешали, а полез обниматься. Представьте себе ситуацию, когда на вас шагает только что ограбивший подвалы сбежавшего графа гренадер. Или проще - что на вас падает шкаф с посудой. То-то же...
Когда я сегодня проводил тестя с моими Леночкой и Сашенькой, раздался его уже третий звонок из супермаркета, теперь с вопросом о том, уверен ли я, что коньяк “М” в этом Богом забытом хранилище просроченной капусты - настоящий, а не таджикский купаж из слитого из конфискованной у тёти Вали-самогонщицы бочки самогона и концентратов.
- Слушай, ну, я не знаю. Зачем такой дорогой, купи “А”, да и Бог с ним!
- Пусть эту ошибку природы пьют дядя Вася-гармонист и тетя Надя-тамада на свадьбе сына главы поселковой администрации. Даже я до сих пор не знаю, где его делают: то ли в Кизляре, то ли в пещере Арарата. В общем, ясно все с тобой. Придется полагаться на свой вкус. Жди, скоро буду.
И ведь был.
Явился с двумя большими пакетами, в которых был в основном коньяк. Кажется, бутылок пять. Я был очень рад его видеть. Судя по не сходившей с его счастливого лица улыбки, он питал те же чувства ко мне. Но, внезапно оттолкнув меня подальше, он как на экскурсии по музею своего детства пошел разглядывать квартиру. Через секунду он уже был в дальней комнате, через две - вытаскивал из шкафа мой старенький “Гибсон”, через минуту - уже одевал мою “косуху”.
- Костя, твою мать! Я знал! - и смеется. - Где комбик!?
- Слушай, ты давай-ка снимай, это же моё! Не помнишь, что ты сделал в последний раз с этой курткой?
Он помнил. Когда-то он ушел в ней домой, попутно разбив мне в прихожей дверь шкафа, вырвав трубу канализации в подъезде и чьи-то зубы на улице. В ту ночь он в первый и последний раз в своей жизни попал в вытрезвитель. Там, кажется, тоже что-то разбил. Куртка воняла чем-то неуловимо неприятным. Запах я выводил месяцев пять.
Вздохнув, Роман снял куртку, поставил на место гитару и повернулся ко мне.
- Давай, узник Гименея, веди в закрома и лоно своего очага. Будем пить, однако. Скучный ты...
- Забыл, где кухня что ли? Там, кстати, до сих пор та табуретка жива, которой ты ногу на спор оторвал. На ней и будешь сегодня сидеть, - я подмигнул этому раздолбаю.
- Иди, неси все, чего встал! - вот он всегда так. Вечно разговаривает в повелительном наклонении. Когда-то, видимо, это ему пригодится. Но ничего, я его знаю. Сейчас сядем, выпьем, закусим приготовленными мной с обеда мясными медальонами с жареной картошкой, тогда он станет прежним.
Я прошел в прихожую, поднял с пола брошенные моим другом пакеты и вернулся на кухню. Роман стоял перед холодильником и внимательно разглядывал доску для записок. Там обычно моя супруга оставляла мне сообщения. И я - ей. Больше всего было романтических записей. Когда я утром уходил на работу, а мои еще спали - я оставлял им пожелания доброго утра и сообщал им, что я их сегодня люблю еще больше, чем вчера. Несколько записей были адресованы супругой мне. В них она называла меня “Малыш” и “Лапушка”. Лицо Романа при виде этого девайса скосилось в снисходительной ухмылке. Так, наверное, смотрит повар на цыпленка, прежде, чем того умертвить.
- У вас любовь, что ли? - Роман был невозмутим.
- Уже семь лет, - я улыбнулся своим мыслям.
- Даа... - протянул какие-то свои мысли Роман. - Так-то молодцы. Как они, кстати?
- Все хорошо... давай уже по первой. Ты мои старые аппетиты пробудил, сил нет уже терпеть. С утра терплю.
Роман улыбнулся почему-то уже грустно, или мне показалось?
- Давай, давай, брат. Наливай первую. Соберем в картинку потихоньку капля за каплей наши души рваные...
Поэт, твою мать. Я сел напротив него. Протянул руку к бутылке, но Роман с торжествующим видом сам ухватил ее шею, сорвал пробку и налил в бокалы почти до краев.
- Куда столько? - попытался возразить я. - Свалимся.
- Пей, пей, брат. Это штрафная. За все эти годы...
Его уговорить не получится. Да и как его аргументам возразишь?
Пять лет.
Пять долгих лет.
За эти годы у меня произошло много событий. Вот сейчас сказал, а вспомнить ничего серьезного и главного, понимаете, главного в жизни, кроме рождения сына, и не могу. Мой маленький Сашенька стал для меня спасательным кругом, когда появился в нашей семье. Он родился, и я понял, для чего я живу. Он теперь мой воздух, властитель моего сердца и мой Херувим, оберегающий мою душу. Он для меня - все. Странным образом даже его мама - моя любимая Леночка - отошла на второй план. Всю нежность и любовь, которую я раньше отдавал Леночке, я почти всю изливаю на сына. Лена “питается” остатками, но, с другой стороны, и она меня также любит, как и я ее. Кажется, хватает. Не подумайте, все у нас хорошо. Мы любим друг друга, просто у этой любви теперь есть имя - Сашенька. Саша. Александр. Он - сила нашей любви.
…Роман сидел с поднятым бокалом и что-то говорил уже минуту.
- …чтобы страницы нашей прошлой жизни остались в томах на недалеких полках, а новые страницы мы писали набело и каллиграфически! - хохотнул Рома. Это был, видимо, тост, который я, уйдя в мысли о сыне, прослушал.
Так. Нехорошо. Надо собраться.
Мы ведь не виделись пять лет.
И вот сегодня... спустя долгие пять лет - кухня, коньяк и табуретка со сломанной ножкой.
Глава 2. Ромина.
Про “Ах, как ты повзрослел!”
Выбор выпивки, друзья мои алкоголики и им сочувствующие, дело ответственное. Я иногда задумываюсь о том, как неправильный выбор сгубил человека, подрезал ему, соколику, крылышки и превратил в гада мерзкого, меж камней ползущего. Вот взять, например, водку. Обратите внимание - напиток универсальный. В цепочке от бомжа до папы Римского, а может, и до самого начальника местного ГИБДД, никто не избежал чар этого напитка. Но посмотрите на качество той водки, которую они покупают! Воняющая ацетоном водка за сто рублей у первых и действительно хорошая водка в хрустальной бутылке со стразами от Сваровски - у других! Водка - как женщина: бывает холодной, и оттого желанной, а бывает тёплой, дурно пахнущей доступной всем дешёвкой; бывает утончённой и изысканной, а бывает пропадающей среди вечно пьяных мужиков; бывает кружащей голову и опьяняющей, а бывает одуряющей и забирающей последнее. И это обычная водка. Когда я думаю о короле напитков - коньяке - я вообще схожу с ума. Тем более, в чужом городе мне требовалась помощь аборигена:
- Костя, скажи, дружище, а коньяк “М” в этом Богом забытом хранилище просроченной капусты - настоящий, а не таджикский купаж из слитого из конфискованной у тёти Вали-самогонщицы бочки самогона и концентратов?
- Слушай, ну, я не знаю. Зачем такой дорогой, купи “А”, да и Бог с ним! - мой друг совсем не думает о том, что некачественная выпивка может плохо отразиться на наших дальнейших отношениях.
- Пусть эту ошибку природы пьют дядя Вася-гармонист и тетя Надя-тамада на свадьбе сына главы поселковой администрации. Даже я до сих пор не знаю, где его делают - то ли в Кизляре, то ли в пещере горы Арарат. В общем, ясно все с тобой. Придется полагаться на свой вкус. Жди, скоро буду! - Я немного разочаровался. Хороший парень, этот Костя, но не гурман. И уж тем более, не жизнелюб. Всё же интересно, стоит у него ещё гитара в шкафу?
...Что же делает с людьми брак, Господи! Когда я нарисовался на пороге с пакетами выпивки и огромным запасом хорошего настроения, дверь мне открыл совсем не тот человек, которого я рассчитывал увидеть! Весь какой-то пухлый, немного суетливый, добродушный и … слово не подберу. Мимимишечный какой-то, что ли. Прям так и захотелось его потискать. Костя тоже с удовольствием полез играть в обжималки. Но все же именно с таким уютным, домашним человеком приятно сидеть на кухне, пить коньячок и петь под гитару про то, как кто-то не закрывает тюбик с зубной пастой. Кстати, гитара! Бросив пакеты, я метнулся в комнату. Вот он, шкаф, созданный специально для скелетов. Я распахнул дверцу и вытащил старый, я бы сказал, винтажный, “Гибсон” и косуху моего друга. Чёрт побери, вот она, молодость! А Костик-то, оказывается, приберёг своё рокерское прошлое!
- Костя, твою мать! Я знал! - я был рад, что друг оправдал мои ожидания. - Где комбик!?
- Слушай, ты давай-ка снимай, это же моё! Не помнишь, что ты сделал в последний раз с этой курткой?
А как не помнить, помню, конечно. В тот вечер я был Мерлином Менсоном. Даже где-то в протоколе так и подписался. Кстати, тогда я попал в трезвяк, а вытаскивал меня оттуда именно Костя. Эх, весело было. Я с жалостью расстёгивал куртку. Аккуратно поставив гитару, я повернулся к хозяину:
- Давай, узник Гименея, веди в закрома и лоно своего очага. Будем пить, однако. Скучный ты...
Я видел, что из Кости прёт счастье. Сейчас начнётся самое страшное: он начнёт припоминать мне всё, что я успел натворить в его доме.
- Забыл, где кухня что ли? Там, кстати, до сих пор та табуретка жива, которой ты ногу на спор оторвал. На ней и будешь сегодня сидеть, - у Кости аж глаз задёргался, когда он с удовольствием напоминал мне о давних грешках. Ничего, скоро я тоже попаду в эту струю. Но чуть позже.
- Иди, неси все, чего встал! - немного прикрикнул я на друга. Сейчас, товарищ, посидим, и из тебя совсем скоро попрёт твоё настоящее, свободное от предрассудков ego.
В коридоре я застыл перед органайзером. На самом деле, конечно, там стоял холодильник, но у меня просто не повернулся бы язык назвать это чудо дизайнерской мысли холодильником. Такое количество записей на нём делало его похожим на записную книжку Л.Н. Толстого с черновиками “Войны и мира”. А нет, ошибся. Войной тут и не пахнет. Тут исключительно мир. “Малыш”, “Лапушка” и даже “Цыплёночек”... Завидовать, прямо скажем, нечему. Не скрывать свои чувства гораздо труднее, чем прятать их в глубине души. Заметив, что Костя на меня смотрит, я ухмыльнулся, попытался спрятать неловкость от того, что читаю чужое письмо, забытое хозяином на видном месте.
- У вас любовь, что ли? - кажется, глуповатый вопрос...
- Уже семь лет, - улыбнулся Костя.
- Даа... - я чувствовал, что должен спросить про семью, но было до сих пор неловко, будто бы я смеялся над друзьями. - Так-то молодцы. Как они, кстати?
- Все хорошо... давай уже по первой. Ты мои старые аппетиты пробудил, сил нет уже терпеть. С утра терплю.
Странное чувство: мы оба ждали этой встречи и оба её боялись. Ну что ж, начнём.
- Давай, давай, брат. Наливай первую. Соберем в картинку потихоньку капля за каплей наши души рваные...
Пока Костя устраивался на табуретке, я схватил бутылку за горлышко. Лучше взять инициативу в свои руки: если разливать будет он, есть опасение остаться трезвыми.
- Куда столько? - затарахтел мой давно не пьющий домашний комод. - Свалимся.
- Пей, пей, брат. Это штрафная. За все эти годы... - я подбирал веские, тяжёлые слова, чтобы убедить его махнуть по полной. Сначала он отказывался, но потом всё-таки опрокинул свой стакан.
Всё-таки время - жестокая вещь. Мы всегда жили одними мыслями. Мы жалели вместе Джорджа Харрисона, умершего от рака, мы отмечали каждый выигрыш нашей сборной по футболу... А сейчас я ясно видел, что Костя погрузился в свои мысли. У него есть, о чём думать. У меня - пока нет. Я пока не знаю, кому из нас повезло больше. Время увело нас от тех, кем мы были, и увело так, что мы, уходя от себя, отошли и друг от друга. Но контакт снова будет полным, я уверен в силе своей и алкоголя. Чтобы вернуть Костяна из его мыслей обратно за стол, я загибаю долгий и патетический тост. Чтобы окончательно вывести его из анабиоза оглушительно гаркаю:
- …чтобы страницы нашей прошлой жизни остались в томах на недалеких полках, а новые страницы мы писали набело и каллиграфически!
Костик встрепенулся и поднял бокал. Мы выпили и я подумал, что мне просто хорошо,
хорошо ото всего сразу и не от чего-то конкретного.
Всё хорошо, только неудобно сидеть на табуретке с этой проклятой сломанной ножкой.
Пожалуй, мне тоже стоит написать своё вступление.
Руслан прав. Писать вдвоём - это трудно. Но мне повезло: black_professor умеет писать, читать, иногда и править. Изредка - давить авторитетом. В общем, с ним не то, что в разведку, с ним и в ЖЖ пойти не страшно.
Тем, кто не остался равнодушным к судьбе моего сына, большое спасибо. Руслан был прав, когда говорил, что мне тут больше просить не хочется: вы и так сделали гораздо больше, чем я мог ожидать. Всё время брать - это плохо. Поэтому я и хочу хотя бы как-то отблагодарить неравнодушных - этой повестью.
И за эту идею я так же благодарен black_professor.
Приятного чтения!
Глава 2. Костина.
Встреча, кухня и табуретка со сломанной ножкой.
Вот бывает иногда, смотришь на свою фотографию, сделанную где-то с год назад в минуты хорошего душевного расположения, потом - в зеркало, и удивляешься. Два разных человека. Со мной всегда так. Я даже иногда думаю, что фотографии мои - это что-то, что ко мне имеет такое же отношение, какое призывник-уклонист имеет отношение к регулярным войскам. То есть еще не солдат, но что-то похожее есть. И если постараться, можно даже найти что-то общее.
А вот Роман сохранился практически без изменений. Когда открылась дверь и в квартиру втиснулся он, я понял, что старею. Он был таким же, как на фотографиях. Даже звенящие пакеты не убрал - они ему не мешали, а полез обниматься. Представьте себе ситуацию, когда на вас шагает только что ограбивший подвалы сбежавшего графа гренадер. Или проще - что на вас падает шкаф с посудой. То-то же...
Когда я сегодня проводил тестя с моими Леночкой и Сашенькой, раздался его уже третий звонок из супермаркета, теперь с вопросом о том, уверен ли я, что коньяк “М” в этом Богом забытом хранилище просроченной капусты - настоящий, а не таджикский купаж из слитого из конфискованной у тёти Вали-самогонщицы бочки самогона и концентратов.
- Слушай, ну, я не знаю. Зачем такой дорогой, купи “А”, да и Бог с ним!
- Пусть эту ошибку природы пьют дядя Вася-гармонист и тетя Надя-тамада на свадьбе сына главы поселковой администрации. Даже я до сих пор не знаю, где его делают: то ли в Кизляре, то ли в пещере Арарата. В общем, ясно все с тобой. Придется полагаться на свой вкус. Жди, скоро буду.
И ведь был.
Явился с двумя большими пакетами, в которых был в основном коньяк. Кажется, бутылок пять. Я был очень рад его видеть. Судя по не сходившей с его счастливого лица улыбки, он питал те же чувства ко мне. Но, внезапно оттолкнув меня подальше, он как на экскурсии по музею своего детства пошел разглядывать квартиру. Через секунду он уже был в дальней комнате, через две - вытаскивал из шкафа мой старенький “Гибсон”, через минуту - уже одевал мою “косуху”.
- Костя, твою мать! Я знал! - и смеется. - Где комбик!?
- Слушай, ты давай-ка снимай, это же моё! Не помнишь, что ты сделал в последний раз с этой курткой?
Он помнил. Когда-то он ушел в ней домой, попутно разбив мне в прихожей дверь шкафа, вырвав трубу канализации в подъезде и чьи-то зубы на улице. В ту ночь он в первый и последний раз в своей жизни попал в вытрезвитель. Там, кажется, тоже что-то разбил. Куртка воняла чем-то неуловимо неприятным. Запах я выводил месяцев пять.
Вздохнув, Роман снял куртку, поставил на место гитару и повернулся ко мне.
- Давай, узник Гименея, веди в закрома и лоно своего очага. Будем пить, однако. Скучный ты...
- Забыл, где кухня что ли? Там, кстати, до сих пор та табуретка жива, которой ты ногу на спор оторвал. На ней и будешь сегодня сидеть, - я подмигнул этому раздолбаю.
- Иди, неси все, чего встал! - вот он всегда так. Вечно разговаривает в повелительном наклонении. Когда-то, видимо, это ему пригодится. Но ничего, я его знаю. Сейчас сядем, выпьем, закусим приготовленными мной с обеда мясными медальонами с жареной картошкой, тогда он станет прежним.
Я прошел в прихожую, поднял с пола брошенные моим другом пакеты и вернулся на кухню. Роман стоял перед холодильником и внимательно разглядывал доску для записок. Там обычно моя супруга оставляла мне сообщения. И я - ей. Больше всего было романтических записей. Когда я утром уходил на работу, а мои еще спали - я оставлял им пожелания доброго утра и сообщал им, что я их сегодня люблю еще больше, чем вчера. Несколько записей были адресованы супругой мне. В них она называла меня “Малыш” и “Лапушка”. Лицо Романа при виде этого девайса скосилось в снисходительной ухмылке. Так, наверное, смотрит повар на цыпленка, прежде, чем того умертвить.
- У вас любовь, что ли? - Роман был невозмутим.
- Уже семь лет, - я улыбнулся своим мыслям.
- Даа... - протянул какие-то свои мысли Роман. - Так-то молодцы. Как они, кстати?
- Все хорошо... давай уже по первой. Ты мои старые аппетиты пробудил, сил нет уже терпеть. С утра терплю.
Роман улыбнулся почему-то уже грустно, или мне показалось?
- Давай, давай, брат. Наливай первую. Соберем в картинку потихоньку капля за каплей наши души рваные...
Поэт, твою мать. Я сел напротив него. Протянул руку к бутылке, но Роман с торжествующим видом сам ухватил ее шею, сорвал пробку и налил в бокалы почти до краев.
- Куда столько? - попытался возразить я. - Свалимся.
- Пей, пей, брат. Это штрафная. За все эти годы...
Его уговорить не получится. Да и как его аргументам возразишь?
Пять лет.
Пять долгих лет.
За эти годы у меня произошло много событий. Вот сейчас сказал, а вспомнить ничего серьезного и главного, понимаете, главного в жизни, кроме рождения сына, и не могу. Мой маленький Сашенька стал для меня спасательным кругом, когда появился в нашей семье. Он родился, и я понял, для чего я живу. Он теперь мой воздух, властитель моего сердца и мой Херувим, оберегающий мою душу. Он для меня - все. Странным образом даже его мама - моя любимая Леночка - отошла на второй план. Всю нежность и любовь, которую я раньше отдавал Леночке, я почти всю изливаю на сына. Лена “питается” остатками, но, с другой стороны, и она меня также любит, как и я ее. Кажется, хватает. Не подумайте, все у нас хорошо. Мы любим друг друга, просто у этой любви теперь есть имя - Сашенька. Саша. Александр. Он - сила нашей любви.
…Роман сидел с поднятым бокалом и что-то говорил уже минуту.
- …чтобы страницы нашей прошлой жизни остались в томах на недалеких полках, а новые страницы мы писали набело и каллиграфически! - хохотнул Рома. Это был, видимо, тост, который я, уйдя в мысли о сыне, прослушал.
Так. Нехорошо. Надо собраться.
Мы ведь не виделись пять лет.
И вот сегодня... спустя долгие пять лет - кухня, коньяк и табуретка со сломанной ножкой.
Глава 2. Ромина.
Про “Ах, как ты повзрослел!”
Выбор выпивки, друзья мои алкоголики и им сочувствующие, дело ответственное. Я иногда задумываюсь о том, как неправильный выбор сгубил человека, подрезал ему, соколику, крылышки и превратил в гада мерзкого, меж камней ползущего. Вот взять, например, водку. Обратите внимание - напиток универсальный. В цепочке от бомжа до папы Римского, а может, и до самого начальника местного ГИБДД, никто не избежал чар этого напитка. Но посмотрите на качество той водки, которую они покупают! Воняющая ацетоном водка за сто рублей у первых и действительно хорошая водка в хрустальной бутылке со стразами от Сваровски - у других! Водка - как женщина: бывает холодной, и оттого желанной, а бывает тёплой, дурно пахнущей доступной всем дешёвкой; бывает утончённой и изысканной, а бывает пропадающей среди вечно пьяных мужиков; бывает кружащей голову и опьяняющей, а бывает одуряющей и забирающей последнее. И это обычная водка. Когда я думаю о короле напитков - коньяке - я вообще схожу с ума. Тем более, в чужом городе мне требовалась помощь аборигена:
- Костя, скажи, дружище, а коньяк “М” в этом Богом забытом хранилище просроченной капусты - настоящий, а не таджикский купаж из слитого из конфискованной у тёти Вали-самогонщицы бочки самогона и концентратов?
- Слушай, ну, я не знаю. Зачем такой дорогой, купи “А”, да и Бог с ним! - мой друг совсем не думает о том, что некачественная выпивка может плохо отразиться на наших дальнейших отношениях.
- Пусть эту ошибку природы пьют дядя Вася-гармонист и тетя Надя-тамада на свадьбе сына главы поселковой администрации. Даже я до сих пор не знаю, где его делают - то ли в Кизляре, то ли в пещере горы Арарат. В общем, ясно все с тобой. Придется полагаться на свой вкус. Жди, скоро буду! - Я немного разочаровался. Хороший парень, этот Костя, но не гурман. И уж тем более, не жизнелюб. Всё же интересно, стоит у него ещё гитара в шкафу?
...Что же делает с людьми брак, Господи! Когда я нарисовался на пороге с пакетами выпивки и огромным запасом хорошего настроения, дверь мне открыл совсем не тот человек, которого я рассчитывал увидеть! Весь какой-то пухлый, немного суетливый, добродушный и … слово не подберу. Мимимишечный какой-то, что ли. Прям так и захотелось его потискать. Костя тоже с удовольствием полез играть в обжималки. Но все же именно с таким уютным, домашним человеком приятно сидеть на кухне, пить коньячок и петь под гитару про то, как кто-то не закрывает тюбик с зубной пастой. Кстати, гитара! Бросив пакеты, я метнулся в комнату. Вот он, шкаф, созданный специально для скелетов. Я распахнул дверцу и вытащил старый, я бы сказал, винтажный, “Гибсон” и косуху моего друга. Чёрт побери, вот она, молодость! А Костик-то, оказывается, приберёг своё рокерское прошлое!
- Костя, твою мать! Я знал! - я был рад, что друг оправдал мои ожидания. - Где комбик!?
- Слушай, ты давай-ка снимай, это же моё! Не помнишь, что ты сделал в последний раз с этой курткой?
А как не помнить, помню, конечно. В тот вечер я был Мерлином Менсоном. Даже где-то в протоколе так и подписался. Кстати, тогда я попал в трезвяк, а вытаскивал меня оттуда именно Костя. Эх, весело было. Я с жалостью расстёгивал куртку. Аккуратно поставив гитару, я повернулся к хозяину:
- Давай, узник Гименея, веди в закрома и лоно своего очага. Будем пить, однако. Скучный ты...
Я видел, что из Кости прёт счастье. Сейчас начнётся самое страшное: он начнёт припоминать мне всё, что я успел натворить в его доме.
- Забыл, где кухня что ли? Там, кстати, до сих пор та табуретка жива, которой ты ногу на спор оторвал. На ней и будешь сегодня сидеть, - у Кости аж глаз задёргался, когда он с удовольствием напоминал мне о давних грешках. Ничего, скоро я тоже попаду в эту струю. Но чуть позже.
- Иди, неси все, чего встал! - немного прикрикнул я на друга. Сейчас, товарищ, посидим, и из тебя совсем скоро попрёт твоё настоящее, свободное от предрассудков ego.
В коридоре я застыл перед органайзером. На самом деле, конечно, там стоял холодильник, но у меня просто не повернулся бы язык назвать это чудо дизайнерской мысли холодильником. Такое количество записей на нём делало его похожим на записную книжку Л.Н. Толстого с черновиками “Войны и мира”. А нет, ошибся. Войной тут и не пахнет. Тут исключительно мир. “Малыш”, “Лапушка” и даже “Цыплёночек”... Завидовать, прямо скажем, нечему. Не скрывать свои чувства гораздо труднее, чем прятать их в глубине души. Заметив, что Костя на меня смотрит, я ухмыльнулся, попытался спрятать неловкость от того, что читаю чужое письмо, забытое хозяином на видном месте.
- У вас любовь, что ли? - кажется, глуповатый вопрос...
- Уже семь лет, - улыбнулся Костя.
- Даа... - я чувствовал, что должен спросить про семью, но было до сих пор неловко, будто бы я смеялся над друзьями. - Так-то молодцы. Как они, кстати?
- Все хорошо... давай уже по первой. Ты мои старые аппетиты пробудил, сил нет уже терпеть. С утра терплю.
Странное чувство: мы оба ждали этой встречи и оба её боялись. Ну что ж, начнём.
- Давай, давай, брат. Наливай первую. Соберем в картинку потихоньку капля за каплей наши души рваные...
Пока Костя устраивался на табуретке, я схватил бутылку за горлышко. Лучше взять инициативу в свои руки: если разливать будет он, есть опасение остаться трезвыми.
- Куда столько? - затарахтел мой давно не пьющий домашний комод. - Свалимся.
- Пей, пей, брат. Это штрафная. За все эти годы... - я подбирал веские, тяжёлые слова, чтобы убедить его махнуть по полной. Сначала он отказывался, но потом всё-таки опрокинул свой стакан.
Всё-таки время - жестокая вещь. Мы всегда жили одними мыслями. Мы жалели вместе Джорджа Харрисона, умершего от рака, мы отмечали каждый выигрыш нашей сборной по футболу... А сейчас я ясно видел, что Костя погрузился в свои мысли. У него есть, о чём думать. У меня - пока нет. Я пока не знаю, кому из нас повезло больше. Время увело нас от тех, кем мы были, и увело так, что мы, уходя от себя, отошли и друг от друга. Но контакт снова будет полным, я уверен в силе своей и алкоголя. Чтобы вернуть Костяна из его мыслей обратно за стол, я загибаю долгий и патетический тост. Чтобы окончательно вывести его из анабиоза оглушительно гаркаю:
- …чтобы страницы нашей прошлой жизни остались в томах на недалеких полках, а новые страницы мы писали набело и каллиграфически!
Костик встрепенулся и поднял бокал. Мы выпили и я подумал, что мне просто хорошо,
хорошо ото всего сразу и не от чего-то конкретного.
Всё хорошо, только неудобно сидеть на табуретке с этой проклятой сломанной ножкой.