Сколько в Чикаго настройщиков пианино?
Меня по-правде Артуро зовут - как папашу. Он лавочник был, продавал колбасу и сыр. Дети дразнили меня "Арти-моцарелла". Франки и я подрабатывали: играли свинг на вечеринках. Я играл на пианино, Франки на кларнете. Школьный остроумец переставил в кличке слова, прозвав меня Моцартом, с того и пошло. Моцарт, сбацай то; Моцарт, сбацай это. С тех пор я представляюсь Моцартом, на клиентов это отлично действует.
Потом я рассорился с папашей и пошел воевать с япошками, но в армию меня не взяли: во флот иди. До сражений не дошло - тогда бомбу сбросили, и война закончилась. Думал, демобилизуют, но адмиралы забеспокоились: у ВВС бомба есть, а мы на что? Кому линкоры наши теперь нужны? Решили они показать, как флот не дрогнет перед бомбою. Собрали армаду на Бикини, под десантник бомбу подвесили и - шарах.
Видел ли я взрыв? Не видел, конечно, нам приказали закрыть глаза, но столб пара видел; такое не забудешь. Через неделю меня послали незатонувшие корабли швабрить, флотскую доблесть показывать. Ведро воды плеснешь, щеткой пройдешься - и тут же назад, чтоб меньше облучиться. А там уже все загажено, никуда не деться. Через десять дней команда поступает - все бросить. И то сказать, у меня уже тело зудело, и кровь носом шла. Оттащили мы те корабли подальше на буксире, сняли с них аммуницию, да и затопили, а нас домой отправили - на Гаваи. Вся команда дристала, и я три месяца провалялся в госпитале. Дембель получил, а здоровья-то нет. Вернулся в город, а работать не могу. Франки помог: Моцарт, с твоим слухом - иди в настройщики. Ребята с войны вернулись, знаешь, как там было, бабы рожают как заводные, а где дети, там и пианино. Без куска хлеба не останешься, а работа не пыльная, справишься.
Работаю я только рано утром, чтобы со взрослыми меньше дело иметь: сонные, они открывают мне дверь и уходят досыпать. Я раскладываю инструменты и начинаю работу. Вскоре появляются малыши; я показываю им струны, молоточки; моя рожа их не пугает. Когда, наконец, появляются взрослые, я беру деньги и валю оттуда поскорее. Много я не зарабатываю, но мне много не нужно.
Как я к нему попал? У него двое детей, пианино. Я пришел в шесть утра; Лора - профессорша - открывает дверь. Я сажусь, а она не уходит. Спрашиваю, покашливая: чего ж Вы спать не идете? Она говорит: у мужа бессоница, он в голове формулы выводит, я ему только мешаю. Можно, я с вами посижу? Только уходит она кофе варить, профессор в пижаме и шлепанцах объявляется. Ни здрасьте, ни как зовут - спрашивает: сколько настройщиков пианино в Чикаго? А я что, знаю? Говорю от балды, триста двадцать восемь! Чудила-профессор просиял: я, говорит, это только что вычислил и получил 320! Теперь, когда Вы подтвердили мою оценку, я смогу заснуть. Тут Лора с кофе появляется. - Извините, мистер Моцарт, что муж вам зубы заговаривает, а ты, Энрико не приставай к человеку, а иди поспи еще.
Стал я у них два раза в год пианино настраивать. Профессор - чудик-чудиком, а это он ту бомбу, через которую я больной стал, открыл. Профессорша мне сказала, что он что-то собрал там, и с этого все началось. Спрашивает: мистер Моцарт, а вы Моцарта играете? - По радио слышал, но не играю; могу изобразить шимми за дополнительную плату. Она смеется: шимми не надо, я думала удивить Энрико. - Не спит? - спрашиваю. - Не спит, - вздыхает. - Из-за бомбы не спит? - И из-за нее тоже. - Я из-за нее тоже не сплю, вот и работаю по утрам. Слово за слово, рассказал ей, как мы корабли драили, про госпиталь рассказал. Она заплакала. - Наверно, - говорит, - Вы ненавидите моего мужа?
В то утро был воскресный день, и профессорши с детьми не было. Профессор провел меня к пианино, а сам сел в кресло. Потом стал задавать вопросы про работу. Я отвечал как умел. Расспросы прекратились, и профессор затих. Я несколько раз оборачивался, он раскинулся на кресле в халате. Сквозь дырку в шлепанце я видел желтый ноготь на его ноге; глаза его были закрыты. Внезапно профессор произнес: Эврика! Я знаю, как сделать самонастраивающееся пианино. Надо пустить по струнам ток, тогда их натяжение будет меняться от тепла. Меняя ток, можно менять частоту колебаний. Надо поставить анализатор, я сейчас нарисую. Он схватил бумагу и стал водить карандашом. Выговорившись, профессор пошел спать. Я заложил газетой входную дверь и бросился в город.
Проснувшийся профессор был удивлен, увидев меня за работой. - Вы сегодня завозились, в чем дело? - Лопнула струна, повредив молоточек, пришлось разобрать инструмент, чтобы его заменить. - Вот видите, Моцарт, в моем изобретении такого больше не будет. Я спросил его: не выпить ли нам кофе? Профессор ответил, что собирается позавтракать на углу; тогда я предложил сварить ему кофе. Я добавил туда порошок.
Я не стал ждать, когда начнется действие. В некрологах писали, что профессор скоропостижно скончался от рака желудка.
Иногда он приходит ко мне во сне, в халате и дырявых шлепанцах. Пожалуй, мертвым он выглядит даже лучше, чем при жизни. Нам нечего сказать другу другу после того, что он проделал со мной, а я - с ним. Совесть меня не мучает, но иногда мучает вопрос:
Сколько в Чикаго настройщиков пианино?
Потом я рассорился с папашей и пошел воевать с япошками, но в армию меня не взяли: во флот иди. До сражений не дошло - тогда бомбу сбросили, и война закончилась. Думал, демобилизуют, но адмиралы забеспокоились: у ВВС бомба есть, а мы на что? Кому линкоры наши теперь нужны? Решили они показать, как флот не дрогнет перед бомбою. Собрали армаду на Бикини, под десантник бомбу подвесили и - шарах.
Видел ли я взрыв? Не видел, конечно, нам приказали закрыть глаза, но столб пара видел; такое не забудешь. Через неделю меня послали незатонувшие корабли швабрить, флотскую доблесть показывать. Ведро воды плеснешь, щеткой пройдешься - и тут же назад, чтоб меньше облучиться. А там уже все загажено, никуда не деться. Через десять дней команда поступает - все бросить. И то сказать, у меня уже тело зудело, и кровь носом шла. Оттащили мы те корабли подальше на буксире, сняли с них аммуницию, да и затопили, а нас домой отправили - на Гаваи. Вся команда дристала, и я три месяца провалялся в госпитале. Дембель получил, а здоровья-то нет. Вернулся в город, а работать не могу. Франки помог: Моцарт, с твоим слухом - иди в настройщики. Ребята с войны вернулись, знаешь, как там было, бабы рожают как заводные, а где дети, там и пианино. Без куска хлеба не останешься, а работа не пыльная, справишься.
Работаю я только рано утром, чтобы со взрослыми меньше дело иметь: сонные, они открывают мне дверь и уходят досыпать. Я раскладываю инструменты и начинаю работу. Вскоре появляются малыши; я показываю им струны, молоточки; моя рожа их не пугает. Когда, наконец, появляются взрослые, я беру деньги и валю оттуда поскорее. Много я не зарабатываю, но мне много не нужно.
Как я к нему попал? У него двое детей, пианино. Я пришел в шесть утра; Лора - профессорша - открывает дверь. Я сажусь, а она не уходит. Спрашиваю, покашливая: чего ж Вы спать не идете? Она говорит: у мужа бессоница, он в голове формулы выводит, я ему только мешаю. Можно, я с вами посижу? Только уходит она кофе варить, профессор в пижаме и шлепанцах объявляется. Ни здрасьте, ни как зовут - спрашивает: сколько настройщиков пианино в Чикаго? А я что, знаю? Говорю от балды, триста двадцать восемь! Чудила-профессор просиял: я, говорит, это только что вычислил и получил 320! Теперь, когда Вы подтвердили мою оценку, я смогу заснуть. Тут Лора с кофе появляется. - Извините, мистер Моцарт, что муж вам зубы заговаривает, а ты, Энрико не приставай к человеку, а иди поспи еще.
Стал я у них два раза в год пианино настраивать. Профессор - чудик-чудиком, а это он ту бомбу, через которую я больной стал, открыл. Профессорша мне сказала, что он что-то собрал там, и с этого все началось. Спрашивает: мистер Моцарт, а вы Моцарта играете? - По радио слышал, но не играю; могу изобразить шимми за дополнительную плату. Она смеется: шимми не надо, я думала удивить Энрико. - Не спит? - спрашиваю. - Не спит, - вздыхает. - Из-за бомбы не спит? - И из-за нее тоже. - Я из-за нее тоже не сплю, вот и работаю по утрам. Слово за слово, рассказал ей, как мы корабли драили, про госпиталь рассказал. Она заплакала. - Наверно, - говорит, - Вы ненавидите моего мужа?
В то утро был воскресный день, и профессорши с детьми не было. Профессор провел меня к пианино, а сам сел в кресло. Потом стал задавать вопросы про работу. Я отвечал как умел. Расспросы прекратились, и профессор затих. Я несколько раз оборачивался, он раскинулся на кресле в халате. Сквозь дырку в шлепанце я видел желтый ноготь на его ноге; глаза его были закрыты. Внезапно профессор произнес: Эврика! Я знаю, как сделать самонастраивающееся пианино. Надо пустить по струнам ток, тогда их натяжение будет меняться от тепла. Меняя ток, можно менять частоту колебаний. Надо поставить анализатор, я сейчас нарисую. Он схватил бумагу и стал водить карандашом. Выговорившись, профессор пошел спать. Я заложил газетой входную дверь и бросился в город.
Проснувшийся профессор был удивлен, увидев меня за работой. - Вы сегодня завозились, в чем дело? - Лопнула струна, повредив молоточек, пришлось разобрать инструмент, чтобы его заменить. - Вот видите, Моцарт, в моем изобретении такого больше не будет. Я спросил его: не выпить ли нам кофе? Профессор ответил, что собирается позавтракать на углу; тогда я предложил сварить ему кофе. Я добавил туда порошок.
Я не стал ждать, когда начнется действие. В некрологах писали, что профессор скоропостижно скончался от рака желудка.
Иногда он приходит ко мне во сне, в халате и дырявых шлепанцах. Пожалуй, мертвым он выглядит даже лучше, чем при жизни. Нам нечего сказать другу другу после того, что он проделал со мной, а я - с ним. Совесть меня не мучает, но иногда мучает вопрос:
Сколько в Чикаго настройщиков пианино?