Откуда берутся Санталы (2)
Начало в предыдущем посте.
Аст и Шеол продолжают рассказ.
Но вышло всё иначе, как никто не мог бы предвидеть.
Марина в пустом доме
Стоило Марине тронуть дверь гостевой комнаты и убедиться, что она не заперта, как Аспид встал, вне себя, как лунатик, распахнул её изнутри, схватил девушку в охапку, спустился с ней на плече по чёрной лестнице к гаражу, втолкнул в авто и погнал машину по шоссе (к счастью, пустому) по встречной полосе.
Они прибыли в пустую гостиницу, где Аспид как почётный гость с Запада был на экскурсии накануне, готовую к открытию и законсервированную. Он был очень страшен, с безжизненными глазами и неподвижным лицом, похож на тысячелетнего мертвеца, по словам Марины - не иначе, все его семь десятков и груз памяти предков вдруг рухнули на него и проявились в его облике. У Марины началась паника, она вырвалась от него и спряталась в одном из номеров, но он её вычислил и начал охоту.
(Шеол: вариации на тему Аейя верзус снежный мар, привет Лео!)
Аспид ловил Марину вовсе не неделю, а всего сутки с лишним, но ужас она пережила сокрушительный. Она пряталась на этажах, в запутанных галереях и переходах, но томимая жаждой вынуждена была возвращаться в пищеблок, где только и была вода (водопровод и канализация не были подключены) - а он её там подстерегал и снова гнался за ней, так что всякий раз она спасалась из последних сил.
Напоследок Аспид загнал девушку на балкон, и ей пришлось через перила выбираться на пожарную лестницу - в тот момент, как она вспоминает, она была почти готова сама броситься с высоты, только чтобы покончить с этим кошмаром наяву.
В итоге оба спрыгнули с пожарной лестницы на уровне второго этажа и оказались в разных кустах. Скорее всего, Аспид потерял её из виду и ушибся, это сработало как "размыкатель цепи", и он наконец уснул как убитый. Марина говорит, что не помнит дальнейшего чётко - вроде бы она поднялась из кустов, не увидела никого и побежала к шоссе со всех ног, даже не обращая внимания на боль от подвывиха.
(Шеол: по моим данным, она подбиралась к лежащему Аспиду с большим камнем в руках, но вдруг бросила камень и убежала. Поскольку она не помнит этого эпизода, то мотивы её поведения остались неясны: зачем приближалась, если так и не ударила; почему не ударила, раз уж подобралась почти вплотную, а он не шевелился.)
Аспид убыл на родину на другой день после приключения - увезли с оказией знакомые, совершенно стукнутого. Он действительно так и остался в полном непонимании, что с ним тогда вышла за чертовщина. И впоследствии не мог восстановить с достоверностью, что именно делал, и решить для себя, в какой мере можно верить рассказам Марины (тем более, что она меняла версии).
Надо сказать, что после этого приключения Марина провалялась в больнице неделю и, скорее всего, опять бредила охотой в законсервированном доме. Так что ничего странного, что в их семейной легенде фигурирует недельное сафари в тысяче комнат.
Выйдя из больницы, она обнаружила неожиданно для себя, что по-прежнему беременна: несмотря на пережитое потрясение, выкидыша не произошло. Это, по её словам, окончательно ввергло её в отчаяние: она ощутила себя "как бы привязанной к седлу насильника за пуповину" - прикованной к жизни и к памяти об Аспиде (и жизнь и память, обе стали теперь ненавистны для неё) через будущего ребёнка.
Потусторонние приключения Сантала
Сантал в своё время рассказывал Рэву, что помнит себя до рождения, считает, что был в аду для нерождённых и сражался там с другими нерождёнными за право жить.
Он сперва занял чьё-то место, "как кукушонок" (Шеол: "мышонок-кукушонок" - это я!). Потом к нему по очереди подбирались другие желающие пожить на белом свете и пытались его столкнуть с этого места, а он сам их сталкивал из последних сил - они падали вниз, и его обдавало их кровью. Тогда они стали хитрить и навязывать ему свои части тел: мол, возьми от меня хоть руку-ногу, мне всё равно уже не пригодится, пусть хоть тебе пригодится, с тобой хотя бы часть меня увидит жизнь… Он изо всех сил отпихивался, потому что боялся, что таким образом они его обманут и подменят его голову на свою; но не уверен, что ему не подменили что-нибудь.
Если таки голову подсунули чужую - то значит и вовсе он уже и не он, хотя с другой стороны - уже привык к себе, какой он есть. А вот если в нём чужие части - то их прежние хозяева рано или поздно придут к нему с того света за своим хозяйством.
По этому поводу Сантал советовался с Равилем (который одно время считал себя уродом-диду, состоящим из частей жертв, и Дала в этом смысле вполне понимал): не заменить ли Далу в себе, пока есть такая возможность, часть органов и конечностей. Вот даже просто на принцип, чтобы тех загробных обломить. Они придут к Санталу: "а ну отдавай наши руки-ноги-сердца!" - а он им: "обломитесь, это уже не ваше, ваше давно на помойке!"
Ещё Дал признавался Равилю, что (как и сам Рэв) суеверно боится убить какого-нибудь ребёнка: дети, они такие - его убьёшь, а он в виде мертвеца подменит тебя на себя.
Вдобавок у Дала в памяти осталось, что вроде бы посреди того побоища вдруг раздался очень строгий, как бы и спокойный, но что называется гневный голос: мол, убьёшь ещё хоть одного младенца - пеняй на себя, я тебя больше не защищаю! Сантал хотел сказать, что они же сами первые! но не смог. Но остальные нерождённые и все там прочие тоже испугались голоса, что ли? - во всяком случае, на этом борьба и кончилась. Сантал стал отдыхать наконец, а вскоре уже и родился, что ли.
Кто это был, который вмешался? - ясно только, что голос был явно женский. Равиль, опираясь на своё схожее видение, сказал - а, да знаю я, это Царица Небесная! Сантал усомнился, потому что по его понятию это был точно "кто-то в чёрном". Она в трауре была, предположил Рэв. Но Дал не может определиться: может, и не в чёрной одежде, а с чёрной кожей или ещё что-то в таком смысле, что в чёрном.
(Шеол: я просканировал Сантала в пренатальном периоде и пришёл к выводу, что пеленг эмбриона ни разу не сменялся, не мерцал даже. То есть тут непрерывное существование одной и той же личности: от возникновения в томкиновском инкубаторе за двадцать лет до имплантации и всё тот же далее до родов (ну и после, само собой). Но отмечаются сильные пертурбации (химические, электрические, механические) внутриутробной среды и гомеостаза самого зародыша - что может указывать на попытки аборта. Возможно, болезненные для эмбриона влияния извне Сантал и зафиксировал пренатальной памятью как "нападение других нерождённых".
Не каждый выдержал бы эту пытку "на пути из небытия" - для этого нужно быть Далом. Но и вообще исходящие из кладки Денницы отличаются сильной волей к жизни, иначе "конкурирующие собратья" подменяют их ещё на ранних стадиях.)
Марина вспоминает
Когда разведчик вскоре после оживления попросил Марину прокомментировать воспоминания Сантала и выкладки Шеола, она сперва категорически отрицала, что пыталась избавиться от ребёнка, возмущалась - мол, я же мечтала о нём, что за бредовые обвинения!
(Аст: а, известное дело - стерх память унёс!)
Уже потом, по ходу новой жизни, вгрузилась в воспоминания юности и стала постепенно соглашаться: да, действительно, ей было тогда очень плохо, она не могла жить с воспоминаниями об этой гостинице и вообще о последних месяцах, когда она кружила вокруг Аспида, поэтому решилась на суицид.
Но её, как она теперь вспомнила, клинило на мысли: вот будет она лежать в могиле, а ребёнок в её чреве останется живой и будет развиваться, так что родится в гробу - и либо превратится во что-то чудовищное типа сушика и выползет на погибель миру, либо умрёт в чудовищных муках. Поэтому надо сперва его с гарантией убить, а потом уже и себя можно, со спокойной душой.
(Шеол: мои результаты сканирования не противоречат этой версии: скорее всего, было две попытки суицида как минимум, и между ними - несколько попыток аборта разными способами. )
Стала вспоминать, чем же всё кончилось - и вспомнила свой вещий сон, в котором некая "Вознесённая Госпожа", чьё имя Златомара вербализует как "Золотое Море" (ассоциируя со своим) сказала ей: ещё одного своего младенца убьёшь - отступлюсь от тебя, так и знай, ну сколько можно! Марина связывает этот образ с Медианой-Сердцем Страны, поскольку считает себя состоящей под покровительством этого легендарного города.
После видения Марина уже не решалась вредить ребёнку. Но зато и насчёт себя внезапно ощутила прилив уверенности и радости - в том смысле, что вообще жизнь не кончена, раз к ней лично обращаются высокие силы и дают понять, что до сих пор не отступились. Уже с лёгким сердцем и очень благополучно родила Сантала: назвала так в честь сандала, священного дерева памяти - и чтобы сделать приятное Сердцу Страны, и в знак того, что больше не хочет забыть про свою любовь.
Замуж за Геру однако не вышла: сперва была во власти воспоминаний детства и мистических переживаний, потом с новорожденным стало не до того. А потом Аспид опять объявился - и Марина, воспрянув, начала искать встречи с ним, не теряя надежды всё-таки добить свой проект и стать княгиней на Западе.
Что говорит Гера
Гера всё это время был при любимой, ухаживал за ней больной, ужасался, что оказался её сообщником в деле (и этих имплантаций и этого романа), от которого она чуть не умерла. Он как-то не ожидал, что его принцесса может оказаться настолько безрассудной, он привык думать, что она знает, что делает - по крайней мере, что свою-то пользу она понимает.
Со временем научился лучше разбираться в жизни и осознал, что сильно её переоценивал - ну а что толку? Всё равно с ней спорить всегда выходило себе дороже, так что надо либо сразу соглашаться (зато потом всегда можно сказать - а это была твоя идея, дорогая, не моя!), либо уж рвать и уходить… А куда? В полную бесссмыслицу отдельного существования?
Насчёт того, чей всё же ребёнок получился, она Геру морочила ох дооолго. Причём ведь сначала вроде бы они договорились, что пусть это в любом случае считается его ребёнок! - и Гера уже стал его заранее любить и представлять, как будет растить. Но тут на горизонте вновь нарисовался Аспид, и Марина сказала, что ребёнок - аспидов, потому что на самом деле это именно так, и никакие договоры Геры и Марины тут ничего не изменят. Тем более что Сантал родился в Новолетие, как положено этому роду.
Уехала с Аспидом и новорожденным Санталом на Запад, а напоследок нарассказала Гере всяких ужасов, что этот ребёнок на погибель миру - скорее всего, чтобы Гера отвязался, не препятствовал бы их отъезду.
Гера тяжело переживал всё это, пытался молиться, поститься и не спать по ночам. Наконец, почувствовал с облегчением, что "вырвал из сердца" Сантала. А Златомару всё равно не смог - все силы кончились.
Поэтому, когда она через год вернулась и дала понять Гере, что, пока то да сё, готова с ним иметь дело - он немедленно перебрался к ним и они стали жить вместе. Но замуж она так и не пошла за него, просто все знакомые постепенно привыкли, что Гера постоянный амант Златомары.
Причём Марина ещё не раз уезжала на Запад, уже сама, без Аспида, и там жила. Аспид её от себя гнал, а она не отдавала ему Сантала. Каталась через границу на аспидовскую богатую виллу как на дачу, её с сыночком принимали люди княжеской фамилии, но сам Аспид от общения уворачивался, не жил там, пока они жили. Так что в итоге после какой-то её интрижки (как полагал Гера, с каким-нибудь женатым или засватанным мажором) она вернулась окончательно, с сыном, хотя Сантал бушевал и хотел остаться.
(Шеол: Георгий только на суде узнал подробности запрещения въезда для Марины. А что запрет, оказывается, касался её одной и не распространялся на сына - это Геру попросту сразило, он до сих пор в себя не может прийти толком. Дело в том, что Гера привык считать, что это его крест, им с Мариной от Сантала некуда деваться, пока мальчик не вырастет - в приют такого не отдашь, не на помойку же выбрасывать. Иной раз был близок к тому, чтобы убить сына возлюбленной - но всегда брал себя в руки. А оказывается, можно было просто-напросто отправить ребёнка туда, куда он сам просился и где его готовы были принять. А Марина все эти годы помалкивала про такую возможность.)
Воспитывать Сантала было ужасно трудно. Он отставал в развитии (даже одно время состоял на учёте как умственно отсталый), всё делал всем назло, был драчлив, кровожаден, и на внешность чем старше, тем больше походил на аспидову породу. Гера постепенно стал его бояться и испытывать отвращение.
Да и вообще Гера с Мариной вроде бы охладели друг ко другу: Марина всё только хлопотала вокруг этого жуткого ребёнка и всё ему прощала - а то вдруг начинала проклинать его, себя и Аспида, что всё ещё любит его, а он сломал жизнь ей и Санталу. Гера оказывался при этом вообще как бы не в счёт, и ему было страшно обидно. Чтобы по крайней мере не быть пустым местом в этой трагедии, Гера сам стал накручивать драматизма, напоминая себе (а Марине уж заодно, а Сантал пусть думает как хочет), что помог родиться этому чудовищу (за счёт собственного ребёнка, между прочим) и теперь должен нести крест, стеречь от него мироздание, и исключительно поэтому не может с ними всеми расплеваться и уйти на волю.
(Аст: врёт конечно, что "ушёл бы с радостью, да совесть не позволяла" - но он и себе врёт: читаем про нарциссов, укушенных нарциссами, укушенных нарциссами и так далее)
Один раз Гера даже почти решился отравить Сантала - когда тот подстрелил и руками задушил залётного стерха, несчастного и потрёпанного, как сам Гера, и Гере стало больно до темноты в глазах. Взял на работе сильный нервный яд, наполнил им шприц-инъектор и подошёл сзади к ребёнку. Только в последний момент испугался, что совершает непоправимое, и передумал. Через какое-то время, успокоившись, рассказал об этом Санталу - в тихой надежде, что тот осознает, до чего доводит близких своей жестокостью, и образумится. Без эффекта.
Сантал про случай со стерхом
В 12 лет Сантала на крышу их дома стал прилетать стерх, и Сантал на него охотился, замирая от волнения - большая птица, в двух шагах, весь в перьях, глаза блестят, клюв! Но понимал, что если убьёт его или даже просто спугнёт, тот перестанет прилетать, так что охотился очень осторожно, по большей части мысленно, глазами. Заготовил разное оружие и постоянно был в колебании - попытать счастья или ещё ждать? Мать заметила эту ловлю и обещала купить сыну карабин-арбалет, если он отвяжется от птицы.
Потом стерх долго не появлялся, и Сантал дико жалел, что не рискнул напасть. Мать действительно подарила карабин, но теперь что в нём толку? Сезон перелётов стерхов уже почитай кончился.
Вдруг стерх откуда ни возьмись, прямо в сумерках так и бухнулся на кровлю - Сантал услышал, выбежал и забрался на крышу быстрее всех и не мешкая всадил в него стрелу из карабина - ясно что последний шанс!
Стерх забился, Сантал его схватил и сжал - несильно, взрослые уже орали сзади - стерха у него отняли - и тут обнаружилось, что у того изуродована нога, подран хвост и в крыле какая-то штуковина. То есть стерх не появлялся так долго потому, что попал в какую-то переделку, выбрался из неё покалеченный, из-за этого не смог улететь со всеми, запоздал, долетел из последних сил на эту знакомую крышу - и не убей его Сантал, мог бы у них зазимовать.
Тогда они бы его вылечили и приручили, и был бы у Сантала свой стерх! Свой стерх, собственноручно вылеченный! А так и того наслаждения, о котором Дал так мечтал, он не получил - добить калеку, это же совсем не то, что сшибить полного сил.
Когда до Сантала этот расклад дошёл - что он мог бы с этой истории иметь и вот так враз от одного выстрела лишился - ему до того поплохело, что с крыши бы кинулся - но понимал, что низко. А зарезаться ножом не получалось, Дал несколько раз примеривался и в конце концов махнул рукой.
Тот случай со стерхом Сантал помнил всегда, и вот ей-богу, если бы Гера тогда его траванул, он бы Гере всё простил. Но нет, Гера и тут выпендрился, тогда не траванул да ещё и сказал про это потом, чтобы Санталу было ещё хуже от обиды. А если рассудить, родители и виноваты: если бы Дал так не спешил выстрелить, то разглядел бы, что стерх побитый, и поймал бы его руками; а спешил Дал потому, что они лезли за ним по пятам и ни за что бы не дали ему пальнуть.
Финал
С точки зрения Сантала, родители у него были "хуже райского пения для приговорённого чёрта" - в смысле, в качестве самой страшной кары в аду чертей отправляют в рай и там они вечно страждут от этого нестерпимого пения. Вот так он и жил дома, но в школе и в разных развивающих кружках было ненамного лучше.
Друзья и знакомые родителей воспринимали Сантала как несколько отстающего в развитии парня; сентиментальные восхищались маринимым терпением и заботой, приметливые соглашались с Георгием, что девиантные черты налицо, имеющие соответствующий опыт обменивались понимающими взглядами - отстанешь тут, затюканный мамочкой и отчимом.
В 25 лет Сантала Марина и Гера вдвоём ехали на авто и в очередной раз выясняли, кто более всех виноват, что им всем так плохо. В сердцах Гера дёрнул руль - и, врезавшись в большое дерево, они упали в канал и погибли. Экспертиза обнаружила почему-то некий яд, и им приписали самоубийство по сговору.
(Шеол: по моим данным, никакого яда не было, возможно, цель экспертизы была просто покрыть головотяпство с ненадёжной оградой у канала, например.)
Зато все знавшие семью были уверены, что это дело рук Сантала! На похоронах несколько человек дали понять Санталу, что всем всё ясно, но тут ничего не докажешь, так что говорить не о чем. Причем кто-то это высказал в смысле осуждения, они-де всё-таки твои родители, тебе легко в жизни не будет, так и знай; а кто-то в смысле одобрения - мол, можно тебя понять.
Сантал буквально рвал волосы на голове - ну мол, значит я и правда у/о! Если можно было их убить - почему мне ни одна сволочь ни словом не намекнула? Я бы это сделал ещё при живом отце - мог бы их убить и убежать к нему! Если ихние друзья всегда так и думали, что я однажды убью родителей, почему меня не убили сами первые? Все трусы, а я из-за этого должен страдать? Нетушки, больше так не будет!
И пошёл вразнос.
Аст и Шеол продолжают рассказ.
Но вышло всё иначе, как никто не мог бы предвидеть.
Марина в пустом доме
Стоило Марине тронуть дверь гостевой комнаты и убедиться, что она не заперта, как Аспид встал, вне себя, как лунатик, распахнул её изнутри, схватил девушку в охапку, спустился с ней на плече по чёрной лестнице к гаражу, втолкнул в авто и погнал машину по шоссе (к счастью, пустому) по встречной полосе.
Они прибыли в пустую гостиницу, где Аспид как почётный гость с Запада был на экскурсии накануне, готовую к открытию и законсервированную. Он был очень страшен, с безжизненными глазами и неподвижным лицом, похож на тысячелетнего мертвеца, по словам Марины - не иначе, все его семь десятков и груз памяти предков вдруг рухнули на него и проявились в его облике. У Марины началась паника, она вырвалась от него и спряталась в одном из номеров, но он её вычислил и начал охоту.
(Шеол: вариации на тему Аейя верзус снежный мар, привет Лео!)
Аспид ловил Марину вовсе не неделю, а всего сутки с лишним, но ужас она пережила сокрушительный. Она пряталась на этажах, в запутанных галереях и переходах, но томимая жаждой вынуждена была возвращаться в пищеблок, где только и была вода (водопровод и канализация не были подключены) - а он её там подстерегал и снова гнался за ней, так что всякий раз она спасалась из последних сил.
Напоследок Аспид загнал девушку на балкон, и ей пришлось через перила выбираться на пожарную лестницу - в тот момент, как она вспоминает, она была почти готова сама броситься с высоты, только чтобы покончить с этим кошмаром наяву.
В итоге оба спрыгнули с пожарной лестницы на уровне второго этажа и оказались в разных кустах. Скорее всего, Аспид потерял её из виду и ушибся, это сработало как "размыкатель цепи", и он наконец уснул как убитый. Марина говорит, что не помнит дальнейшего чётко - вроде бы она поднялась из кустов, не увидела никого и побежала к шоссе со всех ног, даже не обращая внимания на боль от подвывиха.
(Шеол: по моим данным, она подбиралась к лежащему Аспиду с большим камнем в руках, но вдруг бросила камень и убежала. Поскольку она не помнит этого эпизода, то мотивы её поведения остались неясны: зачем приближалась, если так и не ударила; почему не ударила, раз уж подобралась почти вплотную, а он не шевелился.)
Аспид убыл на родину на другой день после приключения - увезли с оказией знакомые, совершенно стукнутого. Он действительно так и остался в полном непонимании, что с ним тогда вышла за чертовщина. И впоследствии не мог восстановить с достоверностью, что именно делал, и решить для себя, в какой мере можно верить рассказам Марины (тем более, что она меняла версии).
Надо сказать, что после этого приключения Марина провалялась в больнице неделю и, скорее всего, опять бредила охотой в законсервированном доме. Так что ничего странного, что в их семейной легенде фигурирует недельное сафари в тысяче комнат.
Выйдя из больницы, она обнаружила неожиданно для себя, что по-прежнему беременна: несмотря на пережитое потрясение, выкидыша не произошло. Это, по её словам, окончательно ввергло её в отчаяние: она ощутила себя "как бы привязанной к седлу насильника за пуповину" - прикованной к жизни и к памяти об Аспиде (и жизнь и память, обе стали теперь ненавистны для неё) через будущего ребёнка.
Потусторонние приключения Сантала
Сантал в своё время рассказывал Рэву, что помнит себя до рождения, считает, что был в аду для нерождённых и сражался там с другими нерождёнными за право жить.
Он сперва занял чьё-то место, "как кукушонок" (Шеол: "мышонок-кукушонок" - это я!). Потом к нему по очереди подбирались другие желающие пожить на белом свете и пытались его столкнуть с этого места, а он сам их сталкивал из последних сил - они падали вниз, и его обдавало их кровью. Тогда они стали хитрить и навязывать ему свои части тел: мол, возьми от меня хоть руку-ногу, мне всё равно уже не пригодится, пусть хоть тебе пригодится, с тобой хотя бы часть меня увидит жизнь… Он изо всех сил отпихивался, потому что боялся, что таким образом они его обманут и подменят его голову на свою; но не уверен, что ему не подменили что-нибудь.
Если таки голову подсунули чужую - то значит и вовсе он уже и не он, хотя с другой стороны - уже привык к себе, какой он есть. А вот если в нём чужие части - то их прежние хозяева рано или поздно придут к нему с того света за своим хозяйством.
По этому поводу Сантал советовался с Равилем (который одно время считал себя уродом-диду, состоящим из частей жертв, и Дала в этом смысле вполне понимал): не заменить ли Далу в себе, пока есть такая возможность, часть органов и конечностей. Вот даже просто на принцип, чтобы тех загробных обломить. Они придут к Санталу: "а ну отдавай наши руки-ноги-сердца!" - а он им: "обломитесь, это уже не ваше, ваше давно на помойке!"
Ещё Дал признавался Равилю, что (как и сам Рэв) суеверно боится убить какого-нибудь ребёнка: дети, они такие - его убьёшь, а он в виде мертвеца подменит тебя на себя.
Вдобавок у Дала в памяти осталось, что вроде бы посреди того побоища вдруг раздался очень строгий, как бы и спокойный, но что называется гневный голос: мол, убьёшь ещё хоть одного младенца - пеняй на себя, я тебя больше не защищаю! Сантал хотел сказать, что они же сами первые! но не смог. Но остальные нерождённые и все там прочие тоже испугались голоса, что ли? - во всяком случае, на этом борьба и кончилась. Сантал стал отдыхать наконец, а вскоре уже и родился, что ли.
Кто это был, который вмешался? - ясно только, что голос был явно женский. Равиль, опираясь на своё схожее видение, сказал - а, да знаю я, это Царица Небесная! Сантал усомнился, потому что по его понятию это был точно "кто-то в чёрном". Она в трауре была, предположил Рэв. Но Дал не может определиться: может, и не в чёрной одежде, а с чёрной кожей или ещё что-то в таком смысле, что в чёрном.
(Шеол: я просканировал Сантала в пренатальном периоде и пришёл к выводу, что пеленг эмбриона ни разу не сменялся, не мерцал даже. То есть тут непрерывное существование одной и той же личности: от возникновения в томкиновском инкубаторе за двадцать лет до имплантации и всё тот же далее до родов (ну и после, само собой). Но отмечаются сильные пертурбации (химические, электрические, механические) внутриутробной среды и гомеостаза самого зародыша - что может указывать на попытки аборта. Возможно, болезненные для эмбриона влияния извне Сантал и зафиксировал пренатальной памятью как "нападение других нерождённых".
Не каждый выдержал бы эту пытку "на пути из небытия" - для этого нужно быть Далом. Но и вообще исходящие из кладки Денницы отличаются сильной волей к жизни, иначе "конкурирующие собратья" подменяют их ещё на ранних стадиях.)
Марина вспоминает
Когда разведчик вскоре после оживления попросил Марину прокомментировать воспоминания Сантала и выкладки Шеола, она сперва категорически отрицала, что пыталась избавиться от ребёнка, возмущалась - мол, я же мечтала о нём, что за бредовые обвинения!
(Аст: а, известное дело - стерх память унёс!)
Уже потом, по ходу новой жизни, вгрузилась в воспоминания юности и стала постепенно соглашаться: да, действительно, ей было тогда очень плохо, она не могла жить с воспоминаниями об этой гостинице и вообще о последних месяцах, когда она кружила вокруг Аспида, поэтому решилась на суицид.
Но её, как она теперь вспомнила, клинило на мысли: вот будет она лежать в могиле, а ребёнок в её чреве останется живой и будет развиваться, так что родится в гробу - и либо превратится во что-то чудовищное типа сушика и выползет на погибель миру, либо умрёт в чудовищных муках. Поэтому надо сперва его с гарантией убить, а потом уже и себя можно, со спокойной душой.
(Шеол: мои результаты сканирования не противоречат этой версии: скорее всего, было две попытки суицида как минимум, и между ними - несколько попыток аборта разными способами. )
Стала вспоминать, чем же всё кончилось - и вспомнила свой вещий сон, в котором некая "Вознесённая Госпожа", чьё имя Златомара вербализует как "Золотое Море" (ассоциируя со своим) сказала ей: ещё одного своего младенца убьёшь - отступлюсь от тебя, так и знай, ну сколько можно! Марина связывает этот образ с Медианой-Сердцем Страны, поскольку считает себя состоящей под покровительством этого легендарного города.
После видения Марина уже не решалась вредить ребёнку. Но зато и насчёт себя внезапно ощутила прилив уверенности и радости - в том смысле, что вообще жизнь не кончена, раз к ней лично обращаются высокие силы и дают понять, что до сих пор не отступились. Уже с лёгким сердцем и очень благополучно родила Сантала: назвала так в честь сандала, священного дерева памяти - и чтобы сделать приятное Сердцу Страны, и в знак того, что больше не хочет забыть про свою любовь.
Замуж за Геру однако не вышла: сперва была во власти воспоминаний детства и мистических переживаний, потом с новорожденным стало не до того. А потом Аспид опять объявился - и Марина, воспрянув, начала искать встречи с ним, не теряя надежды всё-таки добить свой проект и стать княгиней на Западе.
Что говорит Гера
Гера всё это время был при любимой, ухаживал за ней больной, ужасался, что оказался её сообщником в деле (и этих имплантаций и этого романа), от которого она чуть не умерла. Он как-то не ожидал, что его принцесса может оказаться настолько безрассудной, он привык думать, что она знает, что делает - по крайней мере, что свою-то пользу она понимает.
Со временем научился лучше разбираться в жизни и осознал, что сильно её переоценивал - ну а что толку? Всё равно с ней спорить всегда выходило себе дороже, так что надо либо сразу соглашаться (зато потом всегда можно сказать - а это была твоя идея, дорогая, не моя!), либо уж рвать и уходить… А куда? В полную бесссмыслицу отдельного существования?
Насчёт того, чей всё же ребёнок получился, она Геру морочила ох дооолго. Причём ведь сначала вроде бы они договорились, что пусть это в любом случае считается его ребёнок! - и Гера уже стал его заранее любить и представлять, как будет растить. Но тут на горизонте вновь нарисовался Аспид, и Марина сказала, что ребёнок - аспидов, потому что на самом деле это именно так, и никакие договоры Геры и Марины тут ничего не изменят. Тем более что Сантал родился в Новолетие, как положено этому роду.
Уехала с Аспидом и новорожденным Санталом на Запад, а напоследок нарассказала Гере всяких ужасов, что этот ребёнок на погибель миру - скорее всего, чтобы Гера отвязался, не препятствовал бы их отъезду.
Гера тяжело переживал всё это, пытался молиться, поститься и не спать по ночам. Наконец, почувствовал с облегчением, что "вырвал из сердца" Сантала. А Златомару всё равно не смог - все силы кончились.
Поэтому, когда она через год вернулась и дала понять Гере, что, пока то да сё, готова с ним иметь дело - он немедленно перебрался к ним и они стали жить вместе. Но замуж она так и не пошла за него, просто все знакомые постепенно привыкли, что Гера постоянный амант Златомары.
Причём Марина ещё не раз уезжала на Запад, уже сама, без Аспида, и там жила. Аспид её от себя гнал, а она не отдавала ему Сантала. Каталась через границу на аспидовскую богатую виллу как на дачу, её с сыночком принимали люди княжеской фамилии, но сам Аспид от общения уворачивался, не жил там, пока они жили. Так что в итоге после какой-то её интрижки (как полагал Гера, с каким-нибудь женатым или засватанным мажором) она вернулась окончательно, с сыном, хотя Сантал бушевал и хотел остаться.
(Шеол: Георгий только на суде узнал подробности запрещения въезда для Марины. А что запрет, оказывается, касался её одной и не распространялся на сына - это Геру попросту сразило, он до сих пор в себя не может прийти толком. Дело в том, что Гера привык считать, что это его крест, им с Мариной от Сантала некуда деваться, пока мальчик не вырастет - в приют такого не отдашь, не на помойку же выбрасывать. Иной раз был близок к тому, чтобы убить сына возлюбленной - но всегда брал себя в руки. А оказывается, можно было просто-напросто отправить ребёнка туда, куда он сам просился и где его готовы были принять. А Марина все эти годы помалкивала про такую возможность.)
Воспитывать Сантала было ужасно трудно. Он отставал в развитии (даже одно время состоял на учёте как умственно отсталый), всё делал всем назло, был драчлив, кровожаден, и на внешность чем старше, тем больше походил на аспидову породу. Гера постепенно стал его бояться и испытывать отвращение.
Да и вообще Гера с Мариной вроде бы охладели друг ко другу: Марина всё только хлопотала вокруг этого жуткого ребёнка и всё ему прощала - а то вдруг начинала проклинать его, себя и Аспида, что всё ещё любит его, а он сломал жизнь ей и Санталу. Гера оказывался при этом вообще как бы не в счёт, и ему было страшно обидно. Чтобы по крайней мере не быть пустым местом в этой трагедии, Гера сам стал накручивать драматизма, напоминая себе (а Марине уж заодно, а Сантал пусть думает как хочет), что помог родиться этому чудовищу (за счёт собственного ребёнка, между прочим) и теперь должен нести крест, стеречь от него мироздание, и исключительно поэтому не может с ними всеми расплеваться и уйти на волю.
(Аст: врёт конечно, что "ушёл бы с радостью, да совесть не позволяла" - но он и себе врёт: читаем про нарциссов, укушенных нарциссами, укушенных нарциссами и так далее)
Один раз Гера даже почти решился отравить Сантала - когда тот подстрелил и руками задушил залётного стерха, несчастного и потрёпанного, как сам Гера, и Гере стало больно до темноты в глазах. Взял на работе сильный нервный яд, наполнил им шприц-инъектор и подошёл сзади к ребёнку. Только в последний момент испугался, что совершает непоправимое, и передумал. Через какое-то время, успокоившись, рассказал об этом Санталу - в тихой надежде, что тот осознает, до чего доводит близких своей жестокостью, и образумится. Без эффекта.
Сантал про случай со стерхом
В 12 лет Сантала на крышу их дома стал прилетать стерх, и Сантал на него охотился, замирая от волнения - большая птица, в двух шагах, весь в перьях, глаза блестят, клюв! Но понимал, что если убьёт его или даже просто спугнёт, тот перестанет прилетать, так что охотился очень осторожно, по большей части мысленно, глазами. Заготовил разное оружие и постоянно был в колебании - попытать счастья или ещё ждать? Мать заметила эту ловлю и обещала купить сыну карабин-арбалет, если он отвяжется от птицы.
Потом стерх долго не появлялся, и Сантал дико жалел, что не рискнул напасть. Мать действительно подарила карабин, но теперь что в нём толку? Сезон перелётов стерхов уже почитай кончился.
Вдруг стерх откуда ни возьмись, прямо в сумерках так и бухнулся на кровлю - Сантал услышал, выбежал и забрался на крышу быстрее всех и не мешкая всадил в него стрелу из карабина - ясно что последний шанс!
Стерх забился, Сантал его схватил и сжал - несильно, взрослые уже орали сзади - стерха у него отняли - и тут обнаружилось, что у того изуродована нога, подран хвост и в крыле какая-то штуковина. То есть стерх не появлялся так долго потому, что попал в какую-то переделку, выбрался из неё покалеченный, из-за этого не смог улететь со всеми, запоздал, долетел из последних сил на эту знакомую крышу - и не убей его Сантал, мог бы у них зазимовать.
Тогда они бы его вылечили и приручили, и был бы у Сантала свой стерх! Свой стерх, собственноручно вылеченный! А так и того наслаждения, о котором Дал так мечтал, он не получил - добить калеку, это же совсем не то, что сшибить полного сил.
Когда до Сантала этот расклад дошёл - что он мог бы с этой истории иметь и вот так враз от одного выстрела лишился - ему до того поплохело, что с крыши бы кинулся - но понимал, что низко. А зарезаться ножом не получалось, Дал несколько раз примеривался и в конце концов махнул рукой.
Тот случай со стерхом Сантал помнил всегда, и вот ей-богу, если бы Гера тогда его траванул, он бы Гере всё простил. Но нет, Гера и тут выпендрился, тогда не траванул да ещё и сказал про это потом, чтобы Санталу было ещё хуже от обиды. А если рассудить, родители и виноваты: если бы Дал так не спешил выстрелить, то разглядел бы, что стерх побитый, и поймал бы его руками; а спешил Дал потому, что они лезли за ним по пятам и ни за что бы не дали ему пальнуть.
Финал
С точки зрения Сантала, родители у него были "хуже райского пения для приговорённого чёрта" - в смысле, в качестве самой страшной кары в аду чертей отправляют в рай и там они вечно страждут от этого нестерпимого пения. Вот так он и жил дома, но в школе и в разных развивающих кружках было ненамного лучше.
Друзья и знакомые родителей воспринимали Сантала как несколько отстающего в развитии парня; сентиментальные восхищались маринимым терпением и заботой, приметливые соглашались с Георгием, что девиантные черты налицо, имеющие соответствующий опыт обменивались понимающими взглядами - отстанешь тут, затюканный мамочкой и отчимом.
В 25 лет Сантала Марина и Гера вдвоём ехали на авто и в очередной раз выясняли, кто более всех виноват, что им всем так плохо. В сердцах Гера дёрнул руль - и, врезавшись в большое дерево, они упали в канал и погибли. Экспертиза обнаружила почему-то некий яд, и им приписали самоубийство по сговору.
(Шеол: по моим данным, никакого яда не было, возможно, цель экспертизы была просто покрыть головотяпство с ненадёжной оградой у канала, например.)
Зато все знавшие семью были уверены, что это дело рук Сантала! На похоронах несколько человек дали понять Санталу, что всем всё ясно, но тут ничего не докажешь, так что говорить не о чем. Причем кто-то это высказал в смысле осуждения, они-де всё-таки твои родители, тебе легко в жизни не будет, так и знай; а кто-то в смысле одобрения - мол, можно тебя понять.
Сантал буквально рвал волосы на голове - ну мол, значит я и правда у/о! Если можно было их убить - почему мне ни одна сволочь ни словом не намекнула? Я бы это сделал ещё при живом отце - мог бы их убить и убежать к нему! Если ихние друзья всегда так и думали, что я однажды убью родителей, почему меня не убили сами первые? Все трусы, а я из-за этого должен страдать? Нетушки, больше так не будет!
И пошёл вразнос.