Визит Злыдня на "Карнут"
Атланты и атласки,
Владыки на зыби,
Что знают ваши сказки
О радостях любви?
А я поставил снасти,
И пусть моря горят -
Я в эти волны страсти
Нырну сто раз подряд.
Песня
Мы с Маликом не раз вспоминали про то катание на "Карнуте" и не раз Малик красочно пересказывал свои впечатления другим глобам. Естественно, что отпечаток подлинного рельефа событий несколько сгладился и обкатался, в нём, занимательности и вразумительности ради, поселились посторонние элементы. Не следует забывать, что для Злыдня то был довольно-таки тяжёлый период в аспекте психического здоровья, и всё происходящее воспринималось сквозь пелену его собственных заморочек. Однако, привлекая в помощь хронику происходившего, которую вёл Герман, мы попытаемся описать читателю наш достопамятный визит.
Сперва Малик ни о чём подобном не помышлял - ещё бы не хватало! Оживили этих несчастных - ну вот и славно, возобновлять общение не принесёт пользы ни им, ни самому Злыдню. Однако, его зацепило сообщение Белого Ворона, что тот встречается с моряками и не скрывает своей роли в их судьбе. Да ты, поди, им сказал, что это было давно, ты был тогда маленьким и ничего не помнишь! - Малик был почти уверен, что только с такими оговорками внук смог бы общаться с погубленными мурашами. Ворон, однако, возмутился и заявил, что всё он прекрасно помнит, о чём и карнутцам сказал, и деду в доказательство может всю историю с самого начала пересказать хоть сейчас. Хоть устно, хоть письменно - сбросить пакет со всеми роликами. Малик тогда уклонился - не сейчас! - но остался под впечатлением и начал себе представлять, как бы это выглядело, если бы и он вот так прямо, в человеческом теле - а почему нет? - взошёл бы на палубу корабля и объявил экипажу: вот он я, кто собственной волей завёл вас во льды и утопил всех до единого! что скажете, герои?
В прежние времена он, может быть, опробовал бы ситуацию, разыграв эту сцену в своей галерее с портретами погибших. Но, во-первых, готовых портретов не осталось - что ж их теперь, с оживлённых делать, вот глупость! - а во-вторых, прошли те времена резвостей. Если рассудить здраво, это ему зачем?
Но идея не давала ему покоя. Вдобавок в очередной беседе с Германом и его приятелями Малик, попав под обаяние, позволил себе размякнуть, нажаловаться на свои страхи, на чёрные языки энтропии, и признаться, что надеется на помощь. Когда в ответ ему настоятельно посоветовали пообщаться с карнутцами, Злыдень посчитал ниже своего достоинства отмолчаться и заявил, что готов хоть сейчас. Сейчас же и пошли, соорудив кчайности презент - ром и торт, то и другое приличествующего размера.
Малик вспоминает, что весь тот период жизни его сопровождало парадоксальное ощущение высвобождения из пут. Казалось бы, он сам себя повязывал всё больше, и выходом на сушу, и примирением с родными, и согласием на эту встречу, но - странное дело - когда он в мыслях говорил себе "ни за что не пойду и нипочём не буду, ибо зачем это мне", ему становилось теснее, а когда решал - "пойду, буду", то дышать становилось легче, как будто образовывалось дополнительное пространство, даже возникало какое-то отчаянное головокружение освобождения. До того сильное, что он ожидал пару раз - вот сейчас его выбросит из кораллового панциря вверх, раздует кессонным эффектом - и в облака, в миры иные уйдёт рассудок, а тело лопнет.
Размыслив над этим странным эффектом, Злыдень пришёл к выводу: одно из двух - либо в момент принятия решения в данном направлении энтропия теряет над ним очередную толику влияния, либо он просто перешагивает через собственную трусость.
Но все эти в целом приятные ощущения разом испарились, когда Малик очутился в окружении моряков. Он как-то иначе представлял себе ситуацию, что ли, чаял в этот нелёгкий час стоять на палубе и озирать морской простор - а встреча произошла в общежитии на Пластре, под угнетающими сводами, и вместо сверкающих волн его со всех сторон окружили жёсткие пристальные взгляды мурашей.
Он просто не знал, молчать или говорить, и как именно. Чем больше он нуждался в разрядке напряжения любой ценой, тем больше онемевал (ох эта их вербальная речь, встающая поперёк горла!). Адмирал Гриун попытался как-то выступить, но без особого успеха (и то сказать, он-то не тонул вместе с кораблём, так что в данной теме оказался как бы посторонним лицом).
Учуяв предвестие цунами, из кухни выпорхнула Аквинта и сделала образцовый книксен перед дедушкой, демонстрируя успехи владения человеческим телом. Пока Злыдень ответно выжимал из себя одобрительную формулу сообразно бонтону суши, Акви развернулась, потянув его за руку, и буквально выхватила из-за двери Софью, формальную супругу (и верного друга) Гриуна. Внучка затормошила деда, показывая ему, что следует поцеловать ручку даме, тот склонился к запястью адмиральской жены - и та в высшей степени великосветски ахнула - да вы совершенно закоченели, сударь магистр! Вы замёрзли, вы можете простудиться в этих холодных доках, скорее к нам, вам необходим горячий чай!
Следующие четверть часа женщины отпаивали кипятком Деда Мороза Холодного Бога около плиты, растирали ему плечи рукавичкой-прихваткой и несли необременительную чушь о тёплых океанских лонах глубинах и неприветливой студёной суше. Малик приходил в себя от реального шока, поглощая кружку за кружкой чай то с мёдом, то с малиной, то с калиной, то с чем-то ещё. Адмиральша умела-таки создать согревающую атмосферу - не потому ли, что её супруг Гриун на самом деле был урождённой мерзлявой вабитрой, а о теплолюбивости ваби знает всё ойкумена. Сам адмирал с корабельным врачом между тем тоже просочились в кухню, но сидели тихо, ограничиваясь нейтральными замечаниями о погоде, природе прогнозах небольшого шторма в нынешнюю ночь.
Моряки за стеной, однако, иронически переговаривались, и Злыдень прекрасно слышал смешки насчёт героев, прячущихся за женские юбки. Явление Коляя прямо из стены, с которой он слился при виде Злыдня - мол, вот уж сам от себя не ожидал, впервые учудил такое! - несмотря на все шутовские ужимки и старания матроса вызвать огонь на себя, лишь ненадолго отвлекло внимание злословов. Герман шутников стыдил, но Малику от этого легче не становилось.
Ко всеобщему облегчению, Ферапонт заглянул в кухню и позвал всех на борт - проветрить паруса в преддверии бури. "Карнут" восстановили, он стоял в доке по соседству, но работы по его модернизации требовали периодического "выгула на волну".
"Туда мы и отправились", как принято выражаться в настоящей литературе. Напоследок договаривались, кто не пойдёт в море, останется ждать - ибо непременно кто-то должен ждать моряков на берегу. Понта в своё время сестра женила - так и говорила, мол, это тебе для того, чтобы всегда были силы возвращаться, чтобы ты знал, что тебя ждут! Он даже две семьи завёл, дети в обеих, и вот как рассудить: помогло - не помогло? Раз теперь жив и на берегу, значит, как-нибудь да подействовало.
Софья, эталон жены моряка, привычно улыбнулась: буду всех вас ждать. Тут Злыдень допил последний стакан чая, поставил его на поднос и произнёс как бы между делом - может, давайте я? Народ оценил шутку по достоинству и покатился со смеху.
(Глобы в этом месте рассказа тоже всегда ложатся пластом: оцените юмор - любой из ОГ, кроме вагантов, со своей точки зрения всегда пребывает дома и в этом смысле может образцово, терпеливо и надёжно ждать домой кого надо. Но с точки зрения моряка - ждать-то он будет на дне!)
Вышли в море, сперва штормило и дождило, но постепенно погода исправилась. Стоя наконец на палубе среди стихий, и Малик приободрился - настолько, что завёл со стоящими у руля флэш-моб разговор о смысле жизни: что они думают каждый для себя. Надо сказать, что он ничего для инсайта особо нового и проникновенного для себя не услышал: Саф сказал о лечении, Понт - о помощи, а Гриун взялся защищать капитана Алика, которого черти самолюбование понесло за лаврами победителя чудовищ и бурь во владения Холодного Бога.
Малик сделал для себя резонный вывод, что дело вообще не в том, кто что говорит и даже не в том, насколько оригинально он способен обобщить собственный опыт и сформулировать важные вещи о себе. Ответы юнцов, изловленных тут же на палубе, лишь укрепили в нём эту догадку. Одни мураши не умеют связать двух слов, другие повторяют избитые истины: но это не мешает им проявлять масштабную трезвость, способность к целеполаганию и стойкость, которой можно только позавидовать.
Злыдню то и дело становилось дурновато, не то от болезни, не то от изобилия впечатлений и осознаний, не то от качки. Тем не менее, он оценил, что мураши не только ловко управляются на наклонной палубе, как истинные дети морской стихии, но и продолжают балагурить и даже каламбурить, как подлинные чада стихии смыслов. Майника-максата (то есть рождённого у горы Макса) послали влезть-оглядеться на максу - самую высокую из корабельных мачт. Стоящий внизу Понт не преминул крикнуть - мол, ну и что тебе там показывают дэвы? - имея в виду обитательниц пещер под упомянутой горой, которые нередко выходят на дистантный контакт со своими потомками. Кто-то из матросов высказал версию, что именно склонны показывать гостю красавицы в подгорных гротах. Майник - имея, видимо, хороший слух - откликнулся: что, мол, спросить у дэв? где вы? - да-да, точно, вы в том самом месте, почти в африке! Малик оценил и пикантный каламбур (традиция именовать Южный Материк термином, обозначающим рождающее лоно, была ему известна), и историческую аллюзию (ибо издревле к дэвам обращались с вопрошаниями, в том числе и о путешествующих).
Послышалась команда насчёт парусов - и тут же был обыгран каламбур про пару сов: адмирал напомнил, что в задачу "Карнута" сегодня входит отыскание влюблённой парочки - Генерала Аттиса с супругой Стеллой - которых отнесло далеко от берега, пока они обнимались в лодке. Более того! В шутливом диалога Гриуна и Сафа о корабельных снастях и о вероятном нахождении Адмирала ментальный слух Злыдня явственно поймал отсылку на парусию - сложное философское понятие, "присутствие-пребывание-прибытие": термин, употребляемый в рассуждениях о Старших и их возвращении.
У Злыдня не на шутку закружилась голова от открывшейся ему глубины человеческого сознания. Потрясение довершили пьяные от любви Генерал Аттис и Королева Стелла, которые в своей лодке, обнаруженные карнутским прожектором, распевали "Атланты и атласки, властители морей…" (и далее про "ласки красавицы моей") - песню, по представлениям Малика (впрочем, старомодным), эталонно непристойную. Малик неожиданно почувствовал умиление и даже восхищение. Ведь эту парочку могло смыть любой штормовой волной! - погибнуть насовсем им бы не дали, но даже на время захлебнуться приятного мало - а им, похоже, опасность только добавляла остроты ощущений. И уронить своё реноме в глазах экипажа они, судя по всему, тоже не боялись.
И это в то время, как Злыдень денно и нощно трясётся над репутацией и изнывает от страха небытия. А если сравнить его и любого из этих моряков?
Барахтаясь в антарктическом океане, они находились в несравненно худшем положении, чем он, Малюфицер, пребывает сейчас, с точки зрения перспектив выживания и, совершенно очевидно, не питали иллюзий на сей счёт. Тем не менее, они сохранили в себе рассудок, чувства, привязанности и, что важно, не заразились после этого страшного опыта ужасом перед смертью - которая и теперь никуда не исчезла из мироздания и по-прежнему подстерегает каждого из них.
Злыдень признал сам в себе, что то был поединок разума и небытия, в котором он, Ледяной Бог, представлял силы небытия. Эти существа вышли победителями, и факт их смерти не умалял их победы, скорее даже наоборот, делал её более неоспоримой.
А он, десятитысячник и потомок Богов, единоборство проиграл - формально уничтожив мурашей и зафиксировав выигрыш в ничтожном споре. Тогда они были бессильны перед стихией, но не сломлены, а он теперь полон ужаса и уныния перед будущим одиночеством и тщетой. Он не смог превратить ни во что ценное результат той схватки - а они смогли. Значит, их и победа, значит, его задача - помочь им теперь в манифестации этого факта. Так он, по крайней мере, окажется прав перед самим собой и, стало быть, перешагнёт ещё один барьер на пути освобождения. Он не будет трусливо делать вид, что "победила дружба" и теперь "всё в порядке".
Злыдень ощущал, что им овладевает, как некое холодное пламя, вдохновение мыслителя.
Им не было нужды пить "зелёную кровь", думая, что это "хлеб духов" - они и так сильны духом. Мураши себя недооценивают, в этом их слабость.
Хлеб духов! Проект Богов, ещё у истоков нынешней человеческой ойкумены - заставить "белый" человеческий организм бороться со специальной субстанцией, чтобы по ходу сильной, но краткой болезни произошла активация, наладка и прокачка всех защитных сил. Добровольцы, удалое племя, не побоявшиеся принять из рук Богов эту пищу, валялись в горячке, продолжая веселиться и удивляться новым впечатлениям, стремительно выздоравливали - и пожалуйста: победивший болезнь впредь защищён от всяческих инфекций, солнечной и земной радиации, легко переносит экстремальные условия, пьёт любую воду и так далее. Более того, он через собственную кровь и близкое общение способен передать часть своей силы и другим, боязливым, не рискнувшим участвовать в опыте; и впоследствии, если они решатся, им легче будет одолеть хлеб духов.
А несколько тысяч лет спустя предки Муравьёв Пустыни, сбежав от гнева ойкумены в безжизненные места, умолили Пончика и его братьев ОГ послать им пищу, которая сделает их способными выжить в этом знойном безводье и научит не трепетать перед общественным осуждением. Глобы микробиологи "повелители незримых сонмов" соорудили вакцину с заданными свойствами и отправляли её подопечным порциями с океанического берега через пески Ку. Для удобства доставки и защиты от дорожных неожиданностей кванты вакцины имели вид грозных исполинов. Они появлялись со стороны солнца среди песчаной бури или зноя перед глазами благодарных изгнанников, неся на себе запас воды, и Муравьи сбегались к ним, сбрасывали с их плеч бурдюки, тут же разделывали и поедали их тела и чувствовали, как прибывают силы и кровь перестаёт загустевать в венах от жары и постоянного страха. По сей день средства, изготовленные из крови Муравьёв Пустыни, называемые "зелёной кровью", дают эффект подобный подлинному хлебу духов.
У Малика, наконец, сложилась цельная картина: он сам и должен стать новым "хлебом духов" для ойкумены на современном этапе. В борьбе с ним эти мужественные люди вышли на новый виток сознания, в его лице они победили небытие и энтропию, для закрепления результата остался последний шаг. Так неспроста, значит, всё происходило вокруг Ледяного Бога в последние века и до нынешнего дня, теперь это стало совершенно ясно. Ему нужно было выйти в человеческом теле, чтобы встретить тех моряков, на этот раз лицом к лицу, и увенчать их актом схватки и победы в физической реальности.
Да, да, вот и в храмовых священнодействиях мурашей бывает некий символический намёк на поединок с Богом и увенчание бессмертием и всесилием. Сейчас они увидят сами своё величие и это даст им силы для бóльших свершений, они передадут эту мощь своим более робким собратьям, они-то и будут искомыми князьями ойкумены.
Малик обвёл загоревшимся взором кают-компанию, куда все спустились, чтобы отпраздновать выход в море с Малюфицером. Он помнил эту обстановку, он не раз смотрел на эти стены и эти лица из вон той лампы над столом…
Злыдень торжественно поблагодарил хозяев за то, что ему дозволено ныне войти сюда равным среди равных. Он напомнил им, что они недавно сказали о смысле своей жизни, о цели - и вот теперь им предоставляется возможность непосредственно вступить в схватку со стихией вражды, разрушения, небытия и бессмысленности. С ним лично. Он не только стихия, он и арена борьбы, и восторженный взор потомков из глубин грядущего - он отразит и зафиксирует в ноосфере этот исторический поединок…
Народ сперва смешался, потом возмутился, потом развеселился. Кто-то предложил и правда дать гостю пинка, чтобы пришёл в чувство, кто-то пригрозил нажаловаться Семидэву, что его пациент буйствует по пьянке. Присутствующий психотерапевт важно изрёк, что попытка вербализации источника фрустраций похвальна, но при самоанализе нельзя забывать о важности доминирования позитивных установок…
Всем налили ещё, и Малик должен был признать, что он и правда сильно пьян. Эффект опьянения в человеческом теле требовал отдельного внимания.
Злыдень счёл за лучшее пока переключиться и сосредоточиться, пользуясь возможностями эис, на общении с глобом Вулканом, давним своим приятелем и подельником - тем самым, который взял на себя ответственность за памятное землетрясение на половине суши.
Правда, где-то в ходе задушевного общения выяснилось, что и Вулкан в человеческом теле сидит в той же кают-компании и то и дело отпускает реплики в адрес моряков, которые были ему хорошо знакомы с давних пор. Злыдень выпил пять больших кружек воды и подавил чувство ревности, но потом пришлось выпить ещё кастрюлю, когда выяснилось, что Вулкан считает себя виновным в смерти Арктура, потому что сказал ему "я тебя убил" - так уж получилось. Вулкан горько сожалел, пытался вырастить Арктура на себе - а вышел потомок… - да много чего было сказано за столом, так что Малик к концу рейса оказался переполнен впечатлениями.
Увенчанием дня послужило посещение эксклюзивного туалета карнутцев на Пластре - роскошного помещения в разноцветном мраморе и золоте, в котором Малику прочитались приметы его собственной портретной галереи. Не иначе как эти хоромы вместе с кем-то из разведчиков делал Астах, находясь под сильным впечатлением после достопамятного визита.
Серебряную кастрюлю из кают-компании моряки преподнесли Злыдню в дар, в качестве "мензурки для успокоительных капель". Пригодится, когда Малик будет участвовать в оживлении остальных членов экипажа.
Атласки и атланты,
Хозяева глубин!
Сплелись мы с ней как ванты,
Ревём как сто турбин.
От счастья без опаски
Обнять я враз готов
Атлантов и атласок,
Их змеев и китов!
Оригинал вот.
