Поэма из прошлого, поэма о будущем
О некоторых вещах тяжело писать, но писать надо. Надо, чтобы быть готовыми к грядущим очень скоро временам. Писать для тех, кто не хочет прятать голову в песок белого шума прессы или грязь троллинга, и готов принять грядущее с открытым забралом.
Мы, Русские, никогда не имели опыта безгосударственного существования. Лишь начатки этого опыта стала приобретать Русская диаспора после распада СССР и появления на его обломках нацистских режимов. Однако же, лишь с 2014 года на б/Украине нацизм показал своё истинное мурло.
Русская культура не знала опыта безгосударственности, и оттого не рефлексировала его. У нашей поэзии, кинематографа, литературы это в будущем, может и очень скором. Поэтам и литераторам нового, нарождающегося ныне поколения только предстоит осознать, освоить и отразить трагедию потерявшего свою государственность великого культурного народа, травимого и гонимого дикими туземцами, слугами врага человеческого.
Но если нет своей литературы, то тем важнее для осмысления обратиться к культурного осмысления народа, который пережил уже такую же судьбу и создал великую поэзию на великом, но мёртвом ныне языке.
Поэтому я решил опубликовать здесь сделанный в этом году (впервые) перевод на Русский язык поэмы великого еврейского поэта Переса Маркиша Di Kupe. Поэму - привику боли. У кого хватит смелости принять эту прививку, будет готов мужественно принять ожидающую в скором будущем наши души боль.
---------------
[НАЧАЛО ПОЭМЫ]
ПЕРЕЦ МАРКИШ
Куча
Поэма. 1920
Перевел с идиша Х.Дашевский. 2015
Вам, жертвы Украины, чья земля насыщена
вашими останками, и вам, сваленным в кучу
в местечке Городище на Днепре,
Кадиш!..
* * *
Нет! Не лижи их плоть, оплывший небосвод!
Не слизывай с их ртов смердящий чёрный дёготь!
А… тесто хочешь ты кровавое потрогать?!
Блевотину?! Не тронь! Земля её возьмёт.
Прочь! Пахнет от меня! Откуда этот смрад?
Отцы и братья здесь, и дочери, и внуки -
весь городок! Царапают их руки,
шевелятся… Скорее прочь! Назад!
Вся Куча доверху - вонючее тряпьё!
Бери, что хочешь, вихрь, на память из неё!
А монастырь сидит, как хорь у крови птичьей…
Эй, жирный небосвод! Возьми себе обычай
их белый китл[1] носить - и будешь свят и скромен!
Омен!
* * *
К мёртвым я приду однажды,
в пору крови, в пору мёда;
созерцатель мёртвых, сам я
голубей ищу из детства,
голубей в зловонной Куче.
Это жребий мой подвешен
на луне подслеповатой:
свет неясный над пустыми
вспоротыми животами,
над предутренним затишьем.
А во мне местечко дремлет,
и мерцает в сердце детство
с угловатыми плечами…
Вот и козочка белеет
на рассвете у порога…
О мои слепые предки!
Сколько мне ещё скитаться
по неверным вашим тропам
и терзаться вечным страхом
под ногой увидеть бездну?!.
Расступитесь шире, дали,
на пути к Днепру от Нила!
Ты, чьи выколоты очи,
боевым наполнись жаром
и ярмо сломай на шее!
Богатырь, Самсон незрячий,
отрасти же снова кудри!
Дрожь уйми в руках окрепших
и, как древние колонны,
рушь опоры мирозданья!..
* * *
Местечко будто спит. Всё тонет в тишине,
как груженый обоз в болоте незнакомом…
Не слышно голосов ничьих, и перед домом
ничья живая тень не промелькнёт в окне.
И только ветер здесь, как ястреб молодой,
в закатной мгле кружит и кровлю рвёт когтями…
Владыка всех миров, над нищими, над нами,
страницы звёздных книг небесные раскрой…
В молельне сумрачной никто меня не ждёт.
Гуляет здесь сквозняк, и только голос брани,
бессильный горький крик, родившийся в гортани,
проклятьем разомкнёт мой воспалённый рот.
Эй, жалкий плакальщик! Ты высох, как скелет!
А руки ластиться, подобно псам, готовы
и ран гнойник расчёсывать багровый.
О Куча чёрная! Кровавый мой завет!..
Среди майдана ты стоишь, как новый храм,
стоишь, как жертвенник, и, запах смерти чуя,
летит к тебе и вьётся там, пируя,
столетний ворон - царь помойных ям…
Издай же, сердце, вопль - тоску двух тысяч лет -
под жалкий скрип разбитой колесницы,
под крики воронья, клюющего глазницы!
О Куча чёрная! Кровавый мой завет!..
* * *
Ставь вечером шатры, а утром вновь ступай
тропою Каина, отверженное племя!
И шапку Авеля напяль себе на темя
и кровь свою в бокал субботний наливай!..
Повозка чёрная с возницей сонным в ней
колёсами увязла в мерзкой жиже…
Вон там они лежат в лохмотьях и бесстыже
сверкают наготой раздробленных костей.
Поток смолы застыл в глазах моих,
и как ни выжимай - он не течёт слезами.
Повозка чёрная увязла в грязной яме -
там кто-то возит, кто-то возит их…
Перекрестись, возница, на рассвет!
Считай их, каждого, по голове пробитой!
И сбрасывай тела под конское копыто!
О Куча чёрная! Кровавый мой завет!
* * *
Эй, плакальщики с вавилонских рек!
От ваших врат с мозаикой старинной
сюда, на Днепр, ведите хор калек,
оплакивайте новые руины!
Эй, клейзмеры, снимайте арфы с ив!
Настраивайте старые цимбалы!
Вливайте скрипок траурный мотив
с вином субботним в кубки и бокалы!
И горький пережёвывайте ком!
И возле чёрной Кучи беспрестанно
костлявым бейте в сердце кулаком,
шепча слова молитвы покаянной!
И о рабах, что клали кирпичи
на извести из молока грудного,
забудь, длиннобородый, замолчи!
О городке кричи, где нет живого!
Узлы старинных сказок завяжи!
О Куче всем рассказывай отныне!
Разбитые надгробья покажи
и косточки детей в кровавой глине!..
Сельчане, эй! Нисходит благодать!
На площади с пустым базаром рядом
распутная, святая ваша мать
младенца держит бледного над смрадом!
Где в Куче перемешаны, коптя
морозный воздух, головы и спины,
стоит она, незрячее дитя
баюкая над грудой мертвечины…
Эй, плакальщики с вавилонских рек,
гремят, гремят заклятые цимбалы!
Под скрипок плач, под струй кровавых бег
со звоном разбиваются бокалы!
Как фига из Бейт-Лехема, растёт
макушка Кучи - станет выше вдвое
и продырявит жалкий небосвод…
Благословен создавший всё живое!
* * *
Летите, ветры-странники, спеша,
на рыжий этот снег, покинув север хмурый!
На много лет вперёд, как у слона под шкурой,
найдёте мяса вы, гной Кучи вороша.
Изломанная кость, как дикий рог, торчит,
распоротый живот - как чёрный зев колодца.
Бездомный, над тобой тоска скитаний вьётся,
влечёт на дно болот и, как сова, кричит…
Макушка Кучи вверх косматая ползёт
лизать гниющим ртом небес кровавых блюдо -
Безумный кто-то здесь за возом воз везёт…
Эй, ветры-странники, за мною! Прочь отсюда!
Довольно вам отцовский талес рвать:
без савана лежит в зловонной Куче мать!..
* * *
Кривым переломанным клювом пугая,
летит мимо Кучи ворона седая.
Куда ты, ворона, ведь сумерки скоро?
- Всю стаю родную, всю чёрную свору
из края, где голод нас ждёт неминучий,
сюда приведу я - кормиться при Куче.
И вот прилетает вся стая. Ворона,
забравшись на Кучу, вещает, как с трона:
- Ой зимнее поле, ой холод колючий -
как сладко в морозы погреться у Кучи.
Давайте же, детки, клевать, и проказить,
и каркать от сытости (чтобы не сглазить!).
Вокруг этой Кучи, на вольном майдане
поселимся табором, словно цыгане.
Плодись, размножайся, наш род чернокрылый!
Дай бог тебе счастья, спаси и помилуй!..
* * *
Утешь меня, ястреб, над мусором бьющий крылами,
над смрадным, кровавым засыпанным снегом тряпьём;
я призван служить тебе, Куча, с тобой оставаться вдвоём,
как жрец с потаённым, невидимым в сумрачном храме.
Сюда, пилигримы, к соблазну, в заветное тёплое лоно!
Сюда, в дом Ваала, к разврату в компании пьяных повес!
Сюда пробирайтесь по тропам, сюда опускайтесь с небес -
здесь Кучу венчает, царицу, из кож и скелетов корона!..
Кружитесь всю ночь в хороводе чертовском над скверной,
гнилым своим семенем брызнуть спешите, бродяги, скорей,
как жирный восточный бездельник, как старый султан-богатей.
...Утешь меня, ястреб, летай надо мною, мой верный!
От крови тяжёлые бьются могучие крылья ветров -
жрецом твоим, мёрзлая Куча, и сторожем быть я готов…
* * *
Полночный ветер плачет, и визжит,
и знает: из живых ни одного не встретит.
Ошмётки мёртвых тел кровавые кружит
и красным сургучом свою дорогу метит.
И копоть испускает чёрным ртом,
как старый паровоз, захлёбываясь в гуде…
А саблями отрубленные груди
на тонкой кожице висят над животом…
Я возведу вокруг тебя забор,
царица Куча, шкур дырявых груда!
И будет твой, до самых звёзд, шатёр
под чёрным стягом виден отовсюду.
Пусть каждый это место обойдёт,
как свалку, полную миазмов, как заразу,
и пусть назад бежит, тебя увидев, сразу -
таков наказ - для всех, из рода в род.
Гуляйте, ветры, в колокол звоня!
Потешься, мир, сивуху отрыгая,
кровавым солнцем на исходе дня,
и пусть клюёт глаза воронья стая!
А я один уйду. Как копоть фонаря,
В пространстве растворюсь, сливаясь с тьмой липучей:
Проснитесь, мёртвые, придавленные Кучей!
Молиться вас зовёт безмолвная заря!
* * *
Эй, ярмарка, кипи! Эй, веселись, базар!
Вот бусы, панночка! С обновой вас, с обновой!
А пуговицы - разве не товар?
А шаль цветная, пан, для чернобровой?
Кружись во фрейлехсе, базарный ловкий люд!
Торговец, суетись, усталый, как от бега!
Старьёвщик с хламом тоже тут как тут,
и рядом до небес нагружена телега.
Её хозяин горсти серебра
в карман ссыпает свой движеньем длинным…
А скряги молятся с утра и до утра
и Тору меряют замызганным аршином.
Легли платки и ленты на траву,
под ливнями гниют цветов охапки,
и десять заповедей глупый хряк в хлеву
мусолит, как кусок потёртой старой тряпки…
* * *
Тьма - чёрный сор из полуночных стран…
За вылинявшим солнцем предвечерья
багровый поднимается туман,
и снежные вокруг летают перья…
А нищие бормочут: «Свят, свят, свят
наш поводырь от века и доныне», -
И молятся сиянию заплат
на необъятной скомканной штанине.
И копошатся полчища червей,
от основанья Кучи к изголовью
ползут меж припорошенных бровей -
и к богу верному, в закат, умытый кровью!..
Давая псам кромсать свои колени,
на площади, в скрещении дорог,
ты высишься, скопленье грязных ног,
Царица смерти, знак для поколений!
Гора костей! Твой силуэт огромен!
И он растёт у мира на виду.
Тебе на веки черепки кладу…
Молитесь, нищие, и говорите: «Омен!..»
Я к вам приду, как сумрак дальних стран,
где прячет смерть костистый лик кровавый.
Я приплыву, как утренний туман,
что стелется над шляхом и дубравой…
И два тысячелетия клеймом
я врежу в мясо Кучи оголённой!
Молитесь, нищие, и кайтесь у амвона!
Стучитесь понапрасну в каждый дом!
* * *
Эй, лавочник, проснись! Вставай, народ базарный!
Богач - и мелочью торгующий вразнос!
Могильщики, есть на тахри́хим[2] спрос!
Вставайте и рассвет встречайте лучезарный!
Обугленный сюда несите свиток Торы -
у кучи смрадных тел молиться и стонать,
сестёр и братьев в саван пеленать
и класть под камень их, под семь свечей меноры…
От мёртвых свет серебряный исходит:
здесь каждый - царь в короне, полной вшей.
Тахри́хим чёрный шей, ночной могильщик, шей!..
Полночный ветер здесь, в грязи кровавой, бродит.
Он треплет их тела, засохшие, в коросте,
он будоражит их, щекочет их во сне;
безумный, только он здесь воет в тишине,
и молится за них, и ворошит их кости.
Назад, скорей назад! Скорее прочь отсюда!
Неся по пустырям золы и крови смесь,
«Эль мóлэ рáхмим...»[3] - ветер стонет здесь…
Покойся, тюк тряпья, покойся, мяса груда!
(продолжение в следующей записи)
[1] Китл (идиш) - белый полотняный халат, который мужчины надевают в Йом-Кипур, а также в новогодний и пасхальный праздники.
[2] Тахри́хим - погребальный саван (идиш); как правило, из материи белого цвета.
[3] Эль мóлэ рáхмим - Бог, исполненный милосердия (идиш). Начало заупокойной молитвы.