Север - страна без границ
Мой рассказ "Писанина холодного копчения" взял первое место на международном конкурсе "Север - страна без границ". В августе еду в выигранную поездку по приполярной Швеции, а пока выкладываю здесь полную версию этой истории - для тех, кто не читал ее по частям в прошлом году.
1.
Не успел я попасть в администрацию Воркуты и тихонько усесться в уютном кабинетике, как события приняли непредвиденный оборот.
- Ах, вы и есть приехавший к нам знаменитый московский журналист? - скороговоркой произнес молодой человек с короткой стрижкой, едва распахнув дверь. Я едва не выронил кружку с горячим чаем, но вовремя взял себя в руки и состроил серьезную мину. Ибо уже успел понять, что наглость в нашей профессии - качество куда более важное, чем грамотность, образованность и прочие пустяки.
Незнакомец, тем временем, порхал вокруг меня, осыпая стол яркими буклетами и описаниями всевозможных прожектов, среди которых я успел разглядеть чертежи мемориального парка размером с добрую половину города.
- Меня прислала Полина. Вы ведь знаете Полину? Нет? Так обязательно узнаете!
Следующие несколько часов меня вихрем носили по городу, перебрасывая из рук в руки, да так, что в памяти осела только одна фраза, произнесенная чувственными накрашенными губами:
- Вы знаете, у нас в Воркуте есть одна большая проблема. Все женщины здесь красивые, но такие доступные…
Однако убедиться в правдивости этих слов я не успел, поскольку немилосердный звонок мобильного вырвал меня из гостеприимного мира городской администрации. Через полчаса я уже был на окраине Воркуты, вокруг толпились суровые вездеходчики с золотыми зубами, а руководитель фирмы бодро отдавал распоряжения:
- Женя сегодня едет к реке и ждет остальную колонну. Она отправляется завтра утром, так что будьте в сборе. Ты… А чем ты, собственно, будешь заниматься?
И он воззрился на меня.
- Описанием жизни оленеводов, - сказал я.
- Чем-чем? - не расслышал он.
- Описанием…
- Так, Володя будет заниматься писательской писаниной.
Пожалуй, лучшего определения никто выдумать не мог. Так мы тронулись в путь.
2.
Приключения начались сразу. Бдительный страж газпромовской дороги не пустил нас на нее, поскольку в пропуске номера вездехода указаны не были, а на нем самом - о ужас! - были. Свинчивать номера не хотелось, и мы бодро объехали пропускной пункт по болотам, протаптывая дорогу перед вездеходом пешком, дабы дорогая махина не ухнула в трясину. Когда мы выбрались на трассу, уже сгущались зыбкие северные сумерки, и мы вскоре свернули к фактории, которую доблестно охранял молодой ненец, приятель водителя Жени. Таблички на домиках гласили, что система отопления для этого царства льда сделана на улице Карбышева.
Охранник не знал не только букв, но и цифр - по его собственным словам, еще в первом классе он послал училку на хер, да так и проваландался без уроков, благо сейчас коренным народам это разрешается. На мой удивленный вопрос, как можно получать зарплату и расплачиваться в магазине, не умея отличить ноль от девятки, мой собеседник осклабился:
- Так по цвету купюры! И хрен кто кинет!
А Женя пояснил:
- Сейчас в каждой ненецкой семье учиться отдают одного-двух детей. Чтобы грамотными были, а не то придет белый человек и наебет. Остальным школа ни к чему, они в это время науку тундры осваивают.
Впрочем, недостаток образования охранника с лихвой компенсировался мощной научной подготовкой двух других обитателей фактории:
- Прихожу я как-то к Семенычу, нашему завхозу, и вижу, что собрал он какое-то странное устройство. Вроде бы бочка, а вокруг - сплошные провода, катоды и аноды, чтоб им пусто было. Спрашиваю, что это он учудил, а Семеныч мне журнал показывает, “Техника - молодежи”. В нем - статья про живую и мертвую воду. Говорит, сейчас Путин всей стране дал установку на инновации, вот и я решил прислушаться. И - чтобы вы думали! - в той бочке, где живая вода образуется, брага получается всего за один день! Такие вот нанотехнологии.
- Когда мы зимой на нефтянке работали, тоже придумали неплохо. Кругом холод собачий, как спиртягу гнать? Потом сообразили - делаешь брагу из ягод всяких, что запасти успел, и подкладываешь прямо под трубу. Снаружи мороз, а нефть из земли идет теплая. Вот бражка и зреет…
За окном уже воцарилась тьма, но грузовики продолжали деловито сновать по дороге, затерянной среди необъятных болот. На север двигался прогресс…
3.
Есть у ненцев легенда, что до них на Севере жил народ сихиртя. Когда с юга пришли воинственные кочевники, те не сумели адаптироваться и предпочли уйти под землю, взяв с собой мамонтов, от которых на поверхности остались одни рога. История вполне классическая, но только одна ненка, поведав ее, усмехнулась и добавила - когда с юга пришли русские, то ненцы, в отличие от сихиртя, сумели ужиться с чужаками. Но теперь с юга идут другие люди, непохожие на русских, и приспособиться к ним будет гораздо сложнее. Как знать, не пришел ли черед русских уходить под землю вслед за сихиртя?
4.
Наш вездеход, прозванный оленеводами Боевым Чебуратором, взял разгон и бодро въехал в реку. Гусеницы проскрежетали по гальке, затем кабина кивнула и лобовое стекло до половины погрузилось в лиловую воду. Я попытался разглядеть сновавших вокруг хариусов, но в следующее мгновение Чебуратор выровнялся.
- Плывет… - восторженно прошептал вездеходчик Женя. И выдохнул ликующе:
- Офигеть! Эта штука плавает!
На радостях он заложил крутой вираж так, что наше гусеничное суденышко едва не перевернулось, а старушка-ненка на берегу покрутила пальцем у виска. Но отмель была уже близко. Проплыв последние метры, мы бодро взобрались на крутой косогор и остановились возле чумов.
5.
Чум - одно из самых восхитительных и остроумных изобретений человечества. Снаружи он кажется небольшим шалашиком, однако внутри на удивление просторен. Днем он превращается в клуб, кухню и столовую. Мужчины здесь отдыхают после тяжелого дня, а женщины болтают и вечно хлопочут по хозяйству. Вечером по краям чума крепятся матерчатые балаганы, так что он в считанные минуты превращается в многоквартирный дом, где дюжина людей могут ночевать, не мешая друг другу. Даже дым, который в избах, топящихся по-черному, ест глаза, здесь поднимается наверх, и лежащие его обычно вовсе не чувствуют. Внизу, на продольных палках, коптится мясо, а вверху, у самого отверстия, - новые носки из оленьих шкур, также именуемые чижами. Все выверено веками, лишь старинную бересту заменил брезент, а в качестве половиков перед входом чуть ли не вся тундра использует обрезки газпромовских бочек. Так что уверения менеджеров Газпрома о всемерной поддержке оленеводства - не пустая болтовня. Выброшенная тара - отличная компенсация за изгаженную тундру.
Мы вынули из рюкзаков пачки заранее припасенных конфет - в чумах недалеко от дороги дети к ним уже привыкли и ждут, когда вездеходчики одарят их сладостями, тогда как в дальних мелких стойбищах относятся к подаркам чужаков настороженно. Сласти там видят редко, а импортный бубль-гум детям заменяют обрезки оленьей трахеи. Их тоже можно бесконечно жевать.
Радушные ненки накормили нас свежей рыбой и супом, а когда мы внесли в чум спальники, у очага уже не было ни души, только занимал чуть ли не всю левую сторону огромный розовый балаган, скрывший многочисленное семейство. Второй балаган был свернут у самого полога правой стороны - вероятно, чтобы защитить гостей от сквозняков, и мы благодарно растянулись между ним и очагом на оленьих шкурах.
Проснулся я утром от громких звуков - ручной олененок прокуренным басом выговаривал “Ав! Ав!”, выпрашивая завтрак. К моему удивлению, свернутый балаган у полога шевельнулся и чихнул, после чего из него высыпались ненцы, не поместившиеся в большую “квартиру”. Мы сворачивали спальники в ожидании завтрака, однако не успела хозяйка развести огонь, как послышался рев, и на поляну въехали два БТР, над которыми гордо реял флаг с черепом и костями.
6.
Выкатившиеся из БТРов пираты с гиканьем скачут по стойбищу, перетаскивая мешки с продуктами. Оленеводы выстроились перед задними люками, сосредоточенно морща лбы - им предстоит закупка продуктов на ближайшие полтора месяца - именно столько надо ждать следующего вездехода. Почему-то бросаются в глаза игрушечная зебра и крошечные упаковки “Актимеля”. Девочка кормит из соски ручного олененка, лицо ее сурово и сосредоточенно, как у шахтера в забое. Наш Чебуратор по сравнению с боевыми машинами выглядит карликом. Зато в нем, по крайней мере, есть лобовое стекло и руль, а в шедевре конверсии - только рычаги и узкая бронированная прорезь, так что вездеходчику приходится вести машину, наполовину высунувшись из люка. Впрочем, поговаривают, что отдельные умельцы в соседних регионах вырезают часть боевой брони и устанавливают вместо нее стекла от Камаза.
Со спины одного из этих чудовищ к нам в Чебуратор перелез ветеринар Петрович. Он едет в тундру с научной целью - кропить оленей экспериментальной водичкой, которую все оводы должны бояться, как черт - ладана. Из-за ранних заморозков и оводы, и комары давно уже пропали, но это отважного ученого нимало не смущает. Напротив - теперь он сможет с полным правом отчитаться, что на оленей после опрыскивания до следующего лета не село ни единого насекомого.
- Был у меня как-то начальник, - рассказывает он. - Пьяница редкий. Пришел однажды навеселе, бухнулся на топчан и захрапел. Потом просыпается среди ночи. “Петрович! - кричит. - Сизим грамм”. По коми это - “семь грамм”. Водки, значит, кружку требует. А я вижу - он уже лыка не вяжет, и водки жалко, так я ему кружку воды налил. Тот выпил, крякнул, занюхал и снова заснул. Через полчаса - снова: “Сизим грамм”! И так раз десять. Утром глаза продрал - “Странно, Петрович. Так много выпил, а голова не болит!”
7.
Следом за Петровичем в наш вездеход погрузили двух министров. Первый, поразительно похожий на небритого Путина, при знакомстве одобрительно похлопал меня по плечу и тут же провозгласил:
- Журналиста я беру с собой. Это официально!
А второй, в гуцульской барашковой шапке, на ближайшем привале поведал:
- В середине восьмидесятых в республике были перебои со всеми товарами. Даже с наручниками. Спрос растет, предложение падает, милиционеры жалуются. Что делать? Взяли мы вертолет и полетели по сталинским лагерям. Приземляемся в самом крупном. Вышки уже обвалились, конечно, а здание администрации еще стоит. Зашли мы, а там - пара ящиков наручников. Промасленные, целехонькие. До сих пор ими, наверное, пользуются.
Вновь переправляемся через Кару. За рекой высятся три аккуратных чума. На косогоре стоит девушка, заслонившись рукой от солнца. Завидев ее, министр-Путин отечески хлопает по спине нашего проводника - молодого коми, и заговорщически подмигивает:
- Ай, видная девчонка Лиза! Повезло тебе, парень. Достойно выбрал. Да не красней ты. Мы, в министерстве, все знаем. Работа у нас такая.
Юноша удивленно смотрит на него и говорит:
- Вообще-то, она - моя сестра.
Вездеход остановился у ненецкого стойбища, незаконно расположившегося на землях, арендованных нашим хозяйством. Женщины в платочках с детьми на руках, суровые оленеводы с кинжалами на поясе. О разделе тундры на участки для аренды они и не слышали, а если слышали, то не придали этому никакого значения. “Деды здесь каслали без всяких бумажек, - думали, должно быть, они. - И внуки наши тоже без всяких бумажек каслать будут”. Мы стояли друг напротив друга. Ни дать, ни взять - встреча ковбоев и индейцев. Министр-Путин поднял руку и торжественно изрек что-то вроде:
- Я пришел к вам с миром!
Поначалу ненцы упорно делали вид, что не понимают нас, однако слова “компенсация” и “выплаты” чудотворно возродили в их памяти русский язык. Но на лицах все равно читалась ухмылка: “Ладно говоришь, белый человек. Понять бы, как ты хочешь нас кинуть на этот раз…”
Когда мы ехали обратно, барашковый министр рассказал другую историю. Казалось, их запас у него совершенно неистощим:
- Однажды привезли нас, молодых юристов, к графу Мирскому. Тот еще с довоенных времен в психушке жил. Содержал ее на собственные деньги, а сам всегда ходил с сумкой и крошки хлеба в нее собирал, приговаривая: “Вы, юноши, не знаете, что такое голод”… Старый уже был совсем. Когда-то богатейшей землей в Бессарабии владел. Даже немцы к нему с уважением относились. Как узнал, что мы юристы, обрадовался. Заговорил с нами по латыни. Мы не понимаем. Огорчился старик: “Я и забыл, что сейчас вас такому не учат”. Три образования у него было - философское, юридическое и медицинское. Сложнейшие операции когда-то делал. К нему до конца жизни каждую неделю “Москвич”-пикап приезжал, под завязку набитый зарубежными журналами. Граф их единственный во всей Украине выписывал, к нему даже из Академии наук обращались, чтобы дал почитать. Бог знает, почему он решил жить в психушке. Наверное, так было для него безопаснее. Когда кругом - сплошное безумство, сумасшедший дом - лучшее укрытие. Распоряжался главным врачом, словно мажордомом, и неплохо себя чувствовал!
Министры сидели, нахохлившись, словно воробьи осенью. Женю и вовсе трясло. Произошла ужасная катастрофа, хуже которой могло быть разве что утопление вездехода. Посреди тундры у всех кончились сигареты.
- Жень, - подал голос министр-Путин. - Помнишь, мы парились в баньке на Буредане?
Женя грустно кивнул, всем своим видом показывая, что ему сейчас не до веничков и шаек.
- Так вот, выходя из бани, я заметил на подоконнике нераспечатанную пачку сигарет.
Женины глаза, еще недавно тусклые, запылали, как две головни.
- Ну как, едем? - спросил министр.
Вместо ответа Женя уже поворачивал ключ зажигания. Экспедиция началась.
Барашковый министр балансировал на заднем сиденье и непрерывно вещал:
- Подарили мне однажды погранцы трех пингвинов. Поймали их где-то в Арктике во время патруля. А они, сволочи, жрут по сорок килограмм рыбы в день!..
Министр-Путин с трудом прятал хитрую ухмылку. Он не курил, просто, как вскоре выяснилось, забыл в бане свое полотенце.
8.
- Если б ты мое детство видел, ты бы сразу помер от ужаса! Я через такое прошел, что и вспомнить страшно. Всех городских авторитетов знаю. Такие ребята! Сижу я недавно в чуме, мне звонок - бандюков сажают. Что делать? Хорошие ведь люди, никому ничего плохого не сделали, просто бандиты. Путин их пересажал из-за газа. 25 лет каждому дали. Но ты не думай, остались еще наши на воле. Восстание скоро будет, вторая мировая. Думаешь, они просто так сидят? У них там все есть, кроме свободы. Ни за что взяли людей, а они город держали. Теперь, без них, хаос будет. Скажи-ка, министр, кто город будет держать? Бандюков не будет - и города не будет. Думаешь, мэр его удержит? Хрена лысого!
Оленевод сунул под нос барашковому министру огромный кукиш, затянулся и выдохнул такой фонтан дыма, что меня вымело из вездехода.
- А правда ли, что он среди бандитов вырос? - позже спросил я вездеходчика.
- Лешка-то? - рассмеялся Женя. - Да я его лет с двенадцати знаю. Он всю жизнь со стойбища не вылезал.
9.
Нет ничего вкуснее парного оленьего мяса, которое макаешь в теплую соленую кровь! Мы с оленеводами бодро орудовали ножами. Петрович, раздобыв где-то тесак размером со свою голову, отрубал самые большие куски и приговаривал, чавкая:
- Опасное это дело! Сожрет олень заразную мышь в тундре - и все, токсоплазмоз. Как раз через кровь и мясо передается.
Оленеводы согласно кивали и ели. Петрович тем временем открыл чекушку и протянул мне полную стопку:
- Держи, для обеззараживания.
И пробормотал зловеще:
- Ежели в такую водку пару таблеток подмешать, их в любой аптеке купить можно, человек через четыре часа помрет. Да ты залпом пей, не морщись!
10.
Тундра - не место для одиночек. Семья здесь - не возможность, а необходимость. Женщины, почти не покидающие чума, получают зарплату наравне с мужьями-оленеводами, и ни у кого не повернется язык сказать, что они работают меньше. Шестилетние дети ходят за водой и дровами - обрезками кривой карликовой березки, а трудолюбивые собаки и вовсе работают не покладая лап. Эти маленькие лохматые создания незаменимы при сборе оленьего стада. А во время разделки туши их зачастую сажают на короткий поводок в стороне от чума, где они терпеливо ждут, когда им кинут кости и плеснут крови. О том, чтобы заглянуть в чум, собаки даже не мечтают. Проголодался - жди объедки или лови мышей.
В тундре работают все. Прекратишь работать - замерзнешь, помрешь с голоду, а вдобавок и подведешь товарищей. Но во всяком правиле есть исключения. Для закона обязательного всеобщего труда это - резиновый Чапа.
Чапа - белый кобель неопределенной породы, подобранный сердобольным пастухом на улице Воркуты. Его попытались научить загонять оленей или хотя бы охранять чум, но Чапа оказался неспособен ни к одному виду производительного труда. И все же он сумел устроиться лучше прочих. Чапа без зазрения совести приподнимает мордой полог чума и вползает внутрь, а когда наступает ночь, нагло залезает под тюлевую занавесь понравившегося балагана и устраивается спать рядом с людьми - блаженство, немыслимое для простого лохматого трудяги. И все - благодаря единственному таланту, из-за которого он и прозван резиновым. Пока остальные собаки работают, Чапа ластится к людям, скачет на задних лапах и норовит лизнуть в лицо. Зачастую он нарывается на подзатыльник, а то и крепкий пинок кирзачом. Тогда пес упруго отскакивает, а через минуту снова бежит назад и льнет пуще прежнего. Пнет его человек десяток раз, а на одиннадцатый махнет рукой и пустит к себе. Потом и погладит, ведь шерстка у Чапы шелковистая, а не свалявшая в кургузые дреды во время беготни по тундре, как у остальных. Тех собак Чапа презирает, и нет предела его возмущению, если человек вздумает погладить их, а не его. Тогда он истошно лает, словно на чум напали грабители, и норовит сзади тяпнуть конкурента за лапу.
Лишь в одном случае Чапа изволит хоть что-то сделать самостоятельно. Когда оленеводы каслают через реку, даже самую большую, Чапа бросается в воду и отважно плывет рядом с лодкой. Очень уж он боится, что его оставят на другом берегу, и придется выживать в одиночку!
11.
- Пороху надо бы достать хорошего - оленю глаз полечить. Сыплешь его на бельмо, оно и разъедается. Сахар тоже помогает. А если кровоизлияние в глазу, раньше туда вшу запускали. Она кровь быстро вычищает. Да где теперь вшей найти…
Хозяйки споро готовят ужин, а я развалился на оленьих шкурах и целюсь из фотоаппарата. Сколько ни предлагал женщинам помочь по хозяйству, то вежливо отказываются. Снаружи еще можно нарубить дрова или принести воду, а вечером в чуме работы для мужчины нет. Только и остается - лежать да фотографировать. Сам не заметил, как начал насвистывать под нос классическую арию. Оленевод Гриша удивленно посмотрел на меня и изрек:
- Ты тут наш фольклор записываешь, а мы, пожалуй, твой фольклор тоже записывать будем!
12.
2 августа - День оленевода. Каждый год его проводит новая бригада. На сей раз это поручено хозяевам чума, где я живу. Двое суток непрекращающихся хлопот. Мужчины забивают оленей и ловят рыбу, женщины жарят котлеты и прочую снедь. Ложатся спать только в четыре утра. В семь - снова за работу. Еще так много надо успеть!
Тазик с теплой водой, жены по очереди моют мужей. Заросшие бородами за пару месяцев мужчины стригутся наголо. Женщины достают из сундуков лучшие платья.
Петрович, этот шутник и объект всеобщих насмешек, неуверенно подошел и сказал вполголоса:
- У тебя ведь в Москве наверняка врачи знакомые есть. Моя дочка болеет, а я еще вполне крепкий. Ты не смотри, что седой. Спроси, могут ли они ей мою почку пересадить. Ладно?
К полудню начинают съезжаться упряжки. Прибыл на рослых породистых оленях чемпион - уже восемь раз он увозил с соревнований призовой “Буран”. Паркуют своих оленей бабульки в высоких красных кичках и малые дети. Гости обнимаются - оленеводы в тундре встречаются редко, и каждая встреча для них - сама по себе праздник, благо почти все приходятся друг другу родственниками.
Взметая вихри пыли и пустых фанерок, садятся два вертолета. Из них выходит длинная процессия чиновников, певцов и клоунов во главе с мэром Воркуты.
- Каким Вы видите будущее своего города? - спрашиваю я его.
- Хватит быть сырьевым придатком, - отвечает мэр. - Этот путь - тупиковый. Наша задача - сделать основным источником дохода интеллект, инновации и образование!
Я вспомнил про изобретения Кулибиных с фактории и мысленно согласился.
Посреди площадки ловко танцует пьяный ненец. Завидев какого-то коми, он пытается с ним подраться, не прекращая танцевать. Сделать это непросто - рослая матрона в кичке лихо отплясывает между ними, не давая пьяному приблизиться к его мишени. Наконец, тот все же взмахивает рукой, это резкое движение подхватывает его, и бедняга, вращаясь вокруг собственного кулака, как спутник вокруг планеты, улетает по замысловатой орбите к ближайшему столбу, где и остается отдыхать.
Но совсем пьяных почти нет. Люди радуются встрече. Мужчины метают топоры на дальность и арканы на меткость. Женщины пеленают кукольных младенцев на конкурсе красоты. Упряжки стоят в ожидании утренней росы: когда трава сухая, гонки - мучение для оленей. Дети играют с клоуном, и какое же счастье написано на их лицах, какое наслаждение этим бесхитростным развлечением! Объявляют медленный танец. Жене рослого оленевода в меховой кепке хочется танцевать. На ее лице - морщины, она держит младенца. Муж мощными руками, более привычными к аркану и хорею, чем к ласке, обнимает их обоих. Так они и танцуют втроем, и в жизни я не видел столь прекрасного танца.
- Поторопись, - дернул меня за рукав Петрович. - Скоро вертолет улетает. Места еще есть.
А я все не мог оторвать взгляда от этих лиц. Городские певцы в костюмах, смотревшихся здесь нелепо и смешно, пели “Увезу тебя я в тундру” и “Умчи меня, олень”. Оленеводы танцевали. Тонконогая авка в ошейнике с бубенчиками щипала траву возле нарт, на которых покоились олений череп и рассеченное сердце. Дети играли в оленей, накидывая друг на друга аркан, а над поляной за вездеходами взлетал футбольный мяч, и девушки в длинных расшитых платьях скользили по земле, устраивая мастерские подсечки соперникам. Этот мир, врывавшийся в мое сознание через все органы чувств с мощью, которая бывает только в детстве, был ошеломительно, невероятно прекрасен, и я почувствовал, как на глаза мои наворачиваются теплые слезы любви.
Вертолеты улетели. Праздник, стряхнув оковы официоза, запылал с новой силой. Впереди было прощание с приютившим меня стойбищем, и долгие дни в пути, и новые открытия. Приключения продолжались.
1.
Не успел я попасть в администрацию Воркуты и тихонько усесться в уютном кабинетике, как события приняли непредвиденный оборот.
- Ах, вы и есть приехавший к нам знаменитый московский журналист? - скороговоркой произнес молодой человек с короткой стрижкой, едва распахнув дверь. Я едва не выронил кружку с горячим чаем, но вовремя взял себя в руки и состроил серьезную мину. Ибо уже успел понять, что наглость в нашей профессии - качество куда более важное, чем грамотность, образованность и прочие пустяки.
Незнакомец, тем временем, порхал вокруг меня, осыпая стол яркими буклетами и описаниями всевозможных прожектов, среди которых я успел разглядеть чертежи мемориального парка размером с добрую половину города.
- Меня прислала Полина. Вы ведь знаете Полину? Нет? Так обязательно узнаете!
Следующие несколько часов меня вихрем носили по городу, перебрасывая из рук в руки, да так, что в памяти осела только одна фраза, произнесенная чувственными накрашенными губами:
- Вы знаете, у нас в Воркуте есть одна большая проблема. Все женщины здесь красивые, но такие доступные…
Однако убедиться в правдивости этих слов я не успел, поскольку немилосердный звонок мобильного вырвал меня из гостеприимного мира городской администрации. Через полчаса я уже был на окраине Воркуты, вокруг толпились суровые вездеходчики с золотыми зубами, а руководитель фирмы бодро отдавал распоряжения:
- Женя сегодня едет к реке и ждет остальную колонну. Она отправляется завтра утром, так что будьте в сборе. Ты… А чем ты, собственно, будешь заниматься?
И он воззрился на меня.
- Описанием жизни оленеводов, - сказал я.
- Чем-чем? - не расслышал он.
- Описанием…
- Так, Володя будет заниматься писательской писаниной.
Пожалуй, лучшего определения никто выдумать не мог. Так мы тронулись в путь.
2.
Приключения начались сразу. Бдительный страж газпромовской дороги не пустил нас на нее, поскольку в пропуске номера вездехода указаны не были, а на нем самом - о ужас! - были. Свинчивать номера не хотелось, и мы бодро объехали пропускной пункт по болотам, протаптывая дорогу перед вездеходом пешком, дабы дорогая махина не ухнула в трясину. Когда мы выбрались на трассу, уже сгущались зыбкие северные сумерки, и мы вскоре свернули к фактории, которую доблестно охранял молодой ненец, приятель водителя Жени. Таблички на домиках гласили, что система отопления для этого царства льда сделана на улице Карбышева.
Охранник не знал не только букв, но и цифр - по его собственным словам, еще в первом классе он послал училку на хер, да так и проваландался без уроков, благо сейчас коренным народам это разрешается. На мой удивленный вопрос, как можно получать зарплату и расплачиваться в магазине, не умея отличить ноль от девятки, мой собеседник осклабился:
- Так по цвету купюры! И хрен кто кинет!
А Женя пояснил:
- Сейчас в каждой ненецкой семье учиться отдают одного-двух детей. Чтобы грамотными были, а не то придет белый человек и наебет. Остальным школа ни к чему, они в это время науку тундры осваивают.
Впрочем, недостаток образования охранника с лихвой компенсировался мощной научной подготовкой двух других обитателей фактории:
- Прихожу я как-то к Семенычу, нашему завхозу, и вижу, что собрал он какое-то странное устройство. Вроде бы бочка, а вокруг - сплошные провода, катоды и аноды, чтоб им пусто было. Спрашиваю, что это он учудил, а Семеныч мне журнал показывает, “Техника - молодежи”. В нем - статья про живую и мертвую воду. Говорит, сейчас Путин всей стране дал установку на инновации, вот и я решил прислушаться. И - чтобы вы думали! - в той бочке, где живая вода образуется, брага получается всего за один день! Такие вот нанотехнологии.
- Когда мы зимой на нефтянке работали, тоже придумали неплохо. Кругом холод собачий, как спиртягу гнать? Потом сообразили - делаешь брагу из ягод всяких, что запасти успел, и подкладываешь прямо под трубу. Снаружи мороз, а нефть из земли идет теплая. Вот бражка и зреет…
За окном уже воцарилась тьма, но грузовики продолжали деловито сновать по дороге, затерянной среди необъятных болот. На север двигался прогресс…
3.
Есть у ненцев легенда, что до них на Севере жил народ сихиртя. Когда с юга пришли воинственные кочевники, те не сумели адаптироваться и предпочли уйти под землю, взяв с собой мамонтов, от которых на поверхности остались одни рога. История вполне классическая, но только одна ненка, поведав ее, усмехнулась и добавила - когда с юга пришли русские, то ненцы, в отличие от сихиртя, сумели ужиться с чужаками. Но теперь с юга идут другие люди, непохожие на русских, и приспособиться к ним будет гораздо сложнее. Как знать, не пришел ли черед русских уходить под землю вслед за сихиртя?
4.
Наш вездеход, прозванный оленеводами Боевым Чебуратором, взял разгон и бодро въехал в реку. Гусеницы проскрежетали по гальке, затем кабина кивнула и лобовое стекло до половины погрузилось в лиловую воду. Я попытался разглядеть сновавших вокруг хариусов, но в следующее мгновение Чебуратор выровнялся.
- Плывет… - восторженно прошептал вездеходчик Женя. И выдохнул ликующе:
- Офигеть! Эта штука плавает!
На радостях он заложил крутой вираж так, что наше гусеничное суденышко едва не перевернулось, а старушка-ненка на берегу покрутила пальцем у виска. Но отмель была уже близко. Проплыв последние метры, мы бодро взобрались на крутой косогор и остановились возле чумов.
5.
Чум - одно из самых восхитительных и остроумных изобретений человечества. Снаружи он кажется небольшим шалашиком, однако внутри на удивление просторен. Днем он превращается в клуб, кухню и столовую. Мужчины здесь отдыхают после тяжелого дня, а женщины болтают и вечно хлопочут по хозяйству. Вечером по краям чума крепятся матерчатые балаганы, так что он в считанные минуты превращается в многоквартирный дом, где дюжина людей могут ночевать, не мешая друг другу. Даже дым, который в избах, топящихся по-черному, ест глаза, здесь поднимается наверх, и лежащие его обычно вовсе не чувствуют. Внизу, на продольных палках, коптится мясо, а вверху, у самого отверстия, - новые носки из оленьих шкур, также именуемые чижами. Все выверено веками, лишь старинную бересту заменил брезент, а в качестве половиков перед входом чуть ли не вся тундра использует обрезки газпромовских бочек. Так что уверения менеджеров Газпрома о всемерной поддержке оленеводства - не пустая болтовня. Выброшенная тара - отличная компенсация за изгаженную тундру.
Мы вынули из рюкзаков пачки заранее припасенных конфет - в чумах недалеко от дороги дети к ним уже привыкли и ждут, когда вездеходчики одарят их сладостями, тогда как в дальних мелких стойбищах относятся к подаркам чужаков настороженно. Сласти там видят редко, а импортный бубль-гум детям заменяют обрезки оленьей трахеи. Их тоже можно бесконечно жевать.
Радушные ненки накормили нас свежей рыбой и супом, а когда мы внесли в чум спальники, у очага уже не было ни души, только занимал чуть ли не всю левую сторону огромный розовый балаган, скрывший многочисленное семейство. Второй балаган был свернут у самого полога правой стороны - вероятно, чтобы защитить гостей от сквозняков, и мы благодарно растянулись между ним и очагом на оленьих шкурах.
Проснулся я утром от громких звуков - ручной олененок прокуренным басом выговаривал “Ав! Ав!”, выпрашивая завтрак. К моему удивлению, свернутый балаган у полога шевельнулся и чихнул, после чего из него высыпались ненцы, не поместившиеся в большую “квартиру”. Мы сворачивали спальники в ожидании завтрака, однако не успела хозяйка развести огонь, как послышался рев, и на поляну въехали два БТР, над которыми гордо реял флаг с черепом и костями.
6.
Выкатившиеся из БТРов пираты с гиканьем скачут по стойбищу, перетаскивая мешки с продуктами. Оленеводы выстроились перед задними люками, сосредоточенно морща лбы - им предстоит закупка продуктов на ближайшие полтора месяца - именно столько надо ждать следующего вездехода. Почему-то бросаются в глаза игрушечная зебра и крошечные упаковки “Актимеля”. Девочка кормит из соски ручного олененка, лицо ее сурово и сосредоточенно, как у шахтера в забое. Наш Чебуратор по сравнению с боевыми машинами выглядит карликом. Зато в нем, по крайней мере, есть лобовое стекло и руль, а в шедевре конверсии - только рычаги и узкая бронированная прорезь, так что вездеходчику приходится вести машину, наполовину высунувшись из люка. Впрочем, поговаривают, что отдельные умельцы в соседних регионах вырезают часть боевой брони и устанавливают вместо нее стекла от Камаза.
Со спины одного из этих чудовищ к нам в Чебуратор перелез ветеринар Петрович. Он едет в тундру с научной целью - кропить оленей экспериментальной водичкой, которую все оводы должны бояться, как черт - ладана. Из-за ранних заморозков и оводы, и комары давно уже пропали, но это отважного ученого нимало не смущает. Напротив - теперь он сможет с полным правом отчитаться, что на оленей после опрыскивания до следующего лета не село ни единого насекомого.
- Был у меня как-то начальник, - рассказывает он. - Пьяница редкий. Пришел однажды навеселе, бухнулся на топчан и захрапел. Потом просыпается среди ночи. “Петрович! - кричит. - Сизим грамм”. По коми это - “семь грамм”. Водки, значит, кружку требует. А я вижу - он уже лыка не вяжет, и водки жалко, так я ему кружку воды налил. Тот выпил, крякнул, занюхал и снова заснул. Через полчаса - снова: “Сизим грамм”! И так раз десять. Утром глаза продрал - “Странно, Петрович. Так много выпил, а голова не болит!”
7.
Следом за Петровичем в наш вездеход погрузили двух министров. Первый, поразительно похожий на небритого Путина, при знакомстве одобрительно похлопал меня по плечу и тут же провозгласил:
- Журналиста я беру с собой. Это официально!
А второй, в гуцульской барашковой шапке, на ближайшем привале поведал:
- В середине восьмидесятых в республике были перебои со всеми товарами. Даже с наручниками. Спрос растет, предложение падает, милиционеры жалуются. Что делать? Взяли мы вертолет и полетели по сталинским лагерям. Приземляемся в самом крупном. Вышки уже обвалились, конечно, а здание администрации еще стоит. Зашли мы, а там - пара ящиков наручников. Промасленные, целехонькие. До сих пор ими, наверное, пользуются.
Вновь переправляемся через Кару. За рекой высятся три аккуратных чума. На косогоре стоит девушка, заслонившись рукой от солнца. Завидев ее, министр-Путин отечески хлопает по спине нашего проводника - молодого коми, и заговорщически подмигивает:
- Ай, видная девчонка Лиза! Повезло тебе, парень. Достойно выбрал. Да не красней ты. Мы, в министерстве, все знаем. Работа у нас такая.
Юноша удивленно смотрит на него и говорит:
- Вообще-то, она - моя сестра.
Вездеход остановился у ненецкого стойбища, незаконно расположившегося на землях, арендованных нашим хозяйством. Женщины в платочках с детьми на руках, суровые оленеводы с кинжалами на поясе. О разделе тундры на участки для аренды они и не слышали, а если слышали, то не придали этому никакого значения. “Деды здесь каслали без всяких бумажек, - думали, должно быть, они. - И внуки наши тоже без всяких бумажек каслать будут”. Мы стояли друг напротив друга. Ни дать, ни взять - встреча ковбоев и индейцев. Министр-Путин поднял руку и торжественно изрек что-то вроде:
- Я пришел к вам с миром!
Поначалу ненцы упорно делали вид, что не понимают нас, однако слова “компенсация” и “выплаты” чудотворно возродили в их памяти русский язык. Но на лицах все равно читалась ухмылка: “Ладно говоришь, белый человек. Понять бы, как ты хочешь нас кинуть на этот раз…”
Когда мы ехали обратно, барашковый министр рассказал другую историю. Казалось, их запас у него совершенно неистощим:
- Однажды привезли нас, молодых юристов, к графу Мирскому. Тот еще с довоенных времен в психушке жил. Содержал ее на собственные деньги, а сам всегда ходил с сумкой и крошки хлеба в нее собирал, приговаривая: “Вы, юноши, не знаете, что такое голод”… Старый уже был совсем. Когда-то богатейшей землей в Бессарабии владел. Даже немцы к нему с уважением относились. Как узнал, что мы юристы, обрадовался. Заговорил с нами по латыни. Мы не понимаем. Огорчился старик: “Я и забыл, что сейчас вас такому не учат”. Три образования у него было - философское, юридическое и медицинское. Сложнейшие операции когда-то делал. К нему до конца жизни каждую неделю “Москвич”-пикап приезжал, под завязку набитый зарубежными журналами. Граф их единственный во всей Украине выписывал, к нему даже из Академии наук обращались, чтобы дал почитать. Бог знает, почему он решил жить в психушке. Наверное, так было для него безопаснее. Когда кругом - сплошное безумство, сумасшедший дом - лучшее укрытие. Распоряжался главным врачом, словно мажордомом, и неплохо себя чувствовал!
Министры сидели, нахохлившись, словно воробьи осенью. Женю и вовсе трясло. Произошла ужасная катастрофа, хуже которой могло быть разве что утопление вездехода. Посреди тундры у всех кончились сигареты.
- Жень, - подал голос министр-Путин. - Помнишь, мы парились в баньке на Буредане?
Женя грустно кивнул, всем своим видом показывая, что ему сейчас не до веничков и шаек.
- Так вот, выходя из бани, я заметил на подоконнике нераспечатанную пачку сигарет.
Женины глаза, еще недавно тусклые, запылали, как две головни.
- Ну как, едем? - спросил министр.
Вместо ответа Женя уже поворачивал ключ зажигания. Экспедиция началась.
Барашковый министр балансировал на заднем сиденье и непрерывно вещал:
- Подарили мне однажды погранцы трех пингвинов. Поймали их где-то в Арктике во время патруля. А они, сволочи, жрут по сорок килограмм рыбы в день!..
Министр-Путин с трудом прятал хитрую ухмылку. Он не курил, просто, как вскоре выяснилось, забыл в бане свое полотенце.
8.
- Если б ты мое детство видел, ты бы сразу помер от ужаса! Я через такое прошел, что и вспомнить страшно. Всех городских авторитетов знаю. Такие ребята! Сижу я недавно в чуме, мне звонок - бандюков сажают. Что делать? Хорошие ведь люди, никому ничего плохого не сделали, просто бандиты. Путин их пересажал из-за газа. 25 лет каждому дали. Но ты не думай, остались еще наши на воле. Восстание скоро будет, вторая мировая. Думаешь, они просто так сидят? У них там все есть, кроме свободы. Ни за что взяли людей, а они город держали. Теперь, без них, хаос будет. Скажи-ка, министр, кто город будет держать? Бандюков не будет - и города не будет. Думаешь, мэр его удержит? Хрена лысого!
Оленевод сунул под нос барашковому министру огромный кукиш, затянулся и выдохнул такой фонтан дыма, что меня вымело из вездехода.
- А правда ли, что он среди бандитов вырос? - позже спросил я вездеходчика.
- Лешка-то? - рассмеялся Женя. - Да я его лет с двенадцати знаю. Он всю жизнь со стойбища не вылезал.
9.
Нет ничего вкуснее парного оленьего мяса, которое макаешь в теплую соленую кровь! Мы с оленеводами бодро орудовали ножами. Петрович, раздобыв где-то тесак размером со свою голову, отрубал самые большие куски и приговаривал, чавкая:
- Опасное это дело! Сожрет олень заразную мышь в тундре - и все, токсоплазмоз. Как раз через кровь и мясо передается.
Оленеводы согласно кивали и ели. Петрович тем временем открыл чекушку и протянул мне полную стопку:
- Держи, для обеззараживания.
И пробормотал зловеще:
- Ежели в такую водку пару таблеток подмешать, их в любой аптеке купить можно, человек через четыре часа помрет. Да ты залпом пей, не морщись!
10.
Тундра - не место для одиночек. Семья здесь - не возможность, а необходимость. Женщины, почти не покидающие чума, получают зарплату наравне с мужьями-оленеводами, и ни у кого не повернется язык сказать, что они работают меньше. Шестилетние дети ходят за водой и дровами - обрезками кривой карликовой березки, а трудолюбивые собаки и вовсе работают не покладая лап. Эти маленькие лохматые создания незаменимы при сборе оленьего стада. А во время разделки туши их зачастую сажают на короткий поводок в стороне от чума, где они терпеливо ждут, когда им кинут кости и плеснут крови. О том, чтобы заглянуть в чум, собаки даже не мечтают. Проголодался - жди объедки или лови мышей.
В тундре работают все. Прекратишь работать - замерзнешь, помрешь с голоду, а вдобавок и подведешь товарищей. Но во всяком правиле есть исключения. Для закона обязательного всеобщего труда это - резиновый Чапа.
Чапа - белый кобель неопределенной породы, подобранный сердобольным пастухом на улице Воркуты. Его попытались научить загонять оленей или хотя бы охранять чум, но Чапа оказался неспособен ни к одному виду производительного труда. И все же он сумел устроиться лучше прочих. Чапа без зазрения совести приподнимает мордой полог чума и вползает внутрь, а когда наступает ночь, нагло залезает под тюлевую занавесь понравившегося балагана и устраивается спать рядом с людьми - блаженство, немыслимое для простого лохматого трудяги. И все - благодаря единственному таланту, из-за которого он и прозван резиновым. Пока остальные собаки работают, Чапа ластится к людям, скачет на задних лапах и норовит лизнуть в лицо. Зачастую он нарывается на подзатыльник, а то и крепкий пинок кирзачом. Тогда пес упруго отскакивает, а через минуту снова бежит назад и льнет пуще прежнего. Пнет его человек десяток раз, а на одиннадцатый махнет рукой и пустит к себе. Потом и погладит, ведь шерстка у Чапы шелковистая, а не свалявшая в кургузые дреды во время беготни по тундре, как у остальных. Тех собак Чапа презирает, и нет предела его возмущению, если человек вздумает погладить их, а не его. Тогда он истошно лает, словно на чум напали грабители, и норовит сзади тяпнуть конкурента за лапу.
Лишь в одном случае Чапа изволит хоть что-то сделать самостоятельно. Когда оленеводы каслают через реку, даже самую большую, Чапа бросается в воду и отважно плывет рядом с лодкой. Очень уж он боится, что его оставят на другом берегу, и придется выживать в одиночку!
11.
- Пороху надо бы достать хорошего - оленю глаз полечить. Сыплешь его на бельмо, оно и разъедается. Сахар тоже помогает. А если кровоизлияние в глазу, раньше туда вшу запускали. Она кровь быстро вычищает. Да где теперь вшей найти…
Хозяйки споро готовят ужин, а я развалился на оленьих шкурах и целюсь из фотоаппарата. Сколько ни предлагал женщинам помочь по хозяйству, то вежливо отказываются. Снаружи еще можно нарубить дрова или принести воду, а вечером в чуме работы для мужчины нет. Только и остается - лежать да фотографировать. Сам не заметил, как начал насвистывать под нос классическую арию. Оленевод Гриша удивленно посмотрел на меня и изрек:
- Ты тут наш фольклор записываешь, а мы, пожалуй, твой фольклор тоже записывать будем!
12.
2 августа - День оленевода. Каждый год его проводит новая бригада. На сей раз это поручено хозяевам чума, где я живу. Двое суток непрекращающихся хлопот. Мужчины забивают оленей и ловят рыбу, женщины жарят котлеты и прочую снедь. Ложатся спать только в четыре утра. В семь - снова за работу. Еще так много надо успеть!
Тазик с теплой водой, жены по очереди моют мужей. Заросшие бородами за пару месяцев мужчины стригутся наголо. Женщины достают из сундуков лучшие платья.
Петрович, этот шутник и объект всеобщих насмешек, неуверенно подошел и сказал вполголоса:
- У тебя ведь в Москве наверняка врачи знакомые есть. Моя дочка болеет, а я еще вполне крепкий. Ты не смотри, что седой. Спроси, могут ли они ей мою почку пересадить. Ладно?
К полудню начинают съезжаться упряжки. Прибыл на рослых породистых оленях чемпион - уже восемь раз он увозил с соревнований призовой “Буран”. Паркуют своих оленей бабульки в высоких красных кичках и малые дети. Гости обнимаются - оленеводы в тундре встречаются редко, и каждая встреча для них - сама по себе праздник, благо почти все приходятся друг другу родственниками.
Взметая вихри пыли и пустых фанерок, садятся два вертолета. Из них выходит длинная процессия чиновников, певцов и клоунов во главе с мэром Воркуты.
- Каким Вы видите будущее своего города? - спрашиваю я его.
- Хватит быть сырьевым придатком, - отвечает мэр. - Этот путь - тупиковый. Наша задача - сделать основным источником дохода интеллект, инновации и образование!
Я вспомнил про изобретения Кулибиных с фактории и мысленно согласился.
Посреди площадки ловко танцует пьяный ненец. Завидев какого-то коми, он пытается с ним подраться, не прекращая танцевать. Сделать это непросто - рослая матрона в кичке лихо отплясывает между ними, не давая пьяному приблизиться к его мишени. Наконец, тот все же взмахивает рукой, это резкое движение подхватывает его, и бедняга, вращаясь вокруг собственного кулака, как спутник вокруг планеты, улетает по замысловатой орбите к ближайшему столбу, где и остается отдыхать.
Но совсем пьяных почти нет. Люди радуются встрече. Мужчины метают топоры на дальность и арканы на меткость. Женщины пеленают кукольных младенцев на конкурсе красоты. Упряжки стоят в ожидании утренней росы: когда трава сухая, гонки - мучение для оленей. Дети играют с клоуном, и какое же счастье написано на их лицах, какое наслаждение этим бесхитростным развлечением! Объявляют медленный танец. Жене рослого оленевода в меховой кепке хочется танцевать. На ее лице - морщины, она держит младенца. Муж мощными руками, более привычными к аркану и хорею, чем к ласке, обнимает их обоих. Так они и танцуют втроем, и в жизни я не видел столь прекрасного танца.
- Поторопись, - дернул меня за рукав Петрович. - Скоро вертолет улетает. Места еще есть.
А я все не мог оторвать взгляда от этих лиц. Городские певцы в костюмах, смотревшихся здесь нелепо и смешно, пели “Увезу тебя я в тундру” и “Умчи меня, олень”. Оленеводы танцевали. Тонконогая авка в ошейнике с бубенчиками щипала траву возле нарт, на которых покоились олений череп и рассеченное сердце. Дети играли в оленей, накидывая друг на друга аркан, а над поляной за вездеходами взлетал футбольный мяч, и девушки в длинных расшитых платьях скользили по земле, устраивая мастерские подсечки соперникам. Этот мир, врывавшийся в мое сознание через все органы чувств с мощью, которая бывает только в детстве, был ошеломительно, невероятно прекрасен, и я почувствовал, как на глаза мои наворачиваются теплые слезы любви.
Вертолеты улетели. Праздник, стряхнув оковы официоза, запылал с новой силой. Впереди было прощание с приютившим меня стойбищем, и долгие дни в пути, и новые открытия. Приключения продолжались.