Москва - Беслан
- Ты че такой бледный? Боишься, что тебя убьют? Не бойся, нас всех убьют.
Солдатик с острым живым лицом осклабился, увидев, как передернулось лицо лопоухого товарища, уже час монотонно драившего ременную бляху с советским серпом и молотом на фоне звезды. Командир ушел в другой вагон, и теперь он явно считал себя главным.
Под мусорным баком возле тамбура - шеренга одинаковых ботинок. Половина вагона - призывники, после пяти месяцев учебы гордо именующие себя группой Антитеррор. Поезд идет до Владикавказа, а они и сами не знают, на какой станции им выходить.
- Эх, как мы на учениях бесились! - начинает остролицый, обращаясь к ближайшем попутчику. - Однажды захватили офицерскую общагу. Стоим в масках, как полагается. Сержант нам кричит: "Вы что, там же дети!" А детишки только радовались. Скакали вокруг и просили: "Дяденька, дай подержать автомат!"
Постепенно вокруг него сбивается кучка сослуживцев, уставших слушать, как за стенкой ветеран Чечни травит бородатые анекдоты. Но еще большим успехом пользуется другой балагур, который в подробностях рассказывает, чем знаменита Саша Грей.
Свисающие с верхних полок ступни солдат кажутся неестественно большими, мультяшными. Над загорелыми лицами, у самой кромки стриженых волос - бледные полоски.
- Решил сержант проверить, чисто ли я вымыл под кроватью. Говорит, ползи под ней! Я, не будь дурак, аккуратненько перебираюсь на пальцах, чтобы не запачкаться. Вылез, а он кричит: "Почему колени грязные?"
Остролицый продолжает травить байки одну за другой, и я вспоминаю услышанную недавно фразу, что в армии все врут. А вернувшиеся с войны врут вдвойне. Защитная реакция, так уж устроен человек.
На долгой остановке юные осетинки покупают солдатам мороженое.
- Я бы тоже хотела служить, - говорит черноволосая красавица лопоухому. - Берут ли сейчас девушек?
- Не надо, - смущенно улыбается тот. - Не нравится мне здесь.
- Что, дедовщина?
- Нет у нас никакой дедовщины. С этим сейчас строго. Стоит споткнуться, синяк набить, сразу требуют объяснительную, не ударил ли кто. Замучили совсем. Просто в армии скучно, и все время придираются. Единственное удовольствие - это курить.
Солдаты сходят с поезда рано утром, я еду дальше, всматриваясь в проступающие из тумана белые зубцы гор. В Беслане изуродованный взрывами школьный спортзал накрыт высоким куполом. На стене - фотографии погибших спецназовцев и заложников. Я перекатываю в мозгу, словно камешки, безликие цифры - 334 погибших, из них 186 детей, и ничего не чувствую. А потом бросаю взгляд на одну из табличек, и внезапно все становится ясно. До боли. С фотографий глядят молодая красивая женщина и четверо ее детей. Мужа нет.
Он, должно быть, выжил.
Солдатик с острым живым лицом осклабился, увидев, как передернулось лицо лопоухого товарища, уже час монотонно драившего ременную бляху с советским серпом и молотом на фоне звезды. Командир ушел в другой вагон, и теперь он явно считал себя главным.
Под мусорным баком возле тамбура - шеренга одинаковых ботинок. Половина вагона - призывники, после пяти месяцев учебы гордо именующие себя группой Антитеррор. Поезд идет до Владикавказа, а они и сами не знают, на какой станции им выходить.
- Эх, как мы на учениях бесились! - начинает остролицый, обращаясь к ближайшем попутчику. - Однажды захватили офицерскую общагу. Стоим в масках, как полагается. Сержант нам кричит: "Вы что, там же дети!" А детишки только радовались. Скакали вокруг и просили: "Дяденька, дай подержать автомат!"
Постепенно вокруг него сбивается кучка сослуживцев, уставших слушать, как за стенкой ветеран Чечни травит бородатые анекдоты. Но еще большим успехом пользуется другой балагур, который в подробностях рассказывает, чем знаменита Саша Грей.
Свисающие с верхних полок ступни солдат кажутся неестественно большими, мультяшными. Над загорелыми лицами, у самой кромки стриженых волос - бледные полоски.
- Решил сержант проверить, чисто ли я вымыл под кроватью. Говорит, ползи под ней! Я, не будь дурак, аккуратненько перебираюсь на пальцах, чтобы не запачкаться. Вылез, а он кричит: "Почему колени грязные?"
Остролицый продолжает травить байки одну за другой, и я вспоминаю услышанную недавно фразу, что в армии все врут. А вернувшиеся с войны врут вдвойне. Защитная реакция, так уж устроен человек.
На долгой остановке юные осетинки покупают солдатам мороженое.
- Я бы тоже хотела служить, - говорит черноволосая красавица лопоухому. - Берут ли сейчас девушек?
- Не надо, - смущенно улыбается тот. - Не нравится мне здесь.
- Что, дедовщина?
- Нет у нас никакой дедовщины. С этим сейчас строго. Стоит споткнуться, синяк набить, сразу требуют объяснительную, не ударил ли кто. Замучили совсем. Просто в армии скучно, и все время придираются. Единственное удовольствие - это курить.
Солдаты сходят с поезда рано утром, я еду дальше, всматриваясь в проступающие из тумана белые зубцы гор. В Беслане изуродованный взрывами школьный спортзал накрыт высоким куполом. На стене - фотографии погибших спецназовцев и заложников. Я перекатываю в мозгу, словно камешки, безликие цифры - 334 погибших, из них 186 детей, и ничего не чувствую. А потом бросаю взгляд на одну из табличек, и внезапно все становится ясно. До боли. С фотографий глядят молодая красивая женщина и четверо ее детей. Мужа нет.
Он, должно быть, выжил.