Издержки прогресса
Пару недель назад показывала студентам фильм «Возвращение». ДВД на немецком нашлось у чёрта на рогах, на Данцигер Штрассе 41.
Улица эта историческая. Для меня, по крайней мере. Здесь лет 10 подряд прожила моя бывшая близкая подруга Ирэна. Сейчас мы с ней не общаемся. Разрыв приключился после 30-ти лет интенсивных дружеских отношений. Мы постоянно писали друг другу письма, звонили, ездили в гости. Даже через Железный занавес. При Совке. Она мне привезла в подарок в далёкие 70-е годы лучшие сапоги моей жизни. Приезжая к ней, я себя ощущала на пике всех мировых событий. У неё вечно тусовались знаменитости из всех стран мира. Из тех, кого в Москве держали в спецхране. Она их всех «строила» и дюжинами укладывала спать на матрацах в кухне.
Ирэна преподавала в Гумбольдте этнологию. Но не экзотическую, а городскую. Большим успехом пользовался её семинар на тему «Пивнушки как элемент городской среды». Или «Старение и старость в условиях развитого социализма». В этом тогда - гы-гы-гы! - виделось что-то субверсивное. Жила она со своим загадочным мужем, режиссером «Комише Опер», в самом богемном районе Восточного Берлина, на Пренцлауэр Берг. После объединения это место стало супер крутым и культовым. Сейчас там живут остатки штазиков и ГДРовской богемы, а также яппи, «понаехавшие» с Запада. Этот район многократно воспет и увековечен нашим неподражаемым соотечественником Владимиром Каминером, соседом Ирэны по Шёнхаузер Алле.
Родители Ирэны были еврейские эмигранты-антифашисты, она родилась в Нью-Йорке, где прожила первые 7 лет своей жизни. Первый язык у неё английский. Потом родители вернулись в ГДР, и Ирэна прошла свою вторую социализаци. Не без травм. Положение у родителей было привилегированное. Они были эндемическими «выставочными экземплярами» немецких евреев, избравших первую страну победившего социализма на немецкой земле. Среди друзей по эмиграции - Эрнст Блох, Герберт Маркузе, Вальтер Беньямин и их потомки. С ГДРовской партийной элитой - общее прошлое. Родившись в США, Ирэна автоматически была американской гражданкой. Пока её сограждане сидели в «застенке», она беспрепятственно путешествовала по всему миру, писала книги-репортажи, давала интервью, общалась с богемой и с интеллектуалами.
Так продолжалось до краха ГДР. Когда ГДР крахнулась, Ирэна одна из немногих сама добровольно сделала публичное заявление о том, что была информанткой Штази. Её вызвали на Учёный совет и устроили показательный процесс с особым пристрастием. С работы выгнали. Она создала свой общественный Культурный Союз и стала заниматься социализацией переселенцев из числа русских поволжских немцев и евреев.
Прошло две недели после судилища, и всех его участников до единого уволили нах как информантов. От Ирэны отвернулись некоторые её друзья. Она закуклилась в жуткой кампании бывших ГДРовских политбюрошников, профессоров, писателей, дипломатов. Они собирались вместе, чтобы ненавидеть всё, что их окружало. Объединение Германии они называли «оккупацией». Иногда я невольно попадала на их «оргии ненависти». Сбегала, возвращалась к Ирэне, она мне постоянно закатывала истерики и выговоры за «недостаточную ненависть к врагу». Она поправилась, стала агрессивной, в ней появились черты «тёти Хаи с Малой Арнаутской». При каждой встрече она на меня орала. Потом как ни в чём не бывало, продолжала разговор. Но мы в одни и те же слова вкладывали разный смысл. Я себя чувствовала как на вулкане. Никогда нельзя было предугадать, «как моё слово отзовётся». Наконец я не выдержала и просто перестала с ней общаться. Она мне звонила, писала - а я ей нет. Перебралась в Берлин и ни разу с ней не встретилась. Не позвонила. Наверно, она меня теперь причислила к объектам своей классовой ненависти. Ничего про неё не знаю. Она переехала со своей Данцигер Штрассе, где я брала в прокате ДВД. На её новой квартире я не была, хотя адрес её записан у меня в книжке.
Улица эта историческая. Для меня, по крайней мере. Здесь лет 10 подряд прожила моя бывшая близкая подруга Ирэна. Сейчас мы с ней не общаемся. Разрыв приключился после 30-ти лет интенсивных дружеских отношений. Мы постоянно писали друг другу письма, звонили, ездили в гости. Даже через Железный занавес. При Совке. Она мне привезла в подарок в далёкие 70-е годы лучшие сапоги моей жизни. Приезжая к ней, я себя ощущала на пике всех мировых событий. У неё вечно тусовались знаменитости из всех стран мира. Из тех, кого в Москве держали в спецхране. Она их всех «строила» и дюжинами укладывала спать на матрацах в кухне.
Ирэна преподавала в Гумбольдте этнологию. Но не экзотическую, а городскую. Большим успехом пользовался её семинар на тему «Пивнушки как элемент городской среды». Или «Старение и старость в условиях развитого социализма». В этом тогда - гы-гы-гы! - виделось что-то субверсивное. Жила она со своим загадочным мужем, режиссером «Комише Опер», в самом богемном районе Восточного Берлина, на Пренцлауэр Берг. После объединения это место стало супер крутым и культовым. Сейчас там живут остатки штазиков и ГДРовской богемы, а также яппи, «понаехавшие» с Запада. Этот район многократно воспет и увековечен нашим неподражаемым соотечественником Владимиром Каминером, соседом Ирэны по Шёнхаузер Алле.
Родители Ирэны были еврейские эмигранты-антифашисты, она родилась в Нью-Йорке, где прожила первые 7 лет своей жизни. Первый язык у неё английский. Потом родители вернулись в ГДР, и Ирэна прошла свою вторую социализаци. Не без травм. Положение у родителей было привилегированное. Они были эндемическими «выставочными экземплярами» немецких евреев, избравших первую страну победившего социализма на немецкой земле. Среди друзей по эмиграции - Эрнст Блох, Герберт Маркузе, Вальтер Беньямин и их потомки. С ГДРовской партийной элитой - общее прошлое. Родившись в США, Ирэна автоматически была американской гражданкой. Пока её сограждане сидели в «застенке», она беспрепятственно путешествовала по всему миру, писала книги-репортажи, давала интервью, общалась с богемой и с интеллектуалами.
Так продолжалось до краха ГДР. Когда ГДР крахнулась, Ирэна одна из немногих сама добровольно сделала публичное заявление о том, что была информанткой Штази. Её вызвали на Учёный совет и устроили показательный процесс с особым пристрастием. С работы выгнали. Она создала свой общественный Культурный Союз и стала заниматься социализацией переселенцев из числа русских поволжских немцев и евреев.
Прошло две недели после судилища, и всех его участников до единого уволили нах как информантов. От Ирэны отвернулись некоторые её друзья. Она закуклилась в жуткой кампании бывших ГДРовских политбюрошников, профессоров, писателей, дипломатов. Они собирались вместе, чтобы ненавидеть всё, что их окружало. Объединение Германии они называли «оккупацией». Иногда я невольно попадала на их «оргии ненависти». Сбегала, возвращалась к Ирэне, она мне постоянно закатывала истерики и выговоры за «недостаточную ненависть к врагу». Она поправилась, стала агрессивной, в ней появились черты «тёти Хаи с Малой Арнаутской». При каждой встрече она на меня орала. Потом как ни в чём не бывало, продолжала разговор. Но мы в одни и те же слова вкладывали разный смысл. Я себя чувствовала как на вулкане. Никогда нельзя было предугадать, «как моё слово отзовётся». Наконец я не выдержала и просто перестала с ней общаться. Она мне звонила, писала - а я ей нет. Перебралась в Берлин и ни разу с ней не встретилась. Не позвонила. Наверно, она меня теперь причислила к объектам своей классовой ненависти. Ничего про неё не знаю. Она переехала со своей Данцигер Штрассе, где я брала в прокате ДВД. На её новой квартире я не была, хотя адрес её записан у меня в книжке.