Гл. 8. Становление политэкономии социализма в СССР (1)
Этот раздел - самый сложный. Вероятно, многие не примут его утверждения - и патриоты СССР, и те, кто сдвинулись к антисоветизму. Становление политэкономии социализма в умах российского населения, интеллигенции и политиков было подспудным процессом. Образ этой картины благой жизни для России складывался из реальности, религий и мифов, преданий и традиций - все это связывалось отношениями сословий, социокультурных общностей, опыта и нового знания, противоречиями и конфликтов со своими и чужими. Многое в этом образе отбиралось и входило в культуру стихийно, другое высказывалось отечественными или иными прорицателями.
Этот стихийный процесс в конце ХIХ в. нелинейно, скачкообразно ускорился. Лев Толстой писал в 1895 г.: «В то время как высшие правящие классы так огрубели и нравственно понизились, что ввели в закон сечение и спокойно рассуждают о нем, в крестьянском сословии произошло такое повышение умственного и нравственного уровня, что употребление для этого сословия телесного наказания представляется людям из этого сословия не только физической, но и нравственной пыткой» [169].
Главное было в том, что принципиально менялись представления о справедливости. В прошлом крестьянские бунты и восстания были следствием нарушения помещиками и чиновниками межсословных «договоров», невыполнением их традиционных обязанностей. Крестьяне бунтовали против «злых помещиков» и «злых бояр», но не против самого устройства сословного общества и тем более не против монархии - она была легитимирована Откровением, нападки на царя это почти нападки на Бога. В 70-80-е годы ХIХ века крестьяне зачастую сами вязали и сдавали в полицию агитаторов, которые «шли в народ» и пытались объяснить несправедливость всего общественного строя. Теперь, в начале ХХ века, крестьяне стали считать несправедливым и нетерпимым само социальное неравенство.
Эта проблема во второй половине ХХ века стала предметом интенсивных исследований. Социолог и культуролог Л.Г. Ионин пишет: «Обратимся к традиционному обществу… В современном обществе по сравнению с простым и традиционным ситуация существенным образом меняется… Многообразные объективные неравенства не только осознаются как таковые, но и интерпретируются с точки зрения идеала равенства. Поэтому они воспринимаются как факты социального неравенства и становятся как предметом общественного дискурса, так и причиной многих классовых и прочих конфликтов. Возникают - в противоположность теориям божественной иерархии или природного порядка - многочисленные теории социальной структуры...
Фактическому неравенству был противопоставлен идеал равенства, и с этого времени - с века Просвещения - борьба за равенство стала одним из основных мотивов современной культуры. Впоследствии, во второй половине XIX века, открытие социального неравенства и требование равенства было осмыслено как часть грандиозного духовного переворота того времени» [170].
Л.Г. Ионин привел исторический пример трансформации традиционного общества, при котором в ходе изменения картины мира изменяются и смыслы ценностей. Конкретно, российское крестьянство в конце ХIХ в. «переросло» нормы сословного общества, и в его мировоззрении была переосмыслена шкала справедливости, в частности, социального равенства. Этот факт, казалось бы, далёкого прошлого сегодня оборачивается для нас жгучим и актуальным смыслом. Советское общество было разрушено, рассыпанные общности и группы уже тридцать лет переживают тяжелые травмы и ценностный раскол. Экономические, социальные и культурные кризисы во многом усугубляются «упразднением» привычной политэкономии СССР и дезинтеграцией связей и систем, огромную страну и цивилизацию.
В этой книге пришлось постепенно выкладывать мозаику элементов и связей, чтобы стал отчетливым главный тезис: политэкономия (страны, государства, цивилизации) - это особая - интегральная доктрина, которая соединяет знание, предвидение будущего и идеологию. Это суперсистема, представляющая картину ядра бытия страны и нации. Но поколения советского народа во второй половине ХХ века с этой задачей не справились. Чтобы вырваться из нынешней исторической ловушки, надо изучить ошибки и провалы, как это произошло. В таком направлении пойдут дальнейшие главы. В них мы не можем изложить структуры разных политэкономий, и даже одной политэкономии.
Например, мы не можем рассмотреть системы зарплат и пайков, динамику роста безработицы - все эти меры были очень непопулярны, но это был период бедствия. В то же время, население увидело массовое здравоохранение и программу борьбы с алкоголизма, быстрое создание новой системы законности (эпитет «революционная» был вскоре тихо забыт). К концу 1922 г. было более 4 тысяч опубликованных в Собрании Узаконений нормативных актов. Встала грандиозная задача по кодификации норм советского права, и эта работа была проведена в основном за 1922-1923 годы. Кодексом предусматривалась: государственная, кооперативная, частная собственность. Земля, недра, леса, горы, железные дороги, их подвижной состав и летательные аппараты могли быть исключительно собственностью государства. Земельный кодекс РСФСР 1922 г. подтвердил, что право частной собственности на землю, недра, воды и леса в пределах РСФСР «отменено навсегда». Право на пользование землей для ведения сельского хозяйства имели все граждане РСФСР, желавшие обрабатывать ее своим трудом.
В ранний период советского права идея «классовых судов против буржуазии» почти не оказала никакого влияния на судебную практику (саму идею выяснять на суде классовую принадлежность преступника Ленин назвал «величайшей глупостью»). В УК 1922 г. принцип классового суда не упомянут. Но в 1924 г. видные юристы подняли вопрос о применении классового подхода при назначении наказаний. После периода колебаний Верховный суд РСФСР 29 июня 1925 г. издал инструкцию со специальным предостережением против классовой дискриминации в уголовном судопроизводстве. Общее число лиц во всех местах заключения в СССР составило на 1 января 1925 г. 144 тыс. человек, для сравнения - в 1905 г. в тюрьмах России находилось 719 тыс. заключенных, а в 1906 г. 980 тыс. До срока в середине 20-х годов условно освобождались около 70% заключенных.
Но это все и было элементами структур новой политэкономии. При обсуждении каждого элемента соединялись интересы и ценности, традиции и инновации, знание и предрассудки. Противоречия, неопределенность и несоизмеримость интересов и ценностей разных групп требовали сложных прогнозов и соглашений. Новая политэкономия возникала как форум большинства населения, которое создавало советское общество.
А сейчас вернемся в историю русской революции.
Огромную роль в зарождении советской политэкономии сыграла революция 1905-1907 г. В социальном, культурном, мировоззренческом отношении крестьяне и рабочие, которые представляли собой более 90% жителей России, являлись единым народом, не разделенным сословными и классовыми перегородками и враждой. Этот единый народ рабочих и крестьян и был гражданским обществом России - ядром всего общества, составленного из свободных граждан, имеющих сходные идеалы и интересы. Оно было отлично от западного гражданского общества тем, что представляло из себя Республику трудящихся, в то время как ядро западного общества представляло собой Республику собственников.
Это «русское гражданское общество» было очень развитым и в смысле внутренней организации. Такой структурой, принимавшей множественные и очень гибкие формы, была община, пережившая татарское иго и феодализм, абсолютизм монархии и наступление капитализма. Соединение большинства граждан в общины сразу создавало организационную матрицу и для государственного строительства и самоуправления, и для поиска хозяйственных форм с большим потенциалом развития.
Появление Государственной Думы - представительного, хотя и безвластного органа - породило особую форму политической борьбы крестьянства - составления петиций, наказов и приговоров, значительная часть которых направлялась в Думу. В российских законах отсутствовало петиционное право - подача всяческих прошений и проектов была запрещена. Особенно этот запрет был оговорен при учреждении Думы [81].
Составляя наказы и приговоры, крестьяне прекрасно понимали, что коллективно совершают противоправные политические действия, а значит действия были уже активной формой борьбы. Размах ее был велик. В I Государственную Думу поступило свыше 4000 пакетов и телеграмм. Только в Трудовую группу депутатов было подано более 400 приговоров и наказов из 50 губерний. Поскольку наказ или приговор должны были подписывать все участники сельского схода, и это считалось уголовным преступлением, не могло быть и речь о том, чтобы отнестись к составлению текста легковесно.
Под идеей власти Советов лежал большой пласт традиционного знания. Оно было выражено в тысячах наказов и приговоров сельских сходов. Это был уникальный опыт формализации традиционного знания, которое было актуализировано и обрело политический характер во время Февральской революции. Традиционное знание русского крестьянства о власти было включено в теоретический багаж политической и экономической мысли.
Революции в России - 1905 г. и Октябрьская 1917 г. - были отрицанием капитализма и, соответственно, отрицанием политэкономии капитализма. Когда читаешь документы тех лет, странно видеть, что с особой страстью отвергли Октябрьскую революцию именно левые, марксистские партии (меньшевики и Бунд), эсеры и либералы. Эта революция для них была не социальной угрозой, а ересь, нарушение их идеологических догм. Они считали, что такая революция имела право возникнуть только после капитализма как обязательной социально-экономической формации.
В этом конфликте слились воедино деятели различных партий и движений, до этого выступавших разрозненно. Понятно, что такой конъюнктурный политический союз партий с разными целями и векторами движения не мог иметь единого стратегического проекта, в том числе политэкономии. Из отдельных частей политэкономии Маркса смутно можно было предположить, какие приоритеты считались главными в партиях коалиции Временного правительства. А впоследствии совещания советских экономистов, которые готовились к разработке политэкономии социализма, не опирались на экономические концепции Временного правительства.
На первом этапе советского строя решались чрезвычайные проблемы войны и стабилизации хозяйства. Советская власть и госаппарат опирались на опыт и здравый смысл, разработка и объяснения этих решений легли на Ленина. Тогда еще не было времени для теоретических дискуссий - договаривались с приемлемыми соглашениями.
Вот три примера фундаментальных соглашений, ключевых для становления советской политэкономии - с крестьянами, рабочими и кооператорами.
Сразу после Октября события пошли не так, как задумывалось в доктрине - и в промышленности, и в модернизации сельского хозяйства. Английский историк Э. Карр пишет о первых месяцах после Октября: «Большевиков ожидал на заводах тот же обескураживающий опыт, что и с землей. Развитие революции принесло с собой не только стихийный захват земель крестьянами, но и стихийный захват промышленных предприятий рабочими. В промышленности, как и в сельском хозяйстве, революционная партия, а позднее и революционное правительство оказались захвачены ходом событий, которые во многих отношениях смущали и обременяли их, но, поскольку они [эти события] представляли главную движущую силу революции, они не могли уклониться от того, чтобы оказать им поддержку» [171, с. 449].
О военном коммунизме Э. Карр пишет: «Результаты, достигнутые Советским правительством в его системе распределения в период военного коммунизма, объясняются почти полностью его успехом в превращении кооперативного движения в основной инструмент этой политики. Под влиянием гражданской войны ускорился процесс привязки кооперативов к советской административной машине и использования их для ликвидации недостатков этой системы» [171, с. 586].
Так, быстро была налажена разумная коммуникация советской власти с общностями населения, даже с группами противников в Гражданской войне. В начале разработки решений и их объяснения не пересекались с догмами «научной политэкономии» - реальное хозяйство и другие критические проблемы шли своим путем. Тогда стали быстро восстанавливаться традиционные («естественные», по выражению М. Вебера) взгляды на хозяйство и политику. Главными укладами становились трудовая крестьянская семья и вертикальная кооперация на селе, малые предприятия традиционного капитализма (НЭП в городе), создавались первые предприятия социалистического типа в промышленности.
Хозяйство относится к категории больших систем, и оно действует даже в условия бедствия. Такие системы складываются исторически. Большие массы людей и большое число организаций в течение длительного времени ведут испытание и перебор большого числа вариантов. Этот процесс подвергается непрерывной рефлексии и служит предметом непрерывного диалога на всех уровнях общества. Огромное количество проб и ошибок сопряжено и с применением жестоких «экспериментов» (кризисы, разорение, бедствия, стагнация), из которых извлекаются уроки. Такими экспериментами были в России реформа 1861 года, революция 1905-1907 годов, столыпинская реформа, I Мировая война и две альтернативные революции 1917 года с Гражданской войной и военным коммунизмом.
С таким запасом знания молодое советское общество приступило к проектированию структур нового народного хозяйства. Вот краткий перечень принципиальных новшеств, введенных при проектировании советского хозяйства относительно доктрины индустриальной экономики (как либеральной, так и марксистской).
Прежде всего, была поставлена под сомнение центральная догма этой доктрины, согласно которой экономическое равновесие достигается путем обмена стоимостями. Нужна для этого была даже особая духовная культура, которая и возникла вместе с современным капитализмом, которую М. Вебер назвал «дух расчетливости» (calculating spirit).
Разумеется, из истории мирового хозяйства и из российского опыта было известно, что совместная деятельность и общежитие людей могут быть организованы и без купли-продажи товаров и обмена стоимостями - эти институты вообще возникли очень недавно. Существуют разные способы предоставления друг другу и материальных ценностей, и труда (дарение, услуга, предоставление в пользование, совместная работа, прямой продуктообмен и т.д.). Существуют и типы хозяйства, причем весьма сложно организованного, при которых ценности и усилия складываются, а не обмениваются - так, что все участники пользуются созданным сообща целым.
К такому типу относится, например, семейное хозяйство, которое даже в самой рыночной стране, США, составляет около 1/3 всей хозяйственной деятельности в стране. Этот тип хозяйства экономически исключительно эффективен (при достижении определенного класса целей), а главное - замена его рыночными отношениями невозможна, т.к. оказывается, что ни у одного члена семьи не хватило бы денег расплатиться по рыночным ценам с другими членами семьи за их вклад. Это показали расчеты американских экономистов, проведенные в 70-е годы. Проведенный недавно расчет показал, что средняя американская домохозяйка «производит и поставляет» своей семье услуг, которые на рынке стоили бы около 100 тыс. долларов в год.
Ленин после 1907 г. также сдвигался к установкам экономии - в смысле, который придавал этому термину Аристотель. В его статьях об “очередных задачах советской власти”, о гидроторфе или обводнении нефтяных скважин Баку хозяйство представлено в его материальной фактуре. Здесь нет понятий хрематистики и теории стоимости. Внимательно читая Маркса вместе с примечаниями, в которых он для контраста описывал «нерыночное» хозяйство, можно было понять, что Маркс предвидел, что русская революция пойдет другим путем.
Маркс отмечал кардинальное отличие капиталистического общества (хрематистики) от хозяйства некапиталистического (экономии - на примере античной древности). Вот что он говорил в отношении использования техники в главе «Относительная прибавочная стоимость»: «Единственной руководящей точкой зрения здесь [то есть в экономии, в “натуральном”, естественном хозяйстве] является сбережение труда для самого работника, а не сбережение цены труда».
Маркс приводит стихотворение Антипатера, современника Цицерона, посвященное изобретению водяных мельниц. «Поэт радостно обращается к рабыням, которым поручалось размалывать зерна; теперь они могут долго спать:
Дайте рукам отдохнуть, мукомолки; спокойно дремлите,
Хоть бы про близкий рассвет громко петух голосил:
Нимфам пучины речной ваш труд поручила Деметра;
Как зарезвились они, обод крутя колеса!
Видите? Ось завертелась, а оси крученые спицы
С рокотом кружат глухим тяжесть двух пар жерновов.
Снова нам век наступил золотой: без труда и усилий
Начали снова вкушать дар мы Деметры святой».
Маркс отмечает, что стихотворение Антипатера «вновь свидетельствует об их точке зрения, совершенно отличной от современной [капиталистической]» [139, c. 583].
В главах «Капитала» VIII и XIII («Рабочий день» и «Машины») Маркс показывает, что в условиях капитализма введение машин, напротив, приводит к интенсификации труда и стремлению хозяина удлинить рабочий день, и противодействие этому оказывает лишь сопротивление рабочих. Уже Адам Смит видел смысл разделения труда лишь в том, чтобы рабочий производил больше продукта, а не в сокращении рабочего дня при том же количестве продукта.
А вот как Ленин в статье «Одна из великих побед техники» излагает выгоды предложенного Рамзаем способа подземной газификации угля: «При социализме применение способа Рамсея, “освобождая” труд миллионов горнорабочих, позволит сразу сократить для всех рабочий день с 8 часов, к примеру, до 7, а то и меньше. “Электрификация” всех фабрик и железных дорог сделает условия труда более гигиеничными, избавит миллионы рабочих от дыма, пыли и грязи, ускорит превращение грязных отвратительных мастерских в чистые, светлые, достойные человека лаборатории. Электрическое освещение и электрическое отопление каждого дома избавят миллионы “домашних рабынь” от необходимости убивать три четверти жизни в смрадной кухне» [172].
Это был важный аспект образа будущего хозяйства, актуальный для фундамента экономической доктрине Октябрьской революции. Она опиралась на синтез мировоззрения большинства российского общества с идеей развития в обход капитализма. Эта доктрина была принята и со временем получала все больше поддержки. Доводы Ленина и обыденное сознание большинства населения совместились.
Ленин на митинге 2 мая 1920 г. сказал советским людям: «Мы будем работать, чтобы вытравить проклятое правило: “каждый за себя, один бог за всех”… Мы будем работать, чтобы внедрить в сознание, в привычку, в повседневный обиход масс правило: “все за одного и один за всех”» [173]. Это - ключевой элемент нарождающейся политэкономии социализма, он от частного хозяина предприятия мы вряд ли услышим такой призыв.
Из этих двух сюжетов можно понять, что картина политэкономии для советского социализма несовместима с картиной политэкономии капитализма Маркса. Становление рыночной экономики и классового общества в Европе происходило вслед за колонизацией «диких» народов, а потом вместе с ней. К. Леви-Стpосс пишет об этом анализе Маpкса: «Из него вытекает, во-пеpвых, что колонизация пpедшествует капитализму истоpически и логически и, далее, что капиталистический поpядок заключается в обpащении с наpодами Запада так же, как пpежде Запад обpащался с местным населением колоний. Для Маpкса отношение между капиталистом и пpолетаpием есть не что иное как частный случай отношений между колонизатоpом и колонизуемым» [13, с. 296].
Великий физик Хэмфpи Дэви публично оправдывал эксплуатацию в теpминах физических понятий: «Неpавное pаспpеделение собствен¬ности и тpуда, pазличия в pанге и положении внутpи че¬ло¬вечества пpедставляют собой источник энеpгии в цивилизованной жизни, ее движущую силу и даже ее истинную душу».
Этот стихийный процесс в конце ХIХ в. нелинейно, скачкообразно ускорился. Лев Толстой писал в 1895 г.: «В то время как высшие правящие классы так огрубели и нравственно понизились, что ввели в закон сечение и спокойно рассуждают о нем, в крестьянском сословии произошло такое повышение умственного и нравственного уровня, что употребление для этого сословия телесного наказания представляется людям из этого сословия не только физической, но и нравственной пыткой» [169].
Главное было в том, что принципиально менялись представления о справедливости. В прошлом крестьянские бунты и восстания были следствием нарушения помещиками и чиновниками межсословных «договоров», невыполнением их традиционных обязанностей. Крестьяне бунтовали против «злых помещиков» и «злых бояр», но не против самого устройства сословного общества и тем более не против монархии - она была легитимирована Откровением, нападки на царя это почти нападки на Бога. В 70-80-е годы ХIХ века крестьяне зачастую сами вязали и сдавали в полицию агитаторов, которые «шли в народ» и пытались объяснить несправедливость всего общественного строя. Теперь, в начале ХХ века, крестьяне стали считать несправедливым и нетерпимым само социальное неравенство.
Эта проблема во второй половине ХХ века стала предметом интенсивных исследований. Социолог и культуролог Л.Г. Ионин пишет: «Обратимся к традиционному обществу… В современном обществе по сравнению с простым и традиционным ситуация существенным образом меняется… Многообразные объективные неравенства не только осознаются как таковые, но и интерпретируются с точки зрения идеала равенства. Поэтому они воспринимаются как факты социального неравенства и становятся как предметом общественного дискурса, так и причиной многих классовых и прочих конфликтов. Возникают - в противоположность теориям божественной иерархии или природного порядка - многочисленные теории социальной структуры...
Фактическому неравенству был противопоставлен идеал равенства, и с этого времени - с века Просвещения - борьба за равенство стала одним из основных мотивов современной культуры. Впоследствии, во второй половине XIX века, открытие социального неравенства и требование равенства было осмыслено как часть грандиозного духовного переворота того времени» [170].
Л.Г. Ионин привел исторический пример трансформации традиционного общества, при котором в ходе изменения картины мира изменяются и смыслы ценностей. Конкретно, российское крестьянство в конце ХIХ в. «переросло» нормы сословного общества, и в его мировоззрении была переосмыслена шкала справедливости, в частности, социального равенства. Этот факт, казалось бы, далёкого прошлого сегодня оборачивается для нас жгучим и актуальным смыслом. Советское общество было разрушено, рассыпанные общности и группы уже тридцать лет переживают тяжелые травмы и ценностный раскол. Экономические, социальные и культурные кризисы во многом усугубляются «упразднением» привычной политэкономии СССР и дезинтеграцией связей и систем, огромную страну и цивилизацию.
В этой книге пришлось постепенно выкладывать мозаику элементов и связей, чтобы стал отчетливым главный тезис: политэкономия (страны, государства, цивилизации) - это особая - интегральная доктрина, которая соединяет знание, предвидение будущего и идеологию. Это суперсистема, представляющая картину ядра бытия страны и нации. Но поколения советского народа во второй половине ХХ века с этой задачей не справились. Чтобы вырваться из нынешней исторической ловушки, надо изучить ошибки и провалы, как это произошло. В таком направлении пойдут дальнейшие главы. В них мы не можем изложить структуры разных политэкономий, и даже одной политэкономии.
Например, мы не можем рассмотреть системы зарплат и пайков, динамику роста безработицы - все эти меры были очень непопулярны, но это был период бедствия. В то же время, население увидело массовое здравоохранение и программу борьбы с алкоголизма, быстрое создание новой системы законности (эпитет «революционная» был вскоре тихо забыт). К концу 1922 г. было более 4 тысяч опубликованных в Собрании Узаконений нормативных актов. Встала грандиозная задача по кодификации норм советского права, и эта работа была проведена в основном за 1922-1923 годы. Кодексом предусматривалась: государственная, кооперативная, частная собственность. Земля, недра, леса, горы, железные дороги, их подвижной состав и летательные аппараты могли быть исключительно собственностью государства. Земельный кодекс РСФСР 1922 г. подтвердил, что право частной собственности на землю, недра, воды и леса в пределах РСФСР «отменено навсегда». Право на пользование землей для ведения сельского хозяйства имели все граждане РСФСР, желавшие обрабатывать ее своим трудом.
В ранний период советского права идея «классовых судов против буржуазии» почти не оказала никакого влияния на судебную практику (саму идею выяснять на суде классовую принадлежность преступника Ленин назвал «величайшей глупостью»). В УК 1922 г. принцип классового суда не упомянут. Но в 1924 г. видные юристы подняли вопрос о применении классового подхода при назначении наказаний. После периода колебаний Верховный суд РСФСР 29 июня 1925 г. издал инструкцию со специальным предостережением против классовой дискриминации в уголовном судопроизводстве. Общее число лиц во всех местах заключения в СССР составило на 1 января 1925 г. 144 тыс. человек, для сравнения - в 1905 г. в тюрьмах России находилось 719 тыс. заключенных, а в 1906 г. 980 тыс. До срока в середине 20-х годов условно освобождались около 70% заключенных.
Но это все и было элементами структур новой политэкономии. При обсуждении каждого элемента соединялись интересы и ценности, традиции и инновации, знание и предрассудки. Противоречия, неопределенность и несоизмеримость интересов и ценностей разных групп требовали сложных прогнозов и соглашений. Новая политэкономия возникала как форум большинства населения, которое создавало советское общество.
А сейчас вернемся в историю русской революции.
Огромную роль в зарождении советской политэкономии сыграла революция 1905-1907 г. В социальном, культурном, мировоззренческом отношении крестьяне и рабочие, которые представляли собой более 90% жителей России, являлись единым народом, не разделенным сословными и классовыми перегородками и враждой. Этот единый народ рабочих и крестьян и был гражданским обществом России - ядром всего общества, составленного из свободных граждан, имеющих сходные идеалы и интересы. Оно было отлично от западного гражданского общества тем, что представляло из себя Республику трудящихся, в то время как ядро западного общества представляло собой Республику собственников.
Это «русское гражданское общество» было очень развитым и в смысле внутренней организации. Такой структурой, принимавшей множественные и очень гибкие формы, была община, пережившая татарское иго и феодализм, абсолютизм монархии и наступление капитализма. Соединение большинства граждан в общины сразу создавало организационную матрицу и для государственного строительства и самоуправления, и для поиска хозяйственных форм с большим потенциалом развития.
Появление Государственной Думы - представительного, хотя и безвластного органа - породило особую форму политической борьбы крестьянства - составления петиций, наказов и приговоров, значительная часть которых направлялась в Думу. В российских законах отсутствовало петиционное право - подача всяческих прошений и проектов была запрещена. Особенно этот запрет был оговорен при учреждении Думы [81].
Составляя наказы и приговоры, крестьяне прекрасно понимали, что коллективно совершают противоправные политические действия, а значит действия были уже активной формой борьбы. Размах ее был велик. В I Государственную Думу поступило свыше 4000 пакетов и телеграмм. Только в Трудовую группу депутатов было подано более 400 приговоров и наказов из 50 губерний. Поскольку наказ или приговор должны были подписывать все участники сельского схода, и это считалось уголовным преступлением, не могло быть и речь о том, чтобы отнестись к составлению текста легковесно.
Под идеей власти Советов лежал большой пласт традиционного знания. Оно было выражено в тысячах наказов и приговоров сельских сходов. Это был уникальный опыт формализации традиционного знания, которое было актуализировано и обрело политический характер во время Февральской революции. Традиционное знание русского крестьянства о власти было включено в теоретический багаж политической и экономической мысли.
Революции в России - 1905 г. и Октябрьская 1917 г. - были отрицанием капитализма и, соответственно, отрицанием политэкономии капитализма. Когда читаешь документы тех лет, странно видеть, что с особой страстью отвергли Октябрьскую революцию именно левые, марксистские партии (меньшевики и Бунд), эсеры и либералы. Эта революция для них была не социальной угрозой, а ересь, нарушение их идеологических догм. Они считали, что такая революция имела право возникнуть только после капитализма как обязательной социально-экономической формации.
В этом конфликте слились воедино деятели различных партий и движений, до этого выступавших разрозненно. Понятно, что такой конъюнктурный политический союз партий с разными целями и векторами движения не мог иметь единого стратегического проекта, в том числе политэкономии. Из отдельных частей политэкономии Маркса смутно можно было предположить, какие приоритеты считались главными в партиях коалиции Временного правительства. А впоследствии совещания советских экономистов, которые готовились к разработке политэкономии социализма, не опирались на экономические концепции Временного правительства.
На первом этапе советского строя решались чрезвычайные проблемы войны и стабилизации хозяйства. Советская власть и госаппарат опирались на опыт и здравый смысл, разработка и объяснения этих решений легли на Ленина. Тогда еще не было времени для теоретических дискуссий - договаривались с приемлемыми соглашениями.
Вот три примера фундаментальных соглашений, ключевых для становления советской политэкономии - с крестьянами, рабочими и кооператорами.
Сразу после Октября события пошли не так, как задумывалось в доктрине - и в промышленности, и в модернизации сельского хозяйства. Английский историк Э. Карр пишет о первых месяцах после Октября: «Большевиков ожидал на заводах тот же обескураживающий опыт, что и с землей. Развитие революции принесло с собой не только стихийный захват земель крестьянами, но и стихийный захват промышленных предприятий рабочими. В промышленности, как и в сельском хозяйстве, революционная партия, а позднее и революционное правительство оказались захвачены ходом событий, которые во многих отношениях смущали и обременяли их, но, поскольку они [эти события] представляли главную движущую силу революции, они не могли уклониться от того, чтобы оказать им поддержку» [171, с. 449].
О военном коммунизме Э. Карр пишет: «Результаты, достигнутые Советским правительством в его системе распределения в период военного коммунизма, объясняются почти полностью его успехом в превращении кооперативного движения в основной инструмент этой политики. Под влиянием гражданской войны ускорился процесс привязки кооперативов к советской административной машине и использования их для ликвидации недостатков этой системы» [171, с. 586].
Так, быстро была налажена разумная коммуникация советской власти с общностями населения, даже с группами противников в Гражданской войне. В начале разработки решений и их объяснения не пересекались с догмами «научной политэкономии» - реальное хозяйство и другие критические проблемы шли своим путем. Тогда стали быстро восстанавливаться традиционные («естественные», по выражению М. Вебера) взгляды на хозяйство и политику. Главными укладами становились трудовая крестьянская семья и вертикальная кооперация на селе, малые предприятия традиционного капитализма (НЭП в городе), создавались первые предприятия социалистического типа в промышленности.
Хозяйство относится к категории больших систем, и оно действует даже в условия бедствия. Такие системы складываются исторически. Большие массы людей и большое число организаций в течение длительного времени ведут испытание и перебор большого числа вариантов. Этот процесс подвергается непрерывной рефлексии и служит предметом непрерывного диалога на всех уровнях общества. Огромное количество проб и ошибок сопряжено и с применением жестоких «экспериментов» (кризисы, разорение, бедствия, стагнация), из которых извлекаются уроки. Такими экспериментами были в России реформа 1861 года, революция 1905-1907 годов, столыпинская реформа, I Мировая война и две альтернативные революции 1917 года с Гражданской войной и военным коммунизмом.
С таким запасом знания молодое советское общество приступило к проектированию структур нового народного хозяйства. Вот краткий перечень принципиальных новшеств, введенных при проектировании советского хозяйства относительно доктрины индустриальной экономики (как либеральной, так и марксистской).
Прежде всего, была поставлена под сомнение центральная догма этой доктрины, согласно которой экономическое равновесие достигается путем обмена стоимостями. Нужна для этого была даже особая духовная культура, которая и возникла вместе с современным капитализмом, которую М. Вебер назвал «дух расчетливости» (calculating spirit).
Разумеется, из истории мирового хозяйства и из российского опыта было известно, что совместная деятельность и общежитие людей могут быть организованы и без купли-продажи товаров и обмена стоимостями - эти институты вообще возникли очень недавно. Существуют разные способы предоставления друг другу и материальных ценностей, и труда (дарение, услуга, предоставление в пользование, совместная работа, прямой продуктообмен и т.д.). Существуют и типы хозяйства, причем весьма сложно организованного, при которых ценности и усилия складываются, а не обмениваются - так, что все участники пользуются созданным сообща целым.
К такому типу относится, например, семейное хозяйство, которое даже в самой рыночной стране, США, составляет около 1/3 всей хозяйственной деятельности в стране. Этот тип хозяйства экономически исключительно эффективен (при достижении определенного класса целей), а главное - замена его рыночными отношениями невозможна, т.к. оказывается, что ни у одного члена семьи не хватило бы денег расплатиться по рыночным ценам с другими членами семьи за их вклад. Это показали расчеты американских экономистов, проведенные в 70-е годы. Проведенный недавно расчет показал, что средняя американская домохозяйка «производит и поставляет» своей семье услуг, которые на рынке стоили бы около 100 тыс. долларов в год.
Ленин после 1907 г. также сдвигался к установкам экономии - в смысле, который придавал этому термину Аристотель. В его статьях об “очередных задачах советской власти”, о гидроторфе или обводнении нефтяных скважин Баку хозяйство представлено в его материальной фактуре. Здесь нет понятий хрематистики и теории стоимости. Внимательно читая Маркса вместе с примечаниями, в которых он для контраста описывал «нерыночное» хозяйство, можно было понять, что Маркс предвидел, что русская революция пойдет другим путем.
Маркс отмечал кардинальное отличие капиталистического общества (хрематистики) от хозяйства некапиталистического (экономии - на примере античной древности). Вот что он говорил в отношении использования техники в главе «Относительная прибавочная стоимость»: «Единственной руководящей точкой зрения здесь [то есть в экономии, в “натуральном”, естественном хозяйстве] является сбережение труда для самого работника, а не сбережение цены труда».
Маркс приводит стихотворение Антипатера, современника Цицерона, посвященное изобретению водяных мельниц. «Поэт радостно обращается к рабыням, которым поручалось размалывать зерна; теперь они могут долго спать:
Дайте рукам отдохнуть, мукомолки; спокойно дремлите,
Хоть бы про близкий рассвет громко петух голосил:
Нимфам пучины речной ваш труд поручила Деметра;
Как зарезвились они, обод крутя колеса!
Видите? Ось завертелась, а оси крученые спицы
С рокотом кружат глухим тяжесть двух пар жерновов.
Снова нам век наступил золотой: без труда и усилий
Начали снова вкушать дар мы Деметры святой».
Маркс отмечает, что стихотворение Антипатера «вновь свидетельствует об их точке зрения, совершенно отличной от современной [капиталистической]» [139, c. 583].
В главах «Капитала» VIII и XIII («Рабочий день» и «Машины») Маркс показывает, что в условиях капитализма введение машин, напротив, приводит к интенсификации труда и стремлению хозяина удлинить рабочий день, и противодействие этому оказывает лишь сопротивление рабочих. Уже Адам Смит видел смысл разделения труда лишь в том, чтобы рабочий производил больше продукта, а не в сокращении рабочего дня при том же количестве продукта.
А вот как Ленин в статье «Одна из великих побед техники» излагает выгоды предложенного Рамзаем способа подземной газификации угля: «При социализме применение способа Рамсея, “освобождая” труд миллионов горнорабочих, позволит сразу сократить для всех рабочий день с 8 часов, к примеру, до 7, а то и меньше. “Электрификация” всех фабрик и железных дорог сделает условия труда более гигиеничными, избавит миллионы рабочих от дыма, пыли и грязи, ускорит превращение грязных отвратительных мастерских в чистые, светлые, достойные человека лаборатории. Электрическое освещение и электрическое отопление каждого дома избавят миллионы “домашних рабынь” от необходимости убивать три четверти жизни в смрадной кухне» [172].
Это был важный аспект образа будущего хозяйства, актуальный для фундамента экономической доктрине Октябрьской революции. Она опиралась на синтез мировоззрения большинства российского общества с идеей развития в обход капитализма. Эта доктрина была принята и со временем получала все больше поддержки. Доводы Ленина и обыденное сознание большинства населения совместились.
Ленин на митинге 2 мая 1920 г. сказал советским людям: «Мы будем работать, чтобы вытравить проклятое правило: “каждый за себя, один бог за всех”… Мы будем работать, чтобы внедрить в сознание, в привычку, в повседневный обиход масс правило: “все за одного и один за всех”» [173]. Это - ключевой элемент нарождающейся политэкономии социализма, он от частного хозяина предприятия мы вряд ли услышим такой призыв.
Из этих двух сюжетов можно понять, что картина политэкономии для советского социализма несовместима с картиной политэкономии капитализма Маркса. Становление рыночной экономики и классового общества в Европе происходило вслед за колонизацией «диких» народов, а потом вместе с ней. К. Леви-Стpосс пишет об этом анализе Маpкса: «Из него вытекает, во-пеpвых, что колонизация пpедшествует капитализму истоpически и логически и, далее, что капиталистический поpядок заключается в обpащении с наpодами Запада так же, как пpежде Запад обpащался с местным населением колоний. Для Маpкса отношение между капиталистом и пpолетаpием есть не что иное как частный случай отношений между колонизатоpом и колонизуемым» [13, с. 296].
Великий физик Хэмфpи Дэви публично оправдывал эксплуатацию в теpминах физических понятий: «Неpавное pаспpеделение собствен¬ности и тpуда, pазличия в pанге и положении внутpи че¬ло¬вечества пpедставляют собой источник энеpгии в цивилизованной жизни, ее движущую силу и даже ее истинную душу».