6.5-1. Диалектика отношения к капитализму в политэкономии Маркса
Возьмем несколько суждений Маркса, которыми он обозначил сущность капитализма и вектор его развития от «дикого капитализма» по пути прогресса до передачи капитала пролетариату. Эти суждения важны как источники и постулаты для политэкономии, а для нас еще важнее тем, что они создают образ западного капитализма, который для нас очень поучителен. Капитализмы есть разные! Тем, кто хочет представить российский капитализм, надо прочитать несколько книг, помимо Маркса. Прежде всего, книгу М. Вебера «Протестантская этика и дух капитализма», тем более, что он изучал революцию 1905 г. и особенности России в отношении капитализма.
Можно сказать, что суждения о капитализме у Маркса крайне противоречивы: капитализм - прогресс, и он же античеловеческий тип жизнеустройства. Это, наверное - диалектика (или интервенция идеологии в научный труд).
Первые зачатки собственности, господства, неравного распределения труда и продуктов Маркс и Энгельс представили в книге «Немецкая идеология». (Они написали ее с ноября 1845 года по август 1846 года, но не нашли издателя. Впервые полностью опубликована в 1932 году в Москве).
Они видели в отношениях мужчины и женщины в семье зародыш разделения труда - первым его проявлением они считали половой акт. Разделение труда, по их мнению, ведет к появлению частной собственности. Первым предметом собственности и стали в семье женщина и дети, они - рабы мужчины.
Они пишут в «Немецкой идеологии»: «Вместе с разделением труда.., покоящимся на естественно возникшем разделении труда в семье и на распадении общества на отдельные, противостоящие друг другу семьи, - вместе с этим разделением труда дано в то же время и распределение, являющееся притом - как количественно, так и качественно - неравным распределением труда и его продуктов; следовательно, дана и собственность, зародыш и первоначальная форма которой имеется уже в семье, где жена и дети - рабы мужчины. Рабство в семье - правда, еще очень примитивное и скрытое - есть первая собственность, которая, впрочем, уже и в этой форме вполне соответствует определению современных экономистов, согласно которому собственность есть распоряжение чужой рабочей силой. Впрочем, разделение труда и частная собственность, это - тождественные выражения» [26, с. 31].
Антропологи, изучавшие «примитивные культуры», считали, что в этой фазе развития человека сохранялся инстинкт бережного отношения к потомству и самке, и уже возникла нравственность и ценности семьи и рода, и это усиливало. Это представление семьи первобытного человека можно принять как умозрительную гипотезу, но на нее опирались, как на научный факт.
Продолжая тему «жена и дети - рабы мужчины», Маркс уже в «Капитале» заявил, что в среде рабочих родители - скрытые рабовладельцы. У Маркса это является не метафорой, а рабочим термином: капитализм сбросил покровы с отношений этих рабовладельцев-отцов, очистил их сущность, фарисейски скрытую ранее религией и моралью. Он пишет в «Капитале»: «Машины революционизируют также до основания формальное выражение капиталистического отношения, договор между рабочим и капиталистом. На базисе товарообмена предполагалось прежде всего, что капиталист и рабочий противостоят друг другу как свободные личности, как независимые товаровладельцы: один - как владелец денег и средств производства, другой - как владелец рабочей силы. Но теперь капитал покупает несовершеннолетних или малолетних. Раньше рабочий продавал свою собственную рабочую силу, которой он располагал как формально свободная личность. Теперь он продает жену и детей. Он становится работорговцем... Зарождение [крупной промышленности] ознаменовано колоссальным иродовым похищением детей. Фабрики рекрутируют своих рабочих, как и королевский флот своих матросов, посредством насилия» [23, с. 407, 767].
В сноске Маркс ссылается на то, что «самые недавние отчеты Комиссии по обследованию условий детского труда отмечают поистине возмутительные и вполне достойные работорговцев черты рабочих-родителей в том, что касается торгашества детьми».
Из отчетов трудно оценить, социальное это явление или эксцессы теневых предпринимателей. Но даже если эта практика во второй половине ХIХ века в Англии была массовой, трудно назвать отца, который погрузился в бедность, работорговцем, да еще сказать, что он «продает жену и детей». Ведь, скорее всего, приходилось работать всей семье и складывать зарплаты в общий котел. Но сами термины в этой сентенции пригодны для нравственного обвинения, соединение идеологического языка с научным текстом вызывает эмоции и отвлекает от объективных выводов. [Как сказано в гл. 6.3, исследования рост детей и грамотности Англии в ХVIII и ХIХ к выводу: «Англия получала физически сильных людей, обладавших навыками, необходимыми для технологического прогресса и достижения коммерческого успеха. Промышленная революция стала результатом счастливого детства многих и многих англичан». Хотя, как известно, в 1830-1840 гг. был тяжелый кризис в промышленности].
Странно, что далее Маркс говорит, что видит в этом детском труде, несмотря на все невзгоды ребенка, признак общественного прогресса и путь к высшей форме семьи. Он пишет: «Однако не злоупотребление родительской властью создало прямую или косвенную эксплуатацию незрелых рабочих сил капиталом, а наоборот, капиталистический способ эксплуатации, уничтожив экономический базис, соответствующий родительской власти, превратил ее в злоупотребление. Как ни ужасно и ни отвратительно разложение старой семьи при капиталистической системе, тем не менее, крупная промышленность, отводя решающую роль в общественно организованном процессе производства вне сферы домашнего очага женщинам, подросткам и детям обоего пола, создает новую экономическую основу для высшей формы семьи и отношения между полами… Очевидно, что составление комбинированного рабочего персонала из лиц обоего пола и различного возраста, будучи в своей стихийной, грубой, капиталистической форме, когда рабочий существует для процесса производства, а не процесс производства для рабочего, зачумленным источником гибели и рабства, при соответствующих условиях должно превратиться, наоборот, в источник гуманного развития» [23, с. 500-501].
Так что за жизнеустройство - капитализм? Уже три века капитализма - «рабочий существует для процесса производства, зачумленным источником гибели и рабства», а «при соответствующих условиях должно превратиться, наоборот, в источник гуманного развития». Почему возникнут эти «соответствующие условия»?
Ведь оценки капитализма как социально-экономической формацией Маркса и Энгельса ужасны:
1845 г.: «Цепи рабства, которыми буржуазия сковала пролетариат, нигде не выступают так ясно, как в фабричной системе. Здесь исчезает юридически и фактически всякая свобода… Рабочие обречены на то, чтобы с девятилетнего возраста до самой смерти физически и духовно жить под палкой» [90, с. 405-406]).
1875 г.: «Система наемного труда является системой рабства, и притом рабства тем более сурового, чем больше развиваются общественные производительные силы труда, безразлично, лучше или хуже оплачивается труд рабочего» [98].
Но сопротивляться капитализму народ не должен, это сопротивление Маркс квалифицирует как реакционное. Гораздо важнее, по его мнению, «прогресс промышленности, невольным носителем которого является буржуазия». «Невольным носителем»!
Маркс и Энгельс в «Манифесте коммунистической партии» определили: «Средние сословия: мелкий промышленник, мелкий торговец, ремесленник и крестьянин - все они борются с буржуазией для того, чтобы спасти свое существование от гибели, как средних сословий. Они, следовательно, не революционны, а консервативны. Даже более, они реакционны: они стремятся повернуть назад колесо истории» [92, с. 436].
Что это за «колесо истории»? Почему народы, которых оно грозит раздавить, не имеют права попытаться оттолкнуть его от своего дома - пусть бы катилось по другой дорожке? Причем с обвинением в реакционности таких попыток Маркс обращается и к народам, которые вовсе не находятся в колее этого «колеса» - например, к русскому.
Маркс пишет о становлении капитализма: «Итак, к чему сводится первоначальное накопление капитала, т. е. его исторический генезис? Поскольку оно не представляет собой непосредственного превращения рабов и крепостных в наемных рабочих и, следовательно, простой смены формы, оно означает лишь экспроприацию непосредственных производителей, т. е. уничтожение частной собственности, покоящейся на собственном труде» [23, с. 770].
Такими «непосредственными производителями» на Западе были крестьяне в общинах с частной собственностью, ремесленники в цехах и работники в мануфактурах (тоже в общинах). Но в России не было «частной собственности, покоящейся на собственном труде». Для создания таковой надо было сначала разрушить общинную собственность, без частной собственности на участок. На этой стадии в России и произошло столкновение - революция 1905 г. и столыпинская реформа. В Западной Европе в ходе аналогичного столкновения община потерпела поражение, а в России победила. Никаких «огораживаний» и овец на общинную землю не ворвались, и на ней не расцвел капитализм.
А.В. Чаянов писал: «В России в период, начиная с освобождения крестьян (1861 г.) и до революции 1917 г., в аграрном секторе существовало рядом с крупным капиталистическим хозяйством - крестьянское семейное хозяйство, что и привело к разрушению первого, ибо малоземельные крестьяне платили за землю больше, чем давала рента капиталистического сельского хозяйства, что неизбежно вело к распродаже крупной земельной собственности крестьянам» [18, с. 143].
Это - совершенно иной процесс становления капитализма, нежели на Западе. Формула первоначального накопления капитала, записанная в «Капитал» для России не годится. Значит, это представление из «Капитала» нельзя было включать в условную политэкономию социализма, надо было изложить реальное состояние и вектор движения общности, которая составляла 85% населения России (и рабочие мыслили в этой сфере, как крестьяне).
Маркс говорит о судьбе мелкотоварного частного производства и его уничтожении капитализмом. Это важная часть политэкономии - описание активного периода становления капитализма. Надо учесть, что этот процесс шел в разных странах по-разному. Здесь речь идет о политэкономии англо-саксонского капитализма.
Он пишет: «В недрах общества начинают шевелиться силы и страсти, которые чувствуют себя скованными этим способом производства. Последний должен быть уничтожен, и он уничтожается. Уничтожение его, превращение индивидуальных и раздробленных средств производства в общественно концентрированные, следовательно, превращение карликовой собственности многих в гигантскую собственность немногих, экспроприация у широких народных масс земли, жизненных средств, орудий труда, - эта ужасная и тяжелая экспроприация народной массы образует пролог истории капитала. Она включает в себя целый ряд насильственных методов, из которых мы рассмотрели выше лишь эпохальные методы, как методы первоначального накопления. Экспроприация непосредственных производителей совершается с самым беспощадным вандализмом и под давлением самых подлых, самых грязных, самых мелочных и самых бешеных страстей. Частная собственность, добытая трудом собственника, основанная, так сказать, на срастании отдельного независимого работника с его орудиями и средствами труда, вытесняется капиталистической частной собственностью, которая покоится на эксплуатации чужой, но формально свободной рабочей силы» [23, с. 771-772].
Итак, на трудовое население накатывает враг, угрожающий «ужасной экспроприацией народной массы», причем «с самым беспощадным вандализмом и под давлением самых подлых и самых бешеных страстей», но мешать ему нельзя - прогресс!
Но по России «колесо истории» прокатилось иначе, чем по Западной Европе - так почему же и ей надо класть шею под это «колесо»? Разве нельзя без вандализма и «самых подлых и самых бешеных страстей» наладить прогресс?
В России в 70-х годах ХIХ века «разрешили» свободное развитие капитализма, в результате чего пришли к тяжелому противостоянию сословий и к революции. М.Е. Салтыков-Щедрин тогда писал: «В последнее время русское общество выделило из себя нечто на манер буржуазии, то есть новый культурный слой, состоящий из кабатчиков, процентщиков, банковых дельцов и прочих казнокрадов и мироедов. В короткий срок эта праздношатающаяся тля успела опутать все наши палестины; в каждом углу она сосет, точит, разоряет и, вдобавок, нахальничает... Это совсем не тот буржуа, которому удалось неслыханным трудолюбием и пристальным изучением профессии (хотя и не без участия кровопивства) завоевать себе положение в обществе; это просто праздный, невежественный и притом ленивый забулдыга, которому, благодаря слепой случайности, удалось уйти от каторги и затем слопать кишащие вокруг него массы “рохлей”, “ротозеев” и “дураков”».