Аверкиев. Революция в России - бесполезные мечты и пустые страхи
Прочел у Игоря Аверкиева анализ ситуации в России сегодня и анализ основных страхов и посчитал нужным поделится с другими. Анализ всегда примечателен тем, что он прочищает мозги. Главный вывод из этого текста, помоему, состоит в том, что не надо боятся. Вот так просто. Элиты формироваться будут еще долго. Апакалиптическое состояние - это на многие годы. Привыкайте.
"Ходишь на митинги, смотришь на просветлённые лица - очень соблазнительно мечтать о революции. Смотришь на толпу, проклинающую «жуликов и воров», - очень соблазнительно бояться революции. Но и то, и другое - пустые душевные хлопоты".
***
Будь «декабристы» революционерами, они требовали бы «лучшей жизни», но они требуют «прохода в будущее». Да, революции не будет, но революция - не единственный способ обеспечить страну будущим.
***
Невозможность революции в современной России не отрицает возможности распада страны. Россия продолжает копить в себе основания для тотального гибельного раздрая - но не социальная революция будет его причиной. Разве что последствием.
***
Классическая «оранжевая разводка» XXI века: в стране, переживающий «демократический транзит», правит олигархический режим, оседлавший незрелые и формальные демократические институты; одна из отстранённых от власти и ресурсов олигархических группировок объявляет режим авторитарным, диктаторским, коррупционным и так далее; измученный олигархическим бардаком народ ведётся на «революцию» и … заменяет во власти одних олигархов на других.
***
Страх перед «оранжевой революцией» в России - добропорядочный, культурный страх. Но страх этот - иллюзорный, именно потому, что он есть. Страх перед «оранжевой революцией» отрицает в России сам себя, именно потому, что живёт он не только в душах «путинских клиентов», но и в душах тех, кто шельмует их «жуликами и ворами». Революция, даже «оранжевая», не бывает там, где её все боятся.
***
Нереволюционность «декабристов» не принижает значения их протеста. Скорее, наоборот: нереволюционность в современной России - это признак прогрессивности. А те, кто пытаются заставить нас бояться революции или мечтать о ней, - навязывают нам архаичный, старорежимный взгляд на собственную страну.
***
О политическом смысле и политических перспективах «декабристского движения» многое уже сказано и многое сказано правильно. Однако продолжает существовать и некий «иллюзорный дискурс», внутри которого люди предпочитают обсуждать «декабрьские события» как «революционные» или как ведущие к «революции». Этот «революционный дискурс» естественным образом расколот: кто-то боится обнаруженной «революции», кто-то, наоборот, о ней мечтает, а кто-то считает, что уже делает её. Одни просто страшатся «оранжевого», что бы под ним ни понимать, другим в «декабрьских событиях» мерещится «первая фаза» настоящей революции: «демократической», «буржуазно-демократической», «антикапиталистической», «национальной», «либеральной», «революции креативного класса» - каждому своё.
В этом словесном потоке туго сплетены политические страхи и вожделения самых разнообразных политических врагов и заклятых друзей. На шельмовании «декабрьских событий» как «оранжевой революции» пытаются делать свою текущую политику не только Владимир Путин, Сергей Кургинян и прочие охранители режима, но и многие националистические и фашистские группировки, их мнение стеснительно разделяют и многие КПРФ-овцы, да и просто личные ненавистники «Немцова-Рыжкова-Касьянова». Ещё более разномастные люди делают политику на воспевании революции или на выжидании её. Среди них встречаются и несгибаемые либералы из «Солидарности»-«ПАРНАСа», и ещё более несгибаемые революционеры из «Левого фронта», многие поклонники Алексея Навального и почти все внесистемные левые: от «лимоновцев» до разнообразных анархистов. Объединяет «ревофобов» и «ревофилов» одно - неадекватность взглядов на «декабристское движение» и невротически тягостное явное/скрытое переживание/ожидание ужасной/прекрасной Революции. И все вместе они надувают общий революционный пузырь: одни - для того, чтобы кого-то им напугать, другие - для того, чтобы куда-то на нём улететь. И всех их мучают видения революции там, где ею и не пахнет.
Забегая вперёд: нет в России оснований для революции. «Декабристские протесты» не чреваты революцией и даже не ведут к ней. Наоборот: революция, начавшаяся в нашей стране в конце 80-х годов прошлого века, только в наши дни постепенно заканчивается: доформируются действительно новые элиты (уже даже не постсоветские) и донаполняются реальным политическим содержанием изначально синтетические и пустые демократические институты. Возможно, «декабрьский протест» - это последний или предпоследний мощный аккорд этой долгой тягучей революции. В ближайшие годы реальные возможности добиться чего-либо от путинского и последующих режимов лежат в рамках иных, нереволюционных, политических парадигм. А те, кто твердят сегодня о революции, хоть в позитивном, хоть в негативном контексте, вольно или невольно отвлекают общество от реальных форм сопротивления режиму. Страх перед революцией закупоривает каналы публичной гражданской активности. А ожидание революции мешает здраво смотреть на существующие протестные ресурсы.
***
В своём экономико-социально-психолого-политическом подспудье, любая революция - явление очень сложное, почти непонятное. Но революция, как череда политических событий - вещь довольно простая: это захват государственной власти (1) с полной или почти полной заменой властных персоналий (2) и с последующим радикальным изменением способа конкуренции элит за власть (3) и способа управления населением (4) - того, что обычно называют «общественно-политическим строем» или другим подобным термином. Революцию делают контрэлиты («внесистемная оппозиция») (5), пользуясь слабостью режима (6) и опираясь на стихийное недовольство режимом более-менее широких масс населения (7).
Плюс ко всему, революции случаются тогда, когда в обществе, в какой-то его значимой части, формируется общественно-политическая альтернатива существующему общественно-политическому строю (8): например, рыночно-демократическая альтернатива социализму в странах Восточной Европы в 80-х годах прошлого века или исламско-шариатская альтернатива светским авторитарно-олигархическим режимам некоторых арабских стран в наше время.
Ещё бывают государственные перевороты. Это когда «захватом власти» занимаются не контрэлиты, а недовольная часть правящей элиты («системная оппозиция»), использующая для захвата власти сверх-слабость режима (отсутствие поддержки хоть сколько-нибудь значимых элитных групп) и «опирающаяся» на безразличие населения к режиму или на «недовольство в лёгкую» отдельных групп населения отдельными качествами правящей группировки. После успешного государственного переворота способ конкуренции элит за власть и тип управления населением - правила политической игры, политический строй - особенно не меняются. Типичный пример - знаменитые «дворцовые перевороты» в России XVIII века.
Невеликие, но «ужасные» «оранжевые революции» представляют собой нечто среднее между «революцией» и «государственным переворотом». Точнее, «оранжевые события» выглядят как революция, но по сути являются «государственным переворотом», ибо ничего в стране особенно не меняют, кроме группировки у власти - Украина, Грузия, Киргизия.
«Оранжевую революцию» осуществляет не контрэлита, а представители элиты, отстранённые режимом от политической власти, искусственно опущенные вниз иерархии, но не утратившие «социальной общности» с правящей группой. «Оранжевая элита» может политически оформляться и как «системная оппозиция», и как «вкраплённость» во «внесистемную оппозицию». Собственно говоря, политическое искусство «оранжевого вождя» в том и заключается, чтобы балансировать в публичном пространстве на тонкой грани между системной и внесистемной оппозицией, привлекая тем самым под свои знамёна как умеренных, так и радикальных недовольных. «Оранжевый политик» всегда супер-популист и супер-демагог. При этом «оранжевая элита» опирается на более или менее реальное и более или менее массовое недовольство населения режимом (что роднит «оранжевые» события с революционными). Но «оранжевые вожди» не ставят перед собой революционных целей - не предполагают радикально менять политический строй, однако, делают вид, что занимаются именно этим.
Оранжевые революции возможны (но не обязательны) только в определённых странах: там, где публичная оппозиция уже/ещё есть, а нормальной демократии как способа конкуренции элит в борьбе за власть ещё/уже нет (то есть выборы есть, но реальным соревнованием элит за власть они ещё/уже не являются) - так дела обстоят и в современной России, кстати.
Происходят «оранжевые революции» в странах, переживающих «транзит», с «неразвитыми демократическими институтами», «слабым гражданским обществом» и со значительной долей неблагополучного населения. В таких странах демократические институты настолько слабы, искусственны и не популярны у населения, что не могут обеспечить элитам нормальную конкуренцию за власть посредством выборов. В этих условиях государственные перевороты, вкупе с разыгрыванием «нелегитимности выборов» и в популистской опоре на недовольное население, выступают едва ли не единственными доступными формами внутриэлитной борьбы за власть.
Всеми ощущаемая «политическая аморальность» «оранжевых» заключается в том, что, притворяясь, исключительно для завоевания власти, внесистемной оппозицией, контрэлитой, они заводят недовольные массы на «революцию», совершают государственный переворот, но «политический порядок вещей» фактически не меняют - Украина, Грузия, Киргизия.
Поэтому у всякой «оранжевой революции» есть одно обязательное последствие - политическое разочарование населения, принявшего в ней участие - простолюдины понимают, что ими попользовались. Поэтому политическая напряжённость в странах, переживших «оранжевую революцию», спадает лишь частично и не столько от удовлетворённости масс, сколько от усталости - Украина, Грузия, Киргизия.
«Оранжевая революция» - классический политический симулякр - форма при отсутствующем содержании. Но, как всякий симулякр, «оранжевые революции» не бессмысленны - их «революционная форма» имеет очень узкую, но конкретную функцию - симуляция революционности и популизм оппозиционных олигархических вождей позволяют им заручиться поддержкой населения, которое своей революционной энергией и обеспечивает смену власти - Украина, Грузия, Киргизия.
«Оранжевые революции» реально опасны для правящих режимов, но бесполезны для большинства населения, и ничего особенно не меняют в судьбе страны, так как, в отличие от революций, не выносят к политической поверхности новые общественные уклады и группы, новые гражданские и политические практики и технологии - Украина, Грузия, Киргизия.
Главное отличие общества, переживающего «революционную ситуацию», от общества, переживающего «оранжевый переворот» - «революционное общество» выносило в себе «институциональную альтернативу» существующему строю. Социалистические страны в конце 80-х выносили в себе переход к «рынку и демократии». Современные арабские страны, судя по всему, выносили в себе переход к «исламистско-шариатским режимам с глобалистским лицом». Какую «институциональную альтернативу» синтетическо-олигархической демократии Леонида Кучмы могли предложить Виктор Ющенко и Юлия Тимошенко? Только «Больше демократии!», «За честные выборы!», «Долой коррупцию!» и тому подобное. Но это не революционные лозунги (хотя представлены были таковыми) - они лишь зовут улучшать существующие институты и отношения, но не посягают на создание новых и уничтожение старых. Всё тот же «демократический транзит», всего лишь следующие шаги в этой исторической колее после загнившей постсоветской олигархической республики. Другое дело: «Вся власть Советам!», «Долой монополию КПСС!», «Даёшь шариатские суды!» или «Украина для украинцев» - вот это уже по-революционному.
Упрощая, можно сказать, что «оранжевая революция» - это государственный переворот, но при широкой поддержке населения. И, как всякий государственный переворот, «оранжевая революция» меняет власть в стране, но не жизнь.
А справедливости ради надо сказать, что «оранжевые революции» - это хоть и небольшой и кривой, но шаг вперёд в развитии страны. Сформированный «оранжевой революцией» режим имеет, как правило, более привлекательный политический дизайн, но дизайн. Элиты выходят из «оранжевых революций» покрепче, гражданские сообщества - попродвинутей. В целом после «оранжевой революции» «транзитное общество» становится более опытным, чуть более современным.
Вообще, «оранжевые революции» - не изобретение современности. Такого рода олигархические, «внутриэлитные» государственные перевороты, в опоре на народное возмущение правящим режимом, известны на всём протяжении человеческой истории.
***
Что касается «иностранных денег», которые стали в общественном мнении главным признаком «оранжевой революции», то они - вещь сугубо вторичная. Без мощных вождей-олигархов и массового недовольства режимом никакие «оранжевые революции» невозможны, сколько денег «из-за бугра» не закачивай. Классические «оранжевые революции» на Украине и в Грузии совершили не американские деньги (хотя они были), а прогнившие режимы Леонида Кучмы и Эдуарда Шеварднадзе + отщепенцы этих режимов: талантливые олигархи и политики-популисты Виктор Ющенко, Юлия Тимошенко, Михаил Саакашвили, Нино Бурджанадзе + протестные настроения столичных жителей обеих стран + сочувствие этому протесту значительной части остального населения. Деньги, конечно, им пригодились, и местные, и иностранные, но не деньги привели к «оранжевому перевороту», а «оранжевый переворот привлёк деньги.
Деньги, конечно, имеют значение. Но, обеспечивая, они порождают и зависимость. И, конечно, лучше быть зависимым от «своих» денег, чем от «чужих»
Чем недоделанней страна, чем слабее в ней элиты и атомизированнее общество (такие страны называют «несостоявшимися») - тем больше у неё шансов стать марионеткой в чужих руках, быть купленной с потрохами. Это общеизвестно. Многие «транзитные страны» «второго» и «третьего» мира и без «оранжевых революций» являются проходным двором для внешних игроков. Государственная оболочка есть, а страны внутри нет (можно вспомнить Киргизию). Бывает и наоборот: страна есть, но государственной оболочки почти нет (так у нас было в 90-х). Классическими «марионетками» становятся в первом случае - когда «страны нет».
Несмотря на все фундаментальные проблемы Украины, смешно думать о ней, как о чьей-то «марионетке», хотя «оранжевая революция», по всей видимости, реально финансировалась и из североатлантических источников. Внешнеполитических зависимостей у Украины, безусловно, более чем достаточно, но у кого их нет. Тем более, что на роль великой державы она не претендует. Но как страна-то Украина состоялась, даже естественный и этнический по сути раскол на «правобережную» и «левобережную» умудряется держать - а это очень важный показатель. Мощные внешние игроки вроде США, Евросоюза, России, конечно, могут ею манипулировать, но только в рамках уже существующих в ней тенденций, а не привнося их из вне.
С Грузией всё сложнее. Для обывателя из вне, каковым являюсь я, её «послереволюционный» модернизационный успех выглядит как успех маленькой страны, которая, под угрозой распада и недружественного поведения бывшей метрополии, фактически отдалась под протекторат и, в значительной степени, на содержание другой великой сверхдержавы, которая ситуативно оказалась заинтересованной в этой маленькой стране. Такое ощущение, что США просто воспроизводят в Грузии за собственные деньги собственные же институты, прежде всего, в сфере безопасности (извините меня, представители замечательного грузинского народа - ничего личного, так это выглядит для меня). Но даже думая таким образом, я понимаю, что грузинская олигархическая «революция роз» кормилась, прежде всего, народным возмущением против шеварнадзевского режима, а не американскими деньгами, хотя и ими.
Насколько же надо не понимать и не уважать собственную страну, чтобы на всех углах кричать о способности «иностранных денег» сделать с этой страной всё что угодно: хоть переворот, хоть революцию, стоит только заплатить кому надо сколько надо. Каким же последним дерьмом считают Россию Сергей Кургинян и его «Суть времени» (что за нелепое название, ладно бессмысленное, но ведь и некрасивое, и неблагозвучное - голый «концепт», и даже не он), если предполагают, что иностранные посольства могут делать в России внутреннюю политику, а горстка «отщепенцев», «заваленных долларами» из этих посольств, могут вывести на улицы десятки тысяч людей и реально угрожать правящему режиму только потому, что у них эти самые доллары, а за ними эти самые посольства. Но это только кажется сумасшествием. Так бывает с политическими мифами: эпические видения нелепы, но желаемы, приятны и полезны. Но об этом ниже.
Просто «западные деньги», если они есть, ничего серьёзного в России не смогут совершить без тех же стремящихся к власти «оранжевых вождей» и без поддерживающих их миллионов простых людей. Надуть деньгами с «социального нуля» «вождей» и «революцию», даже «оранжевую», это сказки пиарщиков.
Я знаю, что серьёзных внешних денег нет, в противном случае, они бы блуждали и по Перми, и были бы «видны» даже невооружённым глазом: трудно скрыть оплату сотен «волонтёров», многотысячные тиражи хорошо изданной «подрывной литературы», штабы с привлечёнными менеджерами и пиарщиками. Большое количество наёмных, незаинтересованных людей придаёт любой активности всеми заметную «кислую ноту». Достаточно вспомнить путинги.
***
Если опять-таки очень упрощать:
Революция совершается внесистемной оппозицией, которая пользуется слабостью режима и опирается на массовое недовольство режимом. В результате существующий общественно-политический строй переживает радикальные изменения. Завоевание власти гарантирует воля внесистемной оппозиции, слабость режима и массовое недовольство режимом; революционность изменений гарантирует внесистемный характер оппозиции и наличие в обществе «институциональной альтернативы» режиму.
«Оранжевая революция» совершается системной оппозицией, которая пользуется слабостью режима и опирается на массовое недовольство режимом. В результате существующий общественно-политический строй радикально не меняется. Завоевание власти гарантирует воля оппозиции, слабость режима и массовое недовольство режимом; нереволюционность изменений гарантирует системный характер оппозиции и отсутствие в обществе «институциональной альтернативы» режиму.
Государственный переворот совершается системной оппозицией, которая пользуется сверх-слабостью режима и опирается на безразличие населения к режиму. В результате существующий общественно-политический строй радикально не меняется. Завоевание власти гарантирует воля оппозиции, сверх-слабость режима и безразличие населения к режиму; нереволюционность изменений гарантирует системный характер оппозиции и отсутствие в обществе «институциональной альтернативы» режиму.
Это, так сказать, «чистые формы». В реальной же истории существует множество переходных и смешанных форм смены режимов через захват власти. Например, в «перестроечном» Советском Союзе слабость внесистемной оппозиции, слабость системной оппозиции и слабость правящего режима, несмотря на массовое недовольство «властью КПСС» и наличие выстраданной в обществе рыночно-демократической «институциональной альтернативы» социализму, привели к затяжной муторной революции, длящейся до сих пор.
Так получилось, что старый общественно-политический строй обрушился у нас раньше, чем сформировались более или менее надёжные социальные носители нового строя (жизнеспособная контрэлита не могла возникнуть в недрах в общем-то тоталитарного СССР, а «демократическая оппозиция» внутри КПСС оказалась слаба, невелика и труслива, чтобы забрать власть и самой сделать окончательный шаг к «рынку и демократии»). В итоге власть в 1991 году захватили не те, для кого предназначался новый строй, то есть не крупные, средние и мелкие собственники, которых ещё не было, а какой-то странный компот из советских разночинцев и партийных и комсомольских функционеров средней руки. Соответственно, революция наша изначально была хронически недоделанной, а новые институты - синтетическими. Но реальное политическое и экономическое освобождение населения (главное достояние и великий прорыв 1991 года), в конечном счёте, естественным образом и независимо от власти, создаёт новые общественные отношения, которые и доформировывают новую элиту и насыщают реальным содержанием новые, но столь долго пустопорожние политические институты. Эта «долгая революция» закончится, когда у власти в России окажутся элиты, уже совсем никак не связанные с советским прошлым, а политические институты будут обеспечивать реальную конкуренцию элит за власть посредством выборов. Сегодня мы видим, что остаётся не так и долго ждать.
Повторюсь, речь идёт лишь о внешнем, событийном измерении революций и переворотов. Их социально-экономический детерминизм - отдельная тема. Для меня она - «чёрный ящик».
***
«Настоящая революция» в современной России невозможна по четырём базовым основаниям:
Первое основание «невозможности революции»: в России зимой 2011-2012 года нет массового недовольства режимом и не предвидится. В практический протест вовлечена микроскопическая доля населения, социально бесконечно далёкая от основной его массы, не только в провинции, но и в самой Москве. В Москве «декабристы», вышедшие на улицы, составили от четверти процента до одного процента московского населения (в зависимости от того, как считать московских протестующих и московское население). В двух-трёхтысячных митингах в российских городах-миллионниках «классические декабристские слои» составляли всего по несколько сотен человек. Но главное: широкие простолюдинные слои российского населения никак не продемонстрировали своей солидарности с «декабристами», и либо просто остались в стороне, либо позволяют возить себя на путинги.
Для массового недовольства путинским режимом в современной России просто нет причин. Несмотря на очевидную ущербность российской экономики и политической системы, но благодаря пресловутой нефтегазовой ренте, режим поддерживает относительное благополучие российского «социального большинства» («социальное большинство» - «народ без маргиналов и элит», те, кто определяет национальную идентичность, формирует «общенародные» общественные конвенции и создаёт своими настроениями «общественную атмосферу»). Стабильность и постепенный «рост народного благосостояния» - реальные общественные блага в современной России. Настолько реальные блага, что большинство жителей страны, несмотря на извечное брюзжание, реально благодарны за них путинскому режиму. В этом трагедия России: страна реально «на ладан дышит», «а мужики-то не знают», благодаря нефтегазовым социальным раздачам.
Хотите понять, что такое «массовое и активное недовольство режимом» - вспомните или узнайте, как выглядели уличные протесты в восточноевропейских странах во время «бархатных революций» и в странах Магриба во время недавних «арабских революций». Дело даже не столько в накале протеста, хотя и в нём, но, прежде всего, в его социальной широте, типично революционной. В «арабских революциях» массово участвовали практически все слои городского населения: от бедноты и традиционных торговцев и ремесленников, до студентов, чиновников и, естественно, вестернизированных средних слоёв. В московских декабрьских событиях массово отметились только последние: вестернизированно-глобалистские «ботаники», «очкарики», «сетевые хомячки», «креативный класс» - часть «среднего класса», зарабатывающая на жизнь в постиндустриальных, информационно-цифровых отраслях экономики.
Да, социальной, человеческой базой революции никогда не бывают «все» и даже «большинство» - всегда есть «болото», всегда есть «Вандея». Революцию начинает и делает относительное меньшинство. Но чтобы революция состоялось, чтобы было, кому вынести контрэлиту к власти, меньшинство должно быть сконцентрировано в месте главных событий, а это, как правило, столицы и крупные региональные центры. В них «революционное меньшинство» должно быть большинством или, по крайней мере, «социальным большинством». Очевидно, что даже в Москве «декабристский класс» таковым не является.
Второе основание «невозможности революции»: в сегодняшней России нет укоренённой в народе внесистемной оппозиции, организованной, сплочённой контрэлиты, способной возглавить революцию.
Большинство «декабристов» со всей очевидностью дистанцировались от внесистемных «профессиональных несогласных» либерального и левого толка, доминировавших на «болотных» и «сахаровских» трибунах. Подавляющее же большинство прочего российского населения к этой контрэлите и вовсе относится враждебно. Националистические и ультра-правые внесистемщики хоть и допускаются в «декабристскую» тусовку, но очевидно чужие на этом празднике жизни - это не их бунт, не их время. А реальные представители «декабристского класса», вполне системные Леонид Парфёнов, Борис Акунин, Дмитрий Быков, drugoi, kamikadze-d и другие и в страшном сне не могут представить себя во главе революционных масс. Алексей Навальный оказался хоть и яркой, но слишком сложной и противоречивой личностью, чтобы, если что, смочь возглавить хотя бы «декабристов».
Хотите понять, что такое «укоренённая в народе, хорошо организованная и сплочённая внесистемная оппозиция, способная возглавить революцию», вспомните или узнайте, что такое польский профсоюз «Солидарность» в конце 80-х или «Братья мусульмане» в арабских странах в 2000-х. На их фоне любые наши «внесистемщики» - жалкое зрелище и бесперспективное начинание. Но они в этом не виноваты. Просто нет ещё в «народе» социального заказа на контрэлиту, новая-то постсоветская элита ещё не доформировалась.
Третье основание «невозможности революции» в сегодняшней России - режим не слаб. Режим бесперспективный, ожиревший, но ещё не слабый. Однажды оседлав нефтегазовую «кладовую», путинский режим прочнее своей сути. Пока есть средства для социальных раздач - он почти неуязвим для политических наскоков внутри страны. Сегодня только проблемы в самой «кладовой» и мощные внешние факторы могут серьёзно ослабить режим ну, может быть, ещё дворцовые интриги). Но это сегодня. Будучи по сути паразитическим, то есть извращающим естественные общественные отношения, и потому органически чуждым для страны, путинский режим медленно, но верно разлагается сам, всё менее совпадая со здоровой, активной частью общества. Вместе с ним, правда, разлагаются целые социальные слои, основные бюджетополучатели, деморализованные нефтегазовой социальной политикой.
Настоящая слабость режима - в будущем, возможно, в недалёком. Социальная база режима будет постепенно сокращаться и, без принятия специальных контрмер, очень скоро замкнётся в тесном и небольшом кругу работников казённых заводов, совсем обмельчавших чиновников и деморализованных учителей, врачей, библиотекарей. Сам Владимир Путин стремительно будет превращаться из «спасителя отечества» в «опекуна» и «содержателя» той части отечества, которая не вписалась в новую жизнь. Насколько политически нереспектабельным будет лицо такого режима, можно представить уже сегодня, наблюдая за некоторыми путингами.
В Перми. На путинг всех свезли на автобусах: кого - с пермских заводов, кого - из администраций, советов ветеранов и всевозможных интернатов со всего края. Многие думали, что едут «на Бабкину», а оказалось «на Бабкину с Путиным». Для пущей массовости путинг смешали с естественным народным гулянием в театральном ледовом городе в центре Перми. Главным занятием митингующих было слушать обещанную Бабкину и есть обещанную, вкусную и бесплатную гречневую кашу с тушёнкой. Очень увлекли путинцев листовки «Мы одной крови! Обращение противников Путина к сторонникам Путина» (как рассказывали распространители из «Совета 24 декабря»: «листовки расходились как пирожки»). За резолюцию «во славу вождя» руку поднимал только каждый пятый, и не потому, что «против», а просто - «в лом» или не понял, «чё к чему» (кто «против» и «воздержался», на всякий случай не голосовали, в отличие от митингов «за честные выборы»). Сторонники Путина внизу кричали сторонникам Путина вверху: «кончай базар, давай Бабкину». Не хотел бы я быть вождём, которого так любят и поддерживают и у которого такие исполнительные, но тупые подручные.
Продолжение следует.
"Ходишь на митинги, смотришь на просветлённые лица - очень соблазнительно мечтать о революции. Смотришь на толпу, проклинающую «жуликов и воров», - очень соблазнительно бояться революции. Но и то, и другое - пустые душевные хлопоты".
***
Будь «декабристы» революционерами, они требовали бы «лучшей жизни», но они требуют «прохода в будущее». Да, революции не будет, но революция - не единственный способ обеспечить страну будущим.
***
Невозможность революции в современной России не отрицает возможности распада страны. Россия продолжает копить в себе основания для тотального гибельного раздрая - но не социальная революция будет его причиной. Разве что последствием.
***
Классическая «оранжевая разводка» XXI века: в стране, переживающий «демократический транзит», правит олигархический режим, оседлавший незрелые и формальные демократические институты; одна из отстранённых от власти и ресурсов олигархических группировок объявляет режим авторитарным, диктаторским, коррупционным и так далее; измученный олигархическим бардаком народ ведётся на «революцию» и … заменяет во власти одних олигархов на других.
***
Страх перед «оранжевой революцией» в России - добропорядочный, культурный страх. Но страх этот - иллюзорный, именно потому, что он есть. Страх перед «оранжевой революцией» отрицает в России сам себя, именно потому, что живёт он не только в душах «путинских клиентов», но и в душах тех, кто шельмует их «жуликами и ворами». Революция, даже «оранжевая», не бывает там, где её все боятся.
***
Нереволюционность «декабристов» не принижает значения их протеста. Скорее, наоборот: нереволюционность в современной России - это признак прогрессивности. А те, кто пытаются заставить нас бояться революции или мечтать о ней, - навязывают нам архаичный, старорежимный взгляд на собственную страну.
***
О политическом смысле и политических перспективах «декабристского движения» многое уже сказано и многое сказано правильно. Однако продолжает существовать и некий «иллюзорный дискурс», внутри которого люди предпочитают обсуждать «декабрьские события» как «революционные» или как ведущие к «революции». Этот «революционный дискурс» естественным образом расколот: кто-то боится обнаруженной «революции», кто-то, наоборот, о ней мечтает, а кто-то считает, что уже делает её. Одни просто страшатся «оранжевого», что бы под ним ни понимать, другим в «декабрьских событиях» мерещится «первая фаза» настоящей революции: «демократической», «буржуазно-демократической», «антикапиталистической», «национальной», «либеральной», «революции креативного класса» - каждому своё.
В этом словесном потоке туго сплетены политические страхи и вожделения самых разнообразных политических врагов и заклятых друзей. На шельмовании «декабрьских событий» как «оранжевой революции» пытаются делать свою текущую политику не только Владимир Путин, Сергей Кургинян и прочие охранители режима, но и многие националистические и фашистские группировки, их мнение стеснительно разделяют и многие КПРФ-овцы, да и просто личные ненавистники «Немцова-Рыжкова-Касьянова». Ещё более разномастные люди делают политику на воспевании революции или на выжидании её. Среди них встречаются и несгибаемые либералы из «Солидарности»-«ПАРНАСа», и ещё более несгибаемые революционеры из «Левого фронта», многие поклонники Алексея Навального и почти все внесистемные левые: от «лимоновцев» до разнообразных анархистов. Объединяет «ревофобов» и «ревофилов» одно - неадекватность взглядов на «декабристское движение» и невротически тягостное явное/скрытое переживание/ожидание ужасной/прекрасной Революции. И все вместе они надувают общий революционный пузырь: одни - для того, чтобы кого-то им напугать, другие - для того, чтобы куда-то на нём улететь. И всех их мучают видения революции там, где ею и не пахнет.
Забегая вперёд: нет в России оснований для революции. «Декабристские протесты» не чреваты революцией и даже не ведут к ней. Наоборот: революция, начавшаяся в нашей стране в конце 80-х годов прошлого века, только в наши дни постепенно заканчивается: доформируются действительно новые элиты (уже даже не постсоветские) и донаполняются реальным политическим содержанием изначально синтетические и пустые демократические институты. Возможно, «декабрьский протест» - это последний или предпоследний мощный аккорд этой долгой тягучей революции. В ближайшие годы реальные возможности добиться чего-либо от путинского и последующих режимов лежат в рамках иных, нереволюционных, политических парадигм. А те, кто твердят сегодня о революции, хоть в позитивном, хоть в негативном контексте, вольно или невольно отвлекают общество от реальных форм сопротивления режиму. Страх перед революцией закупоривает каналы публичной гражданской активности. А ожидание революции мешает здраво смотреть на существующие протестные ресурсы.
***
В своём экономико-социально-психолого-политическом подспудье, любая революция - явление очень сложное, почти непонятное. Но революция, как череда политических событий - вещь довольно простая: это захват государственной власти (1) с полной или почти полной заменой властных персоналий (2) и с последующим радикальным изменением способа конкуренции элит за власть (3) и способа управления населением (4) - того, что обычно называют «общественно-политическим строем» или другим подобным термином. Революцию делают контрэлиты («внесистемная оппозиция») (5), пользуясь слабостью режима (6) и опираясь на стихийное недовольство режимом более-менее широких масс населения (7).
Плюс ко всему, революции случаются тогда, когда в обществе, в какой-то его значимой части, формируется общественно-политическая альтернатива существующему общественно-политическому строю (8): например, рыночно-демократическая альтернатива социализму в странах Восточной Европы в 80-х годах прошлого века или исламско-шариатская альтернатива светским авторитарно-олигархическим режимам некоторых арабских стран в наше время.
Ещё бывают государственные перевороты. Это когда «захватом власти» занимаются не контрэлиты, а недовольная часть правящей элиты («системная оппозиция»), использующая для захвата власти сверх-слабость режима (отсутствие поддержки хоть сколько-нибудь значимых элитных групп) и «опирающаяся» на безразличие населения к режиму или на «недовольство в лёгкую» отдельных групп населения отдельными качествами правящей группировки. После успешного государственного переворота способ конкуренции элит за власть и тип управления населением - правила политической игры, политический строй - особенно не меняются. Типичный пример - знаменитые «дворцовые перевороты» в России XVIII века.
Невеликие, но «ужасные» «оранжевые революции» представляют собой нечто среднее между «революцией» и «государственным переворотом». Точнее, «оранжевые события» выглядят как революция, но по сути являются «государственным переворотом», ибо ничего в стране особенно не меняют, кроме группировки у власти - Украина, Грузия, Киргизия.
«Оранжевую революцию» осуществляет не контрэлита, а представители элиты, отстранённые режимом от политической власти, искусственно опущенные вниз иерархии, но не утратившие «социальной общности» с правящей группой. «Оранжевая элита» может политически оформляться и как «системная оппозиция», и как «вкраплённость» во «внесистемную оппозицию». Собственно говоря, политическое искусство «оранжевого вождя» в том и заключается, чтобы балансировать в публичном пространстве на тонкой грани между системной и внесистемной оппозицией, привлекая тем самым под свои знамёна как умеренных, так и радикальных недовольных. «Оранжевый политик» всегда супер-популист и супер-демагог. При этом «оранжевая элита» опирается на более или менее реальное и более или менее массовое недовольство населения режимом (что роднит «оранжевые» события с революционными). Но «оранжевые вожди» не ставят перед собой революционных целей - не предполагают радикально менять политический строй, однако, делают вид, что занимаются именно этим.
Оранжевые революции возможны (но не обязательны) только в определённых странах: там, где публичная оппозиция уже/ещё есть, а нормальной демократии как способа конкуренции элит в борьбе за власть ещё/уже нет (то есть выборы есть, но реальным соревнованием элит за власть они ещё/уже не являются) - так дела обстоят и в современной России, кстати.
Происходят «оранжевые революции» в странах, переживающих «транзит», с «неразвитыми демократическими институтами», «слабым гражданским обществом» и со значительной долей неблагополучного населения. В таких странах демократические институты настолько слабы, искусственны и не популярны у населения, что не могут обеспечить элитам нормальную конкуренцию за власть посредством выборов. В этих условиях государственные перевороты, вкупе с разыгрыванием «нелегитимности выборов» и в популистской опоре на недовольное население, выступают едва ли не единственными доступными формами внутриэлитной борьбы за власть.
Всеми ощущаемая «политическая аморальность» «оранжевых» заключается в том, что, притворяясь, исключительно для завоевания власти, внесистемной оппозицией, контрэлитой, они заводят недовольные массы на «революцию», совершают государственный переворот, но «политический порядок вещей» фактически не меняют - Украина, Грузия, Киргизия.
Поэтому у всякой «оранжевой революции» есть одно обязательное последствие - политическое разочарование населения, принявшего в ней участие - простолюдины понимают, что ими попользовались. Поэтому политическая напряжённость в странах, переживших «оранжевую революцию», спадает лишь частично и не столько от удовлетворённости масс, сколько от усталости - Украина, Грузия, Киргизия.
«Оранжевая революция» - классический политический симулякр - форма при отсутствующем содержании. Но, как всякий симулякр, «оранжевые революции» не бессмысленны - их «революционная форма» имеет очень узкую, но конкретную функцию - симуляция революционности и популизм оппозиционных олигархических вождей позволяют им заручиться поддержкой населения, которое своей революционной энергией и обеспечивает смену власти - Украина, Грузия, Киргизия.
«Оранжевые революции» реально опасны для правящих режимов, но бесполезны для большинства населения, и ничего особенно не меняют в судьбе страны, так как, в отличие от революций, не выносят к политической поверхности новые общественные уклады и группы, новые гражданские и политические практики и технологии - Украина, Грузия, Киргизия.
Главное отличие общества, переживающего «революционную ситуацию», от общества, переживающего «оранжевый переворот» - «революционное общество» выносило в себе «институциональную альтернативу» существующему строю. Социалистические страны в конце 80-х выносили в себе переход к «рынку и демократии». Современные арабские страны, судя по всему, выносили в себе переход к «исламистско-шариатским режимам с глобалистским лицом». Какую «институциональную альтернативу» синтетическо-олигархической демократии Леонида Кучмы могли предложить Виктор Ющенко и Юлия Тимошенко? Только «Больше демократии!», «За честные выборы!», «Долой коррупцию!» и тому подобное. Но это не революционные лозунги (хотя представлены были таковыми) - они лишь зовут улучшать существующие институты и отношения, но не посягают на создание новых и уничтожение старых. Всё тот же «демократический транзит», всего лишь следующие шаги в этой исторической колее после загнившей постсоветской олигархической республики. Другое дело: «Вся власть Советам!», «Долой монополию КПСС!», «Даёшь шариатские суды!» или «Украина для украинцев» - вот это уже по-революционному.
Упрощая, можно сказать, что «оранжевая революция» - это государственный переворот, но при широкой поддержке населения. И, как всякий государственный переворот, «оранжевая революция» меняет власть в стране, но не жизнь.
А справедливости ради надо сказать, что «оранжевые революции» - это хоть и небольшой и кривой, но шаг вперёд в развитии страны. Сформированный «оранжевой революцией» режим имеет, как правило, более привлекательный политический дизайн, но дизайн. Элиты выходят из «оранжевых революций» покрепче, гражданские сообщества - попродвинутей. В целом после «оранжевой революции» «транзитное общество» становится более опытным, чуть более современным.
Вообще, «оранжевые революции» - не изобретение современности. Такого рода олигархические, «внутриэлитные» государственные перевороты, в опоре на народное возмущение правящим режимом, известны на всём протяжении человеческой истории.
***
Что касается «иностранных денег», которые стали в общественном мнении главным признаком «оранжевой революции», то они - вещь сугубо вторичная. Без мощных вождей-олигархов и массового недовольства режимом никакие «оранжевые революции» невозможны, сколько денег «из-за бугра» не закачивай. Классические «оранжевые революции» на Украине и в Грузии совершили не американские деньги (хотя они были), а прогнившие режимы Леонида Кучмы и Эдуарда Шеварднадзе + отщепенцы этих режимов: талантливые олигархи и политики-популисты Виктор Ющенко, Юлия Тимошенко, Михаил Саакашвили, Нино Бурджанадзе + протестные настроения столичных жителей обеих стран + сочувствие этому протесту значительной части остального населения. Деньги, конечно, им пригодились, и местные, и иностранные, но не деньги привели к «оранжевому перевороту», а «оранжевый переворот привлёк деньги.
Деньги, конечно, имеют значение. Но, обеспечивая, они порождают и зависимость. И, конечно, лучше быть зависимым от «своих» денег, чем от «чужих»
Чем недоделанней страна, чем слабее в ней элиты и атомизированнее общество (такие страны называют «несостоявшимися») - тем больше у неё шансов стать марионеткой в чужих руках, быть купленной с потрохами. Это общеизвестно. Многие «транзитные страны» «второго» и «третьего» мира и без «оранжевых революций» являются проходным двором для внешних игроков. Государственная оболочка есть, а страны внутри нет (можно вспомнить Киргизию). Бывает и наоборот: страна есть, но государственной оболочки почти нет (так у нас было в 90-х). Классическими «марионетками» становятся в первом случае - когда «страны нет».
Несмотря на все фундаментальные проблемы Украины, смешно думать о ней, как о чьей-то «марионетке», хотя «оранжевая революция», по всей видимости, реально финансировалась и из североатлантических источников. Внешнеполитических зависимостей у Украины, безусловно, более чем достаточно, но у кого их нет. Тем более, что на роль великой державы она не претендует. Но как страна-то Украина состоялась, даже естественный и этнический по сути раскол на «правобережную» и «левобережную» умудряется держать - а это очень важный показатель. Мощные внешние игроки вроде США, Евросоюза, России, конечно, могут ею манипулировать, но только в рамках уже существующих в ней тенденций, а не привнося их из вне.
С Грузией всё сложнее. Для обывателя из вне, каковым являюсь я, её «послереволюционный» модернизационный успех выглядит как успех маленькой страны, которая, под угрозой распада и недружественного поведения бывшей метрополии, фактически отдалась под протекторат и, в значительной степени, на содержание другой великой сверхдержавы, которая ситуативно оказалась заинтересованной в этой маленькой стране. Такое ощущение, что США просто воспроизводят в Грузии за собственные деньги собственные же институты, прежде всего, в сфере безопасности (извините меня, представители замечательного грузинского народа - ничего личного, так это выглядит для меня). Но даже думая таким образом, я понимаю, что грузинская олигархическая «революция роз» кормилась, прежде всего, народным возмущением против шеварнадзевского режима, а не американскими деньгами, хотя и ими.
Насколько же надо не понимать и не уважать собственную страну, чтобы на всех углах кричать о способности «иностранных денег» сделать с этой страной всё что угодно: хоть переворот, хоть революцию, стоит только заплатить кому надо сколько надо. Каким же последним дерьмом считают Россию Сергей Кургинян и его «Суть времени» (что за нелепое название, ладно бессмысленное, но ведь и некрасивое, и неблагозвучное - голый «концепт», и даже не он), если предполагают, что иностранные посольства могут делать в России внутреннюю политику, а горстка «отщепенцев», «заваленных долларами» из этих посольств, могут вывести на улицы десятки тысяч людей и реально угрожать правящему режиму только потому, что у них эти самые доллары, а за ними эти самые посольства. Но это только кажется сумасшествием. Так бывает с политическими мифами: эпические видения нелепы, но желаемы, приятны и полезны. Но об этом ниже.
Просто «западные деньги», если они есть, ничего серьёзного в России не смогут совершить без тех же стремящихся к власти «оранжевых вождей» и без поддерживающих их миллионов простых людей. Надуть деньгами с «социального нуля» «вождей» и «революцию», даже «оранжевую», это сказки пиарщиков.
Я знаю, что серьёзных внешних денег нет, в противном случае, они бы блуждали и по Перми, и были бы «видны» даже невооружённым глазом: трудно скрыть оплату сотен «волонтёров», многотысячные тиражи хорошо изданной «подрывной литературы», штабы с привлечёнными менеджерами и пиарщиками. Большое количество наёмных, незаинтересованных людей придаёт любой активности всеми заметную «кислую ноту». Достаточно вспомнить путинги.
***
Если опять-таки очень упрощать:
Революция совершается внесистемной оппозицией, которая пользуется слабостью режима и опирается на массовое недовольство режимом. В результате существующий общественно-политический строй переживает радикальные изменения. Завоевание власти гарантирует воля внесистемной оппозиции, слабость режима и массовое недовольство режимом; революционность изменений гарантирует внесистемный характер оппозиции и наличие в обществе «институциональной альтернативы» режиму.
«Оранжевая революция» совершается системной оппозицией, которая пользуется слабостью режима и опирается на массовое недовольство режимом. В результате существующий общественно-политический строй радикально не меняется. Завоевание власти гарантирует воля оппозиции, слабость режима и массовое недовольство режимом; нереволюционность изменений гарантирует системный характер оппозиции и отсутствие в обществе «институциональной альтернативы» режиму.
Государственный переворот совершается системной оппозицией, которая пользуется сверх-слабостью режима и опирается на безразличие населения к режиму. В результате существующий общественно-политический строй радикально не меняется. Завоевание власти гарантирует воля оппозиции, сверх-слабость режима и безразличие населения к режиму; нереволюционность изменений гарантирует системный характер оппозиции и отсутствие в обществе «институциональной альтернативы» режиму.
Это, так сказать, «чистые формы». В реальной же истории существует множество переходных и смешанных форм смены режимов через захват власти. Например, в «перестроечном» Советском Союзе слабость внесистемной оппозиции, слабость системной оппозиции и слабость правящего режима, несмотря на массовое недовольство «властью КПСС» и наличие выстраданной в обществе рыночно-демократической «институциональной альтернативы» социализму, привели к затяжной муторной революции, длящейся до сих пор.
Так получилось, что старый общественно-политический строй обрушился у нас раньше, чем сформировались более или менее надёжные социальные носители нового строя (жизнеспособная контрэлита не могла возникнуть в недрах в общем-то тоталитарного СССР, а «демократическая оппозиция» внутри КПСС оказалась слаба, невелика и труслива, чтобы забрать власть и самой сделать окончательный шаг к «рынку и демократии»). В итоге власть в 1991 году захватили не те, для кого предназначался новый строй, то есть не крупные, средние и мелкие собственники, которых ещё не было, а какой-то странный компот из советских разночинцев и партийных и комсомольских функционеров средней руки. Соответственно, революция наша изначально была хронически недоделанной, а новые институты - синтетическими. Но реальное политическое и экономическое освобождение населения (главное достояние и великий прорыв 1991 года), в конечном счёте, естественным образом и независимо от власти, создаёт новые общественные отношения, которые и доформировывают новую элиту и насыщают реальным содержанием новые, но столь долго пустопорожние политические институты. Эта «долгая революция» закончится, когда у власти в России окажутся элиты, уже совсем никак не связанные с советским прошлым, а политические институты будут обеспечивать реальную конкуренцию элит за власть посредством выборов. Сегодня мы видим, что остаётся не так и долго ждать.
Повторюсь, речь идёт лишь о внешнем, событийном измерении революций и переворотов. Их социально-экономический детерминизм - отдельная тема. Для меня она - «чёрный ящик».
***
«Настоящая революция» в современной России невозможна по четырём базовым основаниям:
Первое основание «невозможности революции»: в России зимой 2011-2012 года нет массового недовольства режимом и не предвидится. В практический протест вовлечена микроскопическая доля населения, социально бесконечно далёкая от основной его массы, не только в провинции, но и в самой Москве. В Москве «декабристы», вышедшие на улицы, составили от четверти процента до одного процента московского населения (в зависимости от того, как считать московских протестующих и московское население). В двух-трёхтысячных митингах в российских городах-миллионниках «классические декабристские слои» составляли всего по несколько сотен человек. Но главное: широкие простолюдинные слои российского населения никак не продемонстрировали своей солидарности с «декабристами», и либо просто остались в стороне, либо позволяют возить себя на путинги.
Для массового недовольства путинским режимом в современной России просто нет причин. Несмотря на очевидную ущербность российской экономики и политической системы, но благодаря пресловутой нефтегазовой ренте, режим поддерживает относительное благополучие российского «социального большинства» («социальное большинство» - «народ без маргиналов и элит», те, кто определяет национальную идентичность, формирует «общенародные» общественные конвенции и создаёт своими настроениями «общественную атмосферу»). Стабильность и постепенный «рост народного благосостояния» - реальные общественные блага в современной России. Настолько реальные блага, что большинство жителей страны, несмотря на извечное брюзжание, реально благодарны за них путинскому режиму. В этом трагедия России: страна реально «на ладан дышит», «а мужики-то не знают», благодаря нефтегазовым социальным раздачам.
Хотите понять, что такое «массовое и активное недовольство режимом» - вспомните или узнайте, как выглядели уличные протесты в восточноевропейских странах во время «бархатных революций» и в странах Магриба во время недавних «арабских революций». Дело даже не столько в накале протеста, хотя и в нём, но, прежде всего, в его социальной широте, типично революционной. В «арабских революциях» массово участвовали практически все слои городского населения: от бедноты и традиционных торговцев и ремесленников, до студентов, чиновников и, естественно, вестернизированных средних слоёв. В московских декабрьских событиях массово отметились только последние: вестернизированно-глобалистские «ботаники», «очкарики», «сетевые хомячки», «креативный класс» - часть «среднего класса», зарабатывающая на жизнь в постиндустриальных, информационно-цифровых отраслях экономики.
Да, социальной, человеческой базой революции никогда не бывают «все» и даже «большинство» - всегда есть «болото», всегда есть «Вандея». Революцию начинает и делает относительное меньшинство. Но чтобы революция состоялось, чтобы было, кому вынести контрэлиту к власти, меньшинство должно быть сконцентрировано в месте главных событий, а это, как правило, столицы и крупные региональные центры. В них «революционное меньшинство» должно быть большинством или, по крайней мере, «социальным большинством». Очевидно, что даже в Москве «декабристский класс» таковым не является.
Второе основание «невозможности революции»: в сегодняшней России нет укоренённой в народе внесистемной оппозиции, организованной, сплочённой контрэлиты, способной возглавить революцию.
Большинство «декабристов» со всей очевидностью дистанцировались от внесистемных «профессиональных несогласных» либерального и левого толка, доминировавших на «болотных» и «сахаровских» трибунах. Подавляющее же большинство прочего российского населения к этой контрэлите и вовсе относится враждебно. Националистические и ультра-правые внесистемщики хоть и допускаются в «декабристскую» тусовку, но очевидно чужие на этом празднике жизни - это не их бунт, не их время. А реальные представители «декабристского класса», вполне системные Леонид Парфёнов, Борис Акунин, Дмитрий Быков, drugoi, kamikadze-d и другие и в страшном сне не могут представить себя во главе революционных масс. Алексей Навальный оказался хоть и яркой, но слишком сложной и противоречивой личностью, чтобы, если что, смочь возглавить хотя бы «декабристов».
Хотите понять, что такое «укоренённая в народе, хорошо организованная и сплочённая внесистемная оппозиция, способная возглавить революцию», вспомните или узнайте, что такое польский профсоюз «Солидарность» в конце 80-х или «Братья мусульмане» в арабских странах в 2000-х. На их фоне любые наши «внесистемщики» - жалкое зрелище и бесперспективное начинание. Но они в этом не виноваты. Просто нет ещё в «народе» социального заказа на контрэлиту, новая-то постсоветская элита ещё не доформировалась.
Третье основание «невозможности революции» в сегодняшней России - режим не слаб. Режим бесперспективный, ожиревший, но ещё не слабый. Однажды оседлав нефтегазовую «кладовую», путинский режим прочнее своей сути. Пока есть средства для социальных раздач - он почти неуязвим для политических наскоков внутри страны. Сегодня только проблемы в самой «кладовой» и мощные внешние факторы могут серьёзно ослабить режим ну, может быть, ещё дворцовые интриги). Но это сегодня. Будучи по сути паразитическим, то есть извращающим естественные общественные отношения, и потому органически чуждым для страны, путинский режим медленно, но верно разлагается сам, всё менее совпадая со здоровой, активной частью общества. Вместе с ним, правда, разлагаются целые социальные слои, основные бюджетополучатели, деморализованные нефтегазовой социальной политикой.
Настоящая слабость режима - в будущем, возможно, в недалёком. Социальная база режима будет постепенно сокращаться и, без принятия специальных контрмер, очень скоро замкнётся в тесном и небольшом кругу работников казённых заводов, совсем обмельчавших чиновников и деморализованных учителей, врачей, библиотекарей. Сам Владимир Путин стремительно будет превращаться из «спасителя отечества» в «опекуна» и «содержателя» той части отечества, которая не вписалась в новую жизнь. Насколько политически нереспектабельным будет лицо такого режима, можно представить уже сегодня, наблюдая за некоторыми путингами.
В Перми. На путинг всех свезли на автобусах: кого - с пермских заводов, кого - из администраций, советов ветеранов и всевозможных интернатов со всего края. Многие думали, что едут «на Бабкину», а оказалось «на Бабкину с Путиным». Для пущей массовости путинг смешали с естественным народным гулянием в театральном ледовом городе в центре Перми. Главным занятием митингующих было слушать обещанную Бабкину и есть обещанную, вкусную и бесплатную гречневую кашу с тушёнкой. Очень увлекли путинцев листовки «Мы одной крови! Обращение противников Путина к сторонникам Путина» (как рассказывали распространители из «Совета 24 декабря»: «листовки расходились как пирожки»). За резолюцию «во славу вождя» руку поднимал только каждый пятый, и не потому, что «против», а просто - «в лом» или не понял, «чё к чему» (кто «против» и «воздержался», на всякий случай не голосовали, в отличие от митингов «за честные выборы»). Сторонники Путина внизу кричали сторонникам Путина вверху: «кончай базар, давай Бабкину». Не хотел бы я быть вождём, которого так любят и поддерживают и у которого такие исполнительные, но тупые подручные.
Продолжение следует.