Сура
Страна, как огромный сервер,
Не верится самому,
Работать еду на север,
Блаженствовать буду в Крыму.
Такое у меня сочинилось четверостишье в кресле самолёта, выполнявшего рейс Санкт-Петербург- Архангельск. Сергей, знакомый архитектор, предложил построить часовенку в Архангельской области. С Сергеем Павловым знаком ещё с советских времён. Четверть века назад он вручил мне, ещё невоцерковлённому христианину, хоругвь на крестном ходе в Вырице. Я понятия не имел, что это за палка. Но пронёс достойно, не уронив ни чести, ни хоругви. Встречался с Сергеем нечасто, как-то посетовал, что хотел бы строить церкви.
- Ты думаешь, на церкви легко работать? Там искушений намного больше, - огорошил меня Сергей.
Подумал тогда:
- Что он несёт? Это же не коттедж и не туалет. А церковь!
Самое забавное, что первым церковным объектом оказался именно туалет.
И вот, в мае 2011 года, я летел в неведомую Суру, имея при себе чертежи, командировочные и инструменты. В Пулково бдительные таможенники заставили вытащить из сумки неопознанный предмет. Им оказался толстенький отвес. Два подошедших сотрудника аэропорта проверили всю сумку и пропустили на регистрацию. Один глянул на меня с уважением, другой с насмешкой.
В аэропорту меня встречал Костя, друг детства, не виделись с ним почти двадцать лет. Задержался на сутки в гостях. Наперебой рассказывали его жене о былых временах. Посмотрели около сотни чёрно-белых фотографий той поры.
Заспорились. Я говорю Косте:
- Помнишь, как мы в лесу мох курили?
А он забыл.
- А как ты у деда Васи папиросы стащил? - не унимался я.
- Не было этого! - с возмущением отнекивался Костя.
Впрочем, я тоже не всё вспомнил. Засиделись допоздна.
До развала страны в Суре действовал аэропорт, селяне за 2 рубля 40 копеек летали в Архангельск. Теперь ходил только вечерний пятичасовой поезд. На нём я доехал до Карпогор, где пассажиров встречал Шумахер. Так все звали водителя газельки. Он оправдывал прозвище, не каждый может проехать без мала сто километров по лесным дорогам за полтора часа. Включая время на переправу у Новолавелы, - катер перевозил паром с машинами на другой берег Пинеги. Иной раз мне казалось, что водитель не впишется в поворот. Местные жители не обращали на гонку никакого внимания. К полуночи Шумахер высадил меня у сурской гостиницы.
Село Сура - родина святого праведного Иоанна Кронштадтского. Он каждый год приплывал домой из Санкт-Петербурга на пароходе «Николай Чудотворец», впоследствии подарил его и несколько барж местной обители. Основал женский монастырь, построил Никольский собор, две школы, больницу, кузницу и магазин. Главная улица, или «прошпект», - так называл её отец Иоанн, вела к собору. Все дома построены на деньги отца Иоанна, сейчас улица носит его имя. Село раскинулось вдоль рек на три километра. Хорошо сохранился дом сестры батюшки Иоанна, Дарьи Ильиничны, он построен за год до отмены крепостного права. Дом широченный, фасад в шесть окон, даже у балкончика четыре окна. В нём планируют создать музей. На многих сурских домах прикреплены красные звёздочки, две, три, даже четыре. Здесь жили ветераны Великой Отечественной войны. Местных жителей не нужно призывать к патриотизму. Поисковый отряд «Ориентир» привёз в родные места останки солдата, погибшего под Харьковом. Хоронили красноармейца Коровина Ивана Ильича всем селом. Я познакомился с его племянником Виталием, он приезжал на лето в родную деревню из Северодвинска.
Отец и сестра батюшки были похоронены в часовне Илии пророка. Её уничтожили в тридцатые годы. Один из ярых разрушителей оказался внучатым племянником отца Иоанна. Семнадцатилетний безбожник Алёшка Рябов сбросил крест и главку. При разборке крыши сорвался вниз. Умер тут же, на каменном полу. В конце восьмидесятых на этом месте поставили водоразборную колонку, а в 1992 году патриарх Алексий-2 отслужил панихиду. Вскоре колонку разобрали. Место упокоения родных батюшки огородили, на холмике появился крест из лиственницы. Здесь мне и предстояло возвести часовню в историческом виде. Похожую часовенку восстановили в Кронштадте, на месте упокоения матери отца Иоанна, Феодоры Власьевны. На стенах разместилось двенадцать кокошников. На моей часовне будет шестнадцать, и размером она побольше.
Пока двое помощников готовились к началу работ, я знакомился с селом. Первым делом накупался в речке Суре. Лёг на спину. Невдалеке на берегу замерла вороная лошадка, за пригорком виднелся купол восстановленной Никольской церкви. Голубое небо, солнечные блики на воде, медленное течение, - всё это великолепие окунуло меня в детство. Меж тем меня относило всё дальше и дальше, и пора уже возвращаться за одеждой.
Село расположилось на слиянии двух рек. Речка Сура извилистая и неглубокая впадает в судоходную Пинегу, - её ширина больше ста метров. Переплыл её с усилием, - на середине быстрое течение. После революции богоборцы пытались увезти на судне колокола. Палуба не выдержала их тяжести. Главный колокол весил 258 пудов. Они и сейчас лежат где-то на дне, вросшие в песок. Дорога за околицей поворачивала к Засурью, село находится в полутора километрах. Через десять минут подошёл к подвесному мосту через Суру, с него уже видна Пинега. Мост сделан добротно. Металлические трубы жёстко прикреплены к мосткам, по верху протянута рифлёная арматура. При движении мост покачивался из стороны в сторону. Я попрыгал. Сразу вспомнился фильм с Индианой Джонсом. Правда, высота здесь небольшая, да и крокодилы в речке не водятся.
Слева от Засурья поклонная гора - здесь отец Иоанн отдыхал на любимой скамейке. Скамья сколочена из мелких брёвнышек явно недавно, зато на том самом месте. Местные жители говорят, что здесь полно белых грибов. Деревья закрывали большую часть села, но Никольский храм, пока без колокольни, виден как на ладони. Я тоже присел на скамью. Задумался о случайностях и закономерностях в нашей жизни. Оказалось, что я работал на четырёх храмах, связанных с именем батюшки Иоанна.
Ближе к вечеру познакомился с монахиней Митрофанией. Её командировали из монастыря на Карповке для учреждения женской монашеской общины. Кругом кипела стройка: несколько человек готовили опалубку под фундамент колокольни, бригада молдаван заканчивала ремонт церковного дома, из полуразрушенного Успенского собора трудники потихоньку вывозили мусор. Матушка Митрофания разменяла восьмой десяток лет, но своей энергией заражала всех. Или почти всех. Она расстраивалась, когда рабочие бухали. Она так и говорила:
- Опять у меня искушение, прораб запил.
Кто-то пьёт, а у неё искушение. В этом вся матушка Митрофания.
Ходила медленно, у неё болели ноги. В ближайшее воскресенье она организовала поездку к источнику Никола-ручей. Автобус подвёз нас к лесной тропинке, около километра шли пешком. С матушкой Митрофанией установились тёплые отношения. А когда оказалось, что мы оба вологодские, стали друзьями. Насколько допустимо так называть монахиню и простого строителя. В трёхлетнем возрасте еë эвакуировали из Ленинграда в деревню Палтога под Вытегрой. Матушка Митрофания рассказала, как она пришла в монастырь:
- В Ленинграде у меня была престижная работа, хорошая зарплата, да и в храм уже ходила. Как-то после службы остановился возле меня батюшка Иоанн Крестьянкин. Внимательно посмотрел на меня. Я одета в богатую шубу, на пальцах дорогие украшения. Похлопал по плечу и с улыбкой произнёс:
- Наша, наша.
Я смутилась, о монашестве даже не задумывалась. Через несколько лет всё как-то само собой произошло.
Мы подошли к бревёнчатой часовне, построена она недавно на месте сгоревшей. Лес пожертвовали местные жители. Я спустился по тропинке к ручью, когда-то давно в нём нашли икону святителя Николая. Забил родник. Теперь здесь купальня в виде креста. Окунулись в источник почти все из нашей группы, в том числе и глава сурской администрации Виктор Васильевич. Он принимал деятельное участие в реконструкции купальни. Мальчишкой встречался с Фёдором Абрамовым, тот часто приезжал в родную деревню Верколу. Писатель-фронтовик прославился не только своими произведениями, полученную Ленинскую премию он потратил на строительство дороги из Верколы в Суру.
Заканчивалась первая неделя командировки. Помогали мне два местных жителя, их лучшие качества дополняли друг друга. Сергей, лет сорока, дисциплинированный и медлительный, трудился равномерно. Дима помоложе, однообразие ему надоедало со всеми вытекающими последствиями. Зато он брался за любую незнакомую работу с воодушевлением. Повезло мне с подсобниками. Мой главный помощник Сергей Нехорошков решал задачи посложнее. Он привозил на монастырской машине всё, что я заказывал для строительства и курировал работу трёх десятков волонтёров. Год назад был организован фонд «Прииди и Виждь» от Иоанновского монастыря в Санкт-Петербурге. Сергей координировал восстановительные работы. Его энергия и простота в общении покоряли всех. Девушки и ребята из Санкт-Петербурга, Волгограда и Гамбурга вывозили мусор из Успенского храма, делали мелкий ремонт. Они изменили фамилию Сергея на Суперхорошков.
Сура напомнила детство. Двери здесь не запираются, хозяева уходя, подпирают её палкой. В моём родном посёлке накидывали на дверь петлю без замка. В домах популярны домотканные половики, у нас их называли дорожками. Суряне при разговоре сильно тянут последний слог. Похоже на вологодский говор. Вскоре у меня случился разговор с продавцом:
- Горький шоколад у вас есть?
- Кончился, весь разобралиии.
- Так закажите, я брать будууу.
Я полюбил горький шоколад после разговора с матушкой Митрофанией. Она угостила шоколадкой при первом знакомстве, я отказался по причине поста.
- Можно же есть в пост горький шоколад, - удивилась она.
- Да ладно, - заупрямился я.
Про себя ещё подумал:
- Монахиня, а шоколад трескает.
По примеру своего старшего брата спрашивал себя в сомнительных случаях:
- Стоп себе, думаю, не дурак ли я?
Посмотрел в интернете. Да, оказалось, что дурак. Добила фраза из медицинской статьи: «...стимулирует улучшение когнитивных функций». До этого шоколадка с 75-процентным содержанием какао казалась невкусной.
У меня сложилось впечатление о Суре, как островке СССР. В магазине продавались вещи, каких в городе я не встречал лет двадцать. Сдачу давали вплоть до копеек. Их у меня в тумбочке собралась изрядная кучка. Сура село несуетливое, время течёт иначе, чем в городе. Здесь даже собаки не лают. Меня постоянно ждал на дороге из магазина хитрый пёс с жалобными глазами. Как такого не угостить?
Интернет на ноутбуке ловил только у форточки моей комнаты. Очень неудобно. Выходил на крылечко, там другая проблема, - комары. Чистые звери, на них не действовала никакая мазь. В гостинице стояла кабинка для душа, ключ от неё лежал в ящичке на кухне. Деньги за пользование душем я клал туда же. Лена, хозяйка гостиницы, приходила только для уборки, у неё, как и у всех деревенских, много домашних дел. Общался с ней по телефону.
Из Артемиево-Веркольского монастыря присылали священника в Суру для проведения литургии. Богослужения проводились в храме во имя святого праведного Иоанна Кронштадтского. До революции в доме жил священник Георгий Маккавеев. Дом двухэтажный с балконом, - на него любил выходить батюшка Иоанн. Он останавливался здесь на ночлег.
Первый этаж оборудовали под церковь. На аналое лежала икона Иисуса Христа с отверстиями от пуль. Я уже встречал в других храмах иконы, расстрелянные безбожниками. Службу вёл монах, очень строгий. Исповедь начиналась за полчаса перед литургией, тех, кто не успел, монах исповедовал в конце службы. Бывало, около часа остальные прихожане терпеливо ждали причастия на улице. До открытия Никольского храма оставался ещё год.
В одно из воскресений Сергей Суперхорошков свозил меня и двух прихожан в Свято-Троицкий скит в Летовской роще. Дорогу местами размыло, с трудом проехали на машине 19 километров. Ещё три шли пешком в гору. Скит восстанавливала бригада плотников из Питера, церковь стояла в лесах. Строили еë на месте сожжëнной в 60-ых годах.
«Дивное место, как Сион Святый; на горе воздвигнут новый храм, оттуда видно далеко кругом, а особенно по направлению к селу Суре». - Так писал батюшка Иоанн о Летовской роще.
Мощи отца Иоанна пытались вывезти и перезахоронить в двадцатые годы прошлого столетия. До сих пор бытуют разные версии. Некоторые из жителей Суры считают, что мощи святого должны находится в Летовской роще. Якобы группа белогвардейских офицеров привезла на судне под сильной охраной какой-то важный груз. Уезжали без него. Куда они его дели - неизвестно.
- Скорей всего мощи в скиту, больше негде, - слышал я такую версию.
Уж кому-кому, а сурянам грех жаловаться. Нет больше такого места, где имя праведного Иоанна Кронштадтского не напоминало бы на каждом шагу.
Сергей на обратном пути набрал две корзины белых груздей. По приезде домой, мы замочили их в огромной кастрюле. Жизнь в деревне привлекала городских ребят. Из Санкт-Петербурга приехал Никита, учитель информатики и физики. Сергей с благозвучной фамилией Рождественский уже завёл семью. Сура - одно из немногих сëл, где население увеличивалось.
В Доме Культуры выступал народный коллектив «Отрада». Местные артисты проводили концерты и ставили спектакли по рассказам Фëдора Абрамова. Они ездили с выступлениями в Архангельск и соседние деревни. В одну из пятниц в Суру приехали фольклорный коллектив из Карпогор и три музыканта из Норвегии. Одного из них, Армана, поселили в мою комнату. Мы с ним приятно поговорили. Наши манипуляции руками напоминали разговор двух глухонемых. Редкие слова сопровождались улыбками. Странно, я понял добрую половину его объяснений. Надеюсь, и он тоже. Вечером норвежцы дали концерт у крылечка гостиницы. Руководитель, крепкий мужчина лет пятидесяти, устроился на скамье с гармонью. Рядом поставил два аэрозоля от комаров. Гитарист, курчавый молодой человек, прихватил табуретку. Правда, так и не присел. На контрабасе играл, нет, - зажигал мой Арман. Это был не контрабасист, а какой-то сгусток энергии. Сорок минут музыканты пели русские и норвежские песни. Напоследок гармонист почти без акцента спел «Подмосковные вечера» на русском языке. Ребята подтягивали, и даже вечно весёлый Арман пел вдохновенно, без тени улыбки, со светлой печалью на лице.
На следующий день я завершал последние ряды часовни, рядом лежала готовая опалубка под кокошники. По улице местная экскурсоводша вела группу паломников. Они захотели положить своими руками кирпичик в часовню. Я не возражал. Запускал их на леса по одному. Паломник сначала несколько секунд молился у стены, зачерпывал мастерком раствор, медленно размазывал его на поверхность кладки, опять же медленно укладывал кирпич на место. Снова молился и уступал место следующему. Народ попался душевный. Все благодарили. Вторая группа появилась следом за первой. Всё повторилось. Не прошло и получаса, как я увидел на горизонте волонтёров. Я начинал нервничать. Душевные люди уже не казались такими душевными. Характер у меня спокойный, и тому есть причина. Родился, когда отцу исполнилось 61 год, а маме 43. Матушка Митрофания как-то на этот факт моей биографии живо отреагировала:
- Запомните, в этом нет вашей заслуги.
И ведь не поспоришь. Но когда увидел, что к лесам подбегают десятка полтора детдомовских детей, меня стало немного потряхивать. Им мало одного кирпичика, норовили положить по три. Хорошо ещё, что воспитательница следила за безопасностью.
Меня накрыло молчаливое раздражение:
- В конце-то концов! Мне работать надо! Я домой хочу!
Мне уже сон приснился, что приехал к семье на выходные. Дорога от Суры до дому занимает 12 часов, а обратная все 16. Приехал, отужинал, поспал, и опять в аэропорт. Второй месяц на исходе, - и не такое приснится.
Я задумался. Чего стоят 45 кубов моей кладки по сравнению с кирпичиком, положенным с любовью и молитвой? Стало стыдно, что допустил до себя недовольство и нетерпение. Слава Богу, что хватило сил внешне не показать слабость. Я успокоился. Чем-то светлым, благодатным накрыло меня. Даже пожалел, что это была последняя группа. Сверху увидел Армана, идущего по улице. Помахал ему. Тот мгновенно вскинул руки и заорал во всю ивановскую: «Сергееей!» Он знать не знает, что такое «во всю ивановскую». А как похоже!
Наконец-то настал последний рабочий день. С утра позвонил Шумахеру, забил себе место в газельке. Сергей и Дима укутали полиэтиленом шестнадцать кокошников, прижали его кирпичами. Часовня к зимовке готова. Она стояла в лесах, через год плотники будут устанавливать шатёр с крестом. Странное чувство: так стремился домой, а уезжать не хочется. Распрощался с матушкой Митрофанией и помощниками. Медленно прошёлся по прошпекту, хитрый пёс тут как тут. Угостил - куда денешься. Купил четыре шариковых ручки с логотипом «Сура». Обошёл вокруг часовни, - да пора уже и домой.
По приезде в Санкт-Петербург отчитался Сергею о потраченных средствах. Список получился внушительным. Сергей выдал зарплату, на список даже не глянул. Огорошил:
- Следующим летом ещё съездишь, там ещё кой-какая работа есть.
Часть 2.
Кой-какая работа включала в себя укладку плит в часовне, сооружение цоколя и отмостки, благоустройство территории. В июле 2012 года я вместе с тремя плотниками из Санкт-Петербурга приступил к работе. Суровые архангельские ветры порвали в одном месте полиэтилен, часть кладки разрушилась. Замёрзшая вода страшная штука, - скалы рвёт. Что ей кирпичики. После замены двух десятков кирпичей строители начали установку шатра, материалы к нему приготовили зимой местные жители. Восемь балясин к двери и окнам привезли из Санкт-Петербурга. Пол в часовне я уложил из старых плит разрушенного Никольского храма. Время их не пощадило, с трудом отобрал нужные 49 штук.
Плотники установили на шатёр крест. Его освятил митрополит Архангельский и Холмогорский Даниил. Около сотни сурян пришли 16 августа на первую литургию в Никольском храме. Дождалась открытия церкви Любовь Алексеевна Малкина, внучатая племянница батюшки Иоанна. Последний раз она ходила сюда 90 лет назад. В ней родители её крестили, приводили на причастие.
В ней же рабу божию Любовь и отпевали в 2017 году. Её внук Алексей служит священником на пинежской земле.
Уезжал я из Суры с неким сожалением, хотелось вернуться хоть раз. Даже не предполагал, что впереди меня ждали ещё четыре рабочих поездки.
Часть 3, 4.