АВГУСТЕЙШАЯ ЖЕРТВА РЕСТАВРАЦИИ (8)
Покушение на Герцога Беррийского. Париж. 13 февраля 1820 г.
РЕГИЦИД
Гораздо более важным для нас, разумеется, является реакция на убийство властей.
Сразу же после покушения ко всем Дворам Европы из Парижа полетели донесения. В Петербург выехали два курьера: от русского посланника графа Ш.-А. Поццо ди Борго управляющему Иностранной коллегией графу К.В. Нессельроде и от французского министра иностранных дел барона Э.-Д. Паскье посланнику в Петербурге графу де ла Феррону.
«Демон зла, - писал граф Поццо ди Борго, - хотел уничтожить всю правящую ветвь в Тюильри. Один Господь Бог знает все последствия этого ужасного убийства» (В.В. Пугачев «Луи-Пьер Лувель и движение декабристов». С. 5).
Граф Шарль-Андре Поццо ди Борго (1764-1842) по рождению был корсиканцем и даже дальним родственником Бонапарта и при этом кровником-врагом. После занятия союзными войсками Парижа назначен генеральным комиссаром временного правительства Франции. В годы Реставрации получил назначение от Императора Александра I российским послом при Дворе Короля Людовика XVIII. Приводящийся нами портрет графа находится в Версальском Дворце.
Направляя в Париж с чрезвычайным поручением графа П.А. Шувалова, Император Александр I, помимо подобающего соболезнования, поручил передать Королю Людовику XVIII при личной встрече Свое предостережение о том, что представительное правление невозможно без твердой политики Правительства.
В инструкции графу Государь предписывал, чтобы он указал на устройство, данное Им в Царстве Польском, Великом Княжестве Финляндском и Бессарбской области, как на пример «сочетания формы правления, которую требует нынешнее время, с правилами порядка и дисциплины, которые только и могут обзепечить прочность учреждений» («Внешняя политика России XIX и начала ХХ века. Документы Российского министерства иностранных дел». Серия вторая. 1815-1830 гг. Т. III (XI). М. 1979. С. 347).
Генерал-лейтенант граф Павел Андреевич Шувалов (1776-1823) - будучи генерал адъютантом ЕИВ, выполнял личные поручения Государя. Так, в 1814 г. эскортировал Наполеона Бонапарта на остров Эльба, одолжив ему свою шинель, что было мерой предосторожности, чтобы предупредить его убийство враждебно настроенными к нему французами. Ныне эта шинель выставлена в Музее военной истории в Вене.
Перед лицом дерзкого демонстративного покушения на Члена Королевской Семьи европейские Монархи проявили полное единодушие.
Отправляя к Людовику XVIII доверенное лицо, министр иностранных дел Австрийской Империи князь Меттерних высказал пожелание Венского Двора сменить либеральную политику на более соответствующую обстоятельствам. Английский Король Георг IV высказывал убеждение, что убийство Герцога Беррийского является одним из звеньев цепи заговора против всех Монархов.
Даже Шведский Король Карл XIV (основатель Династии Бернадотов, бывший французский революционный генерал и наполеоновский маршал), и тот увидел в парижском покушении проявление скрытого до времени духа переворотов, ограничив у себя свободу печати.
Также поступили в Англии и во Франции, отменив законы о неприкосновенности личности и введя цензурные ограничения.
Однако дело было не в одной лишь отрицательной (совершенно очевидной) реакции на этот парижский акт Регицида со стороны Императора Александра I. Важно понять, что Он (хотя бы в силу Своей информированности) доискивался до причин этого преступления, пытаясь определить тех, кто нес за него ответственность.
Один из современников так описывал все эти события, увязывая их также с предшествующим покушению на Герцога Беррийского убийством в 1819 г. в Германии Августа фон Коцебу:
«Не знаю, до какой степени гишпанская революция огорчила Людовика XVIII; только, вероятно, любимый министр Его, либерал Деказ, старался в глазах Его уменьшить ее важность. Но не прошло шести недель после ее взрыва, как убиение племянника Его, Герцога Беррийского, открыло Ему весь ужас истины. Старик показал некоторую энергию, и решительные меры, Им принятые, не допустили тогда профессоров революции, французов, последовать примеру учеников своих гишпанцев.
Покушение на Герцога Беррийского.
На нас мятеж, в стране от нас столь отдаленной, первоначально не сделал никакого впечатления. Исключая одного человека, и при Дворе немногие им занялись. Скоро увидели, что дело идет не на шутку: на всем протяжении Европы послышался какой-то гул; везде как бы глухие отклики на страшный призыв. Как во время пожара сильным вихрем далеко иногда заносятся воспламененные отломки и зажигают здания, по-видимому, вне опасности находившиеся, так и тогда внезапно там и сям показывалось пламя мятежа. Вспыхнули Португалия, Неаполь, Сардиния, а в следующем году и Греция. Еще скорее сие пагубное действие можно было сравнить с электрическим проводником, который в минуту пожирает великое пространство; ибо порывы бури, возникшей на берегах Таго, к концу года (хотя весьма слабо) отозвались и на берегу Невы.
Молодая Германия, новое поколение, возросшее среди унижения своего отечества, воспитанное в университетах, вскормленное ненавистью к насилиям Наполеона, возгордившееся своим освобождением, себе одному его приписывая, и жаждущее совершенной свободы, ему обещанной, смотрело с радостию на происшествия сего года, не решаясь, однако же, принять в них большого участия. Немцы не то что французы: глупостям, которые они делают, всегда должны предшествовать продолжительные и глубокие размышления.
Но что должен был восчувствовать Император Александр, увидев, что основанное Им так непрочно? Священный союз, для блага народов Им поставленный, спешили они с бешеным усилием разорвать» (Ф.Ф. Вигель «Записки». Кн. II. С. 971).
Уже 23 февраля 1820 г., встретившись с французским посланником графом де ла Ферроном, Император Александр I заявил ему, что атакующая Трон сила проявила себя, продемонстрировав, какими средствами она будет добиваться поставленных целей. «Настало время, - заключил Он, - остановить зло, и Я надеюсь, что еще не слишком поздно» («Донесения французских представителей при Русском Дворе и русских представителей при Французском Дворе». Т. III. 1817-1822. СПб. 1908. С. 331).
С графом Его Величество был откровенен: тот был известным роялистом, убежденным приверженцем Бурбонов В 1790 г. он присоединился к Армии Конде, принимал участие в кампании 1792 г. После неудачи эмигрировал в Англию, где стал адъютантом и офицером для поручений Герцога Беррийского, вместе с которым высадился в 1814 г. в Шербуре.
Пьер-Луи-Огюст граф де ла Феррон (1777-1842) - посланник (1819-1821), а затем посол (1821-1827) при Русском Дворе, министр иностранных дел Франции в 1828-1829 гг.
Происходившие события противоречили тому, что убийство Герцога Беррийского было изолированным актом фанатика-одиночки.
Уже на следующий день после отбытия из Парижа посланца Императора Александра I графа П.А. Шувалова, 3 мая 1820 г. в субботу, во французской столице «произошло уличное столкновение с группой лиц, собравшихся на площади перед зданием, предоставленным Палате депутатов для проведения заседаний, и на улицах, прилегающих к мосту Людовика XVI и площади Людовика XV».
«Ежегодно по вечерам, - доносил 29 мая 1820 г. в Петербург российский посол в Париже граф Ш.-А. Поццо ди Борго, - собирались организованные группы, состоявшие то их юных студентов, то из лавочников, а также из присоединившихся к ним рабочих. Они отправились на бульвары или примыкающие улицы, стараясь сохранить сообщение с предместьем Сент-Антуан в надежде найти там соучастников.
Потребовалось два полицейских приказа, дабы предупредить злоумышленников и любопытных, что подобные скопления являются противозаконными и будут разгоняться силой, если собравшиеся не разойдутся после троекратного обращения. Но ни предупреждения, ни угрозы не могли остановить нарушителей порядка.
Позавчера они вновь собрались к 9 часам, переходя с одного места на другое, стремясь избежать встречи с войсками и изнурить их в результате безуспешного преследования. Однако нарушители были настигнуты, некоторые из них получили ранения, а другие, около 35 человек, были задержаны и взяты под арест.
Минувшим днем в тот же вечерний час на бульварах между воротами Сен-Дени и Сен-Мартен скопились сборища еще более упрямых. Была вызвана кавалерия. После отказа разойтись кавалерия врезалась в середину толпы и задержала около 50 человек. Во время столкновения двое были убиты. Французский генерал, комендант Парижа, упал с лошади и был по ошибке легко ранен одним из находившихся при нем драгун. Опасаются, как бы сегодня вечером подобные сцены не повторились.
Все эти происшествия являются симптомами плана, наличие которого я уже установил, направленного на то, чтобы поднять восстание в столице и провинциях, вызвать разложение в армии и навлечь на Францию ужасы и последствия новой революции. Каждый день правительство получает доказательства этих ужасных замыслов, и Франция и Европа могут, так сказать, воочию в том убедиться на основании подстрекательских речей, произносимых с трибуны Палаты депутатов тайными участниками этого преступного плана» («Внешняя политика России XIX и начала ХХ века. Документы Российского министерства иностранных дел». Серия вторая. 1815-1830 гг. Т. III (XI). М. 1979. С. 410).
«Революционное распадение Испании, умерщвление Герцога Беррийского и другие подобные события, - писал министр иностранных дел Российской Империи граф И.А. Каподистрия, - побудили Императора видеть и подозревать везде деятельность какого-то распорядительного комитета, который, как полагали, распространял из Парижа свою деятельность по всей Европе, с целью низвергнуть существующие правительства и ввести свойственные революции формы и деспотизм.
С этой поры все усилия министерства были направлены к тому, чтобы бороться с этим началом безпорядка и бедствий» («Записка графа Иоанна Каподистриа о его служебной деятельности» // «Сборник Русского Исторического Общества». Т. 3. СПБ. 1868. С. 250-251).
Эти подозрения Государя, как показывают факты, имели достаточные основания.
Тема убийства Герцога Беррийского и имя Лувеля всплыло во время следствия по делу декабристов, однако некоторые симптомы проявлялись уже тогда, в 1820-м.
Известна эпатажная выходка А.С. Пушкина, находившегося в то время под влиянием юношеского максимализма и масонско-декабристского окружения. Фигура же Лувеля была чрезвычайно популярна именно в декабристской среде.
Пушкинская «Летопись» относит это событие к первой половине апреля (между 4 и 10 числами).
Один из первых отечественных пушкинистов П.И. Бартенев, ссылаясь свидетельства знакомых поэта, в давней своей (1861 г.) работе писал: «…Пушкин не унимался. Так, например, в театре, он вынимал портрет Лувеля и показывал его своим соседям (это могло быть около масленицы 1820 года [Одним из таких соседей был Аркадий Родзянка…]). Жалобы на него наконец дошли до Царя» (П.И. Бартенев «Пушкин в Южной России». М. 1914. С. 11).
В примечании к более поздней публикации документов тот же П.И. Бартенев приводил некоторые новые, ставшие известными ему недавно, данные: «В феврале этого [1820] года был убит Лувелем в Парижском театре Наследник Французского Престола Герцог Беррийский. Покойный Д.Н. Свербеев передавал нам, что Пушкин в театре, ходя по рядам кресел, показывал знакомым портрет Лувеля и позволял себе при этом возмутительные отзывы» («Из рукописей Пушкина, хранящихся в Московском Публичном Музее» // «Русский Архив». М. 1884. Кн. 5. С. 194).
Аркадий Гаврилович Родзянко (1793-1846) и Дмитрий Николаевич Свербеев (1799-1874) - знакомые А.С. Пушкина, бывшие свидетелями инцидента в петербургском театре в апреле 1820 г.
«Долго ли будут думать, - писал известный военный историк генерал А.И. Михайловский-Данилевский, не раз встречавшийся с А.С. Пушкиным, - что из одних только иностранных университетов выходят люди, напитанные все вредными правилами […] Приведу слышанное мною от поэта Родзянко о Пушкине […], воспитывавшегося в […] Лицее. Он уверял меня, что он видел сам, как Пушкин, сидя в театре в кресле, показывал находившимся подле него лицам портрет убийцы Герцога Беррийского, Лувеля, с его надписью: “урок царям”. […]
Он присовокупил, что, служа в гвардии с 1816 по 1820 год, он видел, что дух либерализма чрезвычайно усиливался между молодыми людьми, и что следующий стих, помещенный в одной из его пьес:
Гимн западу [sic!] на устах, в руках портрет Лувеля…
не есть вымышленный, но истинно списан с натуры» («Вступление на Престол Императора Николая I. В записках ген.-лейт. Михайловского-Данилевского. 1826 год» // «Русская Старина». СПб. 1890. Ноябрь. С. 504-505).
Эта опечатка «западу» вместо «Занду» сама по себе забавна: выходит, к концу XIX века корректорам и редакторам столичного исторического издания имя немецкого студента было уже мало знакомо. Но и само цитируемое стихотворение Родзянко оставалось тайной за семью печатями. Да кто такой, наконец, и сам его автор?
Аркадий Гаврилович Родзянко с юности вращался в украйнофильской вольнодумной, вольтерьянского антиклерикального толка, среде; в молодости он был близок к декабристам, особенно южным; в Петербурге состоял в парамасонской «Зеленой Лампе», где и сблизился с А.С. Пушкиным.
В 1960-х годах в одном из архивохранилищ был обнаружен рукописный сборник стихов А.Г. Родзянко, а среди них была и та самая его сатира «Два века» 1822 г., одним из персонажей которых являлся Пушкин:
С ним гений Дамазит, муз пылкое дитя,
Он думает весь мiр преобразить шутя,
И все права пока - иль два иль три ноэля,
Гимн Занду на устах, в руке портрет Лувеля.
Вослед ему шумит недоученый рой.
Пущенная по рукам, сатира эта вызвала неудовольствие.
Одесский знакомый А.С. Пушкина поэт В.И. Туманский писал в одном из писем (10.5.1823): «Где взял любезный наш автор свои портреты? Они существуют только в воображении его. Неприлично и неблагодарно нападать на людей, находящихся уже в опале царской и, кроме того, любезных отечеству своими дарованиями и несчастиями. Я говорю о неудачном намеке, который находится в сатире на Александра Пушкина. Эти два стиха - И все его права иль два иль три Ноэля, Гимн Занду на устах, в руке портрет Лувеля - могут подать человеку, не знающему Родзянки, весьма дурное о нем мнение» (В.И. Туманский «Стихотворения и письма». СПб. 1912. С. 250).
Посчитал себя задетым и сам А.С. Пушкин, хотя поначалу даже не знал, кто был автором стихов. «Я уверен, - писал он 13 июня 1823 г. А.А. Бестужеву из Кишинева, - что те, которые приписывают новую сатиру Аркадию Родзянке, ошибаются. Он человек благородных правил и не станет воскрешать времена слова и дела. Донос на человека сосланного есть последняя степень бешенства и подлости, да и стихи сами по себе недостойны певца сократической любви».
Обнаруживший сатиру А.Г. Родзянко и частично опубликовавший ее литературовед так объясняет интерпретацию образа А.С. Пушкина автором: «В сознании Родзянки тургеневский [братьев А.И. и Н.И. Тургеневых. - С.Ф.] кружок - это собрание агитаторов против правительства и одновременно фаворитов Двора и [Обер-прокурора Св. Синода А.Н.] Голицына; авторов либеральных стихов - и в то же время ближайших сподвижников [Петербургского военного генерал-губернатора М.А] Милорадовича; атеистов, перекрасившихся в клерикалов. В эту орбиту своекорыстных политических страстей, по мнению памфлетиста, втянут и Пушкин. Он не принадлежит, собственно, к “демагогам”, но он - игрушка в их руках; его характеризует не лицемерие, но легкомыслие. Он - “гений”, “безпутное дитя”; его политические мечтания носят характер ребяческой, поверхностной игры, имеющей всю прелесть опасности. Это свое убеждение Родзянка подкрепляет в беседе с [генералом А.И.] Михайловским[-Данилевским] ссылкой на эпизод в театре, когда Пушкин показывал всем присутствующим портрет Лувеля с надписью “Урок царям”». (В.Э. Вацуро «Пушкин и Аркадий Родзянко» // «Временник Пушкинской комиссии. 1969». Л., 1971. С. 64).
Братья Николай (1789-1871) и Александр (1784-1845) Ивановичи Тургеневы - знакомые А.С. Пушкина и члены масонских лож.
Как отмечают современные исследователи, сама надпись на портрете Лувеля, демонстрировавшимся Пушкиным в театре, «разительным образом совпадает не только со знаменитой фразой деятеля французской революции 1789 г. и масона Мирабо «Le silence des peuples est lecon des rois» («Молчание народов - урок королям»), но и с малоизвестным текстом карбонарской прокламации» (В.В. Пугачев «Луи-Пьер Лувель и движение декабристов». С. 10).
Речь идет о тексте напечатанной в то время на французском языке и латыни прокламации венты карбонариев в швейцарском городе Куре (кантон Граубюнден): «Везде немедленная смерть. Последний довод свободных людей. Пример королям-тиранам. Свободные люди Гельвеции всем обыкновенно называемым благородными, самым низким рабам королей, епископам и другим лицам римско-католического духовенства, врагам отечества и свободы - привет. Постановлено нашим верховным трибуналом, что вы все умрете в оковах, утратите ваши имущества; ваши дома, гнусные для свободных людей, будут преданы племени, ради спасительного примера потомкам. Скреплено и подписано кровью свободных людей. Брут, Зандт, Лувель, Равальяк, Катилина» (В.И. Семевский «Политические и общественные идеи декабристов. СПб. 1909. С. 371). «Затем, - прибавляет публикатор, - следует изображение кинжала с клинком, замаранным кровью. По краям этой прокламации, написанной печатными буквами, черная кайма».
В донесении «Следственной Комиссии» по делу декабристов подчеркивалось, что устав тайного общества основывался «на клятвах, правиле слепого повиновения», проповедует «насилие, употребление страшных средств: кинжала, яда» (Декабристы. Отрывки из источников. М.-Л. 1926. С. 82).
Удивительно, что тот же автор, обративший внимание на «разительное» совпадение жеста Пушкина с прокламацией карбонариев, далее, ссылаясь исключительно на слова Лувеля (будто кем-то когда-либо была доказана их искренность и правдивость), приходит к совершенно удивительному выводу: «В этих словах нет революционной программы. Лувель не борец за дело свободы. Он романтический мститель, положивший свою жизнь на алтарь национальной чести. Он мстил Бурбонам за поругание Франции, за Наполеона» (В.В. Пугачев «Луи-Пьер Лувель и движение декабристов». С. 4).
Карбонарский диплом. 1820 г.
Однако, даже не ведая об этой прокламации, некоторые из - следует признать - немногих, занимавшихся во Франции изучением этой проблемы, исследователей полагают, что убийство Герцога было делом рук как раз этого тайного общества карбонариев.
В одной из статей 1884 г. выдающийся французский археолог, признанный знаток герметической символики Клод-Состен Грассе д`Орсе (1828-1900) утверждал: «Менестрели Морвана существовали еще в начале этого [XIX] века под именем дровосеков или добрых кузенов, и в своем истоке были идентичны итальянским карбонариям. Этот союз, прародитель всего современного масонства… […]
Менестрели Мюрси не отличались от них ничем, кроме области, из которой они происходили. […] Однако менестрели Мюрси были сторонниками папства, а менестрели Морвана - светской власти. Ряды первых пополнялись в основном за счет ремесленников, вторых - за счет представителей высших классов. И те и другие существовали с незапамятных времен, однако обнаружить их следы ранее конца XV века весьма сложно.
В начале последующего столетия менестрели Морвана приняли сторону коннетабля Бурбона, правителя Морвана, который, как и они, принадлежал к партии аристократов, и оставались верны своему делу… […]
Символика сообщества карбонариев.
Согласно масонским документам, которые у меня есть под рукой, менестрели Морвана, или братья дуба, попали в Италию при Карле VIII [во время его похода сюда в 1494-1495 гг. - С.Ф.] и с тех пор известны там под именем карбонариев. Однако традиция масонства, согласно их собственной точки зрения, весьма запутана и никогда не была зафиксирована на вульгарном языке. […] Единственными достоверными источниками, в которых можно обнаружить эти записи, являются грамоты их почитателей, составленные на местном диалекте. Всё остальное было доверено памяти, и, недолгое время спустя, превращено в легенду.
И всё же не оставляет сомнений, что братья дуба или дровосеки существовали во Франции еще в прошлом [XVIII] веке и что это был аристократический и литературный градус, который присваивали лишь мастерам.
Если карбонарии, вернувшиеся во Францию из Италии в начале этого [XIX] века, являются последователями менестрелей Морвана былых времен, то, по всей вероятности, именно они виновны в гибели Герцога Берри и вместе с ним Династии Бурбонов, защитников их колыбели, за которых столь яростно сражались их деды» (К.-С. Грассе д`Орсе «Менестрели Морвана и Мюрси» // «Волшебная Гора». Т. XIV. М. 2007. С. 378,381).
Продолжение следует.