Своим появлением публикация эта обязана постам двух моих знакомых по Живому Журналу:
https://k-fon-shwahgeim.livejournal.com/351671.htmlhttps://catofoldmemory.livejournal.com/319788.htmlЧто касается самого текста, то это произведение писателя Дмитрия Карманова. «Этот рассказ, - вспоминает он, - я писал долго, почти три месяца. Собирал материалы, фотографии, воспоминания, документы - всего этого набралось гораздо больше, в разы больше того, что вошло в финальный текст. Где-то в середине я с тоской понял, что моя задумка разворачивается в повесть, и в рамки рассказа всё это не впихнуть. Пришлось сокращать, убирать персонажей, рубить сюжетные ветки и удалять целые написанные страницы. Хотелось бросить, но эта история оказалась из тех, что отпускают только если её написать. Она не давала мне покоя с тех пор, как я наткнулся на документы, сухо описывающие события 1979-ого года, через которые проглядывало ещё более жуткое прошлое. Раннее детство я провёл в Томске, а в Колпашево, маленьком городке на Оби, у меня было много дальней родни, может быть, поэтому всё это так задело меня…»:
https://fantlab.ru/autor31995
Дмитрий Карманов родился в 1976-м в Иркутске; до 1986 г. жил в Томске. В 1998 г. окончил Иркутский Государственный Университет, а в 2002-и - С.-Петербургский государственный университет экономики и финансов.
Рассказ вошел в десятую ежегодную антологию «Самая страшная книга». Отбор текстов для сборника вели читатели.
«Самая страшная книга 2023». М. АСТ. 2022. 732 с.
Россия - одна могила,
Россия - под глыбью тьмы…
И все же она не погибла,
Пока ещё живы мы.
Владимiр Солоухин «Друзьям» (1989)
Дмитрий Карманов
КОЛПАШЕВСКИЙ ОБРЫВ (начало)
30 апреля 1979 года, город Колпашево, Томская область
- Труп, - подтвердил Ушков.
Хотя это было очевидно всем троим. Лицо в воде, руки неестественно вывернуты, ноги запутались в кустах прибрежного ивняка - живым такой человек быть не мог.
Григорьев сопел и переминался с ноги на ногу. Он не хотел лезть в ледяную воду, но чувствовал, что придется. А Нина Павловна стиснула зубы и подумала: «Ну почему именно в мою смену?»
Нет, она не первый год работала следователем. И в Томске почти каждую весну вылавливали из Томи «поплавков-подснежников», сгинувших подо льдом зимой и выплывающих с ледоходом. Но тут, в крохотном Колпашево, в ее первую весну, да еще и накануне праздника…
- Ну, - кивнул Ушков Григорьеву, - полезли?
Здесь, в районе речпорта, Обь разлилась широко, и рыжие плети тальника оказались наполовину в воде. Сверху казалось, что труп лежит на мелководье, но, едва спустившись, Ушков сразу ухнул по пояс в мутную жижу. Выматерился, но вполголоса - все-таки наверху женщина. Он вообще как судмедэксперт не должен сам тягать клиентов, но что поделать, если вся опергруппа - он, сержант-водила да эта новенькая.
- Григорьев, ет-тить тебя, давай помогай!
Вдвоем они вытащили тело на берег. Оно оказалось неожиданно легким, почти невесомым, как высохший майский жук. И здесь же, еще до погрузки в машину, Ушков понял, что с трупом что-то не так. Мужчина? Женщина? Не понять - голова будто в известке, сожравшей и волосы, и черты лица. Но судя по одежде - холщовые кальсоны и грязная рубаха-косоворотка - все-таки мужчина. Косоворотка? Однако. И вдобавок полотенце - обычное вафельное полотенце на шее, свернутое валиком и завязанное на узел.
Но это еще не все. Труп был сдавленным, словно угодившим под пресс - между льдин его, что ли, зажало? И кожа. Коричневая, задубевшая, как у мумии. Все это совсем не походило на обычных утопленников - белесых, разбухших, тяжелых. Пожалуй, никогда прежде Ушкову не доводилось видеть таких мертвецов.
- Причина смерти? - Нина Павловна отвела взгляд от трупа.
- Вскроем - и увидим. Хотя…
Ушков присел на корточки и пригляделся к голове покойника. Затем натянул перчатку и очистил его затылок от грязи. В задней части черепа виднелась аккуратная дырочка.
- Похоже, огнестрел.
В отделении творился дурдом. Нина Павловна пыталась дозвониться в горпрокуратуру, но утыкалась в короткие гудки. Потом телефон у нее отобрали, а майор Семин тут же выловил ее из кабинета:
- Ниночка, милая, хватит линию занимать. У нас тут все с ума посходили - три вызова, один дурнее другого. Весеннее обострение у них, что ли… Возьми внизу у дежурного адреса, пробегись по ним. Только надо сегодня. Конец месяца, завтра Первомай, сама понимаешь.
- А что за вызовы, Сергей Петрович?
- Да ерунда какая-то. Якобы мертвые по городу ходят.
- Мертвые?
- Ну да. Чепуха, конечно. Но люди звонят, сообщают. И заявления. Надо реагировать. Возьми бланки, опроси.
Семин махнул рукой и пошел к себе.
Шагая в дежурку, Нина Павловна подумала, что майор прав и ходячие покойники - это, безусловно, ерунда. Но все-таки хорошо, что он сказал ей об этом уже после возвращения с места находки прибрежного трупа. Тот коричневый мертвец все никак не выходил у нее из головы.
Учительница русского языка и литературы, степенная дама с седым пучком на голове, поджимала губы после каждой фразы.
- Урок сорван. Полностью.
Молчание. Поджатые губы.
- Кем сорван? Почему? - Нине Павловне приходилось вытягивать ответы чуть ли не силком.
- Заглядывал. В окно.
И снова пауза и рот, похожий на куриную гузку.
- Кто заглядывал?
- Мертвец этот.
Нина Павловна вздохнула:
- Опишите его, пожалуйста. Как можно подробнее. Что вы запомнили?
- Голый череп, черные глазницы.
- Все? Больше ничего не помните? В какое окно он заглядывал? Сюда, на второй этаж?
- Сюда, да.
Нина Павловна подошла к окну. Рамы и стекла целы. Внизу - ни уступов в стене, ни следов.
- Но как он сюда забрался?
- Не знаю. Залез как-то.
- А вы что? Что предприняли?
Учительница напряглась еще сильнее:
- А что я? Я по инструкции. Дети перепугались, девочкам у окна плохо стало. Всех вывела, сообщила завучу. Скорая… Милиция… Все как полагается.
Нина Павловна покачала головой и достала бланк опроса. Похоже, ничего больше здесь не узнать. Четвертый месяц она в Колпашево, все здесь друг друга знают, а она - чужая. Чужая для всех.
Но все же. Мертвец в окне второго этажа?
Нина Павловна распахнула дверку милицейского «бобика-канарейки» и взвизгнула от неожиданности. На переднем сиденье скалился свернутой набок челюстью человеческий череп.
А на водительском сиденье скалился лучезарной улыбкой сержант Григорьев.
- Не пугайтесь, товарищ следователь!
Нина Павловна почувствовала, что щеки горят, наливаясь пунцовым стыдом. Товарищ следователь, ага. Визжит, как глупая трусливая баба.
- Что это, Григорьев?
- Череп, Нина Павловна. Экспроприирован в качестве вещественного доказательства!
Надуваясь от гордости, сержант рассказал, что пока следователь возилась с опросом учительницы, он наскоро поспрашивал любопытную детвору, окружившую милицейскую машину, и выяснил, что Пашка и Мишка Степановы раздобыли где-то человеческий череп («Настоящий!» - восклицали первоклашки), насадили его на палку, а после пошли пугать друзей и знакомых. И конечно, добрались до школы.
Палка, второй этаж - картинка мгновенно сложилась. Нина Павловна потрогала череп. Нет, не муляж. И действительно человеческий. А вот челюсть явно не родная - больше по размерам, да и другого оттенка. К верхней части ее прикрутили обычной проволокой, так, чтобы рот можно было открывать и закрывать. Получилось жутковато.
Она перевернула череп. Дырка. Маленькая круглая дырка сзади.
Берег реки Обь в мае 1979 года после размыва захоронения. Фото из архива семьи Гомелля:
https://www.pravmir.ru/vasiliy-hanevich-kolpashevskiy-yar-simvol-nashego-zabveniya/ Дом был небедный. Стены в коврах - не типовых советских, а плотных, набитых, пахнущих настоящим югом. Лакированный сервант с баррикадами хрусталя за мутным стеклом, цветной «Рубин», часы с кукушкой, кресло-качалка, телефонный аппарат - все говорило о том, что у хозяина жизнь, в целом, сложилась. Разве что - Нина Павловна подметила это сразу - ни на стенах, ни на столе, ни на шкафах не было фотографий. Вообще никаких.
- Садитесь, - старик подвинул стул.
Пожалуй, он еще старше, чем показалось ей вначале. Одуванчиковые волосы, седая щетина и выцветшие глаза, выражение которых не разобрать за толстыми линзами очков. И руки. Морщинистые трясущиеся руки. Что это - старческий тремор? Или, может быть, страх?
Нина Павловна присела. Терпко пахнуло землей и рассадой, выставленной на подоконнике.
- Это я звонил. Воробьев моя фамилия. Алек… - его голос прервался, - Алексей Антонович.
Старик достал паспорт и положил перед следователем. Пальцы по-прежнему мелко дрожали.
Нина Павловна ждала продолжения.
Воробьев молчал. Он то раскрывал рот, чтобы что-то сказать, то снова его захлопывал, становясь похожим на рыбу, выброшенную на сушу.
- Алексей Антонович, сегодня вы звонили в отделение?
Старик мелко закивал.
- Сообщили о том, что к вам кто-то пришел, верно?
Он зажмурился. Сквозь очки были видны пигментные пятна на старческих веках.
- И кто же это был? Кто к вам пришел, Алексей Антонович?
Старик дернул кадыком и прошептал:
- Они…
- Они? Кто - они?
Воробьев помотал головой, будто отгоняя наваждение. Вопрос повис в воздухе. Нина Павловна вздохнула.
- Вы не возражаете, если я от вас позвоню?
В горпрокуратуре опять было занято. Зато на Кирова ответили сразу же, как будто майор Семин только и ждал ее звонка.
- Ниночка, ты где? Опрашиваешь? В Песках? Бери Григорьева и машину и дуйте к нам, немедленно!
- Что-то случилось, товарищ майор?
- Случилось, Ниночка! Еще как случилось! Тут такое творится!.. - Голос вдруг заглох, как будто трубку зажали рукой.
- Товарищ майор?
- Да, тут я. Скажи Григорьеву, пусть на Ленина не суется, едет по Портовой и Пушкина. А то там люди… Толпа людей. И трупы…
- Трупы?
- Да, трупы! Очень много! Больше, чем нас…