«НА ПОГОСТЕ ЖИВУЧИ, ВСЕХ НЕ ОПЛАЧЕШЬ» (27, окончание)
Александр Исаевич Солженицын.
К 50-ЛЕТИЮ ПУБЛИКАЦИИ
В чём раскаиваться? В том, что думал то́, что думал? (Впрочем, так задолбят и задурят иного, что раскаивается - какой он испорченный… Вспомним отчаяние Нины Перегуд, что она недостойна Зои Космодемьянской.) Или в безвыходном положении сдался в плен? В том, что при немцах поступил на работу вместо того, чтобы подохнуть от голода? (Впрочем, так перепутают дозволенное и запрещённое, что иные терзаются: лучше б я умер, чем зарабатывал этот хлеб.) В том, что, безплатно работая в колхозе, взял с поля накормить детей? Или с завода вынес для того же?
Нет, ты не только не раскаиваешься, но чистая совесть как горное озеро светит из твоих глаз. (И глаза твои, очищенные страданием, безошибочно видят всякую муть в других глазах, например - безошибочно различают стукачей. Этого ведения глазами правды за нами не знает ЧКГБ - это наше «секретное оружие» против неё, в этом плошает перед нами ГБ.)
В нашем почти поголовном сознании невиновности росло главное отличие нас - от каторжников Достоевского, от каторжников П. Якубовича. Там - сознание заклятого отщепенства, у нас - уверенное понимание, что любого вольного вот так же могут загрести, как и меня; что колючая проволока разделила нас условно. Там у большинства - безусловное сознание личной вины, у нас - сознание какой-то многомиллионной напасти.
А от напасти - не пропа́сти. Надо её пережить.
Не в этом ли причина и удивительной редкости лагерных самоубийств? […]
Мне даже представляется, что самоубийств в лагере было статистически, на тысячу населения, меньше, чем на воле. Проверить этого я не могу, конечно. […]
Если же эти миллионы безпомощных жалких тварей всё же не кончали с собой - значит жило в них какое-то непобедимое чувство. Какая-то сильная мысль.
Это было чувство всеобщей правоты. Это было ощущение народного испытания - подобного татарскому игу.
А.И. Солженицын «Архипелаг ГУЛАГ». Ч. IV. Гл. 1.