Логотип Азиатской конной дивизии: Двуглавый Орел Российской Империи и Соёмбо (с луной, солнцем и тройным языком пламени) - древний символ монгольского народа, ставший гербом Монголии после объявления в 1911 г. независимости.
К СТОЛЕТИЮ УБИЙСТВА БАРОНА УНГЕРНА
Наследие: Китай (продолжение)
Именно после конфликта на Халхин-Голе, знаменовавшего собою, с одной стороны, нависшую над Маньчжурской Империей опасность, а с другой, - потенциал русской части подданных для отражения угрозы, наметилась тенденция по более тесному вовлечению в жизнь страны этой эмигрантской по своему происхождению диаспоры.
В 1939 г. на съезде антикоммунистических комитетов специально для русских был создан Дальневосточный институт (переименованный позднее в Восточно-Азиатский), а для работы с русской молодежью организована Российская организация молодежи «Кио-Ва-Кай».
В июле следующего 1940 года Японская военная миссия в Маньчжоу-Ди-Го приняла решение об открытии Высших курсов «Кио-Ва-Кай» для русской молодежи, а в мае 1941-го в Харбине был торжественно открыт «Дом молодежи», а также сформированы отряды «Кио-Ва-Кай».
Тремя месяцами раньше (в феврале 1941 г.) русских эмигрантов пригласили на Всеманьчжурский съезд «Кио-Ва-Кай», проходивший в присутствии Императора Пу И. После этого русских наряду с пятью основными группами населения (маньчжурами, японцами, ханьцами/китайцами, корейцами и монголами) стали именовать в официальной печати «полноправными гражданами великой страны».
Маньчжурский Император Пу И.
В апреле 1940 г. Император объявил о введении всеобщей воинской повинности. Всё годное к военной службе мужское население несколько часов в неделю обязано было заниматься армейскими тренировками. Для детей школьного возраста были предусмотрены уроки по военному делу.
Русская молодёжь призывного возраста также проходила полуторагодичную службу в так называемых русских воинских отрядах армии Маньчжоу-Ди-Го, после чего входила в разряд резервистов.
Джигитовка забайкальских казаков в Драгоценке. 1942 г.
В 1942 году русские представители М.А. Матковский и Н.П. Кобцев получили право с трибуны «народного форума» рассказать о проблемах русскоязычной диаспоры.
В феврале 1943 года харбинская газета «Время» опубликовала «Генеральные тезисы деятельности Кио-Ва-Кай», в которых были сформулированы задачи, стоявшие перед «основными национальными группами», составлявшими население Империи. К пятёрке «основных» народов Маньчжоу-Ди-Го впервые официально были причислены и русские.
Председатель БРЭМа генерал В.А. Кислицын награждает казаков, победивших в джигитовке.
В 1942 г. в Маньчжоу-Ди-Го прошли большие торжества по случаю десятилетия образования государства. В связи с этим Император выпустил 1 марта особый Манифест.
Синьцзин. Празднование 10-летия основания Маньчжоу-Ди-Го.
В Харбине специально к юбилейным дням вышла большая книга на русском языке.
Издательская обложка и титульный лист сборника «Великая Маньчжурская Империя. К десятилетнему юбилею». Харбин. Издание Государственной организации «Кио-Ва-«Кай». Главное бюро по делам российских эмигрантов в Маньчжурской Империи. 1942. 414 стр.
Сборник открывался приветственным словом начальника Японской Военной Миссии генерал-лейтенанта Гэндзо Янагита, того самого, который 8 июня 1941 г. произносил речь на открытии в Харбине «Памятника героям, павшим в борьбе с Коминтерном».
Обращаясь к русским эмигрантам, генерал так определял их миссию на новой родине:
Некоторое время входившие в состав Маньчжурской Императорской армии русские воинские части считались одними из самых надежных и боеспособных. Первоначально в их командном составе преобладали японские офицеры, однако в ноябре 1943 г. они были заменены русскими.
Солдаты из Отряда «Асано».
В декабре 1943 г. Бригада «Асано» была преобразована в «Русские воинские отряды Маньчжурской Императорской армии». В августе 1945 г. они принимали участие в боях против советских войск, однако «большая часть бойцов из них дезертировала, некоторая часть с оружием в руках перешла на сторону Красной армии»:
https://ru.wikipedia.org/wiki/Русские_воинские_отряды_Маньчжурской_императорской_армииНе стали они сражаться ни за Алтари, ни за Очаги…
Военнослужащие Отряда «Асано» со своими близкими.
Обладая пусть и не столь великим, но всё же реальными для борьбы силами, русские части не оказывали Красной армии никакого сопротивления, сдаваясь в плен «своим», списывая впоследствии эти решения на невозможность противостоять огромной силе или на вдруг нахлынувшие на участников Белой борьбы и их сыновей чувства совпатриотизма. (Во всяком случае, у нас нет каких-либо достоверных сведений о более или менее серьезном их противодействия советскому наступлению.)
Отчасти это, конечно, была заслуга советской агентуры.
«Советские агенты, - пишет современный американский историк, - не жалели сил, сея смятение и раздор в русской эмигрантской колонии. […] Сотрудники ЧК внедрялись в эмигрантские организации. […] Повсеместное советское проникновение приводило многих эмигрантов в состояние хронической подозрительности, граничившей с паранойей. “Красный агент”, “шпион Коминтерна” - эти слова то и дело звучали в разговорах, и почти каждого харбинского общественного деятеля - будь то социалист, либерал, монархист, казак или фашист - противники в какой-то момент объявляли шпионом Кремля. Независимо от того, подтверждались эти обвинения или нет, они раздирали общество на части» (Дж. Стефан «Русские фашисты. Трагедия и фарс в эмиграции 1925-1945». М. 1992. С. 65-66).
«…Японской контрразведке было известно настроение в рядах русских воинских подразделений.
У японцев была боязнь того, что “асановцы” в трудный момент могут не только не поддержать, но даже и выступить против них. Поэтому с первого июля 1945 года началось расформирование “Русской Бригады”, “на сдачу оружия отводилось три месяца” - говорилось в приказе. […]
В августе 1945 года советские войска перешли границу Китая, но к этому времени не все подразделения бригады были еще разоружены. Японцы проявили благородство, они предложили офицерскому составу и всем воинским чинам уехать на юг Китая, чтобы избежать плена от советских войск. Не все приняли это предложение, а те, кто уехал на юг, избежали ареста и концлагерей. […]
Командир отряда Я.Я. Смирнов объявил всему воинскому составу, кто желает поехать на юг, могут это сделать, но он сам останется и сдастся советскому командованию, передав ему все имущество бригады. С ним остались все офицеры бригады, двадцать два человека и десяток младших командиров.
Полковник Я.Я. Смирнов герой Первой Мiровой войны, имел пять боевых наград, в гражданскую войну, он служил в корпусе генерала Крымова, сражаясь с большевиками, дошел до Приморья. После победы большевиков уехал в Китай, где работал преподавателем русского языка. […]
Японцы давали возможность не только чинам “Русской Бригады” выехать на юг, но было предложено всем русским, находящимся у них на службе, кто пожелает, так же эвакуироваться, спасаясь от отрядов СМЕРШ. Всем желающим были представлены хорошие железнодорожные вагоны, в то время, когда своих граждан, японцы зачастую вывозили на открытых платформах и в худших вагонах.
Советская армия стремительно наступала, уже через несколько дней, бои с японской армией уже шли на южной стороне Хингана, недалеко от Харбина.
Полковник Смирнов поднял по тревоге свою бригаду, объявил о приближении советской армии, и отдал приказ солдатам разойтись по домам и не оказывать вооруженного сопротивления. Сам полковник и офицеры сдались советскому командованию»:
http://mongol.su/forum/index.php/topic,2111.msg86942.html#msg86942
Русские солдаты Маньчжурской Императорской армии. Харбин. 1944 г.
Однако до сдачи они еще успели разоружить караулы на Харбинском аэродроме (куда вскоре высадился советский десант), а затем вошли в Харбин, передав советской администрации два находившихся под их охраной железнодорожных моста через Сунгари и захваченные ими документы.
Вскоре, однако, вместе с другими офицерами полковник Смирнов был арестован смершевцами. Их доставили в Хабаровск и осудили на 15 лет лагерей, На заявления, что он-де являлся агентом НКВД, Смирнову ответили: «Ваша помощь СССР нас не интересует. Нас интересуют ваши преступления против Советской власти!»
Генерального штаба полковник Яков Яковлевич Смирнов (1890 г.р.) участвовал в деятельности РОВСа, Военно-монархического союза, Братства Русской Правды. В декабре 1941 г. был завербован НКВД. Отсидев десять лет (из 15) в ИТЛ в Красноярском крае, поселился под Казанью, где и скончался после 1965 г.
Были фигуры и покрупнее. Агентом НКВД был, к примеру, начальник штаба и заместитель командира бригады «Асано», а затем Сунгарийского русского воинского отряда подполковник Наголен.
Армянин, уроженец Нагорного Карабаха, образование он получил в Харбинском юридическом факультете, свободно владел китайским и японским языками.
«Истинное его лицо русские узнали после того, как он давал показания против русских, захваченных “Смершем” в Харбине на суде в Хабаровске, а затем возвратился в Харбин»:
http://pervopohodnik.ru/publ/13-1-0-146«После занятия Харбина советскими войсками, выполнял для советских властей различные поручения коммерческого характера, сочетая с [собственной] коммерческой деятельностью, и вскоре стал владельцем нескольких кинематографов в Харбине»:
http://mongol.su/forum/index.php?topic=2111.86029 мая 1950 г. Наголена арестовали, приговорив постановлением Особого совещания при МГБ СССР от 4 июля 1951 г. к 15 годам ИТЛ. Вышел он на свободу вскоре после смерти Сталина, поселившись в Челябинске, где и умер.
Гурген Христофорович Наголен / Асерьянц (1906-1974).
Еще одним завербованным в 1935 г. чекистами агентом под кличкой «Заря» был один из основателей Российской фашистской партии, крупный чиновник Бюро по делам российских эмигрантов в Маньчжурской Империи Михаил Алексеевич Матковский (1903-1968). Происходил он из семьи Царского генерала, расстрелянного большевиками в 1920 г.
Будучи с 1936 г. начальником 3-го регистрационного отдела БРЭМа, считавшегося «государством в государстве», для советских органов он был кладезем информации о своих соотечественниках.
Помимо архива подведомственного ему отдела Бюро он передал своим хозяевам собиравшуюся им информацию о Главной Японской военной миссии, а в 1946 г. выступил свидетелем на т.н. Токийском процессе, на котором судили представителей высшего военного и гражданского руководства Японской Империи.
Как только надобность в Матковском отпала, его интернировали в в СССР, где осудили на 25 лет за антисоветскую деятельность. За активное сотрудничество, выражавшееся в составлении детальных обзоров и справок о дальневосточной эмиграции, срок ему скостили. В 1958 г. Матковского выпустили и он поселился. в Хабаровске, продолжая сотрудничать с советскими спецслужбами практически до самой своей смерти, последовавшей от рака печени.
Михаил Алексеевич Матковский. Харбин. Май 1944 г.
И всё же главным изъяном всех этих людей, живших в относительной свободе вне границ советского рая, было даже не это, пусть и переставшее быть чем-то из ряда вон выходящим, предательство (разве можно завербовать всех?). Гораздо губительнее была теплохладность, благодаря которой в феврале 1917-го и произошел тот клятвопреступный бунт, суть которого Царь-Мученик так охарактеризовал в Своем дневнике: «Кругом измена, и трусость, и обман».
Слова, предопределившие дальнейший путь России. Диагноз. Приговор.
То же некоторое время спустя ощутил и барон Унгерн: «…Всюду предатели! Честные люди перевелись. Никому нельзя верить. Имена вымышленные, документы поддельные. Глаза и слова лживые...»
Об этом же были последние думы генерала Петра Николаевича Краснова.
«Горькая правда всегда дороже сладкой лжи, - сказал он во время своего последнего разговора с внуком 4 июня 1945 г. на Лубянке. - Достаточно было самовосхваления, самообмана, самоутешения, которыми все время болела наша эмиграция. Видишь, куда нас всех привел страх заглянуть истине в глаза и признаться в своих заблуждениях и ошибках? Мы всегда переоценивали свои силы и недооценивали врага. Если бы было наоборот - не так бы теперь кончали жизнь. Шапками коммунистов не закидаешь. Для борьбы с ними нужны другие средства, а не только слова, посыпание пеплом наших глав и вешание арф на вербах у “рек Вавилонских’. […] Измена была. Крамола была. Не достаточно любили свою родину те, кто первыми должны были ее любить и защищать. Сверху все это началось, Николай. От тех, кто стоял между Престолом и ширью народной» (Н.Н. Краснов «Незабываемое. 1945-1956». М. 2002. С. 76-77).
…Поразившее когда-то В.В. Розанова («Русь слиняла в два дня. Самое большее - в три») повторялось затем с пугающей регулярностью.
Весь прошлый век и начало нынешнего прошли в друг друга сменяющих ритмах истерического восторга и столь же экзальтированного полного разочарования отряхивания «ненавистного праха», каждый раз нового…
Парад японских частей в русском поселении в Маньчжурии.
«Один японский дипломат в Шанхае, - пишет американский исследователь, - в 1944 г. мрачно докладывал, что 90 % русских эмигрантов в Восточной Азии настроены просоветски. Помимо побед Красной армии, сочувственное внимание эмигрантов привлекали перемены в СССР - частью реальные, частью мнимые, - происшедшие после 1941 г. Терпимость Сталина к Православной Церкви во время войны рождала отклик у верующих. Восстановление знаков отличия в Красной армии импонировало бывшим царским офицерам […] Роспуск Коминтерна в мае 1943 г. говорил об отказе от идей мiровой революции и пролетарского интернационализма. Свое тяготение к Советскому Союзу эмигранты выражали по-разному. Советские консульства в Харбине, Синьцзяне, Дайрене, Тяньцзине, Бэйпине и Шанхае захлестнула волна просьб о советском гражданстве. Молодые эмигранты рвались в Красную армию. Обладатели советских паспортов, в том числе бывшие “редиски” [красные снаружи, белые изнутри. - С.Ф.], говорили о репатриации. Торговцы искали покровительства у советских дипломатов. Банкиры вдруг открыли для себя достоинства социализма. Тысячи людей в 1932 г. приветствовавших японцев, а в 1941 г. - Гитлера, в 1944 г. аплодировали Сталину» (Дж. Стефан «Русские фашисты». C. 370-371).
Японские солдаты Квантунской армии.
Наступало время, когда всем предстояло проверить себя на излом…
У каждого из тех, о ком мы писали в наших последних по́стах, была своя судьба.
Генералу Владимiру Александровичу Кислицыну повезло умереть своей смертью (18 мая 1944 г. в Харбине) и быть похороненным на Покровском кладбище.
Председатель Пекинского отделения Центрального Антикоммунистического комитета Северного Китая есаул Евлампий Николаевич Пастухин застрелился 20 марта 1945 г. в Харбине.
Путь японской воинской чести выбрал и бывший командир Русской бригады полковник Асано Макото. В том же марте 1945-го, когда свел счеты с жизнью есаул Пастухин, он призвал русских бойцов брать пример с русских Георгиевских кавалеров и воинов Японии, заявив, что «жертвенный дух японцев победит гордящегося материальным превосходством врага. Силы Небес - за тех, кто борется за правду». В августе, не желая попасть в советский плен, полковник Макото покончил с собой.
Другая судьба была у Сюн Акикуса (1894-1949), помогавшего в свое время создавать БРЭМ. Назначенный в 1945 г. главой Японской военной миссии в Харбине, этот генерал-майор Японской Императорской армии (1943), в августе был взят в плен, арестован и доставлен в Москву. На Лубянке 1 января 1946 г. его лично допрашивал министр госбезопасности В.С. Абакумов. 30 декабря генерала приговорили к 25 годам заключения. Умер он во Владимiрском централе 22 марта 1949 г.
Генерал Сюн Акикуса. Фотография из следственного дела.
Попал в советский плен и предместник генерал-майора Акикуса - генерал-лейтенант Гэндзо Янагита (1893-1952), автор вступительного слова для русского сборника к десятилетнему юбилею Маньчжоу-Ди-Го. В 1945 г. он командовал обороной Квантунской области. Скончался японский генерал в советском лагере.
Генерал Гэндзо Янагита. Фотография из следственного дела.
30 августа 1945 г. в Синьцзине попал в плен генерал-лейтенант Маньчжурской Императорской армии Уржин Гармаев (1888-1947). Как и многим бурятам из России, с образованием Маньчжоу-Ди-Го ему доверен был высокий пост - начальника охранных войск в Северо-Хинганской провинции с присвоением звания полковника. Все последующие годы Гармаев защищал северные границы государства от внешних посягательств, получив за это три ордена и семь медалей.
В 1940-1944 г. в звании генерал-лейтенанта он командовал 10-м военным округом в Восточно-Хинганской провинции. В начале 1945 г. Гармаева назначили начальником Синьаньского военного училища, готовившего офицеров-монголов.
Судили генерала Гармаева в Москве 1 марта 1947 г. Председательствовал на процессе В.В. Ульрих. Приговор (расстрел) был приведен в исполнение 13 марта. В 1992 г. его реабилитировали.
Генерал-лейтенант Маньчжурской Императорской армии Уржин Гармаев.
В те годы в Москве запустили настоящий судебный конвейер.
На одном из них, т.н. «процессе над руководителями антисоветских белогвардейских организаций и агентами японской разведки», проходившем с 26 по 30 августа 1946 г. в числе восьми подсудимых были атаман Г.М. Семенов и два председателя БРЭМа - генералы А.П. Бакшеев и Л.Ф. Власьевский.
Следует подчеркнуть: даже в той сложной обстановке, которая сложилась а Маньчжурии после вторжения туда Красной армии, японцы проявили благородную заботу о безопасности сотрудников БРЭМа. 13 августа их Харбина выехал специальный поезд с сотрудниками Бюро, однако уже на следующий день поезд вынужден был повернуть на Мукден, поскольку путь в Корею был уже перерезан.
Генералы Бакшеев и Власьевский были захвачены смершевцами и, после суда под председательством того же Ульриха, расстреляны в самый день вынесения приговора: 30 августа 1946 года.
Генерал-лейтенанты Алексей Проклович Бакшеев (1873-1946) и Лев Филиппович Власьевский (1884-1946). Тюремные фото.
Григория Михайловича Семенова, приговоренного к повешению, убивали отдельно (30 августа в 11 вечера) особенным способом. «Когда его вывели на голгофу, он потребовал священника, хотя хорошо знал, что у большевиков такое не практикуется. В требовании было отказано, при этом по расстрельному подвалу прокатился громкий идиотский хохот палачей. Атамана повесили старым, давно запрещенным способом: на шее петля, он висел, но еще долго дышал. Двое палачей, наблюдая конвульсии, со смехом острили: ‘Кайся, гад, кайся, скоро ведь задубеешь!”»:
https://litresp.ru/chitat/ru/З/zavtra-gazeta-gazeta/gazeta-zavtra-371-2-2001/13О том, что это была месть, что там всё помнят и никому ничего не прощают, свидетельствует судьбы близких Атамана. Все три его дочери (Елизавета, Елена и Татьяна) были также арестованы, вывезены в СССР, определены в так называемые «внутренние тюрьмы МГБ», а потом в сибирские лагеря. Сыновей (Вячеслава и Михаила) также схватили в том же 1945-м. Всех детей Семёнова приговорили к 25 годам заключения, кроме Михаила, инвалида детства, расстрелянного в Уссурийске 18 марта 1947 года.
Вдова Елена Викторовна Семенова, урожденная Терситская была убита в 1982 г. Челябинске при невыясненных обстоятельствах. Через годы дотянулись…
Атаман Г.М. Семенов (крайний слева) во время процесса. Фотография из собрания историка Константина Бурмистрова:
https://www.facebook.com/profile.php?id=100053147393227&sk=photos Вот так это «ритуальное мучительство», о котором мы писали еще в связи бароном Унгерном неожиданно проросло, всплыло в послепобедной Москве 1946-го. И ведь не только в связи с Атаманом - другом Романа Федоровича…
В январе 1947 г. в той же Москве проходил еще один процесс. Судили генерала от кавалерии П.Н. Краснова, генерал-лейтенанта Гельмута фон Паннвица, генерал-майора C.Н. Краснова, генерал-лейтенанта А.Г. Шкуро, генерал-майора Т.Н. Доманова и генерал-майора Cултан-Гирей Клыча.
Генерал Петр Николаевич Краснов и другие участники процесса во время вынесения приговора. 16 января 1947 г.
Последнее судебное заседание завершилось 16 января 1947 г. в 19:39 по московскому времени, а уже через час, в 20:45 во внутреннем дворе Лефортовской тюрьмы приговор был приведён в исполнение.
«По неофициальным данным все обвиняемые были заживо подвешены за ребра на мясницких крюках и оставлены умирать в таком положении на несколько дней во внутреннем дворе тюрьмы. Все это очень напоминает процедуру распятия, когда человек заживо прибивается к кресту. […] Уже в 1990-е гг. были опубликованы данные, что тела казненных были сожжены в Донском крематории, а прах ссыпан в “братскую могилу невостребованных прахов № 3”»:
https://nngan.livejournal.com/521609.htmlРассказывают, правда, что самого генерала П.Н. Краснова, ввиду его возраста, расстреляли. Зная тамошние нравы, верить этому трудно. А вот о способе исполнения упомянул (и, думается, не случайно) министр госбезопасности СССР В.Н. Меркулов в разговоре на Лубянке в своем кабинете с племянником генерала - полковником Н.Н. Красновым и его сыном, который воспроизвел его в своих воспоминаниях:
«- …Я вам советую говорить только правду и находить ответы на все вопросы, а то мы и подвешивать умеем. - Меркулов тихо засмеялся. - Знаете, как подвешивают? Сначала потихоньку, полегоньку, даже не больно, но потом... […]
- Мне вам нечего рассказывать! - не понимаю к чему вся эта волокита. Кончайте сразу. Пулю в затылок и…
- Э-э-э, нет, “господин” Краснов! - криво усмехнулся Меркулов, опускаясь в кресло. - Так просто это не делается. Подумаешь! Пулю в затылок и все? Дудки-с, Ваше благородие!» (Н.Н. Краснов «Незабываемое. 1945-1956». С. 73).
И неважно, что об этом никто не узнает (говорят ведь с заживо погребенными). Сами-то устроители и организаторы знать об этом будут. И те, которые им нужно, чтобы ведали, - также…
Продолжение следует.