СВИДЕТЕЛЬ «РУССКОЙ АГОНИИ» РОБЕРТ ВИЛЬТОН (4)
С русской делегацией в Лондон
В опубликованных в 1923 г. в Берлине мемуарах об этой поездке «У союзников» В.И. Немирович-Данченко так вспоминал о начале этого путешествия:
«Наше собрание у мистера Бьюкенена накануне отъезда оставило несколько смешное впечатление. Звездоносный Башмаков, взяв какого-то английского офицера за пуговицу, обстоятельно знакомил его с историей Великобритании. Набоков говорил по-английски, как дай Бог лучшему оксфордскому студенту. Толстой внимательно прислушивался к нему, делая понимающие глаза и со стороны казалось, что он не вступает в беседу лишь потому, что не хочет. Вильтон входил в роль доброго пастыря и даже по зловещему лицу Егорова змеилась добродушная улыбка.
Блистали звезды Башмакова, золотились прапорщичьи погоны В.Д. Набокова, с кинематографическою быстротою исчезал, точно в люк проваливался Вильтон и вновь появлялся, когда его никто не ожидал, а я сидел и думал: ч… меня, в мои семьдесят два года, несет опять за море-океан, да еще зимою, когда у меня все кости никак не могут решать, какая из них болит больше.
Я никогда в Англии не был и по-английски не говорю. И в то же время понимал, что отказаться не мог, раз приглашение было обращено ко мне лично. Завидовал Л. Андрееву, который накануне заболел, но всё же хотелось самому видеть, как работают для военных надобностей такие культурные народы.
Ведь прокисший в вечных сплетнях, подсиживаниях, злорадстве, клевещущий, брюзжащий Петроград чего не врал как о немцах, так и о наших союзниках. “Видите ли - войну как следует ведем мы, а они только пользуются нашими руками и мозгом”. Пустили даже крылатое слово: “Англичане поклялись держаться - до последней капли крови русского солдата”.
Обложка четвертого тома историко-литературного сборника «Историк и Современник» (Берлин. 1923), в котором был напечатан очерк В.И. Немировича-Данченко «У союзников. (Поездка русских писателей в 1916 г. в Англию, Францию и Италию)».
Мне было известно, что Англия и Франция, как и мы, оказались совсем неподготовленными к войне. Мне интересно было сравнить, что сделано ими и нами. Как они выходят из этого опасного тупика.
Все три народа были поставлены в одинаковые цензурные условия. Но в то время, как русская печать не смела крикнуть “берегись” - в Англии “Times”, во Франции “Journal” подняли тревогу и тамошние власти поняли, насколько благородна и спасительна роль местной публицистики. Под ее влиянием закипела работа, всё бросилось к станкам, к горнам, к литейным печам. Я хорошо ознакомился потом с положением дел у союзников, где даже и цензурные жупелы не играют в руку неприятелю.
Мимоходом можно было подробнее ознакомиться с действиями Германии, о которой у нас болтали самую невероятную чепуху, считая, вероятно, очень патриотическим вранье, лишь бы оно позорило врага. Да и вообще хотелось избавиться хоть на время от бродящей гнили Петрограда, где все уже давно проиграли войну и продали Россию, и ежеминутно ждали Гинденбурга на углу Морской и Невского проспекта.
Выехали мы в сырое холодное утро… Шоколад на улицах, мокрые губки по небу. За каждый углом притаился и ждет насквозь пронизывающий ветер. В горячую баню бы, а уж никак не в Северное море. В последний момент я вспомнил и забрал с собою доху, над которой спутники сначала смеялись, а потом завидовали.
В.И. Немирович-Данченко (1844-1936) в своей дохе на борту парохода «Bessheim» на пути в Англию. Фото Р. Вильтона.
Писатель, путешественник и журналист Василий Иванович был старшим братом известного театрального деятеля. С 1921 г. находился в эмиграции: сначала в Германии, а потом в Чехословакии. Скончался в Праге.
Поезд уже трогался, а Чуковского нет. Вильтон в ужасе сунулся было в окно, едва не разбив стекол. Я не безпокился».
Писавший во время всей поездки подробные письма своей жене, Чуковский в первом из них (от 4 февраля) сообщал:
«Дорогая. Скоро - через час - Стокгольм. До сих пор мы едем по безконечной Куоккале, хотя проехали уже четыре Белоострова, где наши паспорта изучались целыми часами. […] …Мы едем теплой компанией. Наш принц - Толстой, Он толстый, с графской походкой, говорит медленно - одет солидно: в корреспондентскую или охотничью куртку - но так же много хохочет и ерундит, как прежде. На вокзале в Питере он снял шапку, перекрестился на икону: вот вам крест, что я вас измордую в своих фельетонах. Как смеете вы так запаздывать!
Второй персонаж Mr. Wilton: смесь русского казака и английского барина. По-русски говорит великолепно, ходит в русском полушубке и бараньей шапке. Он ухаживает за нами, как за детьми, заказывает в вагоне-ресторане обеды, сдает багаж, и глаза у него черные, голова седая. Он очень горяч в спорах, искренний, прямой и детски весел.
Набоков держится с нами чудно, недавно нес мой чемодан на вокзал - но в стороне: сидит в своем купе и читает. Едем мы первым классом, у каждого отдельная комнатка, так что я хоть немного, да сплю. Третий - Немирович-Данченко. Он рядом со мною. Он уже видел 6 или 7 войн, специалист по войнам, но сейчас ворчит, раздражается. Его злит, должно быть, его старость (хотя держится он молодцом: 73 года), и то, что он не знает ни одного языка, и то, что Толстой рассказывает лучше, чем он, - и он часто повторяет: “Если б я знал, ни за что не поехал бы”. Но в общем он любезный и хорошо, товарищески держится.
Пятый - нововременец Егоров. У него больное ухо, он перевязан какой-то черной тряпкой, лицо у него изжеванное, все в морщинах, платье небрежное, - тип с картины Маковского. Но он такой домашний, уютный, словно знал его тысячу лет.
Последний - Башмаков, бывший редактор “Правительственного вестника”, держится в стороне: лысый, юдофоб [Для Чуковского еще с тех пор это было определяющим маркером человека! - С.Ф.], очень ученый, по образованию - юрист […] Из Стокгольма мы едем в Христианию».
Хронологию поездки приводит в своей книге «Из воюющей Англии» В.Д. Набоков:
Там же можно найти и некоторые другие подробности поездки по суше, вплоть до прибытия в порт:
Более словоохотливым был Чуковский, сообщавший в том же своем письме от 4 февраля:
«Мы сделали огромный крюк, проехали всю Швецию сначала на север, потом на юг, к Стокгольму. Англичан пять-шесть семейств, которые сначала держались в стороне, а потом, узнав, что мы едем по приглашению британского правительства, стали очень ласково смотреть в нашу сторону. Есть несколько шотландцев, которые у самого полярного круга ходят при остановках поезда без шапок и водят своих детей гулять с голыми ножками. Я познакомился со многими из них, и один инженер, едущий из Китая, очень безобразный, рябой, сказал мне, что многие англичане дали бы 100.000 рублей, чтоб увидеть то, что мы увидим. Нас ведь будут катать на броненосце, мы будем летать на аэропланах, ездить в подводных лодках и т.д.»
«Все хлопоты по нашему переезду, - вспоминал В.И. Немирович-Данченко, - принял на себя корреспондент “Times” мистер Вильтон, у которого всё время на лице было такое выражение, будто тысячи гарпий готовятся ежеминутно разорвать его в клочья. И действительно, роли нашего хозяина завидовать было трудно.
В. Набоков, Р. Вильтон и К. Чуковский. Снимок из книги В.Д. Набокова.
Ему пришлось иметь дело не только с нами, но и с шведскими и норвежскими чиновниками. Часто случалось, что телеграммы о нас на железнодорожные узлы не переданы, то тому, то другому места не хватало и у бедного Вильтона глаза вылезали на лоб…
- Если вы воображаете, что я еще раз возьму на себя такую обузу… - налетел он как-то на меня…
За то - надо отдать ему справедливость. Ценою его страданий мы по всему пути до Лондона имели удобства, о которых иначе не смели бы и мечтать… Он буквально разрывался для нас…»
Запечатлел свою благодарность Роберту Арчибальдовичу на страницах книги «Англия накануне победы» и ее автор:
В приведенной цитате из книги Чуковского речь идет о небезызвестном разведчике Джоне Скейле:
https://sergey-v-fomin.livejournal.com/31044.html
https://sergey-v-fomin.livejournal.com/31283.html
Как только выдавалась свободная минута Роберт Вильтон фотографировал. У многих членов делегации остались его снимки, а К.И. Чуковский и В.Д. Набоков даже включили их в свои книги. Последний благодарил за это английского журналиста в своем предисловии:
Описывал Владимiр Дмитриевич и путь из столицы Норвегии в Англию:
Русская делегация на пути в Англию.
На третий день плавания, к трем часам показались, наконец, английские берега…
Делегацию из России принимали министр иностранных дел Эдвард Грэй, военный министр лорд Китченер, командующий флотом Джон Джеллико. Они были представлены министру вооружений Ллойд Джорджу, первому лорду Адмиралтейства Артуру Бальфуру, лорду Нортклиффу, владельцу «Times», в котором, как мы, помним, служил Роберт Вильтон, а потому участие его в этой встрече более чем вероятно.
Виделись и беседовали также с известными писателями: Эдмундом Госсом, Гербертом Уэллсом, Артуром Конан Дойлом.
О том, что сумел вынести из этого общения Чуковский, хорошо видно из его писем жене.
21 февраля: «Итак, из Нью-Кастля мы проехали в Лондон. […] Повезли нас в отель “Савой”, где для каждого из нас приготовлены огромные чертоги. У меня есть гостиная, спальня, столовая, ванна, - на столах живые цветы, сирень, - всюду десятки зеркал - я даже на картинках не видал такого великолепия. А башмаки у меня дырявые, и вчера я должен был спешно покупать себе фрак: вчера в Reform Club - русско-английское общество давало нам обед сверхъестественный. Рядом со мною сидел Конан Дойль, автор Шерлока, дальше Edmund Gosse, знаменитый критик, редакторы “Morning Post”, “Spectator”, “Westminster Gazette” […]
Путешествие было дивное - мы ехали дружно - много гуляли по палубе, без пальто - погода весенняя - небо синее, облака белые, пена сверхъестественная. В поезде из Нью-Кастля в Лондон я ехал 3-м классом, и всю дорогу болтал с солдатами и матросами, чуть прибыл в Лондон - с Miss Peacok, и десятком интервьюеров, потом с портным, потом на банкете со всеми лордами и джентльменами, так что приеду домой с насобаченным языком и во что бы то ни стало буду с тобою болтать по-английски.
Милая! Не бросай переводов. Теперь, когда я познакомился с писателями, легко будет доставать рукописи для переводов. […]
Послезавтра я завтракаю с Ллойд Джорджем, потом нам дают банкет представители прессы и т.д., и т.д. А потом мы едем на броненосце во Францию».
Корней Чуковский с женой Марией Борисовной, дочерью бухгалтера Арона Рувимовича и Тубы Ойзеровны Гольдфельдов.
После 28 февраля: «Меня принимал король, сэр Эдвард Грей, лорд Китченер и сэр Джон Джеллико (министр иностранных дел, военный министр и командующий всем британским флотом), мне показывали все тайны, недоступные самим англичанам - какие строются теперь суда, аэропланы и проч., я был в стоянке Главного флота, куда с самого начала войны не мог проникнуть никто…»
Март: «…Через пять минут вернулся в “Савой”, нашу гостиницу, откуда тотчас же должны были ехать к лорду Китченеру в Военное министерство. […] Я сдуру захватил для Чукоккалы тетрадь. Но автографа не добился. Гениальный организатор четырехмиллионной армии, моложавый, но очень суровый мужчина, с нависшими бровями, принял нас на секунду; мы ввалились в комнату в пальто. Он отрывисто спросил: “А видели флот? Он вам понравился? Были во Франции? Кланяйтесь русским солдатам” (и так далее - все в одну секунду).
Оттуда мы поехали к лорду Уэрделю, пригласившему нас в Автомобильный клуб пить чай. Русская офицерская форма Набокова привлекает общее внимание. Мы сели в шикарной чайной комнате за два столика. Толстой повел себя по-московски - непринужденно. Его ужасно возмущает, что он [не] может выписать к себе Крандиевскую, свою гражданскую жену. Об этом он и заговорил очень громко. - Потом лорд Уэрдель, маленький краснолицый весельчак, повел нас вниз показать гордость клуба - огромный бассейн, где каждый член клуба может купаться, нырять и плавать - особенно после выпивки. […]
Сегодня во всех газетах появились о нас статьи и статейки, от репортеров нет отбою. Сейчас заезжал с визитом лорд Уэрдль, - я чувствую себя каким-то Хлестаковым».
Члены делегации в Англии (слева направо): К.И. Чуковский, Е.А. Егоров, В.Д. Набоков и В.И. Немирович-Данченко.
Участие в этой поездке оказалось весьма полезным для Чуковского: она поставила его как бы на одну ногу с людьми по положению, происхождению, образованию и культурному уровню много выше его.
Вот как, например, он описывал в своем дневнике (29.3.1922) общение с В.Д. Набоковым на Британских островах: «Помню, мы ехали с ним в Ньюкасле в сырую ночь на верхушке омнибуса. Туман был изумительно густой. Как будто мы были на дне океана. Тогда из боязни цеппелинов огней не полагалось. Люди шагали вокруг в абсолютной темноте. Набоков сидел рядом и говорил - таким волнующим голосом, как поэт. Говорил банальности - но выходило поэтически. По заграничному обычаю он называл меня просто Чуковский, я его просто Набоков, и в этом была какая-то прелесть».
Но, как часто бывает с такого сорта людьми, ему и этого было уже мало; всплывали старые обиды (когда-то не так приняли, не так посмотрели), весьма кстати возникал вопрос: а так ли уж они сами хороши?..
Члены русской делегации в Англии. Февраль 1916 г.
Вот другой отрывок из той же дневниковой записи, в котором даже хорошее в своем визави подавалось под едким чуковским соусом:
«Набокова я помню лет пятнадцать. Талантов больших в нем не было; это был типичный первый ученик. Все он делал на пятерку. […] И было в нем самодовольство первого ученика. […] Его дом в Питере на Морской, где я был раза два - был какой-то цитаделью эгоизма: три этажа, множество комнат, а живет только одна семья!
Его статьи (напр., о Диккенсе) есть в сущности сантиментальные и бездушные компиляции. Первое слово, которое возникало у всех при упоминании о Набокове: да, это барин.
У нас в редакции “Речь” всех волновало то, что он приезжал в автомобиле, что у него есть повар, что у него абонемент в оперу и т.д. (Гессен забавно тянулся за ним: тоже ходил в балет, сидел в опере с партитурой в руках и т.д.). Его костюмы, его галстуки были предметом подражания и зависти. Держался он с репортерами учтиво, но очень холодно.
Со мною одно время сошелся: я был в дружбе с его братом Набоковым Константином, кроме того, его занимало, что я, как критик, думаю о его сыне-поэте. Я был у него раза два или три - мне очень не понравилось: чопорно и не по-русски. Была такая площадка на его парадной лестнице, до которой он провожал посетителей, которые мелочь. Это очень обижало обидчивых. […]
Литературу он знал назубок, особенно иностранную; в газете “Речь” так были уверены в его всезнайстве, что обращались к нему за справками (особенно Азов): откуда эта цитата, в каком веке жил такой-то германский поэт? И Набоков отвечал. Но знания его были - тривиальные. Сведения, а не знания.
Он знал все, что полагается знать образованному человеку, не другое что-нибудь, а только это. […] Его участие в деле Бейлиса также нельзя не счесть большой душевной (не общественной) заслугой. [Даже “это”, до дрожи дорогое Чуковскому, “не спасло” Набокова! - С.Ф.] […]
Он был чистый человек, добросовестный; жена обожала его чрезмерно, до страсти, при всех. Помогал он (денежно), должно быть, многим, но при этом четко и явственно записывал (должно быть) в свою книжку, тоже чистую и аккуратную».
Текст, написанный не столько, чтобы «довести до конца» спор, на который в реальности он никогда не решался, сколько для того, чтобы в исторической перспективе (пусть даже и в пространстве личного дневника) выглядеть победителем.
Вопреки тому, что утверждал Чуковский («Его [Набокова] книжка “В Англии” заурядна, сера, неумна, похожа на классное сочинение. Поразительно мало заметил он в Англии, поразительно мертво написал он об этом»), знакомясь с ней, видно, что ее автор хорошо понимал значение людей, с которыми свела его судьба, извлекая из этого максимальную выгоду не столько для себя лично, сколько для России (в меру его личного понимания, разумеется).
Прибавьте к этому описание впечатлений от посещения театров и галерей - и любой непредвзятый читатель поймет разницу между этими людьми, один из которых пытается посмертно (запись сделана Чуковским после получения известия об убийстве Набокова) свести с ним давние и, казалось бы, уже неактуальные, счеты (социальные, национальные, культурные).
Что же до истины, то сегодня нам достаточно сравнить доступные тексты обеих книжек, «Из воюющей Англии» Набокова и «Англия накануне победы» Чуковского (сборника очерков репортера солидной газеты и поделки типичного провинциального журналиста), чтобы еще раз вспомнить пушкинское: «Суди, дружок, не выше сапога!»
Продолжение следует.