АВТОРЫ СПЕЦИАЛЬНОГО НАЗНАЧЕНИЯ (4, окончание)
«Нужны книги, и книги достойного содержания, написанные достойными людьми».
Ю.В. АНДРОПОВ,
Председатель КГБ СССР.
Совершенно несомненно, что В.В. Шульгин чрезвычайно болезненно воспринимал свою причастность к трагедии Царской Семьи.
«С Царем и с Царицей, - говорил он, - моя жизнь будет связана до последних дней моих, хотя Они где-то в ином мiре, а я продолжаю жить - в этом. И эта связь не уменьшается с течением времени. Наоборот, она растет с каждым годом. И сейчас, в 1966 году, эта связанность как будто достигла своего предела. Каждый человек в бывшей России, если подумает о последнем русском Царе Николае II, непременно, припомнит и меня, Шульгина. И обратно. Если кто знакомится со мной, то неизбежно в его уме появится тень Монарха, Который вручил мне отречение от Престола 50 лет тому назад».
Он пытался объясниться, но выходило плохо, примерно так же, как у Понтия Пилата в изображении Михаила Булгакова. (Похоже, только что вышедший в журнале «Москва» роман «Мастер и Маргарита» был им уже прочитан...)
«Да, я принял отречение для того, чтобы Царя не убили, как Павла I, Петра III, Александра II-го… Но Николая II всё же убили! И потому, и потому я осужден. Мне не удалось спасти Царя, Царицу, Их Детей и Родственников. Не удалось! Точно я завернут в свиток из колючей проволоки, которая ранит меня при каждом к ней прикосновении».
Были, конечно, не только слова, но и дела.
«…Однажды, 17 июля 1971 года, - вспоминал близкий В.В. Шульгину в последние годы Николай Коншин, - он сказал, что хочет отправить телеграмму…
Беру ручку, он диктует:
- Москва. КГБ СССР. Андропову. Прошу Вашего разрешения отслужить поминальный молебен о невинно убиенном Императоре Николае II. Подпись - В. Шульгин. Сходи на почту и отправь.
Я иду на почту, отдаю текст, вижу как вытягивается лицо у телеграфистки, получаю квитанцию и возвращаюсь. Только захожу, а он мне говорит:
- Иди быстро домой.
Домой я, конечно, не пошел, а сел во дворе на лавочке и наблюдаю. Минут через 20 подъезжает машина, из нее выходят люди в штатском и идут к Шульгину. Их не было целый час. Потом быстро вышли и уехали. Я сразу же к Василию Витальевичу.
- Ну, как? - спрашиваю.
- Они интересовались почему я не могу просто спокойно пригласить священника и тихо отслужить молебен, зачем такие телеграммы начальству слать, зачем вы так, а может вам, что-то нужно?…
То есть молебен отслужить ему разрешили, но телеграмма до Андропова не дошла».
http://smolnarod.ru/politroom/nikolaj-konshin-shulgin-byl-dlya-menya-kak-rodnoj-dedushka/
Василий Витальевич Шульгин после 1917 г. так и не принял никакого гражданства: ни иностранного, ни советского, оставаясь фактически подданным Российской Империи, к разрушению которой он приложил руку…
Мы крайне далеки от мысли делать из этого человека с не самой безупречной биографией, да еще и увлекавшегося неправославной мистикой - героя. Наша задача гораздо проще: показать на его примере как, манипулируя известной исторической фигурой, захвативший власть над Россией режим пытался, используя «авторов спецназначения», опошлить всё, так или иначе связанное с Царственными Мучениками, фальсифицировать прошлое Исторической России.
Одним из последних такого рода собеседников Шульгина был Николай Николаевич Яковлев (1927-1996), американист, доктор исторических наук.
Выпускник элитарного Института международных отношений, сын маршала артиллерии, в 1952 г. он вместе с отцом был арестован. После смерти Сталина оба были выпущены и Н.Н. Яковлев смог вернуться к исследовательской работе, продвинувшись по карьерной лестнице, однако продолжал оставаться «невыездным», пока в 1970-х, после личной беседы с Ю.В. Андроповым в его кабинете на Лубянке, не был завербован.
О том, как всё это происходило, он рассказал сам: в послесловии к третьему дополненному изданию своей книги «1 августа 1914», вышедшей в 1993 г. в издательстве «Москвитянин».
Рекомендовал его старый друг семьи Д.Ф. Устинов (1908-1984), в то время секретарь ЦК КПСС. По словам Н.Н. Яковлева он «просил не забывать “Юру” и помогать ему».
«Обижать хороших людей и к тому же теперь вождя, - обосновывает свои хождения в высокий кабинет Николай Николаевич - как-то не хотелось, и я стал время от времени захаживать на Лубянку, вести ученые беседы», «порой по собственной инициативе вручал ему своего рода памятные записки».
Во время этих посиделок Юрий Владимiрович, по словам Н.Н. Яковлева, убеждал его, что в таком сотрудничестве нет-де ничего зазорного, напоминая, что в прежние времена «среди заслуженных рыцарей политического сыска» числились, мол, и Тургенев, и Белинский, и Достоевский. «Как я понял Андропова, эта троица не покладая рук пыталась содействовать стабилизации политического положения в тогдашней России».
Однако и среди этого расклада всё равно вылезала «швайка» (как говорится, собирали комбайн, а на выходе всё одно выходил Т-34). Как бы то ни было, а Федор Михайлович был им не свой, а потому Яковлев, чувствуя глубинные настроения своего патрона, заключал: «О Федоре Достоевском помолчу, стоит ли углубляться в извивы души не совсем здорового человека».
Все эти исторические экскурсы подводили к главному - тому, ради чего затевалось это действо.
«Председатель, - описывал одну из встреч Николай Николаевич, - посверкивая очками, в ослепительно-белоснежной рубашке, щёгольских подтяжках много и со смаком говорил об идеологии. Он настаивал, что нужно остановить сползание к анархии в делах духовных, ибо за ним неизбежны раздоры в делах государственных. Причём делать это должны конкретные люди, а не путём публикации анонимных редакционных статей. Им не верят. Нужны книги, и книги достойного содержания, написанные достойными людьми».
Николай Николаевич Яковлев.
Информацию доктору наук поставлял генерал Ф.Д. Бобков, по словам Яковлева, «корректнейший генерал-чекист». Часть ее, таким образом, уже была фальсифицирована, но кое-что оставалась и на долю самого профессора.
Наиболее известными книгами Яковлева, изготовленными по заказу его высоких покровителей, были «1 августа 1914» и «ЦРУ против СССР», неоднократно выходившие массовыми тиражами и оставившие, увы, неизгладимый след в мозгах многих наших соотечественников. Одним из главных врагов в них был выведен А.И. Солженицын, которого автор называет «верным слугой ЦРУ».
Андропов делал пассы, обволакивал, убаюкивая совесть, укрепляя профессора в вере в правоту дела, в исцеляющую силу, пусть и неважно выглядящей, болезненной операции, но всё ради пользы самого же больного.
Диссиденты, говорил Председатель, не «злодеи сами по себе», однако «в обстановке противостояния в мiре они содействуют нашим недоброжелателям, открывая двери для вмешательства Запада во внутренние проблемы нашей страны».
«То была постоянная тема наших бесед, - вспоминал Яковлев, - очень оживившихся в связи с выступлениями Солженицына, особенно с появлением “Августа Четырнадцатого”».
Потихоньку речь зашла и о «пациентах», а также о предлагаемых методах «лечения». Был поставлен и диагноз: «истерия недоучек», возникшая после публикации солженицынской книги. И вот «мы с Ф.Д. Бобковым решили подкинуть полузнайкам материал для размышлений».
Для этого, по словам Яковлева, «идеально подошла» книга американской писательницы и историка, дочери президента Американского еврейского конгресса Барбары Такман (1912-1989) «Августовские пушки» (1962), срочно переведенная и изданная в 1972 г. в издательстве «Молодая гвардия» с предисловием историка, укрывшегося, правда, за псевдонимом «О. Касимов».
«Андропов, прочитав увлекательную книгу Такман, радовался как дитя, разве не пускал ртом пузыри».
А вскоре предисловие разрослось в книгу «1 августа 1914», напечатанную в 1974 г. в той же «Молодой гвардии» 200-тысячным тиражом. «Перед подписанием ее в печать рукопись одобрил тогдашний шеф пропаганды А.Н.Яковлев».
Таким образом, появлению этой книги мы всецело обязаны духовному отцу перестройки товарищу Андропову и ее «архитектору», а в описываемое время заведующему отделом пропаганды ЦК КПСС Александру Николаевичу Яковлеву (1923-2005).
С этой-то книгой (самим своим названием как бы противостоявшей известному произведению Солженицына «Август Четырнадцатого») и успел незадолго до кончины познакомиться В.В. Шульгин.
Среди прочего в ней рассказывалось и о масонском заговоре, что советскому читателю было тогда еще в новинку. Несмотря на солидный тираж, она немедленно исчезла с прилавков магазинов, для прочтения ее передавали из рук вруки, судачили о «проколе» вездесущей цензуры, что вроде бы «подтверждалось» острой критикой со стороны таких одиозных фигур, как академик Исаак Израилевич Минц или доктор исторических наук Арон Яковлевич Аврех. Знает, говорили, кошка, чье мясо съела. Но, как оказалось, весьма трудным делом было обнаружить черную кошку в тёмной комнате, особенно если ее там не было. В то время она обитала уже не в банальных комнатах, а в высоких кабинетах…
Беседа Н.Н. Яковлева с В.В. Шульгиным состоялась в июне 1974-го на квартире последнего во Владимiре.
Н.Н. Лисовой, вспоминая состоявшийся 25 января 1976 г. последний свой разговор с Василием Витальевичем, за три недели до его смерти, свидетельствует: говорили о книге Н.Н. Яковлева «1 августа 1914», зачитывали некоторые ее фрагменты, обсуждали.
- Чем больше я о ней думаю, - сказал об описанной в яковлевской книге революции Шульгин, сам, как известно, старый думец и очевидец тех событий, - тем меньше понимаю…
Издательская обложка первого издания книги Н.Н. Яковлева «1 августа 1914». М. «Молодая гвардия». 1974.
Василий Витальевич Шульгин скончался в 11-м часу утра в воскресенье 15 февраля 1976 г., на Сретенье, на 99-м году жизни.
«Ныне отпущаеши раба Твоего, Владыко, по глаголу Твоему с мiром…»
Отпевали его в кладбищенской церкви рядом с Владимiрской тюрьмой, в которой Шульгин отсидел 12 лет. На похороны приехало человек двенадцать. Из стоящего поодаль газика за происходящим наблюдали местные чекисты.
Похороны В.В. Шульгина на кладбище в Байгушах. 17 февраля 1976 г.
Ненадолго пережил В.В. Шульгина один из его особых собеседников - Марк Константинович Касвинов, скончавшийся, согласно сведениям «Российской еврейской энциклопедии», в 1977 году.
В последнее время появились публикации с ошибочной датой смерти Касвинова: «30 января 1974 г.», что привело к забавным накладкам, поскольку она никак не соответствовала времени общения с В.В. Шульгиным, зафиксированному в книге М.К. Касвинова «Двадцать три ступени вниз»: «автор встречался с ним трижды с августа 1973 по август 1975 года во Владимiре». (В публикации вдовы М.К. Касвинова упоминается о трех встречах: в 1972, 1974 и 1975 годах. «Источник». 1998. № 4. С. 54-56).
Получалось, что последние встречи выходили за рамки земной жизни одного из собеседников - сюжет достойный Гоголя или Булгакова!
Это разноголосица с датой смерти породила даже публикацию под весьма характерным заголовком «Непонятки со смертью Касвинова (1974/1977)»:
https://krasnaia-gotika.livejournal.com/1035121.html
Биографическая справка в интернет-энциклопедии «Традиция» позволила нам установить источник путаницы. Им оказалась книга Л.А. Лыковой:
http://traditio-ru.org/wiki/Марк_Константинович_Касвинов
О Марке Касвинове Людмила Анатольевна пишет: «умер 30 января 1974 г. от инфаркта» (Лыкова-2007, с. 35).
Доверчивость со стороны интернет-ресурса вполне понятная. Ведь автор не только историк, доктор наук; к ней, наконец, частично попал архив самого Марка Константиновича.
Однако тут мы, скорее всего, имеем дело с ошибкой. К сожалению, в работах Людмилы Анатольевны их немало.
Мы уже писали, например, о том, как она объединила в единое целое князя Николая Владимiровича Орлова и профессионального русского военного контрразведчика Владимiра Григорьевича Орлова (Лыкова-2007, с. 15). Камер-юнгферу Государыни Магадалену Францевну Занотти она устойчиво именует Зинотти (не иначе как от слова «Зина»), Калерию легко переименовывает в «Карелию» (Лыкова-2007, с. 37), Резанову (жену Касвинова) - в «Рязанову» (Лыкова-2007, с. 35). Как слышим - так и пишем.
Завершить наш рассказ мне хотелось бы словами нашей соотечественницы эмигрантки Н.Н. Берберовой (1901-1993), автора документальных исследований и мемуаров. В послесловии к своей известной книге о русском масонстве «Люди и ложи» (1986) Нине Николаевне удалось удивительно тонко почувствовать особенности методики, которую применяют описанные нами «авторы спецназначения», точно выцепив и объединив пресловутых Касвинова и Яковлева:
«Прежде чем говорить о советских историках, необходимо сказать несколько слов о двух авторах, которых в просторечье называют “историческими романистами”. Они - поставщики “легкого чтения”, и часто не без таланта рассказывают увлекательные истории из прошлого, с диалогами и бутафорией, когда герои их то “задумываются, почесывая затылок”, то “многозначительно покашливают”, то шепчут что-то любимой женщине, так что никто не слышит, кроме нее самой.
К историкам эти авторы отношения не имеют, но читатели читают их с увлечением.
Роман М. Касвинова “23 ступени вниз” о Николае II написан именно в таком стиле: когда Царь принимает Столыпина по серьезному государственному делу у себя в кабинете, то горит камин, собеседники сидят в уютных креслах, а Царица в углу штопает Царю носки.
Роман Н. Яковлева “1 августа 1914 года” несколько более реален. В нем мы даже находим кое-что о масонстве: автор встречал министра Временного правительства Н.В. Некрасова (имеется пример прямой речи героя); автор дает нам понять, что имеется также документ, а может быть и не один, с которым он ознакомился. Но вместо любопытства, читатель начинает смутно чувствовать медленный прилив скуки: в тот момент, когда Н. Яковлев на страницах романа заставил своего героя заговорить, оказалось, что это вовсе не Некрасов, а только сам Яковлев.
В писаниях этих романистов-фельетонистов трудно отличить фантазию от истины, и читатель иногда бывает не совсем уверен: действительно ли Царица не штопала Царю носки, а Некрасов не говорил Яковлеву о каких-то своих записках, мемуарах и документах, не то где-то зарытых, не то им замурованных. Читателю предложен кусок прошлого, и он не прочь узнать о нем побольше, даже если оно слегка искажено и приукрашено.
Хуже, когда поставлены кавычки и начинается цитата, которая нигде не кончается, так как автор забыл кавычки закрыть. “Некрасов рассказывал мне тогда много интересного”, - пишет Яковлев, но не говорит, когда он это записал: тогда же? или через двадцать лет? или он пишет по памяти? И можно ли в этом случае ставить кавычки? Было ли то, что началось кавычками, взято из зарытого материала, или что-то другое?
Фамилии близких друзей Некрасова и его братьев по масонской ложе полны ошибок, которые Некрасов сделать не мог: вместо Колюбакина - Колюбякин, вместо Григорович-Барский - Григорович-Борский. (Как хотите, а совсем как у архивиста госпожи Лыковой! - С.Ф.)
Изредка Яковлев поясняет: “слово неясно в документе”. В каком документе? И почему этот документ не описан?
Разговор Яковлева с Шульгиным никакого интереса не представляет: Шульгин никогда не был масоном, а Яковлев - историком».