ХОЖЕНИЕ К АГАФЬЕ ЛЫКОВОЙ (9)
ХОЖЕНИЕ
старообрядца Александра Лебедева
на Каа-Хем-реку и в горы Саянские
в лето от Сотворения мiра 7497-е,
от Рождества же Христова 1989-е (продолжение)
7 августа. Прилетев в Кызыл, мы взяли билеты до Абакана.
До сих пор никаких отметок в командировочных документах у меня нет. А ведь уже почти всю Туву исколесили. (Наш строгий бухгалтер в Митрополии Н.П. Бохан потом скажет мне: «Чего ты мне липу суешь Не был ты нигде».) Вот я и решил поставить отметку. Но не так у нас всё просто. Добравшись до секретарши в аэропорту и объявив ей суть дела, попросил поставить печать на командировочном удостоверении. Она мне предложила пойти к начальнику порта.
Увидя на моем удостоверении печать с осьмиконечным крестом, начальник многозначительно протянул: «О… О! К Агафье! Песков тут тоже вокруг нее кормится. И вы туда же?!
- Не знаю, где кормится Песков, а я-то не кормлюсь
- Расскажите что-нибудь о ней.
- Простите, самолет улетает! Тороплюсь
Командировка отмечена, секретарь поставила печать и я бегу прямо на посадку, перемахнув на пути двухметровый забор.
Наконец мы в воздухе.
Над Кызылом.
Вскоре под нами снова перевал «Веселый»… А вот и Абакан. Останавливаемся у родственников Н.П. Пролецкого. Ищем следы Агафьи.
8 августа. Позавтракав, мы простились с хозяевами и отправились на автобус.
До Таштыпа 150 километров. И всё бы хорошо, но наш автобус сломался. Выходим. Теперь ищи попутного рейса. Жара, солнце в упор, некуда от него деться, воды нигде нет, но самое главное - неизвестность. Сколько просидим? Вот и торопись, выезжай с первым автобусом. Попутные машины сажают женщин с детьми, а нас кто посадит с нашими рюкзаками. Проходит несколько часов в этой степной, окруженной горами котловине, пока нас не подбирает попутный автобус и не привозит в Таштып, в местную гостиницу.
Завтра утром предполагается авиабросок в тайгу!. Закупаем хлеб, перебираем рюкзаки; всё, что не нужно, оставляем. Берем фуфайки. Лев Степанович предупреждает: «Еринат - это вам не Чёдуралыг, поблажек там не будет». Готовимся основательно.
Таштып, райцентр в 150 километрах к юго-западу от Абакана.
9 августа. Прошло почти две недели, как я уехал из Москвы искать Агафью. Срок, отведенный Митрополитом для моей командировки, кончается завтра, а я не достиг еще своей цели. Здесь, в тайге, трудно осуществляются заранее разработанные планы. Тайга есть тайга и, как говорится, «медведь в ней хозяин».
Вот, Бог даст, приеду домой, а там скажут: «Тебе что, ты там отдыхал на природе». А какой тут отдых? Сплошная нервотрепка. Улетим ли сегодня?
Идем к старшему летнабу авиационной охраны лесов Б.П. Борисовскому, клянчить, чтобы он нас перебросил на Еринат, до которого 450 километров.
Как и следовало ожидать, Борисовский нам категорически отказал, несмотря на то, что у нас есть бумага от самого заместителя министра лесного хозяйства РСФСР об оказании нам помощи и содействия.
Бумагу на министерском бланке Борис Петрович прочитал и сказал, что всё это ему ни к чему, что ему дано указание от прокурора никого к Агафье на Еринат не перебрасывать, что все эти дела ему надоели и все эти поездки тоже. И если уж вы так хотите помогать Агафье, платите по 93 рубля в кассу авиакооператива. Мы только вздохнули.
Оставив Борисовского, отправились к первому секретарю горкома партии Анатолию Константиновичу Нефедову. Он нас хорошо принял, обещал переговорить с начальником геологической партии и нам помочь.
Участники экспедиции перед броском на Еринат. Рисунок Эльвиры Мотаковой.
10 августа. Оказывается вся живность Агафьи: две козы, козел и пять кур - в Абазе, во дворе Ивана Тропина.
Новые проблемы! Как быть? Самолета нам сегодня давать, также как и вчера, нам не намерены. И к вечеру мы с Н.П. Пролецким едем в Абазу…
Город Абаза на реке Абакан.
11 августа. Утром во дворе Ивана Тропина ловим кур и вяжем коз. К полудню мы снова на летном поле. Дело с нашим вылетом не продвинулось, кажется, и на воробиный шаг. Здесь, в Таштыпе, вокруг Агафьи какой-то заговор темных сил. Впечатление опущенного шлагбаума, какая-то непреодолимая стена.
Мы демонстративно живем прямо на летном поле, вместе с козами, привязанными прямо к нашим рюкзакам, и курами, закрытыми в большой корзине.
Лев Степанович - молодец! Всё ходит, звонит, доказывает, пробивает. Собираемся подать телеграмму в Верховный Совет.
Наконец, нам говорят: улетите сегодня, но только вечером, после тренировочных полетов пожарной команды. Слава Богу! Услышал Всевышний Агафьины молитвы.
Здесь, В Таштыпе, я встретился с представительницей жидовствующих - Марией Абрамовной Ждановой - завхозом лесничества, родом из деревни Иудово или Иудино.
Село Бондарево, находящееся в 135 километрах от Абакана, было основано в 1830 г. и населено отпущенными на волю крепостными крестьянами Воронежской губернии. Первоначально деревня носила название «Обетованная». Ныне входит в состав Бейского района Хакасии.
Фотографии села Бондарева взяты нами из интернет-публикации:
http://kras-yar.livejournal.com/93248.html
Ересь эта возникла еще в XIV-XV веках в Новгороде. Жидовствующие отвергали догмат о Святой Троице, божественность Иисуса Христа, отрицали монашество, некоторые церковные обряды, св. иконы и многое другое.
Когда-то при Царе этих еретиков выселили сюда, в изоляцию.
В 1850-1958 гг. село носило название Иудино - по находившимся здесь ссыльным отступникам от Православия жидовствующим/субботникам/молоканам. Первоначально генерал-губернаторским указом сюда предписывалось не селить православных. Вскоре, однако, положение изменилось. Ныне сектантов в селе осталось не так много. Живут они в основном на окраине (на снимке). Местные жители до сих пор называют их «жидами», - словом, не носящим никакой национальной окраски, ибо по крови все эти люди русские. Но разделение это, несмотря на долгие годы воинствующего безбожия, до сих пор актуально: в селе существует два кладбища. На одном, называющимся в народе «жидовским», хоронят сектантов. На другом - всех остальных.
Проповедником ее уже в нашем веке был некто Бондарев, крестьянский писатель, переписывавшийся со Львом Толстым, от которого, очевидно, и набрался еретических взглядов. Бондарев учил, что каждый должен питаться от дел рук своих. Завещал на своей могиле вместо креста поставить столб и вложить в него свою книгу, чтобы всяк мог ее читать.
Могила Т.М. Бондарёва.
Тимофей Михайлович (1820-1898) был сыном крепостного крестьянина, в течение 10 лет прослужил в одном из Кубанских полков на Кавказе. Научившись грамоте, пристрастился к чтению, написав комментарии к некоторым главам из Радищевского «Путешествия из Петербурга в Москву». Кончилось тем, что он объявил об отречении от Православия и переходе в иудейство. Бондарева лишили воинского звания и наград, сослав в Сибирь на вечное поселения. Направленный Енисейским губернатором в деревню Иудино, открыл там школу для крестьянских детей, учил которых в течение 30 лет. Написал трактат «Трудолюбие и тунеядство, или Торжество земледельца», удостоившийся хвалебного отзыва Л.Н. Толстого, который способствовал выходу книги в России, а затем французскому и английскому переводам. В 1958 г. село Иудино, «по просьбе трудящихся», было переименовано в Бондарево, а в 2005 г. здесь, при личном финансовом участии глав районной и сельской администраций, был открыт памятник этому, как пишут, «российскому философу-самоучке».
Сейчас книга эта хранится в Минусинском музее, деревня Иудово переименована в Бондарево, но и по сей день половина ее жителей православные, а другая - жидовствующие.
Баба Лида - одна из жидовствующих.
Остается только удивляться, как упорны и живучи ереси.
Но вот вертолет заправлен и готов к полету. Грузимся с курами и козами. Насколько хватает глаз, видны покрытые тайгой горы, которым нет конца. И невольно приходит мысль: сколько же еще здесь живет всяких, никому не известных Лыковых?
Вот уже час летим и никакого жилья внизу, даже признака присутствия человека не видно.
Впереди, прямо курсу - гроза. Ослепительные молнии, перечеркивая зигзагами небо, разрывая тьму.
Букашка наша, в которой мы все сидим, натужено стрекочет. Как мы полетим в этом грозовом облаке? Нет, облетаем, молнии остаются справа.
Горы еще выше! Под нами хребты Карлыган. Вершины острые, как бритвы. Здесь уже голые скалы высотой в 2500 метров.
Под нами проплывают какие-то небольшие тучки. Про них здесь говорят: «Зайцы баню топят». Это к непогоде.
Начинаем снижаться, сразу становится теплее. Внизу домики, две буровые. Посадка на летное поля Каира рядом с берегом Большого Абакана, нанесенного паводком. Пятнадцать домиков геологов.
После посадки, не теряя времени, идем к поселку. Надо найти Агафью. Но она сама спешит нам настречу. Лев Степанович с ней здоровается. Тут подбегают Эльвира Викторовна, Пролецкий (он летал взад-вперед только для того, чтобы повидаться с Агафьей).
Я же стою в стороне. Тут не до меня. Времени нет. Берем припасенные три агафьиных мешка гостинцев в Чёдыралуга - и к вертолету.
Иду сзади и разглядываю Агафью. Одета она просто: на голове платок темного цвета, длинный, до пят, сарафан, на ногах домотканные сапожки с калошами. В руках - лестовка, узелок да берестяной туесок.
Снова взлет. Летим невысоко. Внизу, под нами, страшный бурелом. Сколько же здесь пропадает леса! Вот они - балки, которые так нужны для перекрытий административно-хозяйственного корпуса Митрополии в Москве - здания, отобранного у старообрядцев в лихие 1930-е годы, возвращенного и переданного нам в аренду в руинах, как подарок к празднику 1000-летия Крещения Руси.
Но как их взять отсюда. Разве что дирижаблем. Другого способа нет. Недаром говорится: «В лесу - дуб рубль; в столице - по рублю спица».
Зрелище этой девственной тайги просто поразило меня! Вольготно здесь зверю и птице. На вершинах деревьев - гнезда цапель, как в 103 псалме у царя Давыда: «Еродиево жилище обладает ими». Еродий - это цапля. Жилище еродиево - гнездо цапли. Обладает ими - значит находиться сверху.
Но вот внизу маленький домик. Я где-то видел уже эту кровлю. Ну, конечно, в газете, когда читал про Карпа Осиповича Лыкова. Это так называемая «северная изба», или «изба в северу». Но мы здесь не садимся, а летим еще вверх по руслу Большого Абакана, зажатого между скал. Диковатое место.
Пробравшись этим узким коридором, идем на посадку. Вертолет садится на косу. Больше негде, да и то только при малой воде. В большую воду не сядешь совсем.
Выгружаем рюкзаки, коз, кур и вертолет сразу же в воздухе. Едва успели поблагодарить пилотов, помахать друг другу руками.
Вот, наконец, мы и на Агафьиной земле! Ветерок раскачивает прибрежные ивы и березки с привязанными к ним, бросающимися в глаза кусками красной материи и целлофана. Это, как я понял, границы Агафьиных владений. Каждый житель тайги живет по ее неписаным законам. У всех здесь своя территория. Даже медведь ставит метки по границам своих земель - так называемые «потягушечки», когда он, подойдя к стволу большого дерева и, встав на задние лапы во весь свой рост, срывает когтями кору на стволе. По такой метке можно определить и размер хозяина.
Агафья у курятника. Филин на шесте должен отпугивать ястребов.
Люди что-то говорят, но я ничего не слышу: совершенно глох от шума винтов. Наконец, до меня доходят слова: «Собака лает». Развязываем коз, надеваем рюкзаки, забираем все вещи и идем вверх по Еринату по звериной тропе.
Вдруг из-за куста стремительно, кубарем вылетает какой-то черный зверь. Это было так неожиданно, что я даже напугаться не успел. Оказалось Дружок. Он уже волчком крутится, подпрыгивая и виляя хвостом. Кто тут больше рад? Не знаю. Дружок жил без хозяйки полтора месяца, чем питался - неизвестно, но выжил.
Идем девственной тайгой. Слева шумит Еринат, справа - дебри. У края тропы на высоких столбах лабаз, сложенные в поленнице дрова, пугало - красная рубаха-косоворотка на палке. Ее покачивает ветерок, периодически поворачивая. Пугало как у нас в огороде, с той лишь разницей, что здесь оно не от ворон, а от медведей.
Лабаз сразу же мне понравился. На двух высоких гладких столбах. От земли до него метра четыре, не меньше.
А вот опять метка - бумажный мешок, прижатый камнем. Тропа раздваивается. Правая круто идет вверх. Здесь, на небольшом плато, стоит новенькая избушка, что вот уже как два года срубили лесники. Это-то и есть нынешнее жилище Агафьи.
Здесь когда-то стоял дом Лыковых, в котором родилась Агафья. Но когда началась война с Японией, на Еринат пришел капитан Бережной и спугнул их с насиженного места. Тогда-то Карп Осипович бросил избу на Еринате и построил новую «в северу», сохранившуюся и до чей поры. Дом же на Еринате остался без хозяина и был перестроен впоследствии охотником Хлебниковым в зимовье, чем Карп Осипович остался весьма недоволен.
Зимовье это представляет собой довольно живописное строение. В этой-то избёночке мы с Черепановым и будем жить. Размером она два на два. В углу маленькая печка. Две лавки, покрытые шкурами маралов, оконце в две ладони, да полочка вместо стола. Потолок низкий, в полный рост встать нельзя. Пол деревянный. Вот, пожалуй, и всё убранство этого жилища.
Рисунок Эльвиры Мотаковой.
Когда мы улетали из Таштыпа, нам обещали, что вертолет заберет нас обратно через неделю. Я в это совершенно не верю да и Черепанов тоже. Как отсюда выбираться - полная неясность. Но что ломать голову над тем, что будет через неделю, когда нам неведомо, что будет через час. Что Бог приведет, то пусть и будет, а пока надо костер разводить. Господи, благослови! Начинается наша таежная жизнь. Где спички?
…К костру подходит Агафья посушить одежду. Лев Степанович представляет:
- Вот смотри, Агаша, кого мы тебе привезли: Александр Семенович Лебедев. От самого старообрядческого Митрополита Алимпия Московского и всея Руси.
Агафья кланяется. Знакомимся.
Она не просто так пришла к нашему костру, интересуется, чем может нам помочь.
Еще раньше Лев Степанович говорил:
- Вот увидишь, Семеныч, когда встретимся с Агафьей, она подойдет и спросит: «Что вам помочь?»
Так оно и вышло, и не только на словах. наложила нам ведро своей картошки, подоив коз, принесла нам молоко. Спаси Христос, Агафья. Я был тронут твоим гостеприимством.
Невольно приходишь к мысли, что человек, долгое время проживший в пустыне, не может поступить иначе, чем отдать последнее! Вот и выходит: нужны нам пустынники, дабы у них можно было поучиться, как выполнять Христианский Закон, как должно поступать человеку, как жить ему среди людей.
Мы, современные люди, в погоне за пустотой и удовольствиями мiрской жизни забывшие всякую добродетель, а порой и порядочность, потерявшие совесть, погрязшие в смертных грехах, а некоторые утратившие и самый человеческий облик, встретив пустынножителя-отшельника или монаха, невольно удивляемся и восхищаемся им: есть, оказывается, еще на земле достойные люди - молитвенники, не погибло, выходит еще человечество. И они, «которых весь мiр не достоин, скитаются в горах и вертепах и пропастех земных».
Мы ужинаем.
- Агаша, садись с нами!
- Мне из мiрской-то (посуды) нельзя.
...Начинается дождь, а потом расходится всё сильнее. Агафья приглашает Эльвиру к себе в келью ночевать. Берет бересту, складывает ее пополам и зажигает. С этой свечой они и уходят.
Я бы, по неопытности своей, зажег бересту по-другому. Береста, свертываясь от огня, обожгла бы мне пальцы и я бы ее бросил, не дойдя до дома. Умелый же человек всё делает просто и удобно.
Загоняем в стайку коз. Уже совсем темно. Козла Агафья оставила на привязи, его не загоняем.
Ложусь на мараловую шкуру. Такое удовольствие я испытываю первый раз.
- Послушай, Александр, - советует Лев Степанович, - не связывайся ни с фотоаппаратом, ни с магнитофоном. Будь чист от всего этого, иначе доверия от Агафьи не жди. Дадим мы тебе потом и фотографии и пленки с записями.
С этим напутствием Черепанова я и засыпаю.
Продолжение следует.