СВИДЕТЕЛЬСТВА «ВЕРНЫХ»? (2, окончание)
Пьер Жильяр, Петр Васильевич Петров (учитель русского языка Наследника) и Чарльз Сидней Гиббс. Царское Село. 1915 г.
Забавно, однако: недоучившийся студент Пьер Жильяр, которому подобало судить не выше сапога, оценивает доктора философии Оксфордского университета Государыню Александру Феодоровну (о разнице между Императрицей и простым смертным, между верующим и почти атеистом, аристократом и простолюдином, монархистом и республиканцем, т.е. вещами много более серьезными, уж и речи не ведем). Но не каждый, увы, знает свое, Богом отведенное ему место.
В мемуарах Жильяра, подчеркивает его биограф Жирарден, «речь идет о тяжелой жизни Императорской Семьи, болезни Наследника, адских страданиях отчаявшихся Родителей из-за несправедливой участи Их Сына, безумном фанатизме и мистицизме Императрицы…»
Так написать мог лишь сын Запада - протестант или даже просто атеист, укрывающийся теперь, после компрометации этого последнего имени, под изящным названием «агностик». Но какой иуда - зададимся вопросом - мог напечатать это без каких-либо комментариев сегодня - после того, что произошло в 1918 г. в России?..
Пьер Жильяр в Александровском Дворце Царского Села.
Даже судя по этим опубликованным Жильяром воспоминаниям, его деятельность в России не ограничивалась исполнением прямых его обязанностей.
Вопреки явно выраженному желанию Императрицы, о чем он знал, Жильяр внимательно наблюдал за общением Г.Е. Распутина с Царской Семьей: «Я был тогда еще очень плохо осведомлен насчет старца и пытался всеми способами найти указания, на которых мог бы обосновать верное суждение о нем; личность его меня сильно интриговала. Однако это было нелегко».
«От приставленных к Нему служащих, - писал он, имея в виду Наследника, - я требовал отчета обо всех мелочах, касавшихся жизни Цесаревича, и таким образом, эти встречи [с Г.Е. Распутиным. - С.Ф.] не могли состояться без моего ведома».
Одним из информаторов Жильяра была воспитательница старших Великих Княжон С.И. Тютчева. Она «сама держала меня в курсе перипетий этой борьбы», - признавался швейцарец. Напомним, борьбы воспитательницы Царских Детей с Их Матерью - Императрицей.
Следует заметить, что информация, которой обладал Жильяр, не всегда соответствовала истине. К одному из фрагментов венское издательство «Русь» в 1921 г. поместило следующее примечание: «Сведения о г. Вырубове, полученные г. Жильяром, вероятно, из пристрастного источника, не соответствуют, насколько известно издательству, действительности».
К разряду пристрастных можно отнести также сведения о взаимоотношениях Государыни с Ее сестрой. «Я знаю эти подробности, - замечал Жильяр, - от г-жи Шнейдер, лектрисы Императрицы, которая в былое время состояла при Великой Княгине Елизавете Феодоровне и сохранила к ней глубокую привязанность».
Пьер Жильяр на занятиях с Великими Княжнами Ольгой и Татьяной Николаевнами. Ливадия.
Судя по всему, Жильяр был если не участником, то, по крайней мере, сочувствующим антираспутинской кампании.
С этой точки зрения особый интерес представляет вот этот отрывок из его мемуаров: «…Несколько времени перед тем [железнодорожной катастрофой, в которую в конце 1914 г. попала А.А. Вырубова.- С.Ф.] у меня был длинный разговор о старце с швейцарским посланником в Петрограде [консулом Эмилем Одье. - С.Ф.]. Подробности, данные им во время нашего разговора, не оставили во мне ни малейшего сомнения насчет действительной личности Распутина. Он был, как я и предполагал, сбившимся с пути мистиком, обладавшим какой-то психической силой. […] Но я никогда до этой беседы не подозревал того значения, которое, не только в русских кругах, но даже в иностранных посольствах и миссиях Петрограда, придавали политической роли Распутина…»
Подобные настроения в Жильяре подогревало его возобновившееся активное общение с оставшимися, к сожалению, не названными им представителями столичного общества, прерванное с началом войны.
Достоин примечания и тот факт, что воспоминания П. Жильяра были изданы впоследствии с предисловием бывшего министра иностранных дел С.Д. Сазонова, ярого англофила и либерала.
Предисловие С.Д. Сазонова к венскому изданию мемуаров П. Жильяра 1921 г.
Их знакомство началось еще перед войной, когда министр приезжал с докладами в Александровский Дворец, и закрепилось впоследствии, когда, с началом Великой войны, по требованию Государя, С.Д. Сазонов специально договаривался со швейцарским правительством, чтобы Жильяр мог оставаться в России.
Поступивший в московский музей «Наша Эпоха» экземпляр книги первого парижского издания мемуаров С.Д. Сазонова «Роковые годы» (1927) на французском языке с экслибрисом первого секретаря французского посольства в Лондоне Вильер дю Терраж с экслибрисом владельца.
Не случайно именем Сазонова Жильяр открывает список русских «патриотов» («Сазонов, Кривошеин, Самарин, Игнатьев, А.Ф. Трепов»), чьи «мужественные выступления» были направлены против министра внутренних дел А.Д. Протопопова, «сторонника Распутина».
Письмо С.Д. Сазонова французскому дипломату, вклеенное в книгу, принадлежавшую Вильер дю Терражу. Собрание московского музея «Наша Эпоха».
Неожиданно освобожденному в мае 1918 г. в Екатеринбурге большевиками-цареубийцами Жильяру удалось переправить из охваченной огнем гражданской войны России в Европу сотни чудом сохранившихся снимков и стеклянных негативов. (Согласно завещанию Жильяра, после его кончины коллекция была передана городу Лозанне, где, наряду со всеми иными документами, имеющими к нему касательство, хранится в его именном фонде в университетской библиотеке и музее фотографии - Musee de l'Elysee).
Цесаревич Алексей Николаевич, Коля Деревенко и Пьер Жильяр на крыльце Губернаторского дома в Тобольске.
Достоин упоминания факт изменения взглядов на духовный облик Царской Семьи и роли Г.Е. Распутина Няни Царских Детей Александры Александровны Теглевой после того, как в 1922 г. она вышла замуж за Пьера Жильяра.
Старшая камер-юнгфера А.А. Теглева родилась 2 мая 1884 г. в дворянской семье в деревне Терёбушки Новоладожского уезда Санкт-Петербургской губернии. В 1901 г. эта воспитанница Смольного института благородных девиц поступила на службу няней Великих Княжон Ольги и Татьяны Николаевен. Дети любили ее, называя «Теглюшкой» или «Шурой». У ее будущего мужа тоже было домашнее прозвище: «Жилик».
А.А. Теглева.
В августе 1917 г. А.А. Теглева вместе с Царской Семьей отправилась в добровольную ссылку в Тобольск, а затем, в мае 1918 г., вместе с Наследником и Другими Августейшими Детьми направилась, было, в Екатеринбург, но в Ипатьевский дом не попала, а вместе с некоторыми другими слугами, по распоряжению большевиков была отправлена в Тюмень, оставаясь там (вместе с П. Жильяром и баронессой С.К. Буксгевден) до прихода Колчаковской армии.
В июле 1919 г. вместе со своими спутниками Теглева перебралась в Омск, откуда, отступая вместе с Армией Верховного Правителя, попала сначала в Иркутск, а потом в Верхнеудинск, где с целью поправки пошатнувшегося здоровья, по просьбе Жильяра, Александру Александровну приняла на свое попечение супруга курировавшего следствие по цареубийства генерал-лейтенанта М.К. Дитерихса - Софья Эмильевна.
Михаил Константинович (1874-1937) и Софья Эмильевна (1885-1944) Дитерихсы с дочерью Агнией/Асей (1921-1978).
С.Э. Дитерихс, урожденная Бредова, выпускница Смольного и историко-филологического факультета Педагогического института, начальница женской гимназии в Киеве. В годы гражданской войны открыла в Омске домашнюю школу для детей беженцев, целью которой было не только предоставление возможности получить религиозно-национальное образование на основе гимназического курса, но и дать семейных уют маленьким жертвам кровавой распри. Свою благотворительно-педагогическую деятельность Софья Эмильевна продолжала и в эмиграции. Скончалась в Шанхае.
В 1920 г., в виду надвигающихся событий, П. Жильяр предложил А.А. Теглевой уехать вместе с ним в Швейцарию. Чтобы получить швейцарскую визу, Александра Александровна заявила, что будучи больна туберкулезом, нуждается в лечении.
Фото А.А. Теглевой из опросного листа на выезд в Швейцарию. 1920 г.
В феврале 1920 г. вместе с чешскими войсками они добрались до Харбина, где на американском судне, вывозившем чешских легионеров в Европу, через Владивосток, добрались до Сан-Франциско. Оттуда - на другом - поплыли в Европу. 9 августа 1921 г. спутники были в Триесте. Потом недолгое пребывание в Праге и даже, как будто, в Париже, где А.А. Теглева, пока П. Жильяр оформлял в Берне необходимые для въезда в Швейцарию документы, жила в одной гостинице вместе с семьей следователя Н.А. Соколова.
Вернувшись на родину, Жильяр продолжил прерванную некогда учебу в Лозаннском университете.
В 1922 г. они заключили брачный союз: 22 сентября в мэрии Фье состоялась гражданская церемония, закрепленная 3 октября венчанием в православном русском храме в Женеве.
Диплом о высшем образовании Жильяр получил в сорок с лишним лет. Недолго проработав в Италии, в 1926 г. он поступил на работу на курсы современного французского языка при филологическом факультете Лозаннского университета, став в 1937 профессором, а потом и его ректором.
Вернемся, однако, к тому, с чего начали: изменения позиции няни Царских Детей.
Вот что показала А.А. Теглева следователю Н.А. Соколову, допрашивавшему ее в Екатеринбурге 5-6 июля 1919 г.
«Она много молилась, - говорила Александра Александровна о Царице, - и была очень религиозна. Я не видела никогда никого столь религиозного человека. Она искренно верила, что молитвой можно достичь всего. Вот, как мне кажется, на этой почве и появился во Дворце Распутин. Она верила, что его молитвы облегчают болезнь Алексея Николаевича. Вовсе он не так часто бывал во Дворце. Я сама лично, например, видела его только один раз. Он шел тогда в детскую к Алексею Николаевичу, Который тогда болел».
Как видим, ничего предосудительного сказанного не было.
Но вот её же рассказы лозаннского периода, зафиксированные племянницей Жильяра и, одновременно, крестницей Теглевой - Мари-Клод Жильяр Кнехт, в течение восьми лет прожившей с ними под одной крышей и зафиксировавшей их в написанной ею книге «La Malle de Russie. Qui fut Alexandra Alexandrovna Gilliard-Tegleva?» («Дорожный сундук из России. Кем была Александра Александровна Жильяр-Теглева?»), недавно переведенной и изданной у нас.
Мари-Клод Жильяр. «Сундук из России». Издательство «Paulsen». М. 2015.
«Императрица, - записывает Мари-Клод рассказ тети, - негодовала [sic!] от сильных приступов гемофилии и криков от боли Ее Сына. Врачи делали все, что было в их силах, чтобы облегчить боль ребенка, но познания медицины в этой области были недостаточны. Устав понапрасну [sic!] молиться, и находясь под давлением некоторых придворных дам [неназванной А.А. Вырубовой, конечно же! - С.Ф.], Царица обратилась к некоему Распутину, который убедил ее, что может спасти Алексея. С тех пор Она стала оказывать безмерное доверие этому старцу, будучи убежденной в том, что он ниспослан Ей Богом для спасения Ее Сына. Она всё больше и больше стала погружаться в мистическое ослепление [sic!], которое сделало Ее недоступной для всех, кто пытался уберечь Ее от злоупотребления властью этого человека.
Несмотря на мою искреннюю привязанность к Царице и мое сочувствие к Ее материнскому состраданию, я не понимаю, как Она могла поддаться чарам Распутина. В редкие моменты, когда мне случалось пересекаться с этим мужчиной, я испытывала к нему глубокую неприязнь. [Вспомните ее слова из показаний 1919 г.: «Я сама лично, например, видела его только один раз». - С.Ф.]
Жизнь Семьи стала почти монашеской. Ольге и Татьяне было соответственно девятнадцать и восемнадцать лет, Они были в том возрасте, когда должны были вести светскую жизнь, а вместо этого жили в затворничестве со Своей Матерью.
Недоброжелательные слухи, которые ходили вокруг Распутина и Императрицы, неприятно меня поражали и огорчали. На протяжении всех этих лет, проведенных в тесном кругу Детей и Их Родителей, между нами возникла очень чувственная связь. Я любила Девочек всем своим сердцем и восхищалась этими тесными отношениями с Их Матерью, замечая, что в них есть тревожный [sic!] оттенок».
Титульный лист книги П. Жильяра на французском языке. Payot. Paris. 1929 г.
«Дядя Пьер, - прибавляет далее автор книги, - добавил, что в то время авторитет Николая II был очень значительным и поэтому, Он решил взять на себя командование армией. Но полностью посвятив Себя роли главнокомандующего, Николай II не отдавал Себе отчет в том, что Он потерял контроль над политическим планом. Распутин воспользовался этим, поскольку у него было все больше и больше власти над Императрицей, Которая по его совету, принимала очень спорные решения. Ненависть, направленная против старца была огромной, затем она была направлена против Императрицы и Царя. Напряжение было ощутимым даже в близком окружении Императорской Четы. Князь Юсупов и несколько его друзей приняли решение убить Распутина, что и было сделано 31 декабря 1916 г.»
Издательская обложка финского перевода воспоминаний П. Жильяра, напечатанного в типографии финского города Порвоо (Porvoo) в 1924 г.
«Когда новость об убийстве Распутина пришла во Дворец, - передает воспоминания А.А. Теглевой племянница, - я поспешила с Детьми к Их Матери. Она была подавлена, черты Ее лица выражали грусть и тревогу.
Я никогда не хотела верить ужасным предсказаниям Распутина, но должна признать, что, как он говорил, именно после его смерти несчастья начали рушиться на Романовых».
Но вот Царская Семья под арестом.
«В воскресенье, 12 августа 1917 г., - рассказывает няня, - Алексею исполнилось тринадцать лет. Это событие было отмечено лишь богослужением в церкви. Наш отъезд был назначен на следующий день в полночь. В Полукруглом зале Дворца, напротив больших окон, выходящих в темный парк, более пяти часов мы ждали экипажи, которые должны были за нами приехать. Наконец они приехали, и мы попрощались с теми, кому не разрешили ехать с Императорской Семьей. Отряд кавалерии сопровождал нас до железнодорожной станции “Александровская”. Поезд был комфортабельный и под монотонный стук колес уставшие Дети быстро заснули. Я тоже долго не сопротивлялась грузу усталости и тревоги.
На следующий день утром поезд прибыл в Тюмень, где мы пересели на пароход “Русь”, который направлялся в Тобольск. Императрица знала, что мы будем проезжать мимо дома Распутина, поскольку он предсказал Ей это. Вся семья поднялась на палубу, чтобы в последний раз попрощаться со своим “Другом”».
А.А. Жильяр-Теглева. 1940-е годы.
В который раз поражает эта нерасторжимая сцепка: ненависть к Г.Е. Распутину порождает недовольство Царской Семьей, неизбежно, опять-таки, перекидываясь на саму Веру (молитвы, монашество, благочестие). А, может, всё гораздо проще: «мешает» Православие и Русская Монархия, а Царская Семья, Вырубова и Распутин - всё это лишь удобные предлоги?..
А.А. Жильяр-Теглева. Начало 1950-х гг.
В 1954 г. у А.А. Жильяр-Теглевой был обнаружен рецидив рака, от которого она скончалась 21 марта 1955 года. Похоронили ее на кладбище Буа-де-Во в Лозанне. Могилы ее не существует. По словам племянницы, она «нашла лишь место расположения и дерево, под которым ее похоронили. Она все еще там покоится, даже несмотря на то, что надгробие исчезло».
Бывший наставник Цесаревича Алексея Николаевича - Пьер Жильяр скончался 30 мая 1962 г. после второго инфаркта. Положили его рядом с женой.
По свидетельству той же Мари-Клод Жильяр Кнехт, «Кладбище Буа-де-Во претерпело значительную перестройку, и могила была уничтожена в 1993 г., без предупреждения кого-либо из родственников».
Пьер Жильяр незадолго до смерти.
Еще одним антираспутинским, а потому объективно порочившим Царскую Семью показанием (как бы, по словам их авторов, они не относились к Ней), на которых следователь Н.А. Соколов выстраивал свою линию до дискредитации Царского Друга, были свидетельства Магдалины Францевны Занотти (1869-1941).
Это была старшая камер-юнгфера комнат Ее Величества Государыни Императрицы Александры Феодоровны. Происходила она из англо-итальянской семьи, состоявшей на службе Герцогов Гессенских. Согласно сохранившихся документов, в штат Министерства Императорского Двора ее зачислили 14 ноября 1894 г. (В то время она была младшей камер-юнгферой.) В марте 1915 г. «За отлично-усердную службу» была возведена в звание личного почетного гражданства.
Прибыв 5 декабря 1917 г. в Тобольск, Занотти не была допущена к Царской Семье. Однако из города она не уехала. Поселившись на частной квартире, она оказывала Царственным Узникам посильные услуги. Впоследствии Магдалине Францевне удалось выбраться из России, возвратившись в Гессен.
Магдалина Францевна Занотти.
Для нас, однако, важно другое. Именно на основе ее показаний, равно как и Пьера Жильяра, следователем Н.А. Соколовым была построена вся характеристика Государя и Государыни и Их взаимоотношений. (Весьма характерно, что свои антираспустинские взгляды М.Ф. Занотти открыто высказывала еще до революции в присутствии слуг в Александровском Дворце. Об этом, в частности, писал в своих коротких воспоминаниях оказавшийся в эмиграции придворный скороход А. Дамер.)
Об исключительном значении, которое придавал Н.А. Соколов показаниям П. Жильяра, свидетельствует тот заслуживающий упоминания факт, что следователь специальным постановлением от 20 января 1922 г. признал мемуары швейцарца «вещественным по делу доказательством».
Однако вот что интересно: в известной книге 1987 г. Н.Г. Росса «Гибель Царской Семьи» (Франкфурт-на-Майне. 1987) с материалами следствия фрагменты, порочащие Царя и Царицу, из допросов П. Жильяра были составителем удалены. Допросы же М.Ф. Занотти там не публиковались вообще. И имя последней даже не упоминалось. Не печатались они и в отечественном издании следственных материалов.
«…Эти показания женщины, в обязанности которой входила уборка комнат и заведывание гардеробом Императрицы, - пишет о “свидетельствах” камер-юнгферы современный исследователь Т.Л. Миронова, - […] являются либо откровенным подлогом, разоблачить который публично бедная женщина вряд ли имела возможность, либо это злоба завистницы-служанки, решившейся после гибели своей Хозяйки выместить всю свою ненависть к Святой Семье в самой непристойной клевете».
М.Ф. Занотти.
Однако по своим взглядам среди Царских слуг Магдалина Францевна была далеко не одинока. Встречались таковые и среди находившихся на службе во Дворце еще ранее.
Так, к антираспутинской кампании оказался причастен старый (с 1877 г.!) камердинер Государя Н.А. Радциг, как мы уже отмечали (см. нашу книгу «Боже! Храни Своих!»), снабжавший информацией петербургский салон Богдановичей.
«Впечатление Радцига такое, - читаем запись за 16 марта 1912 г. в дневнике генеральши, - что Царь не верит, чтобы дело было так плохо, думает, что Ему сгущают краски, не верит даже, что “распутинский эпизод” стал достоянием всех слоев общества. […] На рассказы насчет “этого мерзавца” (так Радциг называет Распутина) Царь ему сказал, что у него нервы расстроены, что он, как старая няня, всего боится, что ничего нет странного и проч.»
Впрочем, всё это старо как мiр. Достаточно вспомнить историю с уже упоминавшимся нами Королем Людвигом II Баварским, попавшим «в прямую зависимость от честности и порядочности» своих слуг.
«Мы имеем дело, - пишет его современный русский биограф М.К. Залесская, - с прямым предательством своего Государя со стороны в первую очередь гофкурьера Гессельшверта и камердинера Майра. Оба эти человека, пользуясь своей близостью к Королю, очень скоро стали для газетчиков и придворных неиссякаемым источником пресловутой “информации из первых рук” […]
…Именно на основании этих “показаний” выносился вердикт о невменяемости Короля, и именно они попадали на полосы столичных газет, становясь “первоисточниками” для последующих биографов Людвига II. Ведь альтернативных данных было крайне мало или же им просто не находилось места на страницах “светской хроники”».
«Возвышенная оценка Короля, «сохранившаяся лишь в немногих мемуарах верных Ему людей, да в сердце простого баварского народа», не доходила до страниц столичных газет.