БЕСЕДЫ С ОТЦОМ РОМАНОМ (ТАМБЕРГОМ) ОБ ИКОНЕ (1)
Бумаги из старого сундука
«Чем больше и стремительнее человек всё узнает, тем стремительнее сокращается память. А воспоминание есть нечто странное, чем он уже не владеет».
Мартин ХАЙДЕГГЕР.
У каждой из трех моих бабушек (родных сестер) был изготовленный из наилегчайшего тонкого дерева, обитый железными полосами с прочными накладными металлическими углами сундук, запиравшийся большим кованым ключом, вызывающим во врезном замке при повороте мелодичные звуки.
Владелицы этих сундуков держали в них когда-то самое ценное, дорогое для них и памятное.
К настоящему времени - за переездами - сохранилось лишь два из них. В одном - после того, как я поселился за городом - держу старые свои бумаги, которые, по разным причинам, жалко выкинуть. Это не архив, который весь у меня рассован по файлам, вложенным, в свою очередь, в тематические папки. Это, скорее, нечто памятное мне, что в свое время не удалось опубликовать.
Недавно, по какой-то надобности поднявшись на чердак, я наткнулся на этот бабушкин сундук, открыл его (замок уже давно не поёт) и взял первую попавшуюся папку, развязал тесемки, заглянув в ее содержимое…
В тот самый момент родилась мысль о новой рубрике в моем ЖЖ: БУМАГИ ИЗ СТАРОГО СУНДУКА.
Первая серия по́стов будет посвящена моим встречам с отцом Романом (Тамбергом, 1961-1998) - монахом, диаконом, музыкантом, поэтом и иконописцем.
Сегодня, оглядываясь на прожитые годы, с полным на то основанием могу сказать: икона в моей жизни была всегда, сколько я себя помню. Это, конечно, вовсе не значит, что я понимал ее смысл.
…Золотой солнечный царский цвет. Излучающие доброту и любовь глаза Спасителя, подкрепленные Его словами, начертанными на открытом Евангелии: «Заповедь новую даю вам: да любите друг друга».
Первые евангельские слова, с которыми познакомился, еще не умея читать. А потом, когда научился, в связи с той же иконой состоялась и моя первая встреча со славянской вязью кириллицы. В том же образе был и один из истоков моей любви к родной старине - к истории, которой еще в дошкольную пору, раз присягнув, остаюсь до сих пор верен…
Этот образ Спасителя (венчальная икона моей бабушки) хранился на верхней, самой недоступной полке типового советского шифоньера 1930-х годов. Видеть я его мог нечасто. Каждый такой случай обставлялся как-то необыкновенно, торжественно что ли, благодаря чему это надолго оставалось в моей памяти.
Впоследствии бабушка передала мне эту икону. Она и до сих пор остается в семье…
В одном из таких деревянных иркутских домов прошли первые годы моей жизни.
В те времена едва ли не единственным действующим храмом в Иркутске, где я родился и жил, был Крестовоздвиженский собор.
Проходя мимо него чуть не ежедень с бабой Лёлей, я долго упрашивал ее зайти туда, «ну хоть на одну минуточку». Наконец бабушка сдалась.
Крестовоздвиженский собор в Иркутске.
Хорошо помню: была зима. Заиндевевшие от мороза деревья. Из открывшихся дверей пахнуло теплом, ладаном, воском, мёдом, луговыми цветами.
Таким было мое первое посещение Дома Господня, запомнившееся мне на всю жизнь. Не в последнюю очередь, наверное, еще и потому, что очень не скоро мне удалось это сделать вторично…
Внутри собора.
Как-то из очередного своего странствия возвратилась еще одна моя бабушка - Ирина. Разбирая чемодан, она достала из него нечто завернутое в белое полотенце. Оказалось - икону Святителя Николая Чудотворца. Мне едва удалось подержать ее в руках.
Присутствующие при этом бабушки все вдруг разом заговорили: «Что же нам делать? Ведь поверит… Он такой».
Иконы этой с тех пор я не видел, узнав позднее, что ее отдали знакомым, «в хорошие руки». Но при этом я еще и узнал о себе нечто такое, чего и до сих пор не могу до конца осознать; что же они тогда в моем взгляде, движениях, во мне самом уловили…
Хотя, следует признать, всё так и случилось. К вере-то ведь, в конце концов, я пришел. Но случилось это много лет спустя…
Этому предшествовал интерес к церковному, прочно слитому с русской историей, которой я был, сколько себя помню, всегда увлечен.
Иркутск в конце 1950-х - начале 1960-х годов. Вдали виден собор.
Следующий качественный скачок в моей жизни произошел после переезда в Подмосковье в 1968 году. Обилие старины, с которой в Сибири было скудно, буквально оглушило меня.
А тут еще покупка дома для бабушек в Саввинской Слободе под Звенигородом осенью 1970-го. Буквально из окон виден Саввино-Сторожевский монастырь (в котором в то время размещался военный санаторий), а вдали - купол Успенского собора на Городке - самого настоящего действующего храма с древним иконостасом и с фрагментами фресок кисти Андрея Рублева, из которого происходил знаменитый Звенигородский Чин, репродукции которого украшали многие книги, стоявшие на моей полке.
Собор Успения Пресвятой Богородицы на Городке.
Водворение в «весь Преподобного Саввы» совпало со съемками в Слободе «Соляриса» Андреем Тарковским, перед этим завершившим свой знаменитый фильм «Андрей Рублев».
Всё это навалилось как-то разом, оглушило меня, тогда уже студента-второкурсника исторического факультета Московского университета.
Саввино-Сторожевский монастырь с видом на Саввинскую Слободу.
Наверное, поэтому к третьему курсу, когда предстояло определиться, для меня вопросов уже не было. Я решил специализироваться у Владимiра Александровича Плугина - в то время доцента кафедры источниковедения.
Незадолго до этого, в январе 1968 г. он вернулся в свою Alma Mater, а в следующем защитил кандидатскую диссертацию, научным руководителем которой был профессор Михаил Тимофеевич Белявский - один из наиболее близких мне преподавателей.
Как сейчас помню Плугина: взгляд внимательный, острый, можно даже сказать, колючий. Произвел он на меня впечатление человека нервного, недоверчивого. Некоторые говорили о нем как о человеке неуживчивом. Так ли, не знаю…
В центре внимания Владимiра Александровича, еще со времени его работы во Владимiро-Суздальском музее, была фигура Преподобного Андрея Рублева. Личность эта была для него «особенной» на протяжении всей его жизни.
Целый ряд дальнейших событий не позволил осуществиться моим мечтам. Однако я навсегда сохранил интерес к трудам Владимiра Александровича и благодарную ему память…
В.А. Плугин (1937-2003) - уроженец г. Гусь-Хрустальный Владимiрской области. Выпускник кафедры истории СССР периода феодализма исторического факультета МГУ имени М.В. Ломоносова (1960). Заведующий отделом искусства во Владимiро-Суздальском историко-художественном и архитектурном музее-заповеднике. В 1964-1967 гг. учился в аспирантуре на истфаке МГУ на кафедре источниковедения истории СССР. В 1968 г. был принят на работу на кафедру источниковедения. В следующем защитил кандидатскую диссертацию «Мiровоззрение Андрея Рублева». Доцент (1974). В 1994 г. защитил докторскую диссертацию «Андрей Рублев и духовная жизнь Руси конца XIV - первой трети XV вв. (Комплексное исследование изобразительных и письменных источников)». Профессор (2000).
Главная же история, о которой я хочу рассказать: встречи и беседы с иеродиаконом Романом (Тамбергом), - произошла в начале 1990 года.
К тому времени я уже отслужил в армии, окончил истфак МГУ и воцерковился. Работал я в ту пору в «Соли» - так, по первым буквам названия журнала, называл «Советскую литературу» ее главный редактор Александр Андреевич Проханов. (Это новое имя ему даже удалось водворить тогда на обложку издания.)
У главного было весьма своеобразное отношение к иконе и вообще ко всему духовному. На первый взгляд, это можно было можно было бы охарактеризовать такими словами, как неразборчивость, эклектика, всеядность.
В действительности взгляд его был утилитарным, а, применительно к этому именно предмету, его вполне можно было бы назвать даже циничным.
В его квартире на Тверской (ему, несомненно, было гораздо приятнее ее прежнее название: «Горького») на стенах - вперемежку с помещенными в застекленные коробочки попавшимися в разное время в его сачок в «горячих точках» планеты разноцветными бабочками - были развешены старинные иконы. Это не были родовые святыни, как думали некоторые впервые попадавшие в квартиру Александра Андреевича (предками его были сектанты: молокане, «субботствующие», «жидовствующие» и баптисты, иконы отвергавшие), а, скорее всего, «пойманные» им, на манер бабочек, в разъездах по стране.
Характерной методикой ведения им журнала, а затем газет «День» (в которой я работал в самом начале ее издания) и «Завтра» был запуск им щупов в самые разные социальные сегменты, булавочные уколы наиболее чувствительных мест, манипуляция графитовыми стержнями в бурлящем политическом реакторе страны.
Его интересовала реакция (подергивание лягушачьих ножек при ударах током, слюноотделение «собаки Павлова» и т.д.). Всё это для того, чтобы на основании достигнутого экспериментатором понимания иметь возможность в дальнейшем управлять общественно-политическими процессами. Именно отсюда, как мне кажется, проистекала эта казавшаяся безпринципной неразборчивость, «перебирание людишек».
Касалось это непосредственно и затронутых мною проблем. Приведу лишь два примера.
Как-то после одного из многочисленных своих общений «на стороне» Проханов пришел в редакцию с идеей непременно поместить на обложке очередного номера журнала икону Новомучеников, которую он у кого-то видел.
Речь шла об иконе «Собор Святых Новомучеников Российских, от безбожников убиенных» зарубежной Церкви, на которой в самом центре были изображены Святые Царственные Мученики.
Пришлось обегать многих своих знакомых, прежде чем мне удалось разыскать подходящего размера и качества экземпляр этого еще в то время нечасто встречавшегося образа, проникавшего к нам тогда в единичных экземпляров. Подходящий, помню, нашел у Володи Карпеца. Его, пересняв, и дали на обложке июньского номера 1990 года.
Этот выпуск журнала шел «на ура». Его быстро раскупили именно из-за иконы на обложке, которую верующие вырезали и, помещая в «красный угол» молились.
С точки зрения коммерции ход был весьма удачный. Сам же Проханов, как это совершенно ясно теперь, думаю, всем, Царственных Мучеников не чтил, к Государю всегда относился крайне критически. К тому же, в силу очарованности «красным проектом», я хорошо понимаю как должна была его коробить сама надпись на иконе: «от безбожников убиенных». Но - во имя «высших» интересов - Александр Андреевич всегда умел «наступать на горло собственной песне».
Что же я и, например, писатель Саша Сегень, тоже верующий, также работавший в то время «Советской литературе»? - С одной стороны, многого мы тогда, конечно, не знали (главный никогда не любил откровенничать на эти темы), с другой - полагали, что всё это «трудности роста», «перемелется - мука будет».
Но «странностей» такого рода не становилось меньше. Ничего не скажешь, Проханов умел удивлять, ставить в тупик, в том числе и нас, легковеров.
Помню, как однажды - и столь же срочно - для журнальной вклейки ему понадобился хороший слайд иконы «Сорока Мучеников Севастийских».
«Только таких, - объяснял Александр Андреевич, - чтобы они были раздеты до пояса, без рубашек, загнанные в озеро как бы в кальсонах, подобно тому как белые и красные сгоняли и убивали друг друга». Получалось, что икона понадобилась ему для иллюстрации гражданской войны в России. Оставалось разве что развести руками.
Еще более вопиющий случай произошел позднее. В июне 1990 г., как раз когда вышел журнал с иконой Новомучеников, Московская Патриархия прославила в лике святых отца Иоанна Кронштадтского, и я предложил сделать о нем публикацию. Проханов идею поддержал, сказав, что хорошо бы сопроводить ее иконой.
Написать статью я предложил своему другу Александру Парменову, давнему чтителю Праведника, работавшему в «Журнале Московской Патриархии».
Сначала всё шло по намеченному плану. Статья была представлена вовремя. К ней был приложен слайд новонаписанного образа Святого. С заведующим отделом искусства Мариной Каминарской были согласованы все журнальные вклейки.
И вдруг перед самой отправкой номера в типографию Александр Андреевич, в то время не часто баловавший нас своим присутствием, пришел, вызвав всех нас в свой кабинет, и заявил, что меняет художественное оформление номера, помещая на обложке и на вклейке работы московской художницы Лидии Кирилловой.
При взгляде на эти картины я пережил шок.
Чтобы долго не объяснять, приведу несколько цитат из статьи о художнице Игоря Дудинского, помещенной в том журнале: «Ее творчество - золотой фонд московской (а иной в нашей стране пока не сложилось) оккультной живописной традиции. […] Лидии Кирилловой суждено было… повариться в сумасшедшем котле московского подполья, где мракобесие переплеталось с литургикой [sic!], кликушество и юродство с откровенной шизофренией, а дремучее деревенское колдовство с церковными таинствами [sic!], где сходили с ума от верности мертвым принцессам и пили за тех, в кого предстоит воплотиться в следующей жизни. […] Лидия Кириллова пишет не психологические портреты людей, а их оккультные сущности».
Обложка журнала «Советская литература». 1990. № 11.
Соседство такого «творчества» с иконой Св. Праведного отца Иоанна Кронштадсткого было, конечно, совершенно неприемлемо.
Мне было также совершенно непонятно, чем вызвана необходимость вносить столь резкие изменения в уже давно сверстанный номер. Я и задаю все эти вопросы главному. Пытаюсь ему объяснить. Он слушает, но решения своего менять не собирается. Без каких-либо объяснений. На протесты не реагирует.
Последнее средство. Звоню Саше, автору статьи. Он тут же приезжает. Но и его разговор не приносит никаких плодов. Единственное, чего удается добиться, - снять икону. Номер выходит с черно-белым задником, с наскоро сверстанной рекламой подписки на журнал. (В противном случае - только представьте себе! - на обложке дьявольщина, а на задней стороне - икона Святого.)
Из полученных авторских номеров Парменов прямо в редакции «Соли» выдирает всю эту цветную нечисть. С таким сопровождением дарить статью об о. Иоанне Кронштадтском, конечно, немыслимо…
Сегодня, вспомнив этот эпизод теперь уже 27-летней давности и имея представление о главных кульбитах, совершенных за тот же срок А.А. Прохановым, я уже и публично могу высказать мысль, которая посетила меня осенью 1990-го: сделано всё это было им не спонтанно, а обдуманно и намеренно.
И еще одно - считаю, весьма важное - замечание: выступая «за» установку памятников Царю Ивану Грозному и «против» пресловутого фильма «Матильда» Учителя, Александр Андрееевич поступает так сейчас исключительно из тактических, чисто прагматических соображений, пытаясь, с одной стороны, хоть как-то подкрасить сильно почерневший за последние годы «красный труп», а, с другой, наловить в свой охотничий сачок как можно больше доверчивых «союзников».
Продолжение следует.