Свекровь. Часть вторая
Первая часть здесь.
mso-fareast-font-family:"Times New Roman";mso-ansi-language:RU;mso-fareast-language:
RU;mso-bidi-language:AR-SA">«А после войны, слушай, ко мне жених посватался. Кто-кто, да Дед наш, кто же ещё. Один и был всю жизнь…
Он с войны вернулся в сорок шестом, ну что делать, делать-то нечего, мамаша ему жениться велит. А искали работящую чтоб. А я такая работящая была, ни минуты без дела не сидела. Вот он и пришёл меня сватать, аж из соседней деревни припожаловал.
Входит в избу-то с братом своим, а я на полу сижу, горшок у меня между колен, и я кашу ем из горшка. Вот срамота, ой, не могу. Так они с мамой и сговорились. А я уж так плакала, так плакала. Мама, кричу, не отдавай меня чужим, не хочу замуж. Страшно мне было, только-только восемнадцать исполнилось, а ему-то двадцать семь уже. Боялась я. Так разве ослушаешься. Мама ведь. Как она наказала, так я и сделала.
Увёз меня Дед, к себе в деревню увёз. Поженились… А их в семье-то, ух, много народу в семье. Да одних девок сколько: Нюшиха, Машиха, Катюха хромая, Хрестя, Полюха младшая, и ещё одна сестра была, умерла. Ещё брат Петя. Да много их. Меня сразу приняли - очень уж я работящая была. Свекровь всё хвалила, нахвалиться не могла.
И скоро у нас Ваня родился. Ой, кричал как. С голоду кричал. 47-й год был, голодный, я недоедала. Все недоедали, плохо жили. Молоко-то у меня было, да какая ж в ём сытость-то? Никакой сытости, прозрачное почти, как водичка голубая. Ваня сосёт, сосёт, поспит чуть-чуть, да и плакать. Грыжу себе наорал. Ох, измучились мы с ним - и от голода плачет, и грыжа его грызёт. А бабка-то соседская сказала, если мышь за грыжу укусит, так грыжа-та пропадёт. Ну, мы с Дедом мышь поймали, вот темнота-то, на животик Ваньке посадили, она и прикусила его за пупок, он уж так кричал, так кричал. Не пропала грыжа-та. Ну, темнота были. Откуда нам знать, неучёные мы.
А в 49-м Миша родился. Уж совсем у меня сил не стало. И за детьми смотреть надо, и в поле работать надо, и на огороде, и скотина тут. Хорошо, что сёстры его помогали, золовки.
У свекрови-то так было заведено: все вместе садятся за стол, кушают, ну обедать вот сели, покушали, со стола всё убирают, и до ужина ни-че-го больше не поешь, даже хлеба куска. А я ж с детьми своими сажусь, да пока их накормлю, так сама почти не успеваю поесть-то. Только их покормила, а свекровь уж горшками гремит, со стола убирает. У меня, знаешь, на щеках шерсть выросла, это от недо… по недоеданию так. Ну, как-как. Щёки прям пушистые такие стали, соседки тогда говорили - с голодухи это.
Как одевались? Дак шить надо было одежду-то, купить не на что было. Не знаю, что про это и сказать. Трудодни мы получали, не деньги, а что за трудодень-то, знаешь? Палочку поставят, вот и трудодень тебе. А потом на трудодни выдают. Что-что, продукты выдают - ну, зерно там, крупу какую. Дадут три мешка на год, и живи как хочешь.
А вот Дед как-то заработал шесть рублей, это сегодняшними деньгами тебе говорю (прим. - советские деньги), починил кому-то в райцентре, заплатили ему. Мне за эти деньги сапожник в том райцентре из старых сапог такие боты хорошие сделал, крепкие, тёплые. Свекровь увидела, вот тут-то и началось. Вы, говорит, эти боты у нас забрали. И все ж за неё, против нас, девки шипят, косятся. Вроде мы воры получаемся. Говорим, как дело было, что наше это, так не верит. И пилит, и пилит. А мне жалко свои боты отдавать, мои ж ведь они. И других-то у меня нет, не босой же в зиму ходить. Ругались так, ругались, Дед и говорит: уезжать нам надо, не дадут жизни. А куда ехать? Да в Москву решили. Там, слышали, зарабатывают хорошо.
Поговорили со свекровью, согласилась она ребят моих у себя пока оставить. Как услышала, что деньги будем каждый месяц присылать, так и согласилась.
Вот мы в Москву и попали. Сначала Дед уехал, устроился там в совхоз. Это не Москва тогда ещё была-то, рядом с Москвой совхоз-тот был. Потом и я приехала. Общежитию нам дали, комнату для семейных. Зажили, чтож. Дед шоферские курсы закончил, а я рабочей в теплицы пошла. Подсобницей. Землю таскала, воду, ямы копала, а где попросят, там и уборщицей. Что скажут, то и делала. Я любила работать»
Про жизнь в Москве продолжение следует.
mso-fareast-font-family:"Times New Roman";mso-ansi-language:RU;mso-fareast-language:
RU;mso-bidi-language:AR-SA">«А после войны, слушай, ко мне жених посватался. Кто-кто, да Дед наш, кто же ещё. Один и был всю жизнь…
Он с войны вернулся в сорок шестом, ну что делать, делать-то нечего, мамаша ему жениться велит. А искали работящую чтоб. А я такая работящая была, ни минуты без дела не сидела. Вот он и пришёл меня сватать, аж из соседней деревни припожаловал.
Входит в избу-то с братом своим, а я на полу сижу, горшок у меня между колен, и я кашу ем из горшка. Вот срамота, ой, не могу. Так они с мамой и сговорились. А я уж так плакала, так плакала. Мама, кричу, не отдавай меня чужим, не хочу замуж. Страшно мне было, только-только восемнадцать исполнилось, а ему-то двадцать семь уже. Боялась я. Так разве ослушаешься. Мама ведь. Как она наказала, так я и сделала.
Увёз меня Дед, к себе в деревню увёз. Поженились… А их в семье-то, ух, много народу в семье. Да одних девок сколько: Нюшиха, Машиха, Катюха хромая, Хрестя, Полюха младшая, и ещё одна сестра была, умерла. Ещё брат Петя. Да много их. Меня сразу приняли - очень уж я работящая была. Свекровь всё хвалила, нахвалиться не могла.
И скоро у нас Ваня родился. Ой, кричал как. С голоду кричал. 47-й год был, голодный, я недоедала. Все недоедали, плохо жили. Молоко-то у меня было, да какая ж в ём сытость-то? Никакой сытости, прозрачное почти, как водичка голубая. Ваня сосёт, сосёт, поспит чуть-чуть, да и плакать. Грыжу себе наорал. Ох, измучились мы с ним - и от голода плачет, и грыжа его грызёт. А бабка-то соседская сказала, если мышь за грыжу укусит, так грыжа-та пропадёт. Ну, мы с Дедом мышь поймали, вот темнота-то, на животик Ваньке посадили, она и прикусила его за пупок, он уж так кричал, так кричал. Не пропала грыжа-та. Ну, темнота были. Откуда нам знать, неучёные мы.
А в 49-м Миша родился. Уж совсем у меня сил не стало. И за детьми смотреть надо, и в поле работать надо, и на огороде, и скотина тут. Хорошо, что сёстры его помогали, золовки.
У свекрови-то так было заведено: все вместе садятся за стол, кушают, ну обедать вот сели, покушали, со стола всё убирают, и до ужина ни-че-го больше не поешь, даже хлеба куска. А я ж с детьми своими сажусь, да пока их накормлю, так сама почти не успеваю поесть-то. Только их покормила, а свекровь уж горшками гремит, со стола убирает. У меня, знаешь, на щеках шерсть выросла, это от недо… по недоеданию так. Ну, как-как. Щёки прям пушистые такие стали, соседки тогда говорили - с голодухи это.
Как одевались? Дак шить надо было одежду-то, купить не на что было. Не знаю, что про это и сказать. Трудодни мы получали, не деньги, а что за трудодень-то, знаешь? Палочку поставят, вот и трудодень тебе. А потом на трудодни выдают. Что-что, продукты выдают - ну, зерно там, крупу какую. Дадут три мешка на год, и живи как хочешь.
А вот Дед как-то заработал шесть рублей, это сегодняшними деньгами тебе говорю (прим. - советские деньги), починил кому-то в райцентре, заплатили ему. Мне за эти деньги сапожник в том райцентре из старых сапог такие боты хорошие сделал, крепкие, тёплые. Свекровь увидела, вот тут-то и началось. Вы, говорит, эти боты у нас забрали. И все ж за неё, против нас, девки шипят, косятся. Вроде мы воры получаемся. Говорим, как дело было, что наше это, так не верит. И пилит, и пилит. А мне жалко свои боты отдавать, мои ж ведь они. И других-то у меня нет, не босой же в зиму ходить. Ругались так, ругались, Дед и говорит: уезжать нам надо, не дадут жизни. А куда ехать? Да в Москву решили. Там, слышали, зарабатывают хорошо.
Поговорили со свекровью, согласилась она ребят моих у себя пока оставить. Как услышала, что деньги будем каждый месяц присылать, так и согласилась.
Вот мы в Москву и попали. Сначала Дед уехал, устроился там в совхоз. Это не Москва тогда ещё была-то, рядом с Москвой совхоз-тот был. Потом и я приехала. Общежитию нам дали, комнату для семейных. Зажили, чтож. Дед шоферские курсы закончил, а я рабочей в теплицы пошла. Подсобницей. Землю таскала, воду, ямы копала, а где попросят, там и уборщицей. Что скажут, то и делала. Я любила работать»
Про жизнь в Москве продолжение следует.