Детство под аккомпанемент фортепиано
Этот пост я собиралась написать уже очень давно (много лет!) Получилось немного длинно, но это кусочек жизни, кусочек детства. Имена и фамилии изменены.
----------------------------------------------------------------------------------------------------
Это сейчас меня зовут Сари. А в детстве меня звали Балдой Ивановной.
----------------------------------------------------------------------------------------------------
Все началось с того, что меня отвели к музыкальной тетушке Берте Борисовне - или к Раисе Робертовне? Сейчас это все равно никакой роли не играет. Факт, что тетушка обладала большим авторитетом и умела распознавать детские таланты. Она наиграла несколько трезвучий и попросила меня их пропеть, потом прохлопала какой-то ритм и попросила меня повторить, затем набрала пару аккордов и спросила, сколько звуков в каждом. А после всего сказала: "А теперь, деточка, спой мне свою самую-пресамую любимую песенку из детского сада!"
Думала ли я, что куплет про соловья на веточке вырвет у меня четыре года детства?
- Чудесно! Просто замечательно! - воскликнула тетушка, - у девочки абсолютный слух и невероятные музыкальные способности!
Начать занятия в музыкальной школе никак не получалось, бо учебный год уже был в разгаре. Но чтобы не откладывать развитие моей музыкальной карьеры в долгий ящик, нашли решение... в городском музучилище. Там первоклассникам давали уроки студенты выпускного курса. Называлось это у них каким-то непонятным и неясным словом - педпрактикум.
Мне досталась Эльвира - высокая черноволосая девушка с мягким голосом и пухленькими руками. Она была вполне хорошей и доброй. Особенно по понедельникам. Но насколько я любила понедельники, настолько же я ненавидела четверги. По четвергам по дороге на урок на меня накатывала волна страха.
- Сегодня... будет... Пидагок, - сквозь слезы говорила я маме.
И мне действительно было страшно. По четвергам на наши с Эльвирой уроки приходил Валерий Прокупец. Высокий, стройный и импозантный молодой человек, он стоял в позе, напоминающей циркуль и отрывистым сильным голосом кричал: "Где стаккато?! Я не слышу! Не слышу!! Темп! Темп!!" Моя добрая Эльвира тоже выходила из себя и они кричали вместе, нескладным дуэтом.
- Надо же, как этой девочке повезло, - горячо шептала мама Ирочки маме Алика, - c ней занимается не простой учитель, а лауреат!
Я и сама догадывалась, что Валерий Прокупец не учитель. Он - не учитель. Он - мучитель! Что означает "лауреат", я не знала. Но понимала, что это кто-то очень важный - может быть, важнее даже самого директора.
- Подумаешь... Педагог! - пыталась рассмешить меня мама. - Ты не смотри, что он кричит. Он же кричит не на тебя, а на Эльвиру. Он - её педагог! Он учит её тому, как ей учить тебя, понимаешь? Не обращай на него внимания!
- В какой музыкальной школе ты учишься, деточка? - спрашивали меня знакомые моих родителей. - В первой? Или во второй? Как зовут твою учительницу?
- Я учусь на ПитПрактикуме, - отвечала я. - Мой учитель - Пидагок.
Взрослые улыбались и больше ничего не спрашивали.
Все изменилось через каких-то полгода: я наконец-то начала учиться в нормальной музыкальной школе и у меня появилась настоящая учительница - Инна Александровна.
- Ручку надо держать так, как будто ты в ней держишь яблочко. И обязательно считать! Считать! Раз - и - два - и - три - и... Вон, посмотри, на картинку, маленький Шопен на табуреточке. Будешь упражняться, как Шопен - получишь пятерку на Академконцерте! Закончишь школу! Поступишь в музучилище...
"И там у меня будет учитель - Пидагок", - продолжала я мысленно пророчества Инны Александровны.
Академконцерт маячил впереди страшной целью. К нему надо было выучить четыре пьесы. "Назубок! Назубок! Поняла?!"
Четыре месяца я разучивала, учила и еще раз и еще раз повторяла и играла - Сонатину Бетховена, Колыбельную Кукле, Украинский танец и Неаполитанскую песенку.
Четыре месяца подряд - одно и то же, вперемежку с гаммами и этюдами Гнесиной.
К концу учебного года моя добрая Инна Александровна вдруг резко изменилась. Она теряла терпение, нервно постукивала по крышке фортепиано и кричала - как годом раньше на меня кричал Пидагок.
- Ты только никому не рассказывай, слышишь? - сказала мне шепотом не перемене Галя. - Инна Александровна - она не злая. Она уезжает... В Израиль... Моя мама говорит, что на ней весь дом... посольство в Москве, отправка ящиков... Она и на меня кричит - потому что нервничает. Ты ни в чем не виновата, не бери в голову.
Гале было двенадцать лет, она была почти взрослой и знала, что говорит.
На последнем уроке Инна Александровна подарила мне книжечку с фотографиями скульптур Летнего сада и с улыбкой сказала: "Ты вырастешь большой пианисткой!"
О, как же мне мечталось, чтобы она поскорее уехала! Я еще не знала, какой будет моя новая учительница.
Аллa Романовна была сердита всегда. Говорить спокойно она просто не умела.
- Ииииии... Руки свободные! Свободные! Всё сначала!
Чем громче она кричала, тем сильнее меня сковывал страх. Тогда она подхватывала мою руку и начинала ее трясти.
- Расслабить руку! Еще! Я кому говорю? Руку расслабить! Ты русский язык понимаешь?! И локти не прижимать!
Но больше всего Аллу Романовну раздражали мои скользящие по клавишам потные пальцы. Ладони у меня покрывались холодным потом еще до урока, когда я поднималась по лестнице на второй этаж.
- Тьфу! - произносила в сторону учительница. - Руки, как у мыши! Ты мышь?
Дважды в год Алла Романовна была особенно невыносима.
- Ты уж ее пойми, у нее скоро сессия в консерватории, - объясняла мне мама. Для нее сессия - это как для тебя... Академконцерт. Только намного хуже. Это как несколько Академконцертов! Представь себе, если ты из-за них так переживаешь, то как волнуется она?
Но повышенную раздражительность моей училки я была готова немножко потерпеть - во время ее отъездов во Львов ее замещала добрая учительница и уроки сразу же превращались в радость.
- Ненавижу Аллу Романовну! Злюка она и кричит все время, - сказал однажды на уроке сольфеджио сидевший позади меня Алик. - Мама говорит, это оттого, что ее никто замуж не берет. А ей уже 24 года...
- Но если кричит, это ж хорошо? - сказала ему Ирочка. Значит, требовательная!
- Открыла ноты... 40-ой этюд Черни! Играем! - давала команду Аллa Романовна. Тьям-Пам-Пам! И она взмахивала деревянной палочкой в воздухе.
Ах, как я боялась этих слов - "Тьям-Пам-Пам!"
Через неполных три такта мою игру прерывал ее громкий крик: "Крещендо! Где насыщенное крещендо?! Ты вообще крещендо от диминуэндо отличаешь? Просто не понимаю, мы уже вторую неделю бьемся над одним и тем же! Балда Ивановна! Ты вообще дома занимаешься, а?!
Решение было найдено очень быстро.
- На следующий урок! Чтоб была тетрадка! Каждый лист! Расчертить в таблицу! Время - от и до! Над чем работала? Подпись родителей! И заниматься каждый день! Два часа! Час утром - перед школой! И час вечером!
О, я могла сидеть за фортепиано и бесконечно долго играть то, что мне нравилось самой. Я могла сыграть на слух что угодно - песню про Неуловимых мстителей, мелодии из Кинопанорамы и из Прогноза погоды, "Снег" Сальваторе Адамо, "Love story" Энди Вильямса и "Дилайлу" Тома Джонса. У меня это получалось совершенно естественно и легко: подобрать любую песню - и мелодию, и аккорды.
Но играть каждый день - по два часа? - гаммы, арпеджио, менуэты Баха, сарабанды Генделя? Скерцино Гайдна, фуги Глинки? Вариации Гедике и прелюдии Майкапара?!
Мне даже сейчас стыдно признаться, к какой хитрой уловке я прибегла. Нет, я, конечно, играла заданные мне пьесы, но в меру своего желания - по-полчаса в день. Остальные же полтора часа нормы я... Я приписывала! Я скатилась до лжи - до самого тяжкого преступления, самого большого греха, о котором мне твердили все детство, о котором писалось во всех до единой немецких сказках.
Взглянув в конце месяца на общий баланс дето-часов, затраченных мной на упражнения и сопоставив его с уровнем моей игры, Алла Романовна не могла сдержать своей ярости.
- Ты - не Балда Ивановна! Ты бездельница! Ты - лгунья!
В конце четвертого класса я заболела. Ангина долго не проходила и мама вызвала доктора Вайнхауса.
Он долго меня слушал, долго молчал, а потом произнес длинное предложение из отрывистых слов:
- Недельный курс пенницилина - в уколах! По три укола в день! Комплекс поливитаминов! Физкультурно-оздоровительная гимнастика! Музыкальную школу - отставить!
Вайнхаус говорил по-русски с сильным немецким акцентом, был грузный и одутловатый и своим крупным видом и громким голосом внушал авторитет. Особенно убедительно прозвучала его последняя фраза "Музыкальную школу - отставить!". "Отставить!" означало "оставить!".
Ах, за эти слова я была готова его расцеловать!
------------------------------------------------------------------
У меня вряд ли найдутся слова, чтобы объяснить, что означает для меня музыка.
Песни, которые меня так цепляют, что иногда - просто до слез. Музыка, от которой щемит. Музыка - надежда. Песни, от которых, когда слушаешь, на определенных словах застывает ком в горле. Спетые сердцем. Песни-память, песни-чувства. Ведь чувства (я это знаю точно) можно записать на музыку - и тогда они сохраняются в памяти, навсегда. Есть веселые песни, от которых хочется расплакаться. И есть грустные, от которых улыбаешься, глупо и счастливо. Музыка добрая.
Неистовая и мощная в своей неожиданности. И музыка, за которой хочется петь, и кричать, и взмыть в небо, и жить!