Машина римского идеализма
Высокоранговая система ценностей, возможно, впервые получившая чёткое определение в Риме во времена расцвета аристократической республики, являлась основой для всех последующих идеалистических воззрений и её следы прослеживаются от эпохи феодальных рыцарей, немецкого романтизма до code of conduct, современных корпораций.
Г.С. Кнабе выделял «четыре краеугольных камня», на которых покоился республиканский Рим: "Libertas - самостоятельность личности и ее свобода отстаивать свои интересы в рамках закона; iustitia - совокупность правовых установлений, ограждающих достоинство человека в соответствии с его общественным положением; fides - верность долгу, составляющая моральную гарантию исполнения законов; pietas - благоговейный долг перед богами, родиной и согражданами, требующий всегда отдавать предпочтение их интересам, а не своим." Особняком среди этих понятий стоит энергия и воля необходимая для осуществления этих понятий, называемая общим именем
"virtus" - "гражданская доблесть".
О virtus пишут все специалисты по Риму, это одна из самых упоминаемых и исследованных тем в литературе о римской цивилизации. Сию минуту не входит в планы сопоставление данного понятия с представлениями о морали у прочих народов, но если подвести итог сказанному об этом ядре римского морального комплекса, то никому не возбраняется самостоятельно поискать аналоги в других местах. Или сравнить virtus c пресловутой «пассионарностью», христианской благодатью или исламским kismet или «добродетель» (дэ) даосов. Все эти понятия взаимно дополняют друг друга, будучи прочтенными в качестве особых культурных версий римского virtus.
Если использовать это слово именно в римском значении, то это не какое-нибудь «самопожертвование» и прочая христианские добродетели, это, в первую очередь, чистая «способность», то есть «способность сделать», «способность решить», «способность властвовать», в значении самообладания, контроля событий и людей. Поэтому: каковы её критерии? Они очевидны - результат. Римское священное писание - это Тит Ливий с одной стороны, а с другой сам Рим: реестр, накопленным итогом, результатов, деяний, актов способности, которые совершали мужи (viri). Доблесть в той мере, в какой речь идёт именно о ней, в качестве ценностного стимула и мотива навязывает открытую публичную конкуренцию дел.
Virtus побуждала римлян выходить за свою пределы. Она и есть выход за свои пределы, поскольку метафизически это сила, ставшая ценностью силы, ставшая своей идеей; отныне она не локализуется, но делается мировой, делается безграничной - имперской. Сказал же Юпитер, что их власти не будет конца, ну и вот… Почему надо останавливаться перед Средиземным морем? Идём дальше. Конкуренция дел зовёт.
Римляне господствовали, захватывая земли, не «для чего-нибудь» - у этого и не может быть никакой «цели», «это» само ставит цели и есть цель в себе - они просто были собой, что значит: были больше себя.
Такая система ценностей (религиозных, моральных, историко-мифологических, семейных) самовоспроизводит и культурирует силу в двух аспектах:
1) духовно-личную силу - доблесть, virtus, которая есть властная способность как моральный долг, как «добро» и мерило положительной оценки человека (в Риме моральная добродетель заключалась в доблести, сливалась с ней на уровне понятия: ключевое латинское слово virtus обозначало всё это сразу; современное английское virtue, кстати, частично сохранило такое многообразие смысла ),
и 2) суммирующую духовно-корпоративную силу - которая предстаёт как imperium и служит депозитарием, взаимно-умножающим интегралом личных властных способностей индивидов, проявленных в доблестных, героических деяниях. Созидая imperium populi romani, римский человек утверждал и увековечивал свою личную силу в Риме - в носившей это имя реальности бесконечного могущества и величия, восходящей к Юпитеру. Добродетельность доблестного деяния высвечивалась с высоты твердыни вечного города, принимавшего в себя это деяние, и ставшего центром мира. Мощь морально и ценностно утверждалась в ещё большей мощи.
Итак, virtus у римлян как морально культивируемое качество есть внутренняя системная и ответственная активность, которая является также и активной ответственностью (*):
а) Активность внутренняя, то есть сознательная, идущая из властного центра личности, основанная на самообладании, а не рефлекторный ответ на текущие внешние раздражители.
б) Активность ответственная - точнее тождественная ответственности как таковой, судя по тому, что virtus выступает основной моральной категорией, тем самым подтверждая самопреодоление как источник и принцип силы, а силу как источник и принцип самопреодоления (самопреодоление [в данном случае моральное] - это, напомним, также и формула Ницше для «воли к власти»). Иначе говоря, с римской точки зрения, любое моральное требование - это требование быть силой, любой императив властен и миродержавен, он не просто «голос общества», он голос общества, которое является силой и в целом образует вовне imperium, а в другую сторону res publica. Лишь такое общество авторитетно внутри себя и координация усилий личности с ним воспринимается не как слабость, но, напротив, как сила более высокого порядка. (И, к пониманию того, чем был Рим для римлянина, и какова этимология римского термина res publica, означавшего государство: «Прилагательное publicus является производным от существительного populus», но «populus, прежде чем стало означать вооруженную общину, имело когда-то значение войска как такового», пишет Рудольф Штарк в известной статье 1937 г., посвященной лексике римского республиканского языка).
Римляне не понимали, что такое «слабое добро» . Для них добро - это моральная сила, требующая от них быть силой, в то время как слабость в конечном счете аморальна. Virtus выступает как единый принцип морали и субъектности во всех её формах (политической, военной, нравственной). Резюмируя, можно сказать, что virtus - это активная ответственность и ответственная активность одновременно. Гражданская активность в том числе, без которой существенно снижается эффективность военно-государственной машины.
в) Активность системная - то есть постоянная, не вступающая в противоречие себе, в хаос описанной Тацитом варварской «вольницы», варварского непостоянства, и именно вследствие такой своей природы способная интегрироваться с доблестью других членов общины-корпорации, образуя организованную самоутверждающуюся и самовозрастающую систему силы, которая мотивируется своими членами и в свою очередь мотивирует их. Община, город, Рим - как имперская мощь - и есть для доблести тот воплощенный принцип самоутверждения, точка приложения и самоумножения активности, её роста и увековечивания, которыми обеспечено удовлетворение императива системности. Государство есть то, куда доблесть устремляется как к себе домой, притягиваясь - подобное к подобному - к максимальному выражению собственной сущности. Настоящая доблесть - это твердость. Высшая твердость - это государство.
Рассуждения Тацита о судьбе носителей доблести, погибающих в исключении при римском цезаризме-принципате и в германском варварском обществе, при, казалось бы полном несходстве того и другого в первом веке, продолжили Ю.Эвола, Р. Генон и многие другие увидившие кризис современного мира в своей совокупности, как результат эпохи Модерна.
Судьба одинакова там, где государства ещё нет, и там, где его уже нет. Это не признание поражения, это то в чем следует искать силу.
С огромной благодарностью rightview На основе работы, которого создана эта статья:
Г.С. Кнабе выделял «четыре краеугольных камня», на которых покоился республиканский Рим: "Libertas - самостоятельность личности и ее свобода отстаивать свои интересы в рамках закона; iustitia - совокупность правовых установлений, ограждающих достоинство человека в соответствии с его общественным положением; fides - верность долгу, составляющая моральную гарантию исполнения законов; pietas - благоговейный долг перед богами, родиной и согражданами, требующий всегда отдавать предпочтение их интересам, а не своим." Особняком среди этих понятий стоит энергия и воля необходимая для осуществления этих понятий, называемая общим именем
"virtus" - "гражданская доблесть".
О virtus пишут все специалисты по Риму, это одна из самых упоминаемых и исследованных тем в литературе о римской цивилизации. Сию минуту не входит в планы сопоставление данного понятия с представлениями о морали у прочих народов, но если подвести итог сказанному об этом ядре римского морального комплекса, то никому не возбраняется самостоятельно поискать аналоги в других местах. Или сравнить virtus c пресловутой «пассионарностью», христианской благодатью или исламским kismet или «добродетель» (дэ) даосов. Все эти понятия взаимно дополняют друг друга, будучи прочтенными в качестве особых культурных версий римского virtus.
Если использовать это слово именно в римском значении, то это не какое-нибудь «самопожертвование» и прочая христианские добродетели, это, в первую очередь, чистая «способность», то есть «способность сделать», «способность решить», «способность властвовать», в значении самообладания, контроля событий и людей. Поэтому: каковы её критерии? Они очевидны - результат. Римское священное писание - это Тит Ливий с одной стороны, а с другой сам Рим: реестр, накопленным итогом, результатов, деяний, актов способности, которые совершали мужи (viri). Доблесть в той мере, в какой речь идёт именно о ней, в качестве ценностного стимула и мотива навязывает открытую публичную конкуренцию дел.
Virtus побуждала римлян выходить за свою пределы. Она и есть выход за свои пределы, поскольку метафизически это сила, ставшая ценностью силы, ставшая своей идеей; отныне она не локализуется, но делается мировой, делается безграничной - имперской. Сказал же Юпитер, что их власти не будет конца, ну и вот… Почему надо останавливаться перед Средиземным морем? Идём дальше. Конкуренция дел зовёт.
Римляне господствовали, захватывая земли, не «для чего-нибудь» - у этого и не может быть никакой «цели», «это» само ставит цели и есть цель в себе - они просто были собой, что значит: были больше себя.
Такая система ценностей (религиозных, моральных, историко-мифологических, семейных) самовоспроизводит и культурирует силу в двух аспектах:
1) духовно-личную силу - доблесть, virtus, которая есть властная способность как моральный долг, как «добро» и мерило положительной оценки человека (в Риме моральная добродетель заключалась в доблести, сливалась с ней на уровне понятия: ключевое латинское слово virtus обозначало всё это сразу; современное английское virtue, кстати, частично сохранило такое многообразие смысла ),
и 2) суммирующую духовно-корпоративную силу - которая предстаёт как imperium и служит депозитарием, взаимно-умножающим интегралом личных властных способностей индивидов, проявленных в доблестных, героических деяниях. Созидая imperium populi romani, римский человек утверждал и увековечивал свою личную силу в Риме - в носившей это имя реальности бесконечного могущества и величия, восходящей к Юпитеру. Добродетельность доблестного деяния высвечивалась с высоты твердыни вечного города, принимавшего в себя это деяние, и ставшего центром мира. Мощь морально и ценностно утверждалась в ещё большей мощи.
Итак, virtus у римлян как морально культивируемое качество есть внутренняя системная и ответственная активность, которая является также и активной ответственностью (*):
а) Активность внутренняя, то есть сознательная, идущая из властного центра личности, основанная на самообладании, а не рефлекторный ответ на текущие внешние раздражители.
б) Активность ответственная - точнее тождественная ответственности как таковой, судя по тому, что virtus выступает основной моральной категорией, тем самым подтверждая самопреодоление как источник и принцип силы, а силу как источник и принцип самопреодоления (самопреодоление [в данном случае моральное] - это, напомним, также и формула Ницше для «воли к власти»). Иначе говоря, с римской точки зрения, любое моральное требование - это требование быть силой, любой императив властен и миродержавен, он не просто «голос общества», он голос общества, которое является силой и в целом образует вовне imperium, а в другую сторону res publica. Лишь такое общество авторитетно внутри себя и координация усилий личности с ним воспринимается не как слабость, но, напротив, как сила более высокого порядка. (И, к пониманию того, чем был Рим для римлянина, и какова этимология римского термина res publica, означавшего государство: «Прилагательное publicus является производным от существительного populus», но «populus, прежде чем стало означать вооруженную общину, имело когда-то значение войска как такового», пишет Рудольф Штарк в известной статье 1937 г., посвященной лексике римского республиканского языка).
Римляне не понимали, что такое «слабое добро» . Для них добро - это моральная сила, требующая от них быть силой, в то время как слабость в конечном счете аморальна. Virtus выступает как единый принцип морали и субъектности во всех её формах (политической, военной, нравственной). Резюмируя, можно сказать, что virtus - это активная ответственность и ответственная активность одновременно. Гражданская активность в том числе, без которой существенно снижается эффективность военно-государственной машины.
в) Активность системная - то есть постоянная, не вступающая в противоречие себе, в хаос описанной Тацитом варварской «вольницы», варварского непостоянства, и именно вследствие такой своей природы способная интегрироваться с доблестью других членов общины-корпорации, образуя организованную самоутверждающуюся и самовозрастающую систему силы, которая мотивируется своими членами и в свою очередь мотивирует их. Община, город, Рим - как имперская мощь - и есть для доблести тот воплощенный принцип самоутверждения, точка приложения и самоумножения активности, её роста и увековечивания, которыми обеспечено удовлетворение императива системности. Государство есть то, куда доблесть устремляется как к себе домой, притягиваясь - подобное к подобному - к максимальному выражению собственной сущности. Настоящая доблесть - это твердость. Высшая твердость - это государство.
Рассуждения Тацита о судьбе носителей доблести, погибающих в исключении при римском цезаризме-принципате и в германском варварском обществе, при, казалось бы полном несходстве того и другого в первом веке, продолжили Ю.Эвола, Р. Генон и многие другие увидившие кризис современного мира в своей совокупности, как результат эпохи Модерна.
Судьба одинакова там, где государства ещё нет, и там, где его уже нет. Это не признание поражения, это то в чем следует искать силу.
С огромной благодарностью rightview На основе работы, которого создана эта статья: