Смерть либерала
События десятилетней давности перевернули мои представления. Нельзя сказать, что прежде или сразу после я особенно увлекался политикой. В тот период меня больше интересовали брюнетки, иномарки (удивительно нелепое теперь слово), «Зенит», деньги, хорошие книги, заново расцветшая с Райкаардом «Барселона», много денег, новая квартира и, последнее, но не по значению, блондинки, в особенности одна зеленоглазая шатенка.
Все без исключений мои друзья, да и, кажется, просто все, с кем я в те годы ходил в баню, пил водку и входил в обсуждение абстракций, стояли за «демократов», ну, и я голосовал за европейские ценности, а говоря точнее, за «Яблоко». СПС выглядели слишком коррумпированными, слишком вовлеченными в государственный механизм. Для юношества, далекого от интереса к античности, требуется пояснить, что СПС - это Союз Правых Сил, причем под правотой подразумевалась право-либеральность, в отличие от национализма нынешних созвучных украинцев.
Коммерческие дела привели меня в те годы в маленькую не очень гордую постсоветскую республику, уверенно вставшую, вместе с соседями, на рельсы созидательного перехода от слаборазвитого социализма к постиндустриальному и даже, я бы сказал, информационному феодализму.
[Spoiler (click to open)]
Дела были невелики и по российским меркам едва ли могли ждать особенного административного интереса. В маленькой республике тот же масштаб, в рассуждении нулей и чисел, выдвигал на уровень национального интереса. Были у меня, разумеется, и кое-какие дружбы-знакомства в окрестностях президентского дворца.
Столица негордой позволяла идеально изучать особенности государственного устройства в бывшем СССР, да и, наверно, вообще на свете. Денег в стране было мало, почти совсем не было, да и те собирались в руках ничтожного меньшинства. В столице едва набиралось три-четыре ресторана с намеком на пристойность, локализуя власть и влияние даже географически, причем так уверено, что даже я, человек посторонний, уже спустя несколько недель пожимал руки и раскланивался за каждой трапезой.
Довольно быстро, едва научившись различать и запоминать местные фамилии и имена-отчества (что вовсе не так просто, как кажется), я в общих чертах разобрался, кто и с кем «двигается». Как водится, все эти, кстати, довольно многонациональные мужчины состояли в сложных взаимоотношениях от близкого родства, до жгучей ненависти. Кроме того, они делились на кланы и альянсы разной степени устойчивости и надежности, связанные дружбой, землячеством или семейным древом, придавая значение, в силу местной специфики, гораздо более отдаленным веточкам, сучкам и листочкам. Необходимо добавить: присяги эти люди не дают, формы не носят и от бесчестия не стреляются, так что вполне обыденно при безжалостном сражении кланов за сочный кусок одновременное дружелюбное сотрудничество отдельных участников возле другого. В общем, отношения многовекторные, сложные, часто неискренние, находящиеся в постоянном динамичном изменении, к тому же несущие на себе следы измен, благородства, предательств, порядочности, подлости и щедрости прошлых лет.
Политическим строем в республике кривлялась имитационная демократия, резко отличавшая страну от соседей, где бывшие первые секретари превосходно обходились без фиговых листочков. В противоположность, здешний президент, неожиданно интеллигентный и негромкий, не был выходцем из советской партийной иерархии, вознесясь к власти в суматохе конца 80-х, да так и оставшись, как казалось, пожизненно.
У оппозиции имелись и депутаты, и СМИ, и правозащитники. Разумеется, все политики обернулись оппозиционерами, только лишившись должности. Удивительно, но ни один из них не пострадал за приверженность демократическому пути, нетерпимость к коррупции или стойкую приверженность геополитическому выбору. Как нарочно, все попали в опалу за глупость, воровство не по чину, или, чаще всего, по неблагоприятному совпадению номенклатурных обстоятельств. Естественно, лидеры оппозиции предпочитали те же рестораны и, вообще, были плоть от плоти немногочисленных совладельцев республики, продолжая наживать, решать и разруливать с действующими пособниками преступного режима.
В силу удаленности от центров и ускоренной деградации, местные правозащитники и газеты уже тогда покорили такие Марианские впадины убожества, что даже теперь, по прошествии десяти лет, они не наверняка сумели бы покорить Москву или Киев.
Выработки внятной программы протеста, кроме низких компетенций местных политтехнологов, мешала недостаточная идейность аборигенов и общая денежная нехватка, вызванная, с одной стороны, недостаточным финансированием госдепа через посольство и другие филиалы, а с другой, персональной жадностью и непомерной вороватостью самих беззаветных революционеров.
Скромного бюджета едва хватило на поношенное старье фальсификации выборов и разгула коррупции. Выборы, что с ними не делай, население беспокоили мало, а вот воровство задевало за живое. В республике, как часто бывает, и тут большая генетическая загадка, ждущая первооткрывателя, некоторые родственники президента, особенно старшая дочь, проявляли поразительные способностями к государственному строительству, а другие, особенно старший сын, оказались редкостно одаренными предпринимателями.
Сын, в придачу к коммерческой хватке, тяготел к кутежам, переходящим в дебоши с мордобоем и скандалами. В небольшой стране каждая новая выходка достигала любых ушей без исключений, обрастая в пути дикими подробностями. В легкое оправдание можно добавить, что я застал процесс, перешедшим к самовоспроизводству. Слухи многократно перевирались, искажались и путались между собой вплоть до невозможности различить свежую попойку с дебошем трехлетней выдержки. Без сомнений, даже обратись Сын неожиданно к воздержанию, посту и религиозности, это не изменило бы уже победной поступи слухов.
Местная оппозиционная пресса перепечатывала бесконечные списки родственников и одноклассников президента, указывая должности и бизнесы, контролируемые Семьей и Сыном. Тут есть тонкость и отчасти даже несправедливость.
Для далекой от всякого просвещения общественности намного соблазнительней звучал в списках какой-нибудь большой ювелирный магазин, чем скучный ТрБрПрГазНефтетрансвагон. Хотя, естественно, денег ТрБрПр приносил больше всей столичной ювелирки вместе взятой. Поэтому упуская действительно важное, приписывали множество чужого. Механизм очевиден. Кто-то где-то что-то услышал и заявил, предположим, что сеть роскошных свадебных салонов принадлежит Сыну. Стоит подобному разоблачению только раз попасть в прессу, как оно обращается пропагандистской реальностью. Опровергнуть ничего не возможно принципиально. Допустим, официальный владелец заявляет, дескать, сеть его, а Сына он в жизни видел два раза (на футболе и свадьбе троюродной племянницы). Поверит ему кто-нибудь? Разумеется, нет. Напротив, попытка оправдаться только укрепит публику в негодовании. Причем, для пущей досады, про племянницу - чистая правда, а сеть - нелепый и убыточный проект прокурора столицы, близкого к «генералам», как раз оппонирующим Сыну перед Папой. Вдобавок, реальные владельцы не торопились с разоблачениями. Принадлежность к «семейным» активам приносила множество удобств повседневной жизни, отпугивая, хотя бы частично, правоохранительных, налоговых, пожарных и санитарных пиратов.
Власти пытались отругиваться, публикуя активы оппозиционных семейств с историей происхождения, учитывая, кстати сказать, реальность значительно основательней революционной прессы. Особенного успеха достигнуть не удалось. Во-первых, как очевидно даже начинающему генетику, родственники бывшего премьера, просидевшего в должности год-другой, коммерчески одарены намного скромнее родичей действующего президента, правящего пятнадцать лет.
Вторая причина неуспеха контрпропаганды социально-психологическая. Тут хорошим примером послужит дело Навального. Оставим в стороне его реальную (не)виновность, здесь это малозначительное обстоятельство. Речь об абсолютной и предварительной уверенности сторонников недопосаженного героя в невиновности, не поддающейся переубеждению. Откуда они это знают? Да ниоткуда, им и так все понятно. Материалы дела абсолютное большинство, разумеется, читать не может и не будет. Журналистский разбор имеет нулевую ценность, если постараться несколько секунд быть объективным. Предположим, он совершенно невиновен, пройдет ли сюжет об этом на первом канале? Нелепое предположение. Предположим, виновен так, что до сих пор попахивает парфюмерией от «Ив Роше», изменится ли позиция «Дождя» или «Эхо»? Ну, конечно, нет. В общем, перед нами довольно распространенный предмет чистой веры. Для аналогии можно просмотреть, например, знаменитое дело О. Джей Симпсона.
Посетители достойных ресторанов революционные потуги воспринимали иронично, считая матч заранее договорным. Невозможно всерьез воспринимать обличения коррупции, если в подробностях знаком с особенностями участия обличителя в госзакупках бетона, или приватизации цементно-шиферного комбината, или бартерных трансграничных сделок, или исчезновении под селевыми потоками строительного городка со всей тяжелой техникой.
На очередных парламентских выборах оппозицию решили поприжать в смысле количества депутатских мест, бесстыже используя подкуп и административный ресурс. Естественно, никак иначе депутатов, провластных и оппозиционных, в республике никогда не избирали, но некоторые утверждали, что в этот раз Семья перегнула палку. Толпы возмущенных избирателей штурмовали провинциальные администрации, требуя справедливости для местных оппозиционеров, по совпадению контролирующих в регионе что-нибудь ключевое.
Ресторанные завсегдатаи посмеивались, точно зная, откуда взялся костяк возмущения и почем примерно обошелся. Некоторые даже немного злорадствовали, ожидая от Семьи унизительных уступок. А потом настал день, когда толпа в несколько десятков тысяч человек взяла штурмом президентский дворец. Папа, так и не решившись стрелять, удалился на подмосковный покой. Победители заверили в лояльности Россию, Вашингтон же и так не сомневался. Все складывалось прелестно, но случилось неожиданное. Протестующие, подвезенные из регионов, к вечеру до отказа наполнились гражданским чувством и спонсорской водкой. Милиция исчезла, разбежавшись по домам переодеться во что-нибудь менее броское, чем форма. Революционеры, решительно поддержанные местными люмпенами, разбрелись по столице грабить магазины, рынки и торговые центры. Ведь все это принадлежит преступному семейному клану, а значит, украдено у народа, а значит, следует восстановить социальную справедливость.
Справедливость была восстановлена, розничная торговля разграблена и частично сожжена. Утерянные товары принадлежали, конечно, арендаторам, маленьким муравьям некрупного бизнеса (В тех далеких местах в те давние времена сети еще только набухали первыми почками). Сами магазины и торговые центры, принадлежали много кому, но чаще всего туркам и еще чаще китайцам, немало китайцев было и среди торговцев, в общем, они исполнили свою обычную в Азии роль, где при любых беспорядках по любому поводу обязательно достается китайцам.
Большинство населения парадоксальным образом не чувствовало принадлежности к победившему народу, они с беспокойством понимали, что магазины разгромлены, банки наняли вооруженную охрану, в то время как их квартиры и дома еще целы, а патриоты только вошли во вкус. Граждане оперативно формировали квартальную самооборону, вооруженную охотничьим оружием.
После некоторого спада приступа свободы в стране установился развеселый хаос и бардак с оттенками карнавала. Вспомнилось, что в конце 80-х население решало жилищную проблему путем самозахвата, попросту деля пустующие или колхозные участки на части, вбивая колышки и натягивая между ними веревки. Мягкотелое правительство свергнутого тирана, в конечном счете, такую землю узаконило. Сладкие воспоминания о восхитительной халяве так воодушевляли победивший народ, что на этот раз дело дошло до раздела столичного ботанического сада.
Ресторанные завсегдатаи приспосабливались к новым правилам. Для начала, следовало разделились на пособников преступного режима, друзей народа, пострадавших от тирании, и далеких от политики крепких хозяйственников и предпринимателей, необходимых обновленной стране. Категории различались существенно менее явно, чем, например, высокий, низкий и средний рост, что естественно, ведь это были одни и те же люди, если и подвергнутые опале, то по несчастно сложившимся обстоятельствам, обернувшимся вдруг удачей. Попутно выяснилось неожиданное множество людей, оказывается, скрывали за обманчивым внешним благополучием, первосортными должностями и лоснящимися физиономиями невыносимые муки и разрывающееся сердце, угнетенное тяжким гнетом диктатуры.
Определившись со списком мерзавцев, тянувших последние соки из великого, но доверчивого народа, очистительная волна праведного гнева изгнала их за пределы обновленной Родины. В общем, они поняли: возвращаться пока смысла нет. Закроют. Оставшиеся присматривались к активам уехавших и меняли тактики под изменившиеся обстоятельства. Простейшая логика говорила, что, если для изгнания президента нужно тридцать тысяч неравнодушных патриотов, то для освобождения места областного главы или генерального прокурора довольно и пяти. Положив патриотам щедрую оплату, долларов 5 в день, добавив накладные расходы на баранину, плов, водку и автобусы, выходило, что искреннее четырехдневное народное возмущение ставленником преступного режима встанет тысяч в 200. Тонкие аппаратные интриги, подкуп, запугивание и уступки в недобрые старые времена обходились куда дороже. Кривые спроса и предложения немедленно пожали друг-другу руки, породив профессии митингующего демонстранта и добросовестного подрядчика, готового обеспечить клиента надлежащим числом протестующих гарантированного качества. Неопределенная принадлежность собственности и должностей привела уже и к первым трупам.
У лидеров победившей коалиции ушел примерно год-полтора, чтобы определить самого достойного, а самому достойному откусить ноги менее положительным персонажам.
Все это время, естественно, никакая созидательная деятельность в стране была невозможна. Поудобней усевшись кресле, новый президент обнаружил перед общественностью собственного сына, такого одаренного бизнесмена, что предыдущий померк и забылся. При старом режиме, этой отвратительной диктатуре, Семья шарила по государственным карманам в поисках забившихся за прокладку монеток и предлагала за долю бизнеса помощь и покровительство. Новая Семья в новой свободной стране просто отбирала уже существующие активы, причем с таким бойким энтузиазмом, что люди начали исчезать физически.
Нельзя сказать, что власть не сделала выводов из судьбы предыдущей. Сделала. Еще какие. Они, как и все ресторанные завсегдатаи, считали явно или косвенно власть состоянием денег. Бывают в купюрах, депозитах, облигациях, акциях, недвижимости, а бывают в должности. Вложение рискованное, можно сказать венчурное, но поразительно доходное. Самая важная и дорогая должность в стране, разумеется, президентская. Защищая главный актив, они решили держать любые серьезные деньги у своих и, не стесняясь методами, отгонять чужих. Выбранный путь привел к самым впечатляющим успехам. От ненужной собственности в далекой стране освобождали уже завсегдатаев московских, шанхайских и вашингтонских ресторанов. Не ограничиваясь достигнутым, президент начал кидать (извините за просторечье, но иначе не скажешь) великие державы напрямую, причем все одновременно.
Ничего не помогли ему ни скопленные деньги, ни 90%, насчитанные на перевыборах, ни даже стрельба по демонстрантам (в этот раз были трупы и много). Вдобавок, вскрылась старая межнациональная язва, пройдясь сожженными кварталами, добавляя сотни погибших. Победивший народ привычно разграбил и сжег восстановленные и вновь отстроенные торговые центры. Ну и, по ресторанам опять прошла железная рука справедливости, случайно разделяя козлищ от агнцев.
Примерно в это же время завершились остатки моей деятельности в негордой республике. Завершились трагикомическим аккордом: наш главный бухгалтер отправилась на разведку в центральную налоговую города победившей свободы. Здание было сожжено, а вокруг бродили осиротевшие и бездомные инспектора, растерянные и жалкие. Восхитительное зрелище.
Продолжение, возможно, следует.
Все без исключений мои друзья, да и, кажется, просто все, с кем я в те годы ходил в баню, пил водку и входил в обсуждение абстракций, стояли за «демократов», ну, и я голосовал за европейские ценности, а говоря точнее, за «Яблоко». СПС выглядели слишком коррумпированными, слишком вовлеченными в государственный механизм. Для юношества, далекого от интереса к античности, требуется пояснить, что СПС - это Союз Правых Сил, причем под правотой подразумевалась право-либеральность, в отличие от национализма нынешних созвучных украинцев.
Коммерческие дела привели меня в те годы в маленькую не очень гордую постсоветскую республику, уверенно вставшую, вместе с соседями, на рельсы созидательного перехода от слаборазвитого социализма к постиндустриальному и даже, я бы сказал, информационному феодализму.
[Spoiler (click to open)]
Дела были невелики и по российским меркам едва ли могли ждать особенного административного интереса. В маленькой республике тот же масштаб, в рассуждении нулей и чисел, выдвигал на уровень национального интереса. Были у меня, разумеется, и кое-какие дружбы-знакомства в окрестностях президентского дворца.
Столица негордой позволяла идеально изучать особенности государственного устройства в бывшем СССР, да и, наверно, вообще на свете. Денег в стране было мало, почти совсем не было, да и те собирались в руках ничтожного меньшинства. В столице едва набиралось три-четыре ресторана с намеком на пристойность, локализуя власть и влияние даже географически, причем так уверено, что даже я, человек посторонний, уже спустя несколько недель пожимал руки и раскланивался за каждой трапезой.
Довольно быстро, едва научившись различать и запоминать местные фамилии и имена-отчества (что вовсе не так просто, как кажется), я в общих чертах разобрался, кто и с кем «двигается». Как водится, все эти, кстати, довольно многонациональные мужчины состояли в сложных взаимоотношениях от близкого родства, до жгучей ненависти. Кроме того, они делились на кланы и альянсы разной степени устойчивости и надежности, связанные дружбой, землячеством или семейным древом, придавая значение, в силу местной специфики, гораздо более отдаленным веточкам, сучкам и листочкам. Необходимо добавить: присяги эти люди не дают, формы не носят и от бесчестия не стреляются, так что вполне обыденно при безжалостном сражении кланов за сочный кусок одновременное дружелюбное сотрудничество отдельных участников возле другого. В общем, отношения многовекторные, сложные, часто неискренние, находящиеся в постоянном динамичном изменении, к тому же несущие на себе следы измен, благородства, предательств, порядочности, подлости и щедрости прошлых лет.
Политическим строем в республике кривлялась имитационная демократия, резко отличавшая страну от соседей, где бывшие первые секретари превосходно обходились без фиговых листочков. В противоположность, здешний президент, неожиданно интеллигентный и негромкий, не был выходцем из советской партийной иерархии, вознесясь к власти в суматохе конца 80-х, да так и оставшись, как казалось, пожизненно.
У оппозиции имелись и депутаты, и СМИ, и правозащитники. Разумеется, все политики обернулись оппозиционерами, только лишившись должности. Удивительно, но ни один из них не пострадал за приверженность демократическому пути, нетерпимость к коррупции или стойкую приверженность геополитическому выбору. Как нарочно, все попали в опалу за глупость, воровство не по чину, или, чаще всего, по неблагоприятному совпадению номенклатурных обстоятельств. Естественно, лидеры оппозиции предпочитали те же рестораны и, вообще, были плоть от плоти немногочисленных совладельцев республики, продолжая наживать, решать и разруливать с действующими пособниками преступного режима.
В силу удаленности от центров и ускоренной деградации, местные правозащитники и газеты уже тогда покорили такие Марианские впадины убожества, что даже теперь, по прошествии десяти лет, они не наверняка сумели бы покорить Москву или Киев.
Выработки внятной программы протеста, кроме низких компетенций местных политтехнологов, мешала недостаточная идейность аборигенов и общая денежная нехватка, вызванная, с одной стороны, недостаточным финансированием госдепа через посольство и другие филиалы, а с другой, персональной жадностью и непомерной вороватостью самих беззаветных революционеров.
Скромного бюджета едва хватило на поношенное старье фальсификации выборов и разгула коррупции. Выборы, что с ними не делай, население беспокоили мало, а вот воровство задевало за живое. В республике, как часто бывает, и тут большая генетическая загадка, ждущая первооткрывателя, некоторые родственники президента, особенно старшая дочь, проявляли поразительные способностями к государственному строительству, а другие, особенно старший сын, оказались редкостно одаренными предпринимателями.
Сын, в придачу к коммерческой хватке, тяготел к кутежам, переходящим в дебоши с мордобоем и скандалами. В небольшой стране каждая новая выходка достигала любых ушей без исключений, обрастая в пути дикими подробностями. В легкое оправдание можно добавить, что я застал процесс, перешедшим к самовоспроизводству. Слухи многократно перевирались, искажались и путались между собой вплоть до невозможности различить свежую попойку с дебошем трехлетней выдержки. Без сомнений, даже обратись Сын неожиданно к воздержанию, посту и религиозности, это не изменило бы уже победной поступи слухов.
Местная оппозиционная пресса перепечатывала бесконечные списки родственников и одноклассников президента, указывая должности и бизнесы, контролируемые Семьей и Сыном. Тут есть тонкость и отчасти даже несправедливость.
Для далекой от всякого просвещения общественности намного соблазнительней звучал в списках какой-нибудь большой ювелирный магазин, чем скучный ТрБрПрГазНефтетрансвагон. Хотя, естественно, денег ТрБрПр приносил больше всей столичной ювелирки вместе взятой. Поэтому упуская действительно важное, приписывали множество чужого. Механизм очевиден. Кто-то где-то что-то услышал и заявил, предположим, что сеть роскошных свадебных салонов принадлежит Сыну. Стоит подобному разоблачению только раз попасть в прессу, как оно обращается пропагандистской реальностью. Опровергнуть ничего не возможно принципиально. Допустим, официальный владелец заявляет, дескать, сеть его, а Сына он в жизни видел два раза (на футболе и свадьбе троюродной племянницы). Поверит ему кто-нибудь? Разумеется, нет. Напротив, попытка оправдаться только укрепит публику в негодовании. Причем, для пущей досады, про племянницу - чистая правда, а сеть - нелепый и убыточный проект прокурора столицы, близкого к «генералам», как раз оппонирующим Сыну перед Папой. Вдобавок, реальные владельцы не торопились с разоблачениями. Принадлежность к «семейным» активам приносила множество удобств повседневной жизни, отпугивая, хотя бы частично, правоохранительных, налоговых, пожарных и санитарных пиратов.
Власти пытались отругиваться, публикуя активы оппозиционных семейств с историей происхождения, учитывая, кстати сказать, реальность значительно основательней революционной прессы. Особенного успеха достигнуть не удалось. Во-первых, как очевидно даже начинающему генетику, родственники бывшего премьера, просидевшего в должности год-другой, коммерчески одарены намного скромнее родичей действующего президента, правящего пятнадцать лет.
Вторая причина неуспеха контрпропаганды социально-психологическая. Тут хорошим примером послужит дело Навального. Оставим в стороне его реальную (не)виновность, здесь это малозначительное обстоятельство. Речь об абсолютной и предварительной уверенности сторонников недопосаженного героя в невиновности, не поддающейся переубеждению. Откуда они это знают? Да ниоткуда, им и так все понятно. Материалы дела абсолютное большинство, разумеется, читать не может и не будет. Журналистский разбор имеет нулевую ценность, если постараться несколько секунд быть объективным. Предположим, он совершенно невиновен, пройдет ли сюжет об этом на первом канале? Нелепое предположение. Предположим, виновен так, что до сих пор попахивает парфюмерией от «Ив Роше», изменится ли позиция «Дождя» или «Эхо»? Ну, конечно, нет. В общем, перед нами довольно распространенный предмет чистой веры. Для аналогии можно просмотреть, например, знаменитое дело О. Джей Симпсона.
Посетители достойных ресторанов революционные потуги воспринимали иронично, считая матч заранее договорным. Невозможно всерьез воспринимать обличения коррупции, если в подробностях знаком с особенностями участия обличителя в госзакупках бетона, или приватизации цементно-шиферного комбината, или бартерных трансграничных сделок, или исчезновении под селевыми потоками строительного городка со всей тяжелой техникой.
На очередных парламентских выборах оппозицию решили поприжать в смысле количества депутатских мест, бесстыже используя подкуп и административный ресурс. Естественно, никак иначе депутатов, провластных и оппозиционных, в республике никогда не избирали, но некоторые утверждали, что в этот раз Семья перегнула палку. Толпы возмущенных избирателей штурмовали провинциальные администрации, требуя справедливости для местных оппозиционеров, по совпадению контролирующих в регионе что-нибудь ключевое.
Ресторанные завсегдатаи посмеивались, точно зная, откуда взялся костяк возмущения и почем примерно обошелся. Некоторые даже немного злорадствовали, ожидая от Семьи унизительных уступок. А потом настал день, когда толпа в несколько десятков тысяч человек взяла штурмом президентский дворец. Папа, так и не решившись стрелять, удалился на подмосковный покой. Победители заверили в лояльности Россию, Вашингтон же и так не сомневался. Все складывалось прелестно, но случилось неожиданное. Протестующие, подвезенные из регионов, к вечеру до отказа наполнились гражданским чувством и спонсорской водкой. Милиция исчезла, разбежавшись по домам переодеться во что-нибудь менее броское, чем форма. Революционеры, решительно поддержанные местными люмпенами, разбрелись по столице грабить магазины, рынки и торговые центры. Ведь все это принадлежит преступному семейному клану, а значит, украдено у народа, а значит, следует восстановить социальную справедливость.
Справедливость была восстановлена, розничная торговля разграблена и частично сожжена. Утерянные товары принадлежали, конечно, арендаторам, маленьким муравьям некрупного бизнеса (В тех далеких местах в те давние времена сети еще только набухали первыми почками). Сами магазины и торговые центры, принадлежали много кому, но чаще всего туркам и еще чаще китайцам, немало китайцев было и среди торговцев, в общем, они исполнили свою обычную в Азии роль, где при любых беспорядках по любому поводу обязательно достается китайцам.
Большинство населения парадоксальным образом не чувствовало принадлежности к победившему народу, они с беспокойством понимали, что магазины разгромлены, банки наняли вооруженную охрану, в то время как их квартиры и дома еще целы, а патриоты только вошли во вкус. Граждане оперативно формировали квартальную самооборону, вооруженную охотничьим оружием.
После некоторого спада приступа свободы в стране установился развеселый хаос и бардак с оттенками карнавала. Вспомнилось, что в конце 80-х население решало жилищную проблему путем самозахвата, попросту деля пустующие или колхозные участки на части, вбивая колышки и натягивая между ними веревки. Мягкотелое правительство свергнутого тирана, в конечном счете, такую землю узаконило. Сладкие воспоминания о восхитительной халяве так воодушевляли победивший народ, что на этот раз дело дошло до раздела столичного ботанического сада.
Ресторанные завсегдатаи приспосабливались к новым правилам. Для начала, следовало разделились на пособников преступного режима, друзей народа, пострадавших от тирании, и далеких от политики крепких хозяйственников и предпринимателей, необходимых обновленной стране. Категории различались существенно менее явно, чем, например, высокий, низкий и средний рост, что естественно, ведь это были одни и те же люди, если и подвергнутые опале, то по несчастно сложившимся обстоятельствам, обернувшимся вдруг удачей. Попутно выяснилось неожиданное множество людей, оказывается, скрывали за обманчивым внешним благополучием, первосортными должностями и лоснящимися физиономиями невыносимые муки и разрывающееся сердце, угнетенное тяжким гнетом диктатуры.
Определившись со списком мерзавцев, тянувших последние соки из великого, но доверчивого народа, очистительная волна праведного гнева изгнала их за пределы обновленной Родины. В общем, они поняли: возвращаться пока смысла нет. Закроют. Оставшиеся присматривались к активам уехавших и меняли тактики под изменившиеся обстоятельства. Простейшая логика говорила, что, если для изгнания президента нужно тридцать тысяч неравнодушных патриотов, то для освобождения места областного главы или генерального прокурора довольно и пяти. Положив патриотам щедрую оплату, долларов 5 в день, добавив накладные расходы на баранину, плов, водку и автобусы, выходило, что искреннее четырехдневное народное возмущение ставленником преступного режима встанет тысяч в 200. Тонкие аппаратные интриги, подкуп, запугивание и уступки в недобрые старые времена обходились куда дороже. Кривые спроса и предложения немедленно пожали друг-другу руки, породив профессии митингующего демонстранта и добросовестного подрядчика, готового обеспечить клиента надлежащим числом протестующих гарантированного качества. Неопределенная принадлежность собственности и должностей привела уже и к первым трупам.
У лидеров победившей коалиции ушел примерно год-полтора, чтобы определить самого достойного, а самому достойному откусить ноги менее положительным персонажам.
Все это время, естественно, никакая созидательная деятельность в стране была невозможна. Поудобней усевшись кресле, новый президент обнаружил перед общественностью собственного сына, такого одаренного бизнесмена, что предыдущий померк и забылся. При старом режиме, этой отвратительной диктатуре, Семья шарила по государственным карманам в поисках забившихся за прокладку монеток и предлагала за долю бизнеса помощь и покровительство. Новая Семья в новой свободной стране просто отбирала уже существующие активы, причем с таким бойким энтузиазмом, что люди начали исчезать физически.
Нельзя сказать, что власть не сделала выводов из судьбы предыдущей. Сделала. Еще какие. Они, как и все ресторанные завсегдатаи, считали явно или косвенно власть состоянием денег. Бывают в купюрах, депозитах, облигациях, акциях, недвижимости, а бывают в должности. Вложение рискованное, можно сказать венчурное, но поразительно доходное. Самая важная и дорогая должность в стране, разумеется, президентская. Защищая главный актив, они решили держать любые серьезные деньги у своих и, не стесняясь методами, отгонять чужих. Выбранный путь привел к самым впечатляющим успехам. От ненужной собственности в далекой стране освобождали уже завсегдатаев московских, шанхайских и вашингтонских ресторанов. Не ограничиваясь достигнутым, президент начал кидать (извините за просторечье, но иначе не скажешь) великие державы напрямую, причем все одновременно.
Ничего не помогли ему ни скопленные деньги, ни 90%, насчитанные на перевыборах, ни даже стрельба по демонстрантам (в этот раз были трупы и много). Вдобавок, вскрылась старая межнациональная язва, пройдясь сожженными кварталами, добавляя сотни погибших. Победивший народ привычно разграбил и сжег восстановленные и вновь отстроенные торговые центры. Ну и, по ресторанам опять прошла железная рука справедливости, случайно разделяя козлищ от агнцев.
Примерно в это же время завершились остатки моей деятельности в негордой республике. Завершились трагикомическим аккордом: наш главный бухгалтер отправилась на разведку в центральную налоговую города победившей свободы. Здание было сожжено, а вокруг бродили осиротевшие и бездомные инспектора, растерянные и жалкие. Восхитительное зрелище.
Продолжение, возможно, следует.