(
начало
здесь)
Прежде чем продолжить тему первого поста, хочу несколько слов сказать о комментариях, которые я получила.
Некоторые читатели кинулись доказывать, что статистика по убийствам неверна. Она взята из интервью исполняющего обязанности начальника Департамента охраны общественного порядка МВД России генерал-лейтенанта милиции Михаила Артамошкина. Может быть, эта цифра завышена. Не знаю. Но что, это как-то меняет дело? Если гибнет только десять тысяч или одна тысяча женщин, то не нужно говорить о домашнем насилии?
Другие стали говорить, что женщины проявляют насилие еще чаще, чем мужчины. Что касается общей статистики преступлений, то она лежит на сайте МВД. Нет, не чаще, а в семь раз реже. Вряд ли эта пропорция меняется в случае насильственных преступлений против личности.
Вербальное насилие со стороны женщины, о котором тут же заговорили в комментариях, конечно же, существует. Но не путайте его просто с плохим характером. «Пилящая» мужа жена - еще не насильница. У насилия есть главный признак, о котором не нужно забывать - это унижение партнера с целью установления полного контроля над его поведением. И если этого признака нет, то поведение супруги (или супруга) нельзя рассматривать как домашнее насилие.
Почему она не уходит?
Самый распространенный вопрос, который задают окружающие после того, как в семье случается несчастье, это вопрос, почему женщина не ушла раньше. Или не уходит сейчас, пока она еще жива, а просто прячет синяки на лице под пудрой, а раны на теле - под одеждой.
Почему она вообще связалась с таким человеком, как ее муж? Дело в том, что ни один мужчина, склонный к насилию, не демонстрирует это качество в начале отношений, особенно склонность к физическому насилию. Более того, зачастую он сам не знает о существовании в себе этой склонности.
В период свиданий он может говорить о взаимности в отношениях: «Я буду тебя оберегать», «Я всегда буду рядом», «Я сделаю тебя счастливой» и так далее. Он может даже сам верить в свои обещания - ему нравится представлять себя щедрым и заботливым мужчиной, который уважает женщин и не использует их. Когда в дальнейшем он начинает контролировать женщину и эксплуатировать ее, он ищет оправдания для самого себя - убеждает себя, что он не виноват в собственном поведении.
Важно понять, что насилие никогда не было его целью. Он стремился не к насилию, а к абсолютному контролю над женщиной. В глубине души он чувствует, что у него есть право на этот контроль, и ради него он прибегает к насилию.
Ни одна женщина не стремится к отношениям с насильником. Большинство мужчин, впоследствии проявляющих насилие, тщательно скрывают свою склонность к нему до тех пор, пока отношения не укрепились. Очень часто они не проявляют никакого насилия до первой беременности женщины.
Один опрос показал, что в 51% случаев первый эпизод семейного насилия над женщиной произошел более чем через год с начала отношений. В 30% случаев это произошло в период от трех месяцев до года, а в 13% случаев в период от одного месяца до трех. Только 6% женщин столкнулись с насилием в течение первого месяца отношений (Walby & Allen, 2004).
Исследование среди беременных женщин из Лондона, которые обращались за медицинской помощью, показало, что 15% из них подвергались домашнему насилию в период беременности, из них 40% сообщили, что насилие началось, только когда они забеременели. Среди женщин, сообщивших о насилии, у 30% это привело к выкидышу (Coid, 2000).
Причины, по которым женщина может быть не готова уйти
- Она может быть до сих пор неравнодушна к своему партнеру. Возможно, она сохраняет надежду, что он изменится (женщины всегда хотят, чтобы насилие прекратилось, но они не обязательно хотят прекратить сами отношения).
- Ей может быть стыдно за то, что случилось. Возможно, ей кажется, что в этом есть и ее вина.
- Ее может пугать возможное будущее (куда ей пойти, где достать деньги, придется ли ей вечно скрываться от насильника, что случится с детьми).
- Она может беспокоиться, что у нее не будет денег, чтобы прокормить себя и своих детей.
- Она может быть слишком истощена физически и психически. Возможно, у нее просто не осталось сил, чтобы принимать серьезные решения.
- Она может быть изолирована от семьи или друзей, возможно, насильник не дает ей покинуть дом или обратиться за помощью.
- Она может не знать, куда пойти и где жить.
- В результате насилия ее самооценка могла стать слишком низкой.
- Она может верить, что нужно оставаться ради блага детей (чтобы у детей был отец/чтобы избежать клейма матери-одиночки).
Немного статистики (зарубежной, по России я такой не нашла)
Смущение и стыд. Один опрос показал, что хотя 20% британских женщин признаются, что они испытывали страх насилия в прошлом или в данный момент, более половины из них (52%) стыдились рассказать о происходящем своим друзьям, а 59% сообщили, что им было слишком стыдно рассказывать об этом семьям (YouGov, 2004).
Риск убийства. Женщин наиболее часто убивают, когда они собираются уйти или недавно ушли от партнера-насильника (Lees, 2000).
Возможные последствия для детей. В одном исследовании 60% женщин ушли от насильника, потому что они боялись, что в противном случае он их убьет. Более того, 54% женщин ушли от насильников, потому что они видели, что насилие негативно влияет на детей, а 25% женщин начали бояться за жизнь детей (Humphreys & Thiara, 2002).
Последствия ухода. Британский криминологический опрос показал, что хотя в большинстве случаев насилие прекращалось после ухода женщины, 37% женщин говорили, что насилие продолжилось. Из них 18% сообщили, что партнер начал преследовать их, оскорблять и совершать другие формы насилия, а 7% женщин, ушедших от насильника, считали, что самые тяжелые эпизоды насилия произошли после их ухода (Walby & Allen, 2004).
Насилие после расставания. В одном исследовании 76% женщин, разорвавших отношения из-за насилия в семье, сообщили о насилии после расставания (Humphreys & Thiara, 2002). Из этих женщин:
- 76% подвергались вербальному и эмоциональному насилию.
- 41% подвергались серьезным угрозам в свой адрес или в адрес своих детей.
- 23% испытывали физическое насилие.
- 6% испытывали сексуальное насилие.
- 36% говорили, что это насилие было регулярным.
Договоренности о контактах с детьми. После расставания насильник может потребовать права видеть общих с женщиной детей. В таких ситуациях более половины женщин сообщают, что контакт с детьми продолжает приводить к серьезным проблемам со стороны насильника (Humphreys & Thiara, 2002).
Глядя на ситуацию снаружи, нам трудно представить себе состояние жертвы, в котором она принимает (или не прин6имает решения). Поэтому ниже я приведу рассказ жертвы домашнего насилия.
"Я оставалась… потому что я думала, что это моя вина. Мой единственный опыт брака, был пример брака моих родителей. Они относились друг к другу с уважением, добротой и любовью. Мой же брак был совсем другим, и я решила, что я что-то делаю не так. Почему же я считала это своей виной, а не его? Потому что мой муж постоянно мне это твердил. Это моя вина. Не так постиранное белье. Не тот ужин. Не то выражение на моем лице. Не тот тон моего голоса.
Я оставалась… потому что я верила, что смогу все исправить. Помните, мы встречались два года, и он был нежным и внимательным. Теперь он был холодным. Злобным. Я знала, что он может быть хорошим со мной. Поэтому я и вышла за него замуж. Я хотела вернуть того мужчину - хорошего. К тому же, с другими людьми он по-прежнему был милым, внимательным и добрым. Со всеми без исключения, кроме меня. Я думала, что если я просто смогу придумать, как все исправить, я смогу вернуть того мужчину, которого когда-то полюбила.
Наконец, и это самая важная причина, я оставалась… потому что мне некуда было обратиться за поддержкой. Не было такого места, куда бы я могла прийти и рассказать свою историю, и где бы мне сказали: «Проблема не в тебе - в нем. Ты никогда не сможешь сделать так, чтобы он был всем доволен, потому что он хочет найти в тебе повод для недовольства".
И еще одна исповедь:
"Я помню тех, кто отворачивался, притворялся, что не видит моих травм - моих родителей, боже мой, особенно моих родителей; мою самую близкую подругу, живущую рядом, которая сама страдала от брака, отравленного психическим, не физическим, насилием; врача, такого официозного и отстраненного; женщин по соседству, которые слышали каждый крик; мужчин по соседству, которые улыбались, да, скабрезно, когда и отворачивались, и пялились, каждый раз, когда видели меня; семью моего мужа, особенно мою свекровь, которую я любила, моих золовок, которых я любила.
Я помню замороженные мускулы моей улыбки, когда я выдавала фальшивые объяснения своих травм, хотя их никто и не хотел слушать. Я помню, как я по-рабски тащилась на каждую встречу вне дома, чтобы продемонстрировать, что я была «хорошей женой», чтобы убедить других людей, что я счастлива в браке. Когда нагрузка от социальных встреч стала чрезмерной, я помню, как я все больше и больше зарывалась в открытую могилу, в которой так много женщин прячутся и ждут смерти - дома.
Я шла в магазин, только когда в этом была необходимость, я выгуливала моих собак, я выбегала с криками, искала помощь или убежище, когда у меня была сила, чтобы убежать, без денег, часто и без пальто, без ничего, кроме ужаса и слез. Меня встречали, отводя глаза, холодными взглядами, вульгарной сексуальной агрессией одиноких, смеющихся мужчин, от которых я бежала домой, потому что каким бы опасным он ни был, по крайней мере, это была привычная и знакомая опасность. Дом, мой и его. Дом, единственное место, которое у меня было.
Наконец все внутри меня рассыпалось. Я сдалась. Я сидела, я смотрела в одну точку, я ждала, пассивная и парализованная, ни с кем не говорила, делала минимум для себя и моих животных, пока мой муж все дольше и дольше не возвращался домой, вваливался, только чтобы разбросать вещи и снова уйти. Никто не скучает по жене, которой уже нет".
(продолжение
здесь)