Первая половина мифа.
Смерть садится на край постели, целует в висок,
Проводит тонкими пальцами вдоль ключицы.
Собирайся, детка, настала пора спуститься
К Реке, берега которой - холодный песок,
Просыпавшийся из разбитых мною часов,
Пыль надежд. Прах желаний. Зола амбиций.
Смерть хохочет на тысячу голосов:
Вот такая вот я затейница и шутница!
Не зажигай свечей, тебе не согреться от их огня.
Не пиши долгих писем, не считай дрожащей рукой гроши.
Харон - мой должник, переправит и так, если скажешь, что от меня.
Не бойся. Не сопротивляйся. И. Не. Ды-ши...
Эвридика успевает схватить мобильник. Сейчас она
Еще помнит, что почему-то не может отсюда уйти,
Но в трубке уже кромешная тишина,
И такая же тишина наступает в ее груди.
На другом конце Орфей сжимает безмолвствующий телефон,
Смотрит на имя, гаснущее в руке.
Ему будто бы снится тревожный томительный сон:
Эвридика спускается медленно к темной реке,
Старый лодочник ей отвешивает поклон.
И последним рывком, уже слыша, как лопаются, звеня,
Эти тонкие нити, которыми в ней прорастала жизнь,
Орфей заходится криком: "Не оставляй меня!
Оглянись, Эвридика, прошу тебя, оглянись!"
Ржавое небо аида не знает светил,
Эвридика ложится навзничь и смотрит перед собой.
Как всякая тень, она забыла, что кто-то ее любил,
Но забыть - еще не значит найти покой.
И в безмолвии мира мертвых людей и погасших огней,
Онемевшей музыки, снега, растаявшего в свой срок,
В мире высохших рек, и заросших бурьяном дорог,
Чей-то голос далекий и слабый мерещится ей.
Тени не плачут, им этого не дано,
Как не дано все вспомнить, ожить и вернуться.
Эвридика мучительно знает только одно:
Оглянуться. Она должна была оглянуться.