Дума принимает закон, по которому можно посадить половину граждан России
Президент РФ в послании Федеральному собранию РФ 2015 года предложил сделать так, чтобы молодые люди не попадали в тюрьму за мелкие преступления, для чего просил Госдуму РФ «перевести преступления, не представляющие большой общественной опасности, в разряд административных правонарушений».
Верховный суд, выполняя поручение Президента, ещё в декабре внёс предложение - декриминализовать побои и ряд других преступлений небольшой тяжести. Слово «декриминализировать» означает «перестать считать преступлением», то есть виновным общественно опасным уголовно наказуемым деянием.
Обратим внимание: главный признак преступления - общественная опасность. То есть не опасность для потерпевшего, а опасность для принятых отношений в обществе - когда делается то, что выходит вон из ряда нормального, что делаться не должно, что мешает обществу жить. Точного определения нет, ибо категория «общественная опасность» - из правовой науки, а не из законодательства, а в науке всегда есть разные школы и мнения. Простой обыватель с той категорией не знаком, но подразумевается, что ему это и не надо, потому что преступления - это именно такие деяния, которые для всех очевидно преступают границы приемлемого для общества. И поэтому в обвинительном акте пишут: «сознавая общественно опасный характер своего деяния, обвиняемый...».
Юрист, если он не студент-двоечник, понимает разницу: формальные признаки преступления, указанные в статье Уголовного кодекса, - ещё не преступление. Нужен ещё умысел и общественная опасность. И даже если умысел есть:
УК РФ. Статья 14 ч.2. Не является преступлением действие (бездействие), хотя формально и содержащее признаки какого-либо деяния, предусмотренного настоящим Кодексом, но в силу малозначительности не представляющее общественной опасности.
Побои - хрестоматийная иллюстрация разницы между преступлением и рядовым поступком (пусть и некрасивым). Формальные признаки - «насильственные действия, причинившие физическую боль, но не повлекшие» ущерба здоровью. К примеру, даже синяки-царапины - не считаются ущербом здоровью, они заживают сами. Но всем очевидно: это не значит, что можно побить соседа, который не так паркуется или играет ночью на саксофоне, или поколотить прохожего, который не уступил дорогу. Всем очевидно, что это недопустимый в обществе способ выяснения отношений между гражданами (субъектами с «автономными волями»). То есть это общественно опасное деяние. Преступление.
Но эти же формальные признаки имеют и массовые народные воспитательные средства - шлепки-подзатыльники-ремни. Их практикует примерно половина родителей, другая половина их не считает хорошим средством воспитания, но не видит в этом ничего страшного. И только 2% (для ремня 7%) считает это преступным.
Разумеется, нельзя считать ущербом общественным отношениям то, что входит в фактическую норму общественных отношений. Разумеется, неправда, что шлёпающий «сознаёт общественную опасность своего деяния». И уж само собой, в демократическом обществе нельзя считать преступлением то, что 95% преступлением не считает. Да и мотив шлепка у родителя - не только не антиобщественный, но наоборот: родитель чувствует ответственность за воспитание ребёнка (это его обязанность по закону) и стремится выработать рефлекс против антиобщественного поведения, чувство общественной нормы. Ровно такой же мотив, по какому государство наказывает взрослых - хоть уголовно, хоть административно. Только в сфере ответственности родителя.
Таким образом, родительские наказания (в указанных рамках - «без ущерба для здоровья») невозможно считать преступлением. Такой вывод вытекает и из правовой культуры, и из обычая общества (это социологический факт, не важно кто как к этому обычаю относится), и из опыта правоприменителей, которые предпочитают не лезть в дела семьи не столько из человеческой солидарности (сами имеют семьи), сколько из понимания, что сегодня жена заявление подала, завтра забрала.
Короче, статья «Побои» написана не про родительские наказания, хотя указанные в ней формальные признаки деяния подходят. И вообще не про семейные отношения. А про выяснение отношений с чужими людьми. Трудно представить, чтобы общество так же снисходительно относилось к битью чужих детей или чужих жён. Подавляющему большинству понятно - закон должен регулировать гражданские отношения (между чужими), а в семейные лезть не должен. В семье люди сами разберутся.
Итак,
Побить чужого человека - преступление.
Родительское наказание - не преступление,
а способ выполнения родительских обязанностей. Насколько удачный - это спор не о праве, а о педагогике.
Общество в целом так и жило, не придираясь к родителям, хотя и не было явной юридической нормы, что родительские наказания не несут состава преступления. В ней не было нужды, потому что среди правоприменителей ещё была правовая культура - понимали разницу между преступлением и формальными признаками преступления. И потому что в обществе не было вожделений, которые заставляют эту культуру отбрасывать, не было интереса взламывать семьи, чтобы добывать из них детей для привилегированных опекунов.
Но в последние годы эта культура отброшена. Мы видим всплеск привлечения родителей за подзатыльники. Тон задаёт прокуратура - словно прокуроры стали вдруг теми студентами-двоечниками, и довольствуются формальными признаками. Я не раз наблюдал, как у моих подзащитных дознаватель закрывала дело по незначительности, но надзирающий прокурор заставлял его возобновить. И уже другая дознаватель, застегнувшись на все пуговички, вынуждена была вымучивать те самые лживые слова в обвинительном акте: «сознавая общественно опасный характер [шлепка!], приступила к реализации своего умысла...».
Процедура преследования извращает жизненную суть семейных отношений и на судебной стадии: потерпевший (ребёнок) н обвиняемый (мать) не могут примириться! Хотя в жизни они давно, почти сразу после шлепка, примирились - обнялись и живут себе дальше, в процессе ребёнка представляет («спасает», «защищает») тот самый прокурор, с отнюдь не детским отношением к матери чужого ему ребёнка и с установкой нагнетать показатель осуждаемости по родительским побоям.
То есть ювенальный тренд прокуратуры заставляет её отбрасывать правовую культуру, привлекать родителей за побои (ещё раз напомню - речь не об истязаниях), разрушать семьи.
И вот Верховный суд, идя навстречу Президенту, предложил декриминализировать побои. Не вообще побои, а только «первые побои», и то кроме самых опасных - тех, которые совершаются из хулиганских побуждений или из ненависти к широкой группе людей или убеждений. Это было никак не связано с родительскими делами. Речь как раз шла, условно говоря, о драках с соседями. То есть было предложено обходиться административным наказанием, если битьё имело целью чего-то от соседа добиться, и если бивший попался на битье впервые (если один раз, то это теперь нормально, то есть не будет считается общественно опасным!!). А для «самых опасных» побоев сроки санкции резко увеличились - с трёх месяцев до двух лет.
Декриминализация - это в первую очередь, уменьшение нагрузки на органы расследования. Она означает резкое упрощение разбирательства - потому что процедура уголовного обвинения сложна (и это правильно - обвинить гражданина в преступлении и должно быть непросто). Она сложна, но часто ничем не кончается - стороны-соседи успевают примириться и тот самый прокурор не может им в этом помешать. С точки зрения последствий для побившего, перевод битья в административный разряд спасает его от возможного ярлыка «судимость», но в других отношениях облегчение участи иллюзорно: разбирательство становится проще, быстрее, наказание неотвратимее и не обязательно менее суровое.
В родительской среде слово «декриминализация» породило надежду на то, что перестанут уголовно преследовать родителей. Хотя, повторюсь, речь в законопроекте сразу шла только о первом шлепке, и за него предлагался неотвратимый штраф «от 5000 рублей» - огромная сумма для одинокой матери в деревне (25 кг круп - это еда на месяц). То есть радоваться было особенно нечему. А принципиально правильный, культурный (в смысле именно правовой культуры) лозунг «прекратите преследовать за родительские наказания» выдвигать не решались, опасаясь быть понятыми так, будто они физические наказания пропагандируют. На самом деле речь идёт не о пропаганде, а о констатации - родители выполняют свои обязанности так, как умеют и как позволяют им условия жизни («педагогическая ситуация»). В соответствии с тем, как это делалось в их традициях. И никому не может быть позволено учить русский народ, как ему воспитывать своих детей.
Однако, случилось не предвиденное - подозреваю, не только родителями, но и Президентом, и Верховным судом. Уже после первого чтения налетели те, кто давно муссировал тему семейно-бытового насилия. Люди с сознанием, извращённым даже на фоне тех 2-7%, которые считают физические наказания преступлением. Люди, которые считают, что бить чужих - не так страшно, как своих. Что родственные побои - и есть laquo;самые опасные». Они ненавидят семью в принципе, считая её формой тоталитарной деспотии. Они признают только права отдельных индивидов. На русский язык их выражения даже трудно переводимы: они говорят о «правах человека женщин» (women human rights), «правах человека детей» (children human rights). Но их ум и совесть витают не в традициях народов России, а в международных извращенческих кругах ювенального и феминистского толка.
И в законопроект Верховного суда внесли поправки, радикально изменяющие смысл и концепцию закона. Что после первого чтения уже недопустимо. По предложению Правительства и депутата Крашенинникова внесено огромное количество поправок, в том числе:
1) вводится новый квалифицирующий признак преступления - «побои в отношении близких лиц». То есть то, что не должно было считаться преступлением, а, самое большее, некрасивым поступком, теперь хотят явно считать преступлением. Причём, по технике это сделано безобразно - признак, связанный с отношением к потерпевшему («близкие лица») рядоположен с признаками по мотивам преступления.
2) для такого «семейного насилия» отменена возможность примирения сторон. То есть миротворческие способности самого общества насильственно выключаются.
В итоге уголовное преследование за побои не только не уменьшается, а наоборот, распространяется на тех, кого сейчас оно обходило (или должно было обходить) стороной - на половину взрослого населения. Причём, без права на примирение, что трудно объяснить иначе как ненавистью к семье.
Казалось бы, такое могут проводить только люди с психическим комплексами. Может быть, это те, которым не удалось семейное счастье, которые завидуют нормальному трудному счастью нормальных семей и хотят его разрушить? Может быть, те, кого в детстве неправильно шлёпали (без любви), и они затаили обиду на всех родителей страны? Такими вполне могут быть какие-нибудь феминистки.
Но это если считать голосующих думающими и самостоятельными. А они могут оказаться безразличными к сути дела людьми, голосующими как им велят кормящие их структуры. Или даже извлекающими выгоду из разрушения семьи в виде добычи детей для рынка привилегированного родительства - в корыстных и более грязных целях.
Так или иначе, вместо декриминализации преступления, намечена криминализация массовой практики, по которой половину народа можно посадить. Это новая ступень эволюции (точнее, инволюции, сворачивания) семейного права: сначала за родительские наказания стали наказывать как за побои, а теперь именно этот вид побоев причислен к самым опасным.
Уже который раз поручения Президента исполняются наоборот.
Так, 9 февраля 2013 года президент обещал не допустить социальный патронат. Его переименовали в «социальное сопровождение» и провели.
Теперь вот - поручение о декриминализации привело к криминализации. Может быть, лучше, если бы Президент не давал никаких поручений, пока не сменит исполнительную власть, столь зависимую от западных извращений?
Но сейчас от него требуется одно - быть готовым наложить вето. Потому что антисемейные силы очень торопятся.
Специально для ИА Регнум