Кенозеро. Заброшенные мысли. Часть 1-я, прошлая.
Помнится, ехали мы как-то по старой грейдерной дороге из Каргополя в Морщихинскую...
Что-то привычное однотонно бубнил водила-частник, хотелось дремать... дремать, и даже вовсе невзирая на окрестности.
-...а дойдёте до Порженского, дак поищите, мельничка там была раньше, водяная...
При слове "мельничка" у меня, аварийно скрипнув мозгами, сработала логика. Я проснулся:
- Мельничка? Зачем мельничка? Что у вас тут молоть-то, на Севере, шишки что ле?
- Как что молоть?! Да ты знаешь, что в этих краях почитай у каждой деревушки своя мельничка была... Зерно мололи, много было. Из Каргополя мучицу в Питер везли, сам Филиппов покупал, для своих булочных. Да не какую-нибудь, а даже белую, пшеничную... Были у него булочки такие... французские, дак они только из каргопольской, да лекшмозёрской муки готовились. Вон, иконостас на Хижгоре мужики как раз на пшеничную-то в Питере выменяли...
Иконостас на Хижгоре окончательно отправляет меня в невежды.
- А что сейчас?
- Счас-то? Сейчас если овёс на корма поспеет, то уже хорошо. Зона рискованного земледелия, вот что здесь у нас сейчас.
Но не надо так пугаться. Написать в это сообщество что-либо агрономически правильное я не умею. Ведь я даже приблизительно не знаком с земледелием в условиях природной зоны тайги и смешанных лесов.
Сразу хочу признаться, что это очень трудная для меня тема, дорогие мои...
Оторвать её от эмоций земли, поднять, пронести, пусть и с перекуром, сквозь шесть десятков фотографий и раздать, наконец-то КАЖДОМУ из вас, ничего не расплескав и не рассеяв - это абсолютно непосильная для меня задача.
Одно дело петь красивые романсы о заброшенной, но далёкой красавице Мачу Пикчу, или сыпать квадратными прибаутками о Холодных Пещерах, и совсем другое, втащив себя за душу, войти в северную крестьянскую избу, старую, скрипучую и пустую... и просто поздороваться.
Нет, услышать ответ здесь будет не самым сложным. Ответ-то будет.
Главное - это суметь понять его. И пересказать.
А кто-нибудь тут знает, как пересказывать ветер, усмехнувшийся пухом уставшего от лета иван-чая?
Вот что-то говорит тебе облако, ревниво встающее на крутом подъёме к старой часовне...
И что хотят сказать тебе другие, подводные облака, большими плавными белухами идущие на глубине?
Но они всегда впереди, их не догонишь, не переспросишь...
И вот ты чуть вздрогнешь, когда кто-то вдруг мягко пройдёт мимо, в потухшем навсегда окне.
Всего лишь облако?
Но нет, ты уже знаешь - прошло само время. Теперь оно за хозяина по ту сторону окна.
Ты не боишься, что именно ответит оно тебе?
Ведь ответ может быть непроницаем, как темнота за порогом.
Ответ может больно уколоть крапивой, стерегущей тьму и холод старой избы.
Ответ может быть неуловим, как чёрная бабочка с белой каймой, рваный клочок темноты.
Много, очень много траурниц и высокой крапивы было на Кенозере тем жарким августом...
Чтобы понять ответ нужно всякое уметь...
Быть здесь, но не сейчас.
Ты знаешь, что память вокруг тебя, только вот где ты сам?
А вдруг коса твоих вопросов найдёт на камень молчания?
Ведь в лучшем случае всё, что ты здесь услышишь, будет слабый, как утренняя дымка, чукоцкий лепет трепетом неровных слов.
Вижу, ты уже жалеешь, что вошёл под кат в ту избу.
А может, всё-таки попробовать перейти на ту сторону? Не стоять же вечно посередине?
У запустения тоже есть свои традиции. Оно приходит в дом по-хозяйски, шаг за шагом наводя в избе свои понятия уюта.
Первым делом покинутая изба обрастает малиной. Густой, непролазной и непричёсанной.
В особенно торжественных случаях запустение впускает малину в дом..
Беда заглядывала в эти окна трижды, прежде чем они погасли.
Уже десять лет Россию трясло от нового порядка, она пережила первый террор, гражданскую войну, первый голод и эпидемии. Где-то в кремле плюгавенькие карлики один за другим сменяли друг друга, и, под бурные аплодисменты-переходящие-в-овацию, объявляли этой стране новую войну и новый обман.
А Кенозерье всё ещё жило своим уставом, древним, крестьянским, никем пока непорушенным. В 1926 году, после сельского схода, поставили мужики на Хижгоре церквушку Иконы Казанской Божьей Матери, что рядом с Плакидой, именно той зимой снаряжали хлебный обоз в уже Непетроград. Один из последних мужицких обозов, да...
И только через год-два-три в Вершинино, Морщихинскую и сёла поменьше, стали наведываться уполномоченные товарищи из района. Я не возьмусь здесь за описание этих людей... с капиталом в голове и наганом под подушкой. Страшнее и ярче, чем Андрей Платонов этого уже никто и никогда не сделает. Да и не о них эта запись.
Скажу только, что на Кенозере их сразу прозвали "деятелями".
Нет, никто не гнал северного мужика в колхозы насильно.
Его загоняли добровольно.
В этом журнальчике не очень много места для таких словечек как агитация, провокация и прочая коллективизация. А ещё "вступить в колхоз", да... Вместо них я буду пользоваться другими словами, менее популярными для этого случая... Извините.
Северный мужик никогда не знал ни барина, ни оброка и никогда не был крепостным. Кроме крестьянина, другого хозяина здесь не было. И как настоящий хозяин, он твёрдо стоял на своей земле, научившись этому у неё за сотни лет обучения. Очевидно, что для того, чтобы кенозерский мужик добровольно вступил в рабство, уполномоченные на это товарищи должны были просто вынуть эту землю у него из под ног.
Поначалу это пробовали делать обманом и обещаниями, и у деятелей первыми получались комья, а не колхозы. На Севере жили очень крепко и самодостаточно, безлошадных хозяйств здесь не было, и постоянного батрачества, кстати, тоже. Поэтому первыми, кто отдавал своё имущество и землю в обмен на паёк, были в основном семьи, потерявшие кормильца, либо просто имевшие не много - лошадь и пару коров. И поверившие членам с мандатами.
Лишь после того, как были показательно выпороты ссылкой и конфискацией крепкие крестьянские фамилии, назначенные самыми кровожадными, вступление в совместный труд стало куда более добровольным. У остававшихся в подавляемом меньшинстве отбирали полоски лучшей, полевой земли, отправляя засевать подсеки в лесу.
К 1935 году крестьянство на Кенозере перестало быть.
Зарастали малегом брошенные на дальнем лесу паленины.
Рассыпались без работы и кухарского пригляда осиротевшие мельнички.
Разбирались на свинарники рубленные дедами часовни.
Я не склонен винить во всём этом только ответственных товарищей, пришедших сюда извне и под тяжестью власти. Конечно же, нашлись и среди местных те, кто чувствовал, что власти много, её раздают, нужно только немножечко продать себя в партию или союз, заплатив за это даже не своей жизнью, нет, а жизнями тех, кто жил и обустраивал эту землю поколениями.
Перечеркнуть всё и возглавить ячейку. Велик соблазн, млять...
Хотя да, конечно же были и те, кто верил, что всем вдруг неминуемо станет лучше.
И вот, Кирилло-Челмогорскую пустынь вдохновлённо растаскивали на кирпичи уже всей деревней. Прогнав монахов.
И ладно бы, если бы прошлое убивали от безделья и на сытый желудок. Но ведь источники говорят мне обратное:
Записалися в колхоз / Некрещёны рожи./ Сами сели на паёк,/ И коровы тоже.
В 30-е годы северная деревня узнала для себя много нового.
Узнала, что работать нужно только по выданным бригадиром-председателем нарядам. Что каржить жирьё на лесоповале можно и на девятом месяце. Что на кошелевании можно провести всю свою шестнадцатую девичью весну... а за ней и семнадцатую... Что за один трудодень можно получить тридцать граммов хлеба, а ещё семь копеек.
И что можно не подохнуть после этого.
Если раньше хозяин знал, из чего у него складывается день, из чего месяц, а из чего год, то теперь всё решал председатель-план-отчёт-разнорядка. Любовь к своей земле в это длинное слово уже не вмещалась. Ибо и своей земли-то не было.
Весь опыт пользования землёй, который накопился на Кенозере за четыреста лет, стал никому не нужен через десять. Да и не было больше времени у мужика плотничать, гончарничать и строить.
Если раньше зиму и раннюю весну хозяйка проводила за каким-то домашним ремеслом, обувая и одевая всю семью, то совместный труд одел её в ватные штаны и телогрейку и поселил в барак на обязательном лесоповале-лесосплаве. По соседству с лагерями, которые в союзе свободных республик расползались по Северу как гангрена.
Это неправда, что в 30-е на Севере лес валили только зека. В то время в северной деревне ещё хватало рабочего материала. Впрочем, на цепи и в ошейнике без права иметь паспорт, колхозник мало отличался от осужденного.
Именно от такого вот коллективного труда, бессмысленного и беспощадного, потянулись в города первые крестьяне. И проще всего это получалось как раз у молодёжи... Уехать в город, окончить какое-нибудь фзу, получить паспорт, слиться в индустриализацию... и больше сюда не возвращаться.
Пустели первые кенозерские избы.
Земля оставалась одна, помрачённая разумом. Нездешним разумом, да.
Потом случилось то, о чём знают все.
Война.
Все слова, которые я скажу о ней, скорее всего, окажутся лишними. Потому что они известны.
Но уверен, что никто здесь не знает, как на бабских плечах можно было тащить северную деревню четыре года.
Без мужика, без машин и лошадей.
С войны на Кенозеро вернулась едва ли треть... Многие инвалидами.
Ставни на окнах заколачивались уже целыми улицами.
Но в 45-ом закончилась всего лишь Великая Отечественная война.
Война против северных деревень продолжилась, вступив в свою третью, окончательную и победоносную фазу.
К голодной, уже и так поредевшей деревне, был применён нервно-паралитический газ возросший в пять раз налог на личный огород, обязательная подписка на государственный займ и сдача по госцене части продукции своего подсобного хозяйства. Казённые газетные буковки, но за ними результат - из деревни побежали. Выбегающих встречали огнемётом законом о невыходе из колхозов и судами, но люди бежали, уцепившись за службу в армии, учёбу и послевоенные оргнаборы.
Село обрушилось, оставалось только взять веник и смести всё ценное в кучу.
Процесс назвали укрупнением.
Да, это была попытка реанимировать сельское хозяйство страны, сделав его куда более целесообразным. Неуклюжая попытка, скажу я вам.
В наиболее истреблённых и удалённых деревнях закрывали магазины, фермы, школы и почту... Отключали электричество, переставали пускать транспорт и забрасывали дороги.
После этого все остававшиеся в них, в основном люди старшего поколения, вынуждены были покидать свои, ещё крепкие, избы, переезжая на центральные усадьбы в Вершинино и Морщихинскую, устраиваясь на молевой сплав в леспромхозы или же вообще перебирались к родственникам в города..
И примерно в это время, в 60-е, Кенозерье превратилось в зону рискованного земледелия. Рабочих рук становилось всё меньше и оставшиеся поля стали засевать кормовыми травами и прочим клевером. Не рискуя.
Кукуруза имени хрущёва? Пробовали её, пробовали... но где здесь анекдот?
А тем временем цветущие какие-то 30 лет назад Фёдоровская, Кривцово, Думино, Немята... за лето успевали покрыться весёлыми розовыми пятнами.
Ведь на месте упавшей избы запустение высаживает свой любимый цветок - иван-чай.
Когда-то давно, русский мужик забирался всё дальше и дальше на Север сначала от татар, затем от кабальных указов первых самодержавных царей. Уходил, не желая быть в рабстве ни у тех, ни у других.
Но... Похрустите немного статисткой. Отставьте на минутку свой попкорн. Иногда лирика бывает бесполезна и даже вредна.
Сельское население на территории Каргопольского района в 1894(!) году составляло 39 535 человек. В 2004 году это 7027. Восемнадцать процентов, от того, что было.
Это истребление. И Север не смог от него уйти.
Я не умею правильно обзывать палачей, тем более, будучи под мухомором. Может у кого-то здесь это получится лучше. Но эти, последние, были специалистами высочайшего уровня. Точно.
Батый и Грозный нервно теребят свои дипломы.
Или вот ещё...
На территории Кенозерского Парка сейчас 46 деревень вместо известных 102-х, существовавших ранее. Имеются в виду деревни, содержащие хоть какой-то "жилой фонд".
Не спешите умиляться северной живучести. Во многих из них постоянно живут 1-2 семьи, в большинстве же - дачники, те, кто сумел покинуть эти места в 60-е и 70-е. Каждое лето они приезжают сюда, как-то ухаживают за родительскими избами и огородами.
Заготовить на зиму ягод-грибов, вдоволь наловить рыбки, откормив кота...
Где ещё это можно сделать, как не на Кенозере?
Но куда сбежали нынешние дачники? Где они живут сейчас? И что их звали строить, бросив землю и родителей?
Не иначе дорогу к звёздам, ага...
Наши дни. Посёлок Плесецк вашему вниманию.
Прямые ворота в звездопорт. Сам звездопорт (посёлок Мирный) не впускает в себя без пропуска лиц чукоцкого вероисповедания ввиду... я думаю, ввиду своего межгалактического значения для землян.
Дожидаясь своей очереди к звёздам терпеливые земляне бороздят просторы Плесецка и окрестностей в поисках... хм, торговли и развлечений.
Иначе зачем этому человеку нужен Он - Торгово-Развлекательный Центр пгт. Плесецк?
Местный ресторан радикально отличается от подобного сочинского.
Но окунуться в атмосферу белых ночей вы сможете почему-то только до шестнадцати нуль-нуль.
На самом деле пульс Плесецка проще всего измерить на станции.
Плесецкая, маленький клапан на большой сонной артерии страны.
Михайлов поливает в окрестных шалманах, мамы спокойно выгуливают детвору на просторном перроне.
Жизнь здесь неспешная. Пиво тоже.
Разбавить их может разве что новый этап... следующий на Скарлахту.
А это уже большое село Конёво, расположенное на полпути от Плесецкой к Кенозеру... Имеет стратегически важное транспортное значение, располагаясь на трассе Каргополь - Плесецк.
Значение подтверждается наличием центрального автовокзала.
Заколоченные снаружи ставни, жирные крысы лениво ворочаются в лопухах.
Объявления о продаже квартир на стенах.
В воздухе мат и перегар. Гегемоны рассекают пространство в поисках чирика.
Отсюда не больше ста километров до главного космопорта страны.
Думаете автостанция не работает?
Дверные пружины с воем впускают меня внутрь. Глаза, привыкнув к темноте, различают провисший потолок и лавки вдоль стен.
Одинокая лампа над словом КАССА.
Усталое лицо в конце квадратного туннеля выдаёт мне рулон билетов пять-копеек-каждый.
Выхожу. Дверь захлопнулась, как крышка гроба ©.
Вижу, что вы уже немного устали от мозолистого настоящего и хотите... Куда? Поскорее в будущее?!
Нет уж, увольте... Я вам тут графоман обыкновенный, а не фантаст.
Так как вы уже побывали в прошлом, то в следующей части я отведу вас в позапрошлое.
Но я сделаю это после некоторого перекура. Думаю, что без него эту тему не втянешь...
P. s. Хотя... Я не буду постить сюда вторую часть. Самые дотошные, если такие найдутся, всегда смогут найти её у меня в журнале.
По характерным меткам.