ТОРОПЕЦ ЧАСТЬ II: russiantowns

synthesizer in russiantowns

ТОРОПЕЦ ЧАСТЬ II

May 11, 2015 19:19

В те времена часть торговых прибылей и сверхприбылей торопецких купцов оседала в Торопце в виде красивых домов и храмов, выстроенных в стиле «торопецкого барокко». В одном из таких старинных купеческих домов живет теперь торопецкий музей истории фотографии. В нем, кроме фотографий есть уголок русского быта. Среди непременных в таких уголках прялок, маслобоек, чугунных утюгов, глиняных свистулек и вышитых полотенец есть фотография начала прошлого века, на которой изображены торопецкие красавицы в своих драгоценных нарядах. В прямом смысле этого слова драгоценных. На голове у каждой… нет, это язык не повернется назвать головным убором. Это архитектурное сооружение, тоже, в своем роде, произведение «торопецкого барокко», представляет собой род кокошника с шишками. Шишки эти, похожие на обычные сосновые и еловые, сделаны из сотен и тысяч речных и озерных жемчужин, которые исстари добывали в реке Торопе, озерах Соломено и Заликовье. Шишек могло быть на кокошнике до нескольких десятков. Да еще жемчужная сетка прикрывавшая волосы и лоб, да три ряда жемчужных бус, да шитый золотом платок… Вся эта вавилонская башня стоила в ценах конца позапрошлого века от двух до семи тысяч рублей. За эти деньги можно было купить целую усадьбу. Торопчане не были бы самими собой, если бы не извлекали из таких сокровищ выгоду. Их давали на прокат, на свадьбы, не забывая при этом зорко за ними присматривать. После революции… Бог знает, куда они подевались после революции. В местном краеведческом музее этого тоже не знают. С другой стороны - если бы у них такой убор в коллекции был, то его, понятное дело, тотчас же отобрала бы Тверь, а у Твери Москва.
  Кстати, о музее. Он находится в барочном здании церкви Богоявления, красивее которой в Торопце не найти. По документам церкви всего две с половиной сотни лет, а на вид все пятьсот - так она запущена. Я посмотрел на нее и подумал, что люди, которые красили и штукатурили эту церковь в последний раз, наверное, давно уже умерли. На колокольню уже не пускают, часть стекол выбита… Торопец к концу восемнадцатого века, конечно, выглядел лучше, но бедность уже стучала в его окна. Торопецкая торговля стала понемногу приходить в упадок. Причиной тому - далеко отодвинувшаяся западная граница империи, новые торговые пути, Петербург с его торговым портом и большие парусные корабли с трюмами, полными товаров. Торопецким торговцам, которые, в сущности, были средневековыми челноками, пришлось со своими возами подвинуться так далеко, что они и сами не заметили, как оказались задвинутыми в дальний угол, по улицам которого бродили сонные куры. Когда в 1778 году, торопецкий священник и первый торопецкий историк священник Петр Иродионов писал в предисловии своего очерка «Словом сказать, что он был некогда совсем в ином состоянии, нежели в каком теперь находится», то он имел на это все основания. И все же, по новому, утвержденному Екатериной Второй городскому плану, улица «Миллионная» в Торопце была. Не такая, конечно, как в столице, но ведь и с миллионами в Торопце все обстояло не так хорошо, как в Петербурге. Торговля уходила, а ее место занимало ремесло - кузнечное, ювелирное, кожевенное, сапожное, портновское. Писали иконы, научились делать печные изразцы отменного качества. Прочтет читатель два последних предложения, зевнет и скажет: «- Экая, однако, тоска в этой провинции. Сапоги, подковы, поддевки, армяки… Кабы какой герой или полководец или мореплаватель…». Были и мореплаватели. Двух адмиралов, двух георгиевских кавалеров, российскому флоту в восемнадцатом веке подарил маленький городок на реке Торопе. Одному их них, Петру Ивановичу Рикорду, земляки поставили памятник в виде огромного валуна и прикованного к нему якоря на берегу озера Соломено рядом со входом в краеведческий музей. Второму - Макару Ивановичу Ратманову - памятника в Торопце еще не поставили, зато в его честь назвали самый восточный российский остров в Беринговом проливе. Петр Иванович был губернатором Камчатки, освобождал русских моряков из японского плена, организовывал морскую блокаду Дарданелл в турецкую кампанию 1828 года, был членом-корреспондентом Академии Наук и первым употребил в печати слово «пароход». Макар Иванович вместе с Крузенштерном и Лисянским обошел вокруг света, воевал со шведами и начальствовал над портом Кронштадта. Все это происходило в невообразимой дали от Торопца, в котором… тачали сапоги, ковали подковы, шили армяки, писали иконы и ходили по улицам сонные куры.
  Война двенадцатого года до Торопца не дошла. Было, однако, в городе устроено Запасное рекрутское депо, в котором обучали новобранцев, прежде чем отправить в действующие части. Все же, в Торопецком уезде было создано народное ополчение, которое выдвинулось к западным границам уезда, чтобы пиками, топорами, вилами и косами встретить неприятеля, в случае, если он…, но у неприятеля было такое количество проблем, что до границ уезда он так и не добрался. Да еще в августе двенадцатого года привезли в Торопец пленного губернатора парижского, маршала Жюно. Недолго он там пробыл и был отправлен в свой Париж. Говорили, что торопецкий городничий купец второй гильдии Поджаров обращался к Жюно запросто - «коллега», чем доводил маршала и герцога до белого каления.
  Девятнадцатый век прошел в Торопце еще тише, чем восемнадцатый. Наверное, он был самым тихим и мирным в истории города и уезда и становился все тише, потому, что торопчане понемногу уезжали из города в поисках работы и лучшей жизни. Уехали из торопецкого уезда и, родившиеся в нем, композитор Модест Мусоргский, будущий военный министр и член Государственного Совета генерал Алексей Куропаткин и мальчик Вася Беллавин, ставший в последствии Патриархом Тихоном. Вернулся на родину только Куропаткин. На дворе был уже двадцатый век и новая власть. Старик до самой своей смерти преподавал в сельской школе в своем родном селе Шешурино и заведовал волостной библиотекой, которая теперь носит его имя. За год до его смерти в двадцать пятом году в Торопце был основан краеведческий музей. Генерал Куропаткин представлен в нем картиной неизвестного художника «Лунная ночь на Украине», реквизированной из его имения, доспехами японского самурая семнадцатого века, привезенными генералом из поездки в Японию в те времена, когда он еще был военным министром и фотографией, где он на рыбалке с крестьянскими детьми. Да еще, сказали мне в музее, бамбук, посаженный генералом, растет в парке его бывшего шешуринского имения.
  Вообще говоря, экспозиция торопецкого краеведческого музея очень скромна. Отчасти потому, что выставочных площадей в Богоявленской церкви мало. Да и не приспособлена она для музея. Нового здания музею строить никто не собирается, а потому власти присмотрели купеческий особняк, но особняку хорошо бы сделать ремонт, а уж потом и переезжать. Ремонт обещают сделать обязательно, а поскольку обещанного ждут три года… Пока прошло только два с половиной. Понятное дело, что в старом здании ремонт делать уже не будут. Смысла нет. Знать бы, в чем он есть - этот смысл. Вряд ли в том, чтобы тысячи экспонатов музея держать в запасниках и ждать наплыва туристов.7
  В одном из залов музея увидел я выставку, посвященную первому русскому укротителю Николаю Павловичу Гладильщикову. На самом деле, он, конечно, не первый, и не столько русский, сколько советский, но… уроженец Торопца, а уж в Торопце до него точно никто медведей и львов не дрессировал. Первый он был в том смысле, что вывел на арену вместе со львами, волками и медведями ослов, петухов и даже галок с воронами. И все эти львы и медведи, вместо того, чтобы немедля сожрать ослов, петухов и галок с воронами, показывали почтенной публике различные трюки. Выступал Николай Павлович и с дрессированным удавом по кличке Крошка, правда, только до тех пор, пока тот однажды чуть не проглотил его собственную жену. Гладильщиков был необыкновенным силачом и, как и все силачи, рвал цепи и ломал толстенные гвозди голыми руками. Обрывки тех самых цепей и обломки тех самых гвоздей теперь лежат в музее, на столе, на подушечке красного бархата. Каждый может подойти и убедиться, что теперь таких гвоздей не делают. Не говоря о цепях.
  В двадцатом веке в Торопце и уезде больше не рождалось ни адмиралов, ни генералов, ни великих композиторов, а все же родился в 1902 году человек, имя которого теперь заслуженно забыто. Это автор ряда работ по марксистской идеологии науки, академик ВАСХНИЛ, правая рука академика Лысенко и, наконец, просто сукин сын - Исаак Израилевич Презент. В торопецком краеведческом музее нет ни его фотографии, ни личных вещей, ни потрепанного экземпляра журнала «Яровизация», в котором он был, вместе с Лысенко, соредактором, ни пишущей машинки, на которой он настучал статью, а, по существу, донос в «Правду» под названием "Лжеученым не место в Академии Наук". И хорошо, что нет.
  На втором этаже музея расположен зал, посвященный войне. Немцы заняли Торопец уже в конце августа сорок первого. В Николаевском мужском монастыре устроили концлагерь для военнопленных8. Расстреляли двести человек. Торопецких евреев обязали носить белые повязки. В ноябре их расстреляли. Семьдесят пять евреев похоронено в братской могиле на торопецком кладбище возле Трехсвятской церкви. Может, и не семьдесят пять. Может, и больше…
  В январе сорок второго немцев из Торопца погнали. Морозы был сильный - тридцать и даже тридцать пять. Еще и полутораметровой глубины снег. Мерзли ноги у немцев, и они делали себе эрзац-валенки. Добротные, надо сказать, валенки. На толстой деревянной подошве с войлочным верхом и кожаными застежками. Стоять в них удобно, а отступать нет. Есть в музее такой валенок. Правда, всего один. То ли его обронили при отступлении, то ли сняли с того, кто уже никуда не шел.
  И еще про войну. Неподалеку от музея, на той же Комсомольской улице, но на другом берегу Торопы, стоит на постаменте самолет - памятник военным летчикам. Памятник ставили через сорок лет после победы. К тому времени найти целые По-2 и Пе-2, которые с окрестных аэродромов летали бомбить фашистов, было найти практически невозможно, а потому взяли то, что смогли достать - реактивный МиГ-21. Ну, да это ничего. Памятная табличка на постаменте все объясняет.
  После грохота войны тишина в Торопце стала еще оглушительней. Жили, работали. Построили мебельный комбинат, швейную и обувную фабрики, литейно-механический завод, мясокомбинат, маслосыродельный завод, ликероводочный завод. Когда все построили - началась перестройка. Стали перестраивать. Сначала перестал работать мебельный комбинат, потом литейно-механический завод, потом мясокомбинат, маслосыродельный завод, ликероводочный завод... В общем - все как у всех. Из того, что не как у всех - в семьдесят четвертом году поставили памятник школьному учителю. Ученики предвоенных выпусков поставили за свой, а не за казенный счет. Торопчане говорят, что это единственный памятник учителю в России. Теперь, может, и не единственный, но навсегда первый.
  И еще из того, что не как у всех. В восемьдесят пятом году, в торопецком районе известным специалистом по бурому медведю Валентином Сергеевичем Пажетновым была основана биологическая станция «Чистый лес», на которой стали выращивать медвежат-сирот. Выращивать и выпускать в те места, откуда их привезли. За тридцать лет существования станции вырастили около двухсот медвежат и выпустили их в лес. Самое сложное в процессе выращивания, как сказал Валентин Сергеевич, - не приручить медвежонка. Даже когда держишь его на руках и поишь молоком из бутылочки. С ним нельзя разговаривать, чтобы не приучить его к звуку человеческого голоса, с ним нельзя играть, с ним нельзя… всего не перечислишь.
  Я спросил его - были ли какие-то смешные ситуации с медвежатами за три десятка лет работы. Валентин Сергеевич посерьезнел и сказал, что смешные случаи бывают обычно с людьми, а с медведями… Потом все же вспомнил про своих первых двух медвежат. Он был им, по его собственным словам, суррогатной матерью. Когда пришла осень, Пажетнов повел медвежат в лес, чтобы те смогли залечь на зиму в берлогу. Надо было приучать уже подросших медвежат к самостоятельной жизни в лесу. Это было очень непросто, потому, что больше всего медвежата хотели залечь в спячку в его палатке - там была теплая печка и он сам.
  Мы говорили о медвежатах, о том, как непросто их растить, и мне думалось о том, что будь я медвежонком - тоже от него не ушел бы в лес. Валентин Сергеевич напомнил мне медвежьего деда Мазая и старичка-лесовичка одновременно. Еще я подумал, что он наверняка знает, где зарыты лесные клады, но расскажет об этом только медвежатам. И еще я подумал о том, что на этом месте рассказ о Торопце хорошо бы закончить. Взглянуть еще раз на тихую и спокойную Торопу, на древние валы городища, на барочную церковь Богоявления, на рыбаков по берегам озера Соломено, удящих мелкую рыбку селявку, пахнущую, как утверждают, аборигены, огурцом и даже помидором в сто раз сильнее питерской корюшки, на дуб, который семя от семени дуба, посаженного князем Александром Невским, сесть в машину и укатить в Москву, чтобы там, среди бензинового угара, переполненных маршруток, газонов, усеянных окурками, лицемерно вздыхать и лгать самому себе про то, как было бы хорошо всю жизнь прожить на свежем воздухе, на берегу озера, в таком тихом, чистом и уютном провинциальном городке, как Торопец и, если бы не обстоятельства…

7 - Мезговники мы, - с печальным вздохом сказала мне директор музея. Слова этого я не знал и мне пояснили, что бедные крестьяне торопецкого уезда в пищу добавляли перетертую исподнюю часть молодой березовой коры. Конечно, это не березовый сок с мякотью, как в известном анекдоте, но около того. Директор, конечно, молодец. За два года работы смогла повысить ежемесячную выручку от продажи билетов с двух до семи тысяч рублей. В музей стали часто приходить дети. Выручку эту каждый месяц надо сдавать в Тверь. Почтовым переводом нельзя. Передавать с представителями городской администрации, которые часто по своим делам бывают в Твери, тоже нельзя. Можно купить билет на автобус (хорошо еще, что, за государственные деньги) за восемьсот рублей в один конец, приехать в пять утра в Тверь, и ждать там, на автобусной станции, до девяти, пока не откроется контора тверского музейного объединения. Жалеть о впустую потраченном времени и жаловаться тоже нельзя. Они и не жалуются. Им бы крышу починить, чтобы не текла и стекла кое-где вставить. Последний косметический ремонт делали в музее лет десять назад. С выпавшими стеклами протопить здание трудно. Тем более, церковь. Зимой бывает холодно внутри. Иногда десять градусов тепла. Иногда шесть. Но это только в сильные морозы, а летом хорошо - прохладно. Вот они и не жалуются. Смысла нет. Директор, если честно, не велела мне про все эти сложности писать. Потому и пишу в примечаниях. Мелкими буквами.
   8 Теперь Николаевский мужской монастырь упразднен и на его месте открыт новый - женский, Свято-Тихоновский. Идет в нем реставрация. Трудно идет, но идет. Стоит крест в память о тех, кого здесь расстреляли. Монахинь там нет - только игуменья, мать Иоанна. На ней вся реставрация и держится. На ней вообще вся жизнь монастыря держится. На ней и на помогающей ей девушке, которую зовут Галина. Приехала она однажды из Москвы в Торопец, приехала дважды, трижды… да так и осталась. Кроме них еще маленькая лохматая собака по кличке Клякса. Если Кляксу попросить, то она покажет, как приезжает архиерей - упадет на спину и завиляет хвостом. Впрочем, она и без того им виляет. Просто так, от полноты дружеских ко всем чувств.

Еще один купеческий дом, в котором теперь помещается местная власть. Перед самым семнадцатым годом здесь было два ресторана. Ресторан, который был в левом крыле дома, назывался «Тиволи» и в нем кутили те, кто побогаче, а ресторан в правом крыле назывался «Слон». Здесь выпивали и закусывали те, у кого денег было поменьше. Наш экскурсовод, женщина пожилая, рассказывала нам, что в детстве была знакома с человеком, игравшем в оркестре ресторана «Тиволи» на корнет-а-пистоне. Вот бы записать его рассказы…

Редкий торопецкий модерн.

Городской сад.

Это уголок в музее фотографии и русского быта. Можно видеть, как торопецкие красавицы сидят, закрыв лица веерами. Еще две (ближе к левому краю) прикрывают лица платками. Был такой обычай у них в старину обычай. Замужние дамы на улицах и вовсе закрывали лица платками. Почти паранджа.

Драгоценный убор торопецких девушек и женщин. Называется «кика с шишками».

Это экскурсовод и заведующий отделом русского быта в музее «Истории фотографии и русского быта». Про торопецкий быт и обычаи знает все. Зовут ее Светлана Ивановна.

Часть экспозиции музея, посвященная истории фотографии.

В начале прошлого века в маленьком Торопце на восемь тысяч населения приходилось пять фотографических салонов.

Письмо торопчанина с фронта. Воевал он близко от дома. Подо Ржевом.

Так в Торопце уже не первый год отмечают День Победы. Это, если так можно сказать, торопецкий вариант «Бессмертного полка». Это у них называется «Солдатский платок». Просто на веревочке люди вывешивают платки, на которые нашивают фотографии своих воевавших родственников. У кого нет фотографий - имена и фамилии с датами рождения и смерти. Четвертый год у них проходит такая акция. Это фактически ожившая Книга Памяти торопецкого района. Погибло в Торопце и районе около девяти тысяч человек. Чаще всего эти платки делают дети. В прошлом году таких платков было несколько тысяч.