ТОРОПЕЦ ЧАСТЬ I
Как ни старайся угадать правильное ударение в названии русских городов - все равно ошибешься и скажешь вместо Чýхлома - Чухломá, вместо У́стюжна - Устю́жна, Тотьма́ вместо То́тьма, а вместо Торо́пец - Торопе́ц. По неправильному ударению торо́пецкие жители и отличают своих от приезжих. Ссылки на то, что, есть, к примеру, Городе́ц, Еле́ц и даже Горохове́ц не принимаются во внимание. Торо́пец и только Торо́пец потому, что река Торо́па и потому, что торопится. И Торопцом-то он стал далеко не сразу, а был сначала Кривитеском. Сначала - это так давно, что Москва… Нечего и говорить о Москве, когда она моложе Торопца лет на сто, а то и больше. Торопец ей в прадедушки годится. И вообще Торопец вошел в тридцать древнерусских городов, первыми упомянутых в летописях, и Кривитеском его называли потому, что жили здесь кривичи. Здесь уже в девятом веке было поселение викингов, здесь гуляли на свадьбе Александра Невского и на второй день пели такие частушки про Золотую Орду…
Начнем, однако, с самого начала. Кривичи, пришедшие в эти места в седьмом или в восьмом веках, были мирными и не любили выяснять отношения с соседями, а потому предусмотрительно забрались в самую глубь непроходимых лесов и болот, на западный край нынешней Тверской губернии - подальше от Москвы, Твери, Новгорода и Пскова, которых тогда еще и в помине не было. Они облюбовали себе то место, где через озеро Соломено протекает река Торопа. Кривичи были заядлые рыболовы и поселились в самом рыбном месте - кроме Торопы в тех местах еще несколько озер и десяток речек мал мала меньше.
И стали они на его берегах жить-поживать, ловить рыбу, собирать грибы, ягоды, добывать зверя и растить лук с капустой на своих огородах. С местом они не прогадали - пройдет еще сотня-другая лет и выяснится, что место это не только рыбное, но и денежное, поскольку лежит как раз на пути из варяг в греки. Ну, а пока варяги еще не пришли, и звать их никто и не думал, кривичи обнесли свои дома и амбары с сушеной рыбой, ягодами, грибами и добытыми медвежьими шкурами частоколом из заостренных бревен и назвали все это… Никто не знает, как они назвали свое поселение, но в средневековых писцовых книгах, летописях и в других, более поздних, документах оно называлось Кривитеском, или Кривическом, или Кривитепском, или Кривичехом, или Кривитом, или Кривигом, или, как писец, почесав пером за ухом, записывал - так и называлось.
От тех, почти баснословных времен, до нас дошло немного - глиняные черепки с простенькими узорами, рыболовные крючки, превратившиеся в железную труху ножи, разноцветные керамические бусины и название одной из лучших торопецких гостиниц «Кривитеск»1.
К концу первого тысячелетия нашей эры жители Кривитеска стали принимать активное участие в проплывающей мимо них торговле. На берегу озера Соломено появились шиномонтажные мастерские по ремонту торговых ладей, пристани, постоялые дворы, харчевня «Щучьи дети», где подавали мелких копченых щурят с темным ячменным пивом, хмельным квасом, и забродившим березовым соком. В лавках местных менял можно было попробовать на зуб золотой византийский солид или серебряный арабский дирхем, спросить сколько это будет в беличьих шкурках или в вяленых судаках и тихонько выйти, бормоча себе под нос… Впрочем, тогда уходили молча, потому, как о словах, употребляемых в подобных случаях, никто не знал и не подозревал даже - до нашествия татар с монголами было еще, как до Китая… то есть, до Монголии.
Как, когда и почему Кривитеск превратился в Торопец, мы не знаем и теперь уж вряд ли узнаем. Лаврентьевская летопись упоминает торопецкого купца Исаакия по прозвищу Чернь, раздавшего свое имущество нищим, ушедшего в Киев и принявшего там постриг. Исаакий умер в Киеве в 1074 году и был канонизирован под именем преподобного Исаакия Печерского. 1074 год считается годом основания Торопца. Версий о происхождении его названия столько… и еще полстолька. Остановимся на той, которая от названия реки Торопы, которое от глагола торопиться. На самом деле, Торопа никуда не торопится - тихая и спокойная река, правда, вода в ней гниловатая, как и в озере Соломено. Есть в ней и в озере места, не замерзающие даже зимой. Это, по всей видимости, и привлекло кривичей - круглый год можно было находиться под защитой незамерзающей воды.
Так или иначе, а в одиннадцатом веке Торопец уже был торговым, купеческим городом. Торговали лесом, мехами, рыбой, кожами собственной выделки, медом и воском. Торговали и богатели. Кривичам для защиты своих избушек и рыбных запасов хватило и частокола из заостренных бревен, а торопчанам для защиты своих купеческих хором и сундуков с деньгами пришлось насыпать вокруг города высокий земляной вал и увенчать его крепостной стеной с башнями. Деревянная стена, понятное дело, не сохранилась, а валы, образующие что-то вроде небольшого, поросшего изнутри травой и изрытого кротами, кратера вулкана районного масштаба, и сейчас возвышаются на острове у впадении Торопы в озеро. Экскурсовод мне рассказывал, что сюда приходят молодожены, просто влюбленные и каждый год школьники-выпускники, приносящие в этой чаше, укрытой от ветров и посторонних взоров, жертвы Бахусу, а как стемнеет, то и Венере.
В 1168 году Торопец, жители которого к тому времени уже успели принять христианство, упоминается в летописи, как центр Торопецкого удельного княжества. Скорее всего, валы городища были насыпаны в одиннадцатом веке при первом торопецком князе Мстиславе Ростиславиче Храбром, сыне смоленского князя Ростислава Мстиславовича. Тогда все воевали против всех. Смоляне и торопчане в 1169 году ходили воевать Киев, а новгородцы в это время сожгли и разграбили Торопец, уведя в плен часть местных жителей. Ровно через год торопецкая дружина во главе со своим князем, вместе с суздальцами и их союзниками огнем и мечом прошлись по новгородским землям.
Мстислав Храбрый воевал всю свою жизнь и умер, собираясь в поход на Полоцк. Практически не слезавший с коня, не снимавший кольчуги и не выпускавший из рук меча, он каким-то образом все же успел родить трех сыновей от двух жен. Одному из этих сыновей - Мстиславу Удалому он и отписал по завещанию Торопецкий удел.
При Мстиславе Храбром все было, как и при его покойном папаше - все воевали против всех. Торопецкая дружина под его началом ходила в походы против половцев, против чуди, против Всеволода Большое Гнездо, против венгров, потом вместе с половцами против монголов, потом против поляков... потом Мстислав Удалой умер. Торопчане любили его за бесстрашие и даже сложили про него песню «Мстислав Удалой»2. Мстислав Мстиславич остался в русской истории не только как торопецкий князь3, но и как дедушка Александра Невского.
Когда Мстислав Удалой занял новгородский стол по просьбе новгородцев, торопецким княжеством стал владеть его брат, Давид, при котором все было, как и при Мстиславе - все воевали против всех, только к обычным проблемам с новгородцами, суздальцами, смолянами и всеми остальными соседями, прибавились проблемы с усилившейся Литвой. Князь Давид и погиб в битве с литовцами. Пришлось срочно подружиться и даже породниться с владимиро-суздальскими князьями и с новгородцами - новгородский князь Ярослав, отец Александра Невского, взял в жены дочь Мстислава Удалого - Феодосию. Не помогло - за короткое время Торопец пять раз сжигали и разоряли литовцы. Князья ссорились, мирились, снова ссорились, плели интриги, скакали на белых и вороных конях впереди своих дружин, а торопчане, в перерывах между боями, пожарами и осадами, денно и нощно молились о даровании им другого глобуса. Впрочем, о глобусах тогда и не подозревали и потому молились о другой плоской земле и о черепахах со слонами, на которых она держится.
В 1239 году Александр Невский, которому Торопецкий удел достался по наследству от матери Феодосии, венчался в Торопце с Александрой, дочерью Полоцкого князя Брячеслава. Именно здесь, в Торопце, сварили, по тогдашнему свадебному обычаю, свою первую кашу молодые, а вторую сварили по месту работы Александра, в Новгороде, где он тогда княжил.
Теперь в Торопце на Малом Городище стоит мраморный памятный знак, на котором написано, что на этом месте будет установлен памятник. Знак, видно, давно установлен и надпись на нем читается с трудом. Зато надпись на памятной табличке у растущего неподалеку на этой же улице дуба, читается отлично: «Сей дуб есть семя от семени дуба, посаженного святым князем Александром Невским в год своего венчания в Торопце в лето 1239 года». Бытует среди торопчан легенда4 о том, что молодые, по пути в Новгород из Торопца, остановились у озера Наговье и князь на радостях посадил там дуб. И этот дуб рос до той самой поры, пока его не подожгли фашисты5. Дуб долго болел, но выжил. Через пять лет в него ударила молния и расколола пополам. Врач сельской больницы, расположенной неподалеку, стянул железным обручем ствол дуба и тот снова выжил. Прошло еще двадцать восемь лет и под дубом, которому к тому времени пошла восьмая сотня лет, развели костер рыбаки. Они не хотели его поджигать. Не фашисты же они, в конце концов, но… уголек от костра попал в дупло, и дуб сгорел дотла. Нашелся местный житель, который взял да и рассадил несколько уцелевших отростков княжеского дуба. Один из этих отростков был посажен в Пскове, другой там, где стоял сгоревший дуб, а третий в Торопце. Здесь о нем поначалу никто и не знал и только теперь, спустя много лет, благодаря энтузиастам и сотрудникам местного краеведческого музея дуб обнесли чугунной оградой, и учитель одной из школ обнес его посвятил ему стихи6.
Вернемся, однако, в средневековый Торопец. После смерти Александра Невского, литовские князья мало-помалу стали прибирать к своим загребущим рукам Торопецкое княжество. Спастись от жестоких литовцев в непроходимых лесах было невозможно - литовцы были пострашнее степняков, поскольку и сами были лесными жителями. Немецкий летописец того времени писал «… и русские бегали от литовцев, хотя бы и малочисленных, по лесам и поселкам, подобно тому, как бегают зайцы пред охотниками».
Известия о тех временах отрывочны и темны, но как бы там ни было, а в 1362 году литовский князь Ольгерд присоединил Торопец к Великому княжеству Литовскому. И стал Торопец литовским на полтораста лет. С одной стороны это избавило его от татар, а с другой - пришлось переселиться на низменные берега Торопы и Соломено, чтобы новым властям было удобнее, в случае нужды, усмирять торопчан. Потом и вовсе пришлось торопчанам переселяться на остров. Там они были как на ладони. Надо сказать, что литовцы, завоевав торопчан, большей частью сохранили порядки бывшие до них. Торопец за полтора века под властью Литвы так с ней сжился, что в конце пятнадцатого века, когда усилилось Московское государство, когда Иван Третий взял Новгород и начались набеги новгородцев на северные торопецкие волости, торопчане и не подумали бросаться в объятия Москвы. Воевали долго и упорно. Набегом отвечали на набег. Жгли, грабили, убивали и уводили в плен новгородцев, бывших уже под властью Москвы до начала шестнадцатого века, пока в 1500 году Торопец не был взят соединенными московскими, новгородскими и псковскими войсками под командой новгородского наместника Андрея Челяднина. Через три года по шестилетнему перемирию Торопец, со всеми своими волостями, отошел Москве. Между прочим, торопецкие бояре по условиям перемирия должны были покинуть торопецкие земли, а все их вотчины Иван Третий раздал своим людям. Они и покинули их, и уехали ко двору великого князя литовского Казимира и жили там, и терпели нужду, надеясь на то, что все у них еще будет, в то время как у них уже все было.
После вхождения в состав Московского государства для Торопца изменилось многое, но только не статус порубежного и прифронтового города. Теперь уже литовские, а потом и польско-литовские войска пытались, если и не отобрать Торопец у Москвы, то хотя бы сжечь и разграбить. Пришлось подсыпать валы, рубить новые стены и башни.
В 1580 году город осадил Стефан Баторий, но взять не смог. Потом началась Смута и Торопец присягнул Второму Самозванцу, потом отряд русских и шведов разбил поляков, и торопчане присягнули Василию Шуйскому, потом город и уезд грабили поляки, литовцы и сторонники Самозванца. Потом, когда уже прогнали поляков, пришли в 1617 украинские, запорожские казаки и просто уголовный сброд, и устроили такое, что торопчане стали вспоминать поляков и литовцев с ностальгической теплотой. Приходили в себя долго, не один десяток лет. Приграничная полоса на пятнадцать верст была опустошена. В уезде образовалось полторы тысячи пустошей. Когда в 1662 году торопчане в своей челобитной царю писали «…твой государев порубежный город Торопец искони стоит на крови», то против истины не грешили. Ни капли.
Кроме регулярных боевых действий и осад, заглянула в город еще и эпидемия чумы. О пожарах и говорить не приходится. Эти приходили, как по расписанию. Пожары были по недосмотру и намеренные, когда торопчане, перед тем, как затвориться в крепости от неприятеля, на всякий случай сжигали посад, чтобы врагу нечем было поживиться. Если сосчитать все дома, которые торопчане за всю историю города сожгли на всякий случай и вновь построили, то этими домами, наверное, можно было бы застроить Москву. Если к ним прибавить сгоревшие по недосмотру, то две Москвы. И при всех этих пожарах, эпидемиях, осадах и наводнениях город успевал торговать и богатеть.
О торопецкой торговле и торговцах надо сказать особо. В немецкую Ригу возили дрова и строевой лес, в Новгород везли мясо и рыбу, воск - в Ярославль и другие русские города, в Литву везли кожи самой разной выделки, бараньи тулупы и барашковые шубы, рукавицы, сапоги, сермяжное сукно, сермяги и епанчи. С мехами все обстояло сложнее. Уже при Иване Грозном лесов вокруг Торопца сильно поубавилось. Зайцев и белок добыть еще можно было, а вот соболей уже нет, и поэтому за дорогими мехами приходилось ездить в Москву, а уж после покупки везти их на продажу заграницу. Дело это было трудным и часто опасным. Конечно, между Москвой и Польско-Литовским государством существовали торговые договоры, по которым обеспечивался беспрепятственный приезд и отъезд торговых людей в обе стороны, но таможня в польских, литовских и немецких городах не только давала добро, но часто его же и отнимала. В преддверии Смутного времени и во время него купец даже не всегда мог понять - где и какую границу он переходит. Иногда литовские и немецкие купцы сами приезжали и приплывали в Торопец, чтобы продать свои товары, а взамен увезти коровьи шкуры, нагайки, рыболовные снасти, невареный мед и медвежье сало. Так в Торопце появились и прижились литовские евреи, хотя им и было запрещено торговать в Московском государстве. Запрещение, конечно, никуда не делось, но, как писали торопецкие лучшие торговые люди в 1653 году «если б не пускать в Торопец для торгового промысла литовских евреев и Литвы разных вер, то государевой таможенной казны и трети не собрать».
Вообще запретительных указов Москва выпускала тогда множество. Время от времени часть товаров объявлялась заповедными. К примеру, в 1634 году было не велено продавать литовцам крестов, вина, меда, воска и золотых ефимков. Торопчане были, однако, большие мастера обходить правительственные указы и распоряжения. Правду говоря, они были закоренелые контрабандисты. Редкий торопчанин не был замечен в неуплате таможенных пошлин. Основную часть товара, привезенного из-за границы, старались привезти ночью и тут же спрятать. На таможне показывали лишь одну подводу с вершками, а обоз с корешками стоял где-нибудь в лесу или в глухой деревне под просмотром своего человека. Торопецкий историк Иван Побойнин, в своей книге «Торопецкая старина», вышедшей в 1902 году, пишет: «И в настоящее время существует в Торопце каменный двухэтажный дом постройки начала восемнадцатого века в нижнем этаже которого - между стенами одной большой находящейся в нем комнаты и между наружными стенами дома - находится особое помещение, очевидно, предназначавшееся для скрытия в нем контрабандных товаров». Торопчан власти ловили за снятием уже наложенных на их возы с товаром таможенных печатей, и подкладыванием в эти возы новых товаров. Больше всего торопецкие купцы любили взять денег в долг, на покупку товара, и не вернуть их. Брали в Москве, в Литве, в Риге и вообще где угодно за границей, поскольку дома такие фокусы удавались редко. Бегали от своих кредиторов целыми семьями. Их ловили, наказывали, но исправить не могли. Не гнушались они и прямым обманом покупателей. В 1629 году Торопецкий торговый человек продавал сало в бочках. Продавал «сало за чисто, и хитрости в том сале, сказал, никакой нет». Как бы не так! При проверке оказалось, что в «сале в бочках в середке налито воды». Немудрено, что частыми гостями в Торопце были следственные комиссии из Москвы. Размер таможенных недоимок и остальных безобразий был таков, что накрыть поляну, напоить, накормить, одарить и отправить обратно в столицу, уже не получалось. В 1734 году «за неправильный торг» торопеческое купечество уплатило астрономической величины штраф в размере десяти тысяч рублей и дало подписку в том, «чтоб впредь им, торопецким купцам, торги свои производить правильно». Торопецкие негоцианты обязались пошлины уплачивать сполна, товаров не утаивать, по ночам контрабанду не ввозить и не вывозить, российских серебряных денег и червонцев за границу не вывозить (был за ними и такой грех), «а ежели в вышеписанном или в другом чем против указов и таможенных прав и состоявшегося тарифа учинять хотя малое преступление, и за то им учинена была смертная казнь с отнятием всех их пожитков; и во исполнение вышеписанного всего непременно под тем подписались». Ну, да. Подписались. Буквально через несколько лет какие-то предприимчивые, если не сказать жуликоватые, торопчане исхитрились в Германии занять денег под товар, который они обещали…, но не привезли. Ни к обещанному сроку, ни через год после него. Немцы обиделись, и дело дошло до императрицы. В Торопец приехала очередная комиссия и стала строго требовать возврата денег. Тут-то и выяснилось, что кредит брала семья купцов-покойников. Умерли они все задолго до описываемых событий, но фамилии свои землякам оставили для оформления бумаг. То есть, они, конечно, не оставляли, но не пропадать же такому добру. Хорошая купеческая фамилия на дороге, как известно не валяется. Вот и на кладбище ей нечего лежать без дела.
В 1737 году один из торопецких купцов написал донос на своих товарищей по цеху. Прямо императрице, которой тогда была Анна Иоанновна, и написал. В письме, среди прочего было и такое «…торопецкое купечество, которые торги имеют за границей, как Ея Императорскому Величеству Всемилостивейшей Государыне Императрице известно, что в воровском торгу древние преступники и в утайке пошлин похитители».
Тем не менее, торопецкая торговля шла успешно и ко времени царствования Елизаветы Петровны достигла своего расцвета. Торговали с Англией, Германией, Голландией, Данией, Персией и даже в далекой сибирской Кяхте держали своих приказчиков для торговли с Китаем. Бытует среди торопчан легенда о том, что обратились к Елизавете Петровне англичане с просьбой торговать через Россию с Китаем. Не долго думая, собрала императрица совет из самых своих именитых купцов. Из тридцати двух присутствовавших на совете купцов - девятнадцать было из Торопца. Англичанам, конечно, отказали. И вообще нечего их баловать и торопецким купцам такая торговля была поперек собственных интересов. Историю эту рассказали мне в Торопце два раза два совершенно разных экскурсовода. Попробовал я, было, заикнуться, что, мол, легенда, конечно, красивая, но… Посмотрели на меня при этом, как на англичанина, который собрался торговать с Китаем через Россию.
1 Не знаю - пекли ли кривичи блины, но в «Кривитеске» на завтрак подают отменные блины с маслом и сметаной.
;2 Правда, они почти никогда ее не пели, поскольку имя Мстислав плохо подходит для песен. В девятнадцатом веке ее переписал один русский офицер, служивший на Кавказе в Люблинском егерском полку. Вместо Мстислава получился Хас-Булат, а вместо молодого и полного сил князя - старик, которому изменила молодая жена. Как бы там ни было, а народной песня все же стала.
;3 За полвека своей бурной жизни Мстислав Удалой успел побывать еще и Новгородским и Галицким князем.
;4 Это, конечно, для иногородних легенда, а для торопчан - самая настоящая правда.
;5 Да, фашисты. Это легенда, я предупреждал. Дуб могли бы поджечь и французы в двенадцатом году, но они сюда, к счастью, не дошли. Дошли только поляки во время Смуты, но Торопец присягнул Лжедмитрию и дуб не тронули.
;6 Со свадьбой Александра Невского связана еще одна история, которая начиналась, как красивая легенда, а закончилась… все никак не закончится. Тесть Александра Невского, полоцкий князь Брячеслав, благословил молодых иконой Божией Матери. Икону невеста привезла в Торопец и оставила на память о своем венчании в церкви. По преданию, икона эта попала в Полоцк из Византии через Корсунь. Не одну сотню лет прожила она в Торопце. Одно время торопчане боялись, что заберет икону к себе в Москву Иван Грозный и даже сделали с нее список, украсили его венцами, нарядными ризами, а оригинал спрятали в той же церкви, за алтарем. С Грозным обошлось - он не приехал и даже не прислал вместо себя Малюту Скуратова. Веком позже царь Алексей Михайлович, прослышав об иконе Торопецкой Божией Матери, о ее почтенном возрасте и византийском происхождении, дал торопчанам денег на постройку каменного Корсунско-Богородицкого собора. Собор этот простоял сто лет и в очередном торопецком пожаре обгорел так сильно, что пришлось строить новый. К счастью, икону удалось спасти. Торопчане решили построить новый собор. С деньгами у них тогда было туго - Торопец к концу восемнадцатого века был уже бедным, захолустным городом. Обратились к императору Павлу. Тот был не так набожен, как Алексей Михайлович, и дал лишь половину требуемой суммы. Торопчане поскребли по сусекам и с трудом, но все же собрали вторую половину. Построили новый собор, в котором икона благополучно хранилась до семнадцатого года известно какого века. Новая власть отдала икону, которая к тому времени находилась в аварийном состоянии, в местный музей на реставрацию, а в тридцатом году ее из Торопца перевезли в Русский музей и продолжили реставрировать. Уже отреставрированная, правда, не очень удачно, висела она себе в тихонько одном из залов или даже коридоров Русского музея, и мало кто, из проходящих мимо, догадывался о ее удивительной судьбе. Торопчане что-то там говорили о том, что хорошо бы икону вернуть, но, видимо, так тихо, что их никто не слышал. Или уши у тех, кому они говорили, были занятым другим. Так и висела бы она там до сих пор, если бы в начале нынешнего века, один небедный человек, в небедном подмосковном поселке «Княжье озеро» не построил на свои деньги храм во имя Александра Невского. Человек этот захотел иметь в своем храме икону Торопецкой Божией Матери. Нужные люди поговорили с нужными людьми в руководстве РПЦ, которое поговорило с министерством культуры. Нужные люди поговорили со всеми, с кем надо было поговорить и Патриарх, не откладывая дела в долгий ящик, написал письмо министру культуры с просьбой разрешить временное хранение иконы во вновь построенном храме. Министр культуры как увидел письмо Патриарха - так свой долгий ящик и открывать не стал, а в тот же день директору Русского музея направил бумагу, в которой предписывалось… Директор Русского музея, понятное дело, не собирался быть против и рвать на груди рубаху. Даже и не думал. Думала часть сотрудников музея, которая написала письмо президенту. Тогда у нас был такой президент, который по части быть против и разорвать рубаху на груди мало, чем отличался от директора Русского музея. В одну из длинных декабрьских ночей 2009 года икону тайно, чтобы не беспокоить и не волновать сотрудников, написавших письмо президенту, перевезли в поселок «Княжье озеро». С тех пор она там, в поселковой церкви, на временном хранении. Как долго продлится это временное хранение, кроме небедного человека из небедного подмосковного поселка не знает, видимо, никто. Министерство культуры клятвенно обещает вернуть икону в Русский музей, а музей обещает ее вернуть в Торопец. Вот только временное хранение никак не закончится. Торопчане тоже просят ее вернуть, но, видимо, так тихо, что их никто и не слышит. Или уши у тех… Внимательные читатели могут попенять автору на то, что не привел он ни фамилии небедного человека из небедного поселка, ни имени патриарха, ни министра культуры, ни президента. Поначалу-то я хотел привести, а потом подумал - что толку от этого знания? Ну, зовут, к примеру, небедного человека Андреем Шмаковым, патриарха Кириллом, а президента Дмитрием Медведевым. Что из того? Могли бы звать и по-другому. И время могло быть совершенно другим. И вместо Торопца могла быть Тотьма или Балахна. И вместо иконы могла быть другая реликвия. Думаете, от перемены мест и названий слагаемых сумма изменилась бы?
Вид на озеро Соломено с валов древнего городища.
Вид на Корсунско-Богородицкий собор. Этот вид фотографируют все туристы. И я сфотографировал.
Памятный знак у подножия вала. На этом месте будет установлен памятник князю Александру и княгине Александре.
Корсунско-Богородицкий собор. Здесь и должна храниться Торопецкая икона Божией Матери, но не хранится.
Памятник Учителю. За спиной у памятника не школа, как можно было бы подумать, а здание бывшей тюрьмы. Школа - напротив памятника.
Домик, в котором провел детство будущий Патриарх Тихон. Теперь здесь музей