Шостакович о культуре национальных республик. Как это делалось в СССР
Оригинал взят у tor85 в Шостакович о культуре национальных республик. Как это делалось в СССР
Оригинал взят у harmfulgrumpy в О специфике создания "культур" народов СССР
Как-то в разговоре с одной идеологической дамой я ей указал, кого на Западе назвали "гениальным скульптором".
Она мне в ответ: "Чего вы мне цитаты западных критиков тычете?
Когда нам понадобится, чтобы кто-нибудь был гениальным, мы его назначим". *
Дмитрий Шостакович
Оригинал взят у oboguev в культуры народов СССР
Если надо, язык суахили
Сложный звуком и слогом обильный
Чисто выучат внуки Рахили
И фольклор сочинят суахильный.
Звиняйте, френды, за длинную цитату, но это нужно прочитать целиком.
Шостакович рассказывает:
У нас каждый знает имя Джамбула Джамбаева. У меня сын его стихи в школе учил. И внуки мои продолжают учить - разумеется, по-русски. В переводе с казахского. Очень даже трогательно звучат стишки. Ну, а что было во время войны. "Ленинградцы, дети мои". И 100-летний мудрец в халате. С ним все иностранные гости любили фотографироваться. Очень экзотичные получались фото. Народный певец, мудрость веков в его глазах и т.д. И даже я поддался, грешен. Сопроводил своей музыкой какие-то вирши Джамбула. Было такое.
И все оказалось, понимаете ли, выдумкой. То есть, конечно, Джамбул Джамбаев как таковой существовал. Переводы, значит. Вот только оригиналов не было. Потому что Джамбул был, может быть, и хороший человек. Но вот поэтом он не был. То есть, может быть и был. Но это никого не интересовало. Потому что русские так называемые переводы несуществующих творений Джамбула сочинялись русскими поэтами. И они, поэты эти, даже не спрашивали у великого народного певца разрешения. А если бы и хотели спросить, то не смогли бы. Потому что переводчики ни слова по-казахски не понимали. А Джамбул ни слова не знал по-русски.
Впрочем, вру. Одному слову его научили: "гонорар". Джамбулу растолковали: всякий раз, когда он подписывался (а Джамбул был, разумеется, неграмотен, но подписываться его научили, и он рисовал какую-то закорючку, которая изображала подпись.), он должен произнести это великое слово "гонорар". И тогда ему выдадут денег. И он, Джамбул, сможет купить много новых баранов и верблюдов. И, действительно, всякий раз, когда Джамбул ставил этот свой крестик под очередным, договором, ему выдавали гонорар. И народный певец становился все богаче и богаче, это ему очень нравилось.
Но один раз получился конфуз. Джамбула привезли в Москву. И среди прочих встреч, приемов и банкетов - устроили встречу с ребятами, пионерами. Пионеры же, окружив Джамбула, стали просить его об автографах. Джамбулу объяснили, что надо поставить свою знаменитую закорючку. Он ее рисовал, и при этом приговаривал: "гонорар". Джамбул ведь был уверен, что платят именно за подпись. О "своих" стихах он ничего не знал. И очень расстроился, когда ему объяснили, что никакого "гонорара" на сей раз не будет. И его богатство не увеличится.
Как жаль, что Гоголь не успел описать это. Великий поэт, которого знает вся страна. Но который не существует.
Но у великого гротеска есть оборотная - трагическая сторона. Может быть, этот несчастный Джамбул был и в самом деле великим поэтом? Ведь он что-то такое бренчал на своей домбре. Что-то напевал. Но никого это не интересовало. Нужны были величавые оды Сталину. Нужны были комплименты в восточном стиле. По любому поводу: День Рождения Вождя, принятие Сталинской Конституции. Потом выборы. Гражданская война в Испании и т.д. Десятки поводов к стихослагательству, о которых древний неграмотный старик ничего не знал. И знать не мог. Какое ему дело до "горняков Астурии".
За Джамбула трудилась целая бригада русских стихотворцев. Среди них весьма знаменитые: Симонов, например. И уж они-то конъюнктуру знали хорошо. И писали так, что вождю и учителю нравилось. Разумеется, больше всего о нем, о Сталине. Но и подручных не забывали. Например, Ежова. Песню о Ежове в свое время, помнится, очень хвалили. В ней в псевдонародном стиле восхвалялись и органы, и их славный руководитель. И выражалось такое пожелание: "И пусть моя песня разносит по миру всесветную славу родному батыру". Слава-то о ежовщине разнеслась, да не та, о которой думали стихоплеты. Писали они торопливо, много. Когда кто-нибудь из "переводчиков" выдыхался, его заменяли новым. Свеженьким. И, таким образом, производство не останавливалось. Фабрику эту прикрыли только со смертью Джамбула.
Скажут, как всегда: нетипично. А я опять-таки возражу: почему же, очень даже типично. Ведь тут ничего не было против правил. Наоборот, все было по правилам. Все как надо. Великому вождю всех народов нужны были и вдохновленные певцы всех народов. И этих певцов разыскивали в административном порядке. А если не находили, то создавали. Так вот создали и Джамбула.
Сама история появления на свет нового великого поэта очень, на мой вкус, типична. И поучительна.
Русский поэт и журналист, работавший в 30-е годы в казахской партийной газете (она выходила на русском языке) принес туда несколько стихотворений. Он сказал, что записал их со слов какого-то народного певца-казаха и перевел. Стихи понравились. Напечатали. Все остались довольны. А тут как раз готовилось торжество великое: показ достижений казахского искусства в Москве. Партийный руководитель Казахстана прочел стихи "неизвестного поэта" в газете. И дал команду: разыскать. И чтоб срочно написал песнопение в честь Сталина. Кинулись к журналисту: где твой поэт? Тот стал отнекиваться. Видят, парень соврал. А из беды-то надо выходить. Да и "народный казахский поэт" Сталину все равно нужен для восхвалений.
Кто-то вспомнил, что видел подходящего живописного старика: играет на домбре и поет, на фото должен получиться хорошо. По-русски старик ни слова не знает, конфуза не будет. Просто надо ему дать ловкого "переводчика".
Так разыскали Джамбула. Срочно сочиненное от его имени восхваление Сталину было отправлено в Москву. Сталину ода понравилась. Это было самое главное. Так вот и началась новая и невиданная жизнь Джамбула Джамбаева.
Что ж в этой истории нетипичного, неожиданного? Наоборот, все закономерно.
Все развивается плавно, по плану. И история эта настолько типична, что даже была предсказана и даже, так сказать, запечатлена в художественной литературе. Мой хороший знакомый Юрий Тыняков написал большой рассказ "Подпоручик Киже". Вроде бы, история из времен императора Павла. Как там оно было во времена Павла, не знаю. А для нашего времени она стала самой что ни на есть актуальной историей. Потому что в ней рассказывается, как несуществующий человек становится существующим. А существующий - несуществующим. И никто этому не удивляется. Потому что это - привычно и типично. И может быть с каждым. "Подпоручик Киже" читался всеми нами со смехом. И страхом.
Теперь этот рассказ даже школьники знают. В результате описки в приказе возникает мифическая фигура. В рассказе эта мифическая фигура - подпоручик Киже - проходила длинную карьеру, женилась, впадала в немилость. А потом Киже становился "любимцем императора". И "умирал" в чине генерала. Торжествовала фикция. Потому что человек в тоталитарном государстве значения не имеет. Имеет значение одно - неукоснительное движение государственного механизма. Для механизма нужны только винтики. Сталин всех нас винтиками и называл. А один винтик от другого не отличается. Их легко заменить один другим.
Можно выбрать один из винтиков и сказать: "С сегодняшнего дня ты будешь - гениальный винтик". И все дружно будут считать именно этот, выбранный винтик, гениальным. На самом деле - совсем не важно, гениален ты или нет. Гением может стать каждый, если прикажет вождь. Такая психология насаждалась с остервенением. Популярная песня, которую передавали по радио каждый день по много раз, как раз и настаивала: "У нас героем становится любой". Маяковский, "Лучший, талантливейший" часто публиковал стихи в "Комсомольской правде". Однажды кто-то позвонил в редакцию и спросил: почему в сегодняшней газете нет стихов Маяковского? Ему ответили, что Маяковский в отъезде. "Хорошо, а кто его заменяет?".
Я не люблю Маяковского. Но показательна психология. У любой творческой фигуры должен быть заместитель. А у заместителя - свой заместитель. И все они должны были быть наготове - в любой момент, когда понадобится, заменить "лучшего, талантливейшего". Дескать, помни - вчера ты "лучший, талантливейший", а сегодня - уже никто. Ноль без палочки. Дерьмо.
(И далее Шостакович продолжает про "искусство народов СССР":)
Огромное количество опер, балетов, симфоний, ораторий и прочей музыкальной продукции, которая производится, например, в Средней Азии - в Ташкенте, Ашхабаде, Душанбе, Алма-Ате, во Фрунзе - сотворено вовсе не местными авторами. Хотя их имена и красуются горделиво на обложках изданных партитур и в программах концертов. Настоящие же авторы останутся для широкой публики навсегда неизвестными. И никто не поинтересуется: "кто эти музыкальные негры?"
Я знаю многих из них. Это - разные люди, с разными судьбами. Их уже несколько поколений, этих композиторов-призраков. Старшие из них уже начинают умирать. Они оказались в далекой провинции потому, что их туда в свое время сослали. Или же они сами удрали из Москвы или Ленинграда. Спасались от возможного ареста. Иногда такое бегство в глушь помогало. Я знаю несколько таких случаев. Вот так эти композиторы прижились в национальных республиках.
Это как раз было время, когда начались пышные показы культуры и искусства в Москве национальных республик. Дело это такое позорное, что о нем хорошо бы рассказать отдельно.
[...]
Я говорю о композиторах, сбежавших из Москвы и Ленинграда на окраины страны. Сидели они по забытым богом углам. В страхе, в ожидании, что им ночью постучат в дверь и уведут. Навсегда, как их знакомых или родственников. Как вдруг оказалось, что они очень нужны. Для торжественных празднеств в Москве срочно требовались радостные песни и пляски. А также музыкальные обвинения прошлому времени и восхваления нового времени. Нужна была "народная" музыка, в которой от подлинно народной остались бы одна-две запоминающиеся мелодийки. Что-то вроде грузинской "Сулико", любимой песни вождя и учителя.
Настоящие народные музыканты почти всюду были истреблены. Остались в живых единицы. Да если бы их и пощадили, все равно перестроиться так быстро, как этого требовалось власти, они не смогли бы. Умение мгновенно перестроиться - это уж достоинство профессионалов нового времени. Это качество нашей интеллигенции: "Эчеленца, прикажите, перестроим в тот же миг", - как говорит один тип в пьесе Маяковского "Баня" (Убежден, что это Маяковский про себя написал.) Нужна была "легкость в мыслях необыкновенная". И такое же отношение к местной национальной культуре. А композиторы, о которых я говорю, были чужаки. И профессионалы. И вдобавок они очень-очень боялись.
Таким образом, все необходимые условия для "пышного расцвета" (как тогда впервые стали говорить) национального искусства [...] были налицо.
Ребята засели за работу. Мощным потоком полились национальные оперы, балеты и кантаты. С симфониями дело обстояло несколько хуже. Но на симфонии не было особенного спроса. Инструментальные концерты и камерная музыка тоже не требовалась. Нужны были верноподданнические слова. Нужен был доходчивый сюжетик.
Сюжетик брали из страшного прошлого. Большей частью - про какое-нибудь восстание. На этом материале легко стряпались стереотипные конфликты. Сюда же присобачивалась роковая любовь - для слезы. Центральный персонаж, разумеется, был, что называется, герой без страха и упрека. Но обязательно наличествовал и предатель. Без предателя нельзя. Образ предателя звал к повышенной бдительности. Это тоже было актуально.
С точки зрения профессионала все это было довольно крепко. [...] Брались местные народные мелодии. (Из них выбирались те, что ближе к европейскому восприятию.) и обрабатывались в европейском духе. Все "лишнее" (с точки зрения обработчиков) безжалостно отсекалось.
Все было благозвучно и аккуратно. Но когда ставилась последняя нота в партитуре и просыхали чернила, наступал, можно сказать, самый ответственный этап. Теперь нужно было найти автора для всей этой стряпни. Автора, чье бы имя было таким же благозвучным, как и музыка. Но, так сказать, в обратном направлении. Если музыка должна была быть максимально европейской, то имя автора должно быть максимально национальным. На ремесленный европейский продукт клеили яркую национальную этикетку. В общем, с этой проблемой справлялись. Находили какого-нибудь сговорчивого молодого - или не слишком молодого - но обязательно честолюбивого "нацмена" (эта презрительная сокращенная кличка для представителей национальных меньшинств тоже именно тогда пошла в ход). И он без зазрения совести ставил свою фамилию на обложке не им сочиненного опуса. Акт купли-продажи свершился. На свете становилось одним проходимцем больше.
Но наши "профессионалы" в накладе, как правило, не оставались. Во-первых, их имена иногда тоже попадали на титульные листы партитур. Или в программы и афиши. Разумеется, только в качестве соавторов. Но и это было для них, бездомных большой честью. Во-вторых, даже если их имена и оставались в тени, все же их награждали. И довольно щедро. Им давали звания, давали ордена. Хорошо платили. Они вкусно ели, спали на мягких перинах. Жили в собственных домиках. И, наконец, самое, быть может, главное - они стали немного меньше бояться. Страх, конечно, исчез не совсем. Такое не исчезает. Страх навсегда остался у них в крови. И за это они навсегда остались благодарны тем национальным республикам, в которых поселились.
У меня среди такого рода деятелей есть несколько хороших знакомых. И я могу сказать, что десятилетиями они были довольны создавшейся ситуацией. Меня это всегда поражало. Ведь я знал, как страдают, скажем, наши поэты, которых нужда и тяжелые обстоятельствах тот же страх, например, заставили пойти в переводчики. О поэтических переводах - в связи с этой же темой, "пышным расцветом" национальных культур - стоило бы рассказать особо, да не мое это дело. Скажу только, что и тут была та же картина.
Поэту на стол клали русский так называемый "подстрочник" стихотворения, которого на национальном языке вовсе не существовало, то есть, это был написанный плохой прозой пересказ того, на какую тему и о чем было бы данное стихотворение, если национальный "автор" сумел бы его написать. И вот по такому пересказу сюжета русский поэт писал стихотворение, иногда действительно прекрасное. Короче, делал, как у нас говорят, из дерьма конфетку. Извините за грубость.
Так вот, Пастернак или Ахматова очень мучались, когда делали подобную работу. Они считали - и совершенно справедливо - что совершают двойное преступление. Одно преступление - фальсифицируют подлинную картину. Ради денег и страха иудейски выдают то, чего нет, за якобы существующее. Второе преступление - против их собственного дарования. Они его своей эдакой переводческой деятельностью просто зарывали в землю.
Хорошо пишется не всегда. Я решительный противник того, что в таких случаях надо гулять с поднятой головкой, поднятой к небу. И ждать, покуда оттуда слетит вдохновение. Чайковский и Римский-Корсаков друг друга мало любили и мало в чем друг с другом сходились. Но на этот счет у них было единое мнение: писать надо постоянно. Если не пишется крупная вещь - пиши мелочи. Если вообще не пишется - оркеструй что-нибудь. Кажется, и Стравинский стоял на такой точке зрения. В общем, видимо, это русская композиторская позиция. По-моему, она достаточно профессиональна. И она сильно отличается от того, что о нас, по-видимому, думают на Западе.
Там, как мне кажется, до сих пор искренне верят, что русские сочиняют в промежутках между пьянками, макая перо в водку. Однако здоровая тяга к алкоголю вовсе не исключает профессионализма. И в этом смысле я, смею надеяться, не составляю в русской композиторской школе исключения. Так вот, тренировать руку надо постоянно. И ничего против переводов или обработок в этом смысле сказать нельзя. Но работать надо с материалом или нужным, или близким. То есть, я понимаю, что заранее не решишь: "вот это мне нужно, а вот это близко". Но такие вещи ощущаешь нутром.
Когда Пастернак переводил "Фауста" или "Гамлета", то это, вероятно, обогащало и его самого. Но он переводил также и совсем уж третьестепенных и даже неизвестных поэтов. Огромное количество грузинских стихов переводил. Это был способ - один из способов - понравиться Сталину. То же происходило и с Ахматовой. Они, конечно, страдали. И довольно часто об этом говорили.
Но вот мои знакомые - композиторы были всегда радостны и довольны. Их дела шли хорошо. Их никто не трогал. Они боялись все меньше и меньше.
[...]
Болото осталось спокойным. Ничего не всплыло на поверхность. Ни одна репутация не пострадала. Ни одна грязная тайна не была разглашена. Конечно, ситуация несколько изменилась. Теперь каждая национальная культура разделилась как бы на две части. Одна - [...] в которой почти все - дутое, фальшивое: имена, репутации, списки произведений. Другая часть, что о ней ни говори - все-таки подлинная. Это может быть музыка хорошая, посредственная, или даже очень плохая. Главное - она не фальшивка. Ее написали именно те люди, имена которых стоят на титульных листах партитур. И кланяться после исполнения произведений выходят подлинные авторы. А не подставные лица. Так что некоторый прогресс все-таки наметился.
Но и фальшивая культура вовсе не собирается сдаваться. Меня довольно часто приглашают в республики: на различные торжественные показы музыкальных достижений, смотры, пленумы, декады и прочее. И я довольно часто езжу туда. Изображаю из себя свадебного генерала. И, разумеется, хвалю все подряд. Или почти все. Но при этом я вижу все насквозь. И хозяева видят, что я вижу. И обе "высокие стороны" делают вид, будто все в порядке.
Так вот, открываются такие музыкальные празднества обязательно произведениями именитых авторов. И все это - липа. И в оперном театре обязательно показывают премьеру очередной оперы или балета. Все на тот же сюжетик - народное восстание далеких времен. И это тоже - липа. Я тихо веселюсь, когда вижу, что симфонии разных авторов писаны - или самое меньшее, оркестрованы (а для меня это одно и то же) - одной и той же рукой. И для меня даже стало своего рода спортом, угадывать - кто ж в действительности автор всех этих сочинений. И обыкновенно я угадываю. Потому что этот - настоящий - автор (обыкновенно москвич или ленинградец) обязательно покажет на таком смотре какое-нибудь произведение и под своей фамилией. Я легко различаю индивидуальный стиль в оркестровке, даже если это "стиль" всего лишь хорошего ремесленника. И я почти никогда не ошибался.
Иногда я очень укоряю себя, что молчу. Точнее, даже не молчу, а говорю. И даже не только говорю, но и публикую статьи о таких вот дутых музыкальных торжествах. Но что я могу сделать? Могу ли я что-либо изменить в этом спектакле? Раньше это была, безусловно, трагедия. А сейчас все больше смахивает на комедию. Так что кое-что меняется. И без моего участия. А я ничего изменить в этом деле не могу.
Все самое ужасное уже в прошлом. Нельзя повернуть историю назад. Хорошо, что сейчас дела потихоньку исправляются. И кто станет меня слушать? Все - или почти все - заинтересованы в сохранении нынешнего положения. Я знаю точно: любая попытка радикально изменить положение окончилось бы неудачей.
_____________________________________________
Примечания:
* - цитата из Эрнст Неизвестный вспоминает ...
** - вероятно, Джамбул Джабаев понадобился Сталину в связи с образованием Казахской ССР в 1936 году, как это: республика есть, а поэта нет?, непорядок, однако, назначить! Все "сочинения" Джамбула объявились именно в это время: "проникнутые советским патриотизмом и пафосом коммунистических идей (поэмы - «Моя родина», 1936), «Вооружённый народ», песни - «Гимн Октябрю», «Колыбельная песня», «Кляча и конь», «Песня о братстве народов», «Ленин и Сталин» и др.
Жамбыл создал песни о Сталинской Конституции («Закон счастья», «Я избираю Сталина», «Слуга народа» и др.).
В 1937 году под именем Жамбыла вышла ода Николаю Ежову - «Песня о батыре Ежове», другой вариант - «Нарком Ежов» (перевод К. Алтайского). Песня была положена на музыку М. Шафранником[3], но более известна в виде стихотворения, поскольку вскоре Ежов был снят со всех постов, осуждён и расстрелян." (wiki)
В связи с этим можно вспомнить как радеющие о благе народов СССР коммунисты резали по живому русские территории, можно упомянуть два примера:
Как новая столица Казахстана Астана в 1924 году оказалась в … Киргизии - Киргизская АССР. 1924 год. Об административном делении.
From:
al391
5 Сентябрь 2016 01:46 (местное)
( Link)
Я знал, одного из "переводчиков" Джамбула - Александр Лазаревич Жовтис (позже д.ф.н, профессор КазПИ), известный переводчик с восточных языков, литературовед..
Его рассказы полностью подтверждают написанное... хе-хе..
Жовтис также рассказывал (и мне и моей жене, его аспирантке = году в 1972-74 ) и то, как оперы и на казахском и на киргизском языке писали в конце 30-х -начале 50-х годов...
Да и сам я порядком об этих процессах слышал работая в конце 70-х -начале 80-х в Институте философии АН Казахстана (в частности, от приемной дочери Кунаева и его зятя -там их полно было - в Академии - "кунаидов" хе-хе)...
Так становилась наша "многонациональная" культура...
З.Ы. правда, вот что добавлю: вы пишите о "русских поэтах и переводчиках), которые все это создавали...
Были и такие...
Но больше было и поэтов и музыкантов -евреев... которых ( и после Троцкого) много ссылали в Алма-Ату и Фрунзе... Во всяком случае все гимны этих республик и большинство опер (которые приходилось слушать, напи сали еврейские музыканты хе-хе.. На чем и выживали хе-хе...
Edited at 2016-09-05 01:49 (local)
Оригинал взят у harmfulgrumpy в О специфике создания "культур" народов СССР
Как-то в разговоре с одной идеологической дамой я ей указал, кого на Западе назвали "гениальным скульптором".
Она мне в ответ: "Чего вы мне цитаты западных критиков тычете?
Когда нам понадобится, чтобы кто-нибудь был гениальным, мы его назначим". *
Дмитрий Шостакович
Оригинал взят у oboguev в культуры народов СССР
Если надо, язык суахили
Сложный звуком и слогом обильный
Чисто выучат внуки Рахили
И фольклор сочинят суахильный.
Звиняйте, френды, за длинную цитату, но это нужно прочитать целиком.
Шостакович рассказывает:
У нас каждый знает имя Джамбула Джамбаева. У меня сын его стихи в школе учил. И внуки мои продолжают учить - разумеется, по-русски. В переводе с казахского. Очень даже трогательно звучат стишки. Ну, а что было во время войны. "Ленинградцы, дети мои". И 100-летний мудрец в халате. С ним все иностранные гости любили фотографироваться. Очень экзотичные получались фото. Народный певец, мудрость веков в его глазах и т.д. И даже я поддался, грешен. Сопроводил своей музыкой какие-то вирши Джамбула. Было такое.
И все оказалось, понимаете ли, выдумкой. То есть, конечно, Джамбул Джамбаев как таковой существовал. Переводы, значит. Вот только оригиналов не было. Потому что Джамбул был, может быть, и хороший человек. Но вот поэтом он не был. То есть, может быть и был. Но это никого не интересовало. Потому что русские так называемые переводы несуществующих творений Джамбула сочинялись русскими поэтами. И они, поэты эти, даже не спрашивали у великого народного певца разрешения. А если бы и хотели спросить, то не смогли бы. Потому что переводчики ни слова по-казахски не понимали. А Джамбул ни слова не знал по-русски.
Впрочем, вру. Одному слову его научили: "гонорар". Джамбулу растолковали: всякий раз, когда он подписывался (а Джамбул был, разумеется, неграмотен, но подписываться его научили, и он рисовал какую-то закорючку, которая изображала подпись.), он должен произнести это великое слово "гонорар". И тогда ему выдадут денег. И он, Джамбул, сможет купить много новых баранов и верблюдов. И, действительно, всякий раз, когда Джамбул ставил этот свой крестик под очередным, договором, ему выдавали гонорар. И народный певец становился все богаче и богаче, это ему очень нравилось.
Но один раз получился конфуз. Джамбула привезли в Москву. И среди прочих встреч, приемов и банкетов - устроили встречу с ребятами, пионерами. Пионеры же, окружив Джамбула, стали просить его об автографах. Джамбулу объяснили, что надо поставить свою знаменитую закорючку. Он ее рисовал, и при этом приговаривал: "гонорар". Джамбул ведь был уверен, что платят именно за подпись. О "своих" стихах он ничего не знал. И очень расстроился, когда ему объяснили, что никакого "гонорара" на сей раз не будет. И его богатство не увеличится.
Как жаль, что Гоголь не успел описать это. Великий поэт, которого знает вся страна. Но который не существует.
Но у великого гротеска есть оборотная - трагическая сторона. Может быть, этот несчастный Джамбул был и в самом деле великим поэтом? Ведь он что-то такое бренчал на своей домбре. Что-то напевал. Но никого это не интересовало. Нужны были величавые оды Сталину. Нужны были комплименты в восточном стиле. По любому поводу: День Рождения Вождя, принятие Сталинской Конституции. Потом выборы. Гражданская война в Испании и т.д. Десятки поводов к стихослагательству, о которых древний неграмотный старик ничего не знал. И знать не мог. Какое ему дело до "горняков Астурии".
За Джамбула трудилась целая бригада русских стихотворцев. Среди них весьма знаменитые: Симонов, например. И уж они-то конъюнктуру знали хорошо. И писали так, что вождю и учителю нравилось. Разумеется, больше всего о нем, о Сталине. Но и подручных не забывали. Например, Ежова. Песню о Ежове в свое время, помнится, очень хвалили. В ней в псевдонародном стиле восхвалялись и органы, и их славный руководитель. И выражалось такое пожелание: "И пусть моя песня разносит по миру всесветную славу родному батыру". Слава-то о ежовщине разнеслась, да не та, о которой думали стихоплеты. Писали они торопливо, много. Когда кто-нибудь из "переводчиков" выдыхался, его заменяли новым. Свеженьким. И, таким образом, производство не останавливалось. Фабрику эту прикрыли только со смертью Джамбула.
Скажут, как всегда: нетипично. А я опять-таки возражу: почему же, очень даже типично. Ведь тут ничего не было против правил. Наоборот, все было по правилам. Все как надо. Великому вождю всех народов нужны были и вдохновленные певцы всех народов. И этих певцов разыскивали в административном порядке. А если не находили, то создавали. Так вот создали и Джамбула.
Сама история появления на свет нового великого поэта очень, на мой вкус, типична. И поучительна.
Русский поэт и журналист, работавший в 30-е годы в казахской партийной газете (она выходила на русском языке) принес туда несколько стихотворений. Он сказал, что записал их со слов какого-то народного певца-казаха и перевел. Стихи понравились. Напечатали. Все остались довольны. А тут как раз готовилось торжество великое: показ достижений казахского искусства в Москве. Партийный руководитель Казахстана прочел стихи "неизвестного поэта" в газете. И дал команду: разыскать. И чтоб срочно написал песнопение в честь Сталина. Кинулись к журналисту: где твой поэт? Тот стал отнекиваться. Видят, парень соврал. А из беды-то надо выходить. Да и "народный казахский поэт" Сталину все равно нужен для восхвалений.
Кто-то вспомнил, что видел подходящего живописного старика: играет на домбре и поет, на фото должен получиться хорошо. По-русски старик ни слова не знает, конфуза не будет. Просто надо ему дать ловкого "переводчика".
Так разыскали Джамбула. Срочно сочиненное от его имени восхваление Сталину было отправлено в Москву. Сталину ода понравилась. Это было самое главное. Так вот и началась новая и невиданная жизнь Джамбула Джамбаева.
Что ж в этой истории нетипичного, неожиданного? Наоборот, все закономерно.
Все развивается плавно, по плану. И история эта настолько типична, что даже была предсказана и даже, так сказать, запечатлена в художественной литературе. Мой хороший знакомый Юрий Тыняков написал большой рассказ "Подпоручик Киже". Вроде бы, история из времен императора Павла. Как там оно было во времена Павла, не знаю. А для нашего времени она стала самой что ни на есть актуальной историей. Потому что в ней рассказывается, как несуществующий человек становится существующим. А существующий - несуществующим. И никто этому не удивляется. Потому что это - привычно и типично. И может быть с каждым. "Подпоручик Киже" читался всеми нами со смехом. И страхом.
Теперь этот рассказ даже школьники знают. В результате описки в приказе возникает мифическая фигура. В рассказе эта мифическая фигура - подпоручик Киже - проходила длинную карьеру, женилась, впадала в немилость. А потом Киже становился "любимцем императора". И "умирал" в чине генерала. Торжествовала фикция. Потому что человек в тоталитарном государстве значения не имеет. Имеет значение одно - неукоснительное движение государственного механизма. Для механизма нужны только винтики. Сталин всех нас винтиками и называл. А один винтик от другого не отличается. Их легко заменить один другим.
Можно выбрать один из винтиков и сказать: "С сегодняшнего дня ты будешь - гениальный винтик". И все дружно будут считать именно этот, выбранный винтик, гениальным. На самом деле - совсем не важно, гениален ты или нет. Гением может стать каждый, если прикажет вождь. Такая психология насаждалась с остервенением. Популярная песня, которую передавали по радио каждый день по много раз, как раз и настаивала: "У нас героем становится любой". Маяковский, "Лучший, талантливейший" часто публиковал стихи в "Комсомольской правде". Однажды кто-то позвонил в редакцию и спросил: почему в сегодняшней газете нет стихов Маяковского? Ему ответили, что Маяковский в отъезде. "Хорошо, а кто его заменяет?".
Я не люблю Маяковского. Но показательна психология. У любой творческой фигуры должен быть заместитель. А у заместителя - свой заместитель. И все они должны были быть наготове - в любой момент, когда понадобится, заменить "лучшего, талантливейшего". Дескать, помни - вчера ты "лучший, талантливейший", а сегодня - уже никто. Ноль без палочки. Дерьмо.
(И далее Шостакович продолжает про "искусство народов СССР":)
Огромное количество опер, балетов, симфоний, ораторий и прочей музыкальной продукции, которая производится, например, в Средней Азии - в Ташкенте, Ашхабаде, Душанбе, Алма-Ате, во Фрунзе - сотворено вовсе не местными авторами. Хотя их имена и красуются горделиво на обложках изданных партитур и в программах концертов. Настоящие же авторы останутся для широкой публики навсегда неизвестными. И никто не поинтересуется: "кто эти музыкальные негры?"
Я знаю многих из них. Это - разные люди, с разными судьбами. Их уже несколько поколений, этих композиторов-призраков. Старшие из них уже начинают умирать. Они оказались в далекой провинции потому, что их туда в свое время сослали. Или же они сами удрали из Москвы или Ленинграда. Спасались от возможного ареста. Иногда такое бегство в глушь помогало. Я знаю несколько таких случаев. Вот так эти композиторы прижились в национальных республиках.
Это как раз было время, когда начались пышные показы культуры и искусства в Москве национальных республик. Дело это такое позорное, что о нем хорошо бы рассказать отдельно.
[...]
Я говорю о композиторах, сбежавших из Москвы и Ленинграда на окраины страны. Сидели они по забытым богом углам. В страхе, в ожидании, что им ночью постучат в дверь и уведут. Навсегда, как их знакомых или родственников. Как вдруг оказалось, что они очень нужны. Для торжественных празднеств в Москве срочно требовались радостные песни и пляски. А также музыкальные обвинения прошлому времени и восхваления нового времени. Нужна была "народная" музыка, в которой от подлинно народной остались бы одна-две запоминающиеся мелодийки. Что-то вроде грузинской "Сулико", любимой песни вождя и учителя.
Настоящие народные музыканты почти всюду были истреблены. Остались в живых единицы. Да если бы их и пощадили, все равно перестроиться так быстро, как этого требовалось власти, они не смогли бы. Умение мгновенно перестроиться - это уж достоинство профессионалов нового времени. Это качество нашей интеллигенции: "Эчеленца, прикажите, перестроим в тот же миг", - как говорит один тип в пьесе Маяковского "Баня" (Убежден, что это Маяковский про себя написал.) Нужна была "легкость в мыслях необыкновенная". И такое же отношение к местной национальной культуре. А композиторы, о которых я говорю, были чужаки. И профессионалы. И вдобавок они очень-очень боялись.
Таким образом, все необходимые условия для "пышного расцвета" (как тогда впервые стали говорить) национального искусства [...] были налицо.
Ребята засели за работу. Мощным потоком полились национальные оперы, балеты и кантаты. С симфониями дело обстояло несколько хуже. Но на симфонии не было особенного спроса. Инструментальные концерты и камерная музыка тоже не требовалась. Нужны были верноподданнические слова. Нужен был доходчивый сюжетик.
Сюжетик брали из страшного прошлого. Большей частью - про какое-нибудь восстание. На этом материале легко стряпались стереотипные конфликты. Сюда же присобачивалась роковая любовь - для слезы. Центральный персонаж, разумеется, был, что называется, герой без страха и упрека. Но обязательно наличествовал и предатель. Без предателя нельзя. Образ предателя звал к повышенной бдительности. Это тоже было актуально.
С точки зрения профессионала все это было довольно крепко. [...] Брались местные народные мелодии. (Из них выбирались те, что ближе к европейскому восприятию.) и обрабатывались в европейском духе. Все "лишнее" (с точки зрения обработчиков) безжалостно отсекалось.
Все было благозвучно и аккуратно. Но когда ставилась последняя нота в партитуре и просыхали чернила, наступал, можно сказать, самый ответственный этап. Теперь нужно было найти автора для всей этой стряпни. Автора, чье бы имя было таким же благозвучным, как и музыка. Но, так сказать, в обратном направлении. Если музыка должна была быть максимально европейской, то имя автора должно быть максимально национальным. На ремесленный европейский продукт клеили яркую национальную этикетку. В общем, с этой проблемой справлялись. Находили какого-нибудь сговорчивого молодого - или не слишком молодого - но обязательно честолюбивого "нацмена" (эта презрительная сокращенная кличка для представителей национальных меньшинств тоже именно тогда пошла в ход). И он без зазрения совести ставил свою фамилию на обложке не им сочиненного опуса. Акт купли-продажи свершился. На свете становилось одним проходимцем больше.
Но наши "профессионалы" в накладе, как правило, не оставались. Во-первых, их имена иногда тоже попадали на титульные листы партитур. Или в программы и афиши. Разумеется, только в качестве соавторов. Но и это было для них, бездомных большой честью. Во-вторых, даже если их имена и оставались в тени, все же их награждали. И довольно щедро. Им давали звания, давали ордена. Хорошо платили. Они вкусно ели, спали на мягких перинах. Жили в собственных домиках. И, наконец, самое, быть может, главное - они стали немного меньше бояться. Страх, конечно, исчез не совсем. Такое не исчезает. Страх навсегда остался у них в крови. И за это они навсегда остались благодарны тем национальным республикам, в которых поселились.
У меня среди такого рода деятелей есть несколько хороших знакомых. И я могу сказать, что десятилетиями они были довольны создавшейся ситуацией. Меня это всегда поражало. Ведь я знал, как страдают, скажем, наши поэты, которых нужда и тяжелые обстоятельствах тот же страх, например, заставили пойти в переводчики. О поэтических переводах - в связи с этой же темой, "пышным расцветом" национальных культур - стоило бы рассказать особо, да не мое это дело. Скажу только, что и тут была та же картина.
Поэту на стол клали русский так называемый "подстрочник" стихотворения, которого на национальном языке вовсе не существовало, то есть, это был написанный плохой прозой пересказ того, на какую тему и о чем было бы данное стихотворение, если национальный "автор" сумел бы его написать. И вот по такому пересказу сюжета русский поэт писал стихотворение, иногда действительно прекрасное. Короче, делал, как у нас говорят, из дерьма конфетку. Извините за грубость.
Так вот, Пастернак или Ахматова очень мучались, когда делали подобную работу. Они считали - и совершенно справедливо - что совершают двойное преступление. Одно преступление - фальсифицируют подлинную картину. Ради денег и страха иудейски выдают то, чего нет, за якобы существующее. Второе преступление - против их собственного дарования. Они его своей эдакой переводческой деятельностью просто зарывали в землю.
Хорошо пишется не всегда. Я решительный противник того, что в таких случаях надо гулять с поднятой головкой, поднятой к небу. И ждать, покуда оттуда слетит вдохновение. Чайковский и Римский-Корсаков друг друга мало любили и мало в чем друг с другом сходились. Но на этот счет у них было единое мнение: писать надо постоянно. Если не пишется крупная вещь - пиши мелочи. Если вообще не пишется - оркеструй что-нибудь. Кажется, и Стравинский стоял на такой точке зрения. В общем, видимо, это русская композиторская позиция. По-моему, она достаточно профессиональна. И она сильно отличается от того, что о нас, по-видимому, думают на Западе.
Там, как мне кажется, до сих пор искренне верят, что русские сочиняют в промежутках между пьянками, макая перо в водку. Однако здоровая тяга к алкоголю вовсе не исключает профессионализма. И в этом смысле я, смею надеяться, не составляю в русской композиторской школе исключения. Так вот, тренировать руку надо постоянно. И ничего против переводов или обработок в этом смысле сказать нельзя. Но работать надо с материалом или нужным, или близким. То есть, я понимаю, что заранее не решишь: "вот это мне нужно, а вот это близко". Но такие вещи ощущаешь нутром.
Когда Пастернак переводил "Фауста" или "Гамлета", то это, вероятно, обогащало и его самого. Но он переводил также и совсем уж третьестепенных и даже неизвестных поэтов. Огромное количество грузинских стихов переводил. Это был способ - один из способов - понравиться Сталину. То же происходило и с Ахматовой. Они, конечно, страдали. И довольно часто об этом говорили.
Но вот мои знакомые - композиторы были всегда радостны и довольны. Их дела шли хорошо. Их никто не трогал. Они боялись все меньше и меньше.
[...]
Болото осталось спокойным. Ничего не всплыло на поверхность. Ни одна репутация не пострадала. Ни одна грязная тайна не была разглашена. Конечно, ситуация несколько изменилась. Теперь каждая национальная культура разделилась как бы на две части. Одна - [...] в которой почти все - дутое, фальшивое: имена, репутации, списки произведений. Другая часть, что о ней ни говори - все-таки подлинная. Это может быть музыка хорошая, посредственная, или даже очень плохая. Главное - она не фальшивка. Ее написали именно те люди, имена которых стоят на титульных листах партитур. И кланяться после исполнения произведений выходят подлинные авторы. А не подставные лица. Так что некоторый прогресс все-таки наметился.
Но и фальшивая культура вовсе не собирается сдаваться. Меня довольно часто приглашают в республики: на различные торжественные показы музыкальных достижений, смотры, пленумы, декады и прочее. И я довольно часто езжу туда. Изображаю из себя свадебного генерала. И, разумеется, хвалю все подряд. Или почти все. Но при этом я вижу все насквозь. И хозяева видят, что я вижу. И обе "высокие стороны" делают вид, будто все в порядке.
Так вот, открываются такие музыкальные празднества обязательно произведениями именитых авторов. И все это - липа. И в оперном театре обязательно показывают премьеру очередной оперы или балета. Все на тот же сюжетик - народное восстание далеких времен. И это тоже - липа. Я тихо веселюсь, когда вижу, что симфонии разных авторов писаны - или самое меньшее, оркестрованы (а для меня это одно и то же) - одной и той же рукой. И для меня даже стало своего рода спортом, угадывать - кто ж в действительности автор всех этих сочинений. И обыкновенно я угадываю. Потому что этот - настоящий - автор (обыкновенно москвич или ленинградец) обязательно покажет на таком смотре какое-нибудь произведение и под своей фамилией. Я легко различаю индивидуальный стиль в оркестровке, даже если это "стиль" всего лишь хорошего ремесленника. И я почти никогда не ошибался.
Иногда я очень укоряю себя, что молчу. Точнее, даже не молчу, а говорю. И даже не только говорю, но и публикую статьи о таких вот дутых музыкальных торжествах. Но что я могу сделать? Могу ли я что-либо изменить в этом спектакле? Раньше это была, безусловно, трагедия. А сейчас все больше смахивает на комедию. Так что кое-что меняется. И без моего участия. А я ничего изменить в этом деле не могу.
Все самое ужасное уже в прошлом. Нельзя повернуть историю назад. Хорошо, что сейчас дела потихоньку исправляются. И кто станет меня слушать? Все - или почти все - заинтересованы в сохранении нынешнего положения. Я знаю точно: любая попытка радикально изменить положение окончилось бы неудачей.
_____________________________________________
Примечания:
* - цитата из Эрнст Неизвестный вспоминает ...
** - вероятно, Джамбул Джабаев понадобился Сталину в связи с образованием Казахской ССР в 1936 году, как это: республика есть, а поэта нет?, непорядок, однако, назначить! Все "сочинения" Джамбула объявились именно в это время: "проникнутые советским патриотизмом и пафосом коммунистических идей (поэмы - «Моя родина», 1936), «Вооружённый народ», песни - «Гимн Октябрю», «Колыбельная песня», «Кляча и конь», «Песня о братстве народов», «Ленин и Сталин» и др.
Жамбыл создал песни о Сталинской Конституции («Закон счастья», «Я избираю Сталина», «Слуга народа» и др.).
В 1937 году под именем Жамбыла вышла ода Николаю Ежову - «Песня о батыре Ежове», другой вариант - «Нарком Ежов» (перевод К. Алтайского). Песня была положена на музыку М. Шафранником[3], но более известна в виде стихотворения, поскольку вскоре Ежов был снят со всех постов, осуждён и расстрелян." (wiki)
В связи с этим можно вспомнить как радеющие о благе народов СССР коммунисты резали по живому русские территории, можно упомянуть два примера:
Как новая столица Казахстана Астана в 1924 году оказалась в … Киргизии - Киргизская АССР. 1924 год. Об административном делении.
From:
al391
5 Сентябрь 2016 01:46 (местное)
( Link)
Я знал, одного из "переводчиков" Джамбула - Александр Лазаревич Жовтис (позже д.ф.н, профессор КазПИ), известный переводчик с восточных языков, литературовед..
Его рассказы полностью подтверждают написанное... хе-хе..
Жовтис также рассказывал (и мне и моей жене, его аспирантке = году в 1972-74 ) и то, как оперы и на казахском и на киргизском языке писали в конце 30-х -начале 50-х годов...
Да и сам я порядком об этих процессах слышал работая в конце 70-х -начале 80-х в Институте философии АН Казахстана (в частности, от приемной дочери Кунаева и его зятя -там их полно было - в Академии - "кунаидов" хе-хе)...
Так становилась наша "многонациональная" культура...
З.Ы. правда, вот что добавлю: вы пишите о "русских поэтах и переводчиках), которые все это создавали...
Были и такие...
Но больше было и поэтов и музыкантов -евреев... которых ( и после Троцкого) много ссылали в Алма-Ату и Фрунзе... Во всяком случае все гимны этих республик и большинство опер (которые приходилось слушать, напи сали еврейские музыканты хе-хе.. На чем и выживали хе-хе...
Edited at 2016-09-05 01:49 (local)