"На фронте гражданской войны" Я. Никулихин, 1923 г. (Часть II, глава 4)
Часть II. Красновский период. Глава 4. Фронт и ближайший тыл Борисоглебск-Поворино-Новохоперского района.
С августа 1918 года, когда попытка красновцев захватить Поворино и Борисоглебск не увенчалась успехом, больших военных успехов или поражений, которые бы коренным образом изменили положение на фронте, до декабря месяца не было. Разве только стоит отметить занятие в октябре соседнего небольшого городка Новохоперска, который был скоро отбит обратно. Вообще Новохоперску за гражданскую войну больше всего доставалось - он занимался белыми 13 раз, Борисоглебск же только, три раза.
В данном случае его занятие сопровождалось ожесточенностью и наглядным выяснением борьбы классов. При отступлении наших войск, коммунистов и большинства рабочих, буржуазия от радости встречи со своими так обнаглела, как никогда раньше. Она бросала в отступающих бомбы, стреляла из окон домов и с крыши. Несколько попов втащили пулеметы на колокольни своих церквей и смертоносный огонь с „дома молитвы" пускали по рабочими крестьянам. Все это хотя несколько усилило панику среди наших частей, но зато укрепило в них решимость жестоко отомстить палачам народа и провокаторам, углубляло ненависть к своему классовому врагу.
Много захваченных в плен красноармейцев было расстреляно белыми, часть раздета и выпорота шомполами (любимое наказание белых тем, кому они хотят оставить еще жизнь). Особенно сильно пострадала Moсковская бригада, которая лишилась своего храброго командира, тов. Ражицкого.
Еще можно отметить сильную схватку с белыми 28-29 ноября под Повориным наронте 14 Стрелковой дивизии. Силы белых на этом участке пополнены переведёнными частями из под Царицына, где все атаки белых потерпели неудачу, а отчасти пополнения пришли из запасных частей. Краснов еще раз отдал приказ, во что бы то ни стало, взять Поворино и Борисоглебск. Ему нужно было до зарезу иметь в своих руках Поворино, как узловую станцию и имеющий большое значение для фронта Борисоглебск, чтобы обеспечить себе железнодорожные линии, идущие от Поворино на Царицын в одну сторону, и в другую на Лиски, закрепиться на станциях и прилегающих городах.
Большим несчастьем для Донской контр-революции было то, что север Дона был отрезае от юга (все ключи - узловые станции Поворино, Лиски, Царицын были в советских руках), с другой стороны, кроме занятых Калачевского, Богучарского и части Бобровского уездов, красновцы не имели в своих руках районов с преобладанием крестьянского населения, где они могли бы принудительными мобилизациями увеличить свои силы до размеров, обеспечивающих полный разгром большевиков. Вот почему были так понятны ожесточенные многочисленные атаки красновцев на Поворино, Лиски, Борисоглебск.
28 ноября Краснов предпринял еще одну из таких аттак. После ожесточенной схватки, оставив на месте массу своих убитых и раненых, он вынужден был отойти. В этом бою особенно отличились: славный Курземский полк и латышские части. Последние у станции Алексиково были окружены многочисленными сотнями казаков. Но храбрые латышские стрелки не растерялись, приняли бой, разбили на голову противника и пробились к своим. Из командного состава в этом бою отличились, в особенности, начдив т. Ролько, который па броневике ворвался в тыл красновским частям, внося панику и неисчислимые жертвы. Правда, до конца боя ему не удавалось вырваться опять к своим, из-за своей храбрости он мог бы оставить дивизию без начальника, но в Красной Армии геройски всегда сражались и политработники-коммунисты. Заведывающий политическим отделом Поворинского участка-фронта рабочий Егориченко, видя что начдив отрезан, сам вступил в командование и с честыо в первых боевых цепях выполнял взятое поручение до поражения белых. В результате такого геройства красноармейцев белые 3 недели собирались с силами к новому наступлению на Борисоглебск. (20 декабря 1918 г. красновцами на две недели был занят Борисоглебск).
В остальном до этого момента боевые операции на фронте ограничивались мелкими стычками и небольшими сражениями с переменным успехом. Линия фронта никогда не была постоянной, она колебалась на границе Донской области с Воронежской и Саратовской губерниями. (Тамбовская губ. с Донской областью граничит на протяжении 25 верст через Воронежскую землю).
С нашей стороны было больше войск и орудий, но мало было военного опыта и мало преданных военных командиров. Причем части, несколько потрепанные в боях, скоро заменялись свежими, которым приходилось привыкать к боям и к тактике противника.
У противника было меньше войск, но они зато были отборные из офицеров и профессиональных вояк казаков. Вначале, в рядах казаков было большинство стариков-бородачей, которые ополчились против „нехристей и недругов царевых". В нашей же Красной Армии были исключительно рабочие, которые только начинали учиться военному искусству. Но за то на стороне Красной Армии была революционная сознательность, энтузиазм и твердая вера в победу трудящихся, чего не было у белых.
Белые выставляли затасканный и потерявший уже свой авторитет лозунг „Учредительное Собрание". При этом у казаков к этому лозунгу, примешивался лозунг: „Бей коммунистов", которых они считали „лентяями, пастухами, босовиками, каторжниками". А казаки, за редким исключением, жили зажиточно. Даже среди примкнувших к Красной Армии, многие жили зажиточно. Примкнуть последних к советским войскам толкнула ненависть к царскому режиму, тяга к свободе. Неудивительно поэтому, что среди красных казакоов большей частью была молодежь. Казацкая молодежь и казаки фронтовики сначала, вообще, отсутствовали в красновской армии, за исключением офицерства, юнкеров, реалистов, гимназистов. Частью они примыкали к красным, или же оставаясь дома, сохраняли нейтралитет. Впоследствии же Краснов силой стал - мобилизовать „нейтралистов" в свои банды. Только в результате мобилизации в белых рядах седые бороды стали реже попадаться. Но не легко удалось Краснову уломать часть молодежи. Сколько провокации, и грязной агитации, сколько шомполов и расстрелов он сыпал, на непокорных? Зато та казацкая молодежь, которая уходила в Красную Армию, шла с гордым сознанием бить «золото-погонников» и защищать трудовую Советскую власть. Она составляла самую отважную часть нашей Красной кавалерии. Нередки были случаи, котда отец с сыном или младший брат со старшим встречались в бою, как враги из двух непримиримых лагерей.
Если среди казачества было мало сторонников Советской власти, зато все рабочие и крестьяне Дона были всецело за Советскую власть. В отличие от казаков они назывались «иногородними». Хотя они составляли половину населения Дона, но земли имели во много раз меньше казаков. И то арендовали больше казачью землю, т. к. пришли на Дон они значительно позже. Казаки к рабочим и крестьянам относились пренебрежительно, крестьян иначе и не звали, как „мужики". Прав «иногородние» не имели, как казаки, и жили обособленно от них. Вполне понятны поэтому симпатии „иногородних" к Советской власти и Красной Армии, ибо они видели в них защитников своих интересов. Очень много «иногородних» уходило ив Красную Армию. Лучшая конница Буденого, Жлобы, группы Блинова и другие кавалерийские единицы наряду с красными казаками в большинстве имели в своих рядах Донских и Кубанских «иногородних», порядочно было и шахтеров Донецкого бассейна.
Белые в свою очередь воздвигали гонения на советские семьи. Были случаи когда убивали и запарывали шомполами заподозренных в большевизма, конфисковали или сжигали имущество, облагали большими налогами, а иногда и выселяли из пределов родных селений в „Совдепию". (Так они величали Советскую Россию).
Если крестьянство и рабочие Донской области были против Красновского. казачьего большинства, то нечего и говорить о настроении крестьян в соседней Воронежской, Тамбовской и Саратовской губ. Они все в подавляющей массе были против контрреволюционеров-казаков не только за то, что они имели много земли и шли против революции и Советской власти, но и за прошлую службу царю, когда по многим крестьянским спинам прогуливалась казацкая нагайка. Особенно памятны в этом отношении были годы 1905 и 1906. Пользуясь жестоким террором, белые еще умели создать себе на Дону прочный для себя тыл, но всегда, как только они вступали в крестьянские губернии, им приходилось высылать десятки карательных отрядов, восстания следовали за восстаниями, сочувствия им от крестьян, за исключением кулачества, не было.
Особенно сильны в 1918 году были восстания в Калачевском и Богучарском уездах, подавленные Красновым при помощи немецких войск. Восстания подавлялись с необыкновенной жестокостью: жгли до тла села и деревни, убивали все мужское население и частично отправляли в наказание на работы в Донецкие шахты, откуда большинство рабочих при белых сбежало. Донецкие шахты при белых стали каторгой.
Мне еще и сейчас очень памятно большое восстание в селе Никольском, Богучарского уезда. Подготовлено оно было хорошо. Повстанцам было назначено место, где собраться, но их предал местный священник. Он донес о всех планах повстанцев белым, те устроили засаду с пулеметами и в упор расстреливали двухтысячную толпу восставших крестьян. Немало крестьян оставляло свои семьи, в особенности фронтовая молодежь. Собираясь в лесах и оврагах, они составляли партизанские отряды и вступали в единоборство с противником или же уходили через фронт к красным. Из этих крестьянских частей впоследствии создалась доблестная Красная Богучарская 40-я дивизия.
Белые видя лютую ненависть к себе со стороны крестьян, ничуть не думали ее сглаживать. Зная, как злит крестьян возвращение царских порядков, они все-таки не придумали ничего нового, как их восстановление. Так, вновь появились старшины, урядники, земские и т. д., которых крестьяне частенько убивали, за что получали на свои головы новые жестокости.
При таком настроении крестьян было бы глупостью производить мобилизации населения занятых белыми мест. Но они ее проводили. Самонадеянное офицерство, по примеру прошлых лет, привыкшее властвовать над серым мужиком „олухом", „скотиной" и т. п. думало, что наказаниями и воинской дисциплиной оно заставит воевать их за себя, выбьет из дурацких голов всю „большевистскую дурь".
Мало кто из крестьян, однако, являлся на мобилизационные пункты белых, да и то лишь под влиянием жестоких преследований семей скрывавшихся. Убежал сын, - вешают или расстреливают отца, конфискуют имущество, а иногда сжигают целые села, из явившихся белые все-таки сколачивали части в такой пропорции: на каждые 35 человек крестьян, они ставили 15 своих офицеров.
Но это продолжалось до первого случая. Крестьяне в белой Армии, первыми начали переходить на сторону Красной Армии. Белых в тылу наших крестьянских губерний поддерживали, только торговцы, помещики, духовенство и часть кулаков.
Но их был ничтожный процент в сравнении с остальным советским населением. Были среди крестьян и недовольные „Комитетами бедноты" и некоторыми мероприятиями Советской власти, но все-таки ее предпочитали власти белых. Поэтому тыл у белых горел, у нас же он был спокоен, брожение зеленых (дезертиров) в тылу началось только весной 1919 г.
Такое враждебное отношение к казачеству со стороны крестьян породило у большинства Красновских казаков желание, прогнать большевиков с Дона, но не переходить границу его. „Мы будем, мол, жить порядками войсковыми, а мужичье пусть живет с большевиками". Тут была политика выжидания. Некоторые надеялись, что придет время, когда население России разочаруется в большевиках и тогда без труда можно будет итти в Питер и Москву. Даже раздавались голоса за временный мир с Советским Правительством.
Но казачье офицерство и атаманы, отлично понимали, что и временный мир с Советским Правительством будет выгоден только последнему, ибо это облегчит ему задачу разгрома чехо-словаков, англичан на Севере и поможет укрепиться в тылу. Краснову не мало стоило хлопот, чтобы уговорить казаков переходить границу там, где они отказывались, чуть ли не бунтовали. Впоследствии, после разгрома Деникина, контр-революционное казачество, уцелевшее на Дону при Советской власти, в откровенных разговорах признало эту ошибку, которую оно относило насчет своих вождей, особенно-же сваливало вину на прибежавшую в Донское логовище петроградскую, московскую буржуазию и помещиков, которые толкали казаков скорее истребить гидру большевизма „слуг антихристовых", пугая тем, что большевики захватят их родные станицы.
Белогвардейские заправилы настолько вульгаризировали общественные стороны коммунистического государства, что говорили казакам: „Придут большевики, все отберут, всего лишитесь, даже жена твоя будет общей (сказка о социализации жен), сядут на твою шею пастухи, да босяки и будут понукать". Вполне понятна, выросшая на почве грязной провокации, первоначальная ненависть большинства казаков к коммунистам. Она сказалась и во фронтовой борьбе.
В Красной Армии белые различали две части: добровольцев и мобилизованных. Добровольцев - как наиболее пролетарскую и сознательную часть рабочих и крестьянства, они считали большевиками, наиболее для себя ненавистными, поэтому в случае захвата в плен какой-нибудь части они требовали выдачи добровольцев, которых зверски рубили, стреляли или вешали. Летом 1918 г. они, вообще, всех красноармейцев считали добровольцами, что отчасти было правильно, а потому пленных не брали, а убивали на месте. Наши красноармейцы, в свою очередь, всех солдат белой армии считали за чистых контр-революционеров и тоже в плен не брали. Значит несколько летних месяцев 1918 г. борьба велась на почве взаимного «пленных не берем». Напрасно было пленному просить пощады, ему оставалось только одно: умереть или от собственной пули, или от пули противника.
Только с момента притока в ту или другую армию мобилизованных, появился обычай "брать в плен", причем практиковать его начала первой Красная Армия. Рядовые казаки ужe не расстреливались, уничтожению подвергалось еще только белое офицерство, пока приказом т. Троцкого и усилиями политработников удалось добиться сохранять жизни для всех решительно пленных. Раснравы с пленными бывали как исключение и то в моменты, когда не было на месте комиссара, командира или слишком велика была озлобленность на жестокости белых.
В первую очередь, белые не щадили коммунистов и матросов, во вторую очередь - китайцев, латышей, евреев и вообще всех красноармейцев не русской национальности. И наконец, пощады не было остальным красным добровольцам. Они не удовлетворялись только расстрелами, а избиение обставляли самым зверским образом. Мобилизованных же они только раздевали, обмундирование отбирали себе (обмундированы белые вначале были плохо), частенько всем тут-же давали хорошую порку шомполами за соучастие с большевиками. После порки мобилизованные красноармейцы становились уже более преданными большевикам, так что учение - порки -шло впрок не белым а красным. А когда казаки обходились с мобилизованными ласковее, сманивали их в свои ряды, ставили больше в обоз, после же начали из них формировать и свои боевые части, хотя и не надежные.
Но нередко были случаи поголовного истребления и мобилизованных. В Новохоперском уезде, под селом Троицким, в начале декабря, наши части обнаружили одну роту расстрелянную, частично с отрубленными головами, замершую и у каждого в застывшей руке была «помилуйте, я мобилизованный». Но варвары XX века не пощадили этих несчастных, почти всех крестьян, у которых пуля в бою вырвала командира-коммуниста шахтера Сиротина и они струсили, задумали сдаться на милость победителя! Обманулись и погибли не геройской, а трусливой смертью. Обычно, история расстрела белыми коммунистов и добровольцев-красноармейцев взятой в плен части или перешедшей на сторону противника, благодаря предательству командира-белогвардейца, совершалась так. Выстраивали всех красноармейцев в ряды и начинали отборку. Китайцев, евреев, большинство латышей узнавали по лицам и выводили из строя для расправы, на глазах у всех. После подавалась команда: „выдавайте, сукины дети, коммунистов и добровольцев, ничего вам не будет, а то всех перестреляем!"
Если же часть надежная, красноармейцы сознательные, комиссар и коммунисты приобрели всеобщее уважение - их всячески скрывали. В иных же случаях выдавал свой же командир или особо трусливые, или чем-либо недовольные на коммунистов одиночки-красноармейцы. В первом случае, коммунисты разделяли участь с остальными красноармейцами, подвергались раздеванию, порке, или посылались на каменноугольные Донецкие шахты, или выполняли приказание белых.
- А ну, теперь идите на все четыре стороны, да в другой раз. не попадайтесь.
Куда же итти, как не обратно в Красную Армию? Во втором случае, они выходили из строя и с геройской решимостью умереть за Социалистическую Революцию, они становились перед белыми, бросали им смелые вызовы, подобно такому: „За что вы, золотопогонники, идете, душить рабочих, крестьян? Казаки - зачем вы являетесь палачами в руках своих, генералов? Советскую власть вы все равно не уничтожите, - нас много, всех не перестреляете". Им не давали много говорить, привычная рука белогвардейца щелкала затвором, или искала рукоятку шашки и коммунары падали с криками- „Да здравствует Советская власть! Будьте вы прокляты, палачи народа!"-пристреленными и зарубленными.
Малодушные среди коммунистов, которые отрицали принадлежность к партии и просили пощады, встречались очень редко. Подавляющее большинство, в момент опознания белыми, проявляло небывалое мужество и самопожертвование. Они с презрением смотрели в глаза смерти, ибо знали, что шли в бой с постоянным риском умереть за святое дело освобождения трудящихся, вдохновляемые великими идеями коммунизма. Своим героизмом и смелостью они иногда заставляли даже расчувствоваться белых зверей-казаков и были случаи, когда рядовые казаки у белых отказывались стрелять по коммунистам. Красноармейцы же, смотря на мужественную смерть коммунистов, наглядно учились как нужно бороться за Советскую власть. Немало людей, видевших эти кровавые сцены расправ, впоследствии сами становились коммунистами.
Среди рабочего и крестьянского населения, под влиянием расправ с коммунистами, сочувствие к ним не падало, а еще больше росло. Под влиянием расправ с пленными и жестокого отношения красновских казаков к смежному крестьянскому населению, некоторые по близости села восставали, сами себе об'являли мобилизацию и начинали борьбу против белых. Так в начале декабря, крестьяне большего села Калмык, граничащего с Донобластыо, на своем сходе постановили мобилизовать всех мужчин от 18 до 45 лет для борьбы с наступающими красновскими казацкими бандами. Вот отрывок из, их воззвания к соседним крестьянам, поддержать борьбу с белыми:
„Крестьяне Калмыка горячо призывают всех крестьян* Новохоперского и Борисоглебского уездов, а также рабочих пойти на борьбу вместе с нами против Красновских кадетов, которые грозят отнять свободу и жестоко расправиться с нами. Полно спать, пора действовать! Не надо дожидаться прихода казаков, когда бороться будет поздно. Поднимайтесь сейчас против золотопогонников!"
До 20-го декабря месяца призыв Калмыкских крестьян и Красной Армии борисоглебцы поддерживали тем, что давали своих сыновей в Советские войска, давали большое количество подвод, продовольствия и фуража, ибо в этот год уезд был особенно богат продовольствием. Многим беженцам из Дона давался приют в Борисоглебске и уезде, много агентов и тайных агитаторов отправлялось из Борисоглебска в Донскую Область, Богучаровский и Колачевский уезды, занятые белыми, чтобы вести революционную работу в тылу. Пользуясь наличием в Борисоглебске нескольких небольших, типографий, фронтовые работники и уездный Комитет партии печатали много воззваний и газет и отсылали на Дон.
Другие главы см. по тегу "Никулихин"