Бомба для националиста. 9 лет спустя.
9 лет назад, 3 октября 2003 года, в редакции газеты "Я - русский", где я была в то время выпускающим редактором, был организован теракт. Чудом никто не погиб. Предлагаю вниманию читателей свою статью про то, как правоохранительные органы вели "следственные действия" сразу после взрыва в редакции. Статья была опубликована в журнале "Новое время" № 47 в ноябре 2003 года.
Я хочу рассказать о том, что произошло со мной и моими товарищами - журналистами газеты “Я - русский”. 3 октября 2003 года в помещении редакции произошел взрыв. Примерно в 19.45 позвонили по телефону. На определителе высветился номер одного из московских городских телефонов-автоматов.
Звонивший мужчина попросил Александра Кузьмича Иванова, учредителя и фактического главного редактора газеты, и сказал, что он из Брянска. Я подала трубку Иванову и сделала два шага назад. И тут раздался громкий хлопок. Погас свет. В воздухе чем-то неприятно запахло. В ушах запищало. От удара по ноге я села на пол. Где-то вдалеке я услышала слабый голос нашего главного:
- Лена, что случилось? Я ничего не вижу. Оглянувшись, я увидела, что штабель газет, стоявший рядом со мной, куда-то исчез. Пропали и два стола - стол главного редактора и стол для заседаний.
- Нас взорвали. Это террористический акт, - ответила я, подошла к Александру Кузьмичу, сидевшему на полу у стены, взяла его за руку, повела к выходу из квартиры.
Из соседнего помещения вышел 16-летний мальчик - курьер Саша. Мы вместе с ним попытались открыть входную дверь, но ее заклинило. Мы вернулись в комнату редактора и увидели, что оконные стекла и решетки выбиты. Пришлось выбираться через окно. Иванов ничего не видел, его лицо представляло собой сплошное кровавое пятно, одежда превратилась в лохмотья. Мы с курьером Сашей вывели его на улицу и посадили на скамейку. Соседи вызвали милицию и “скорую”. Александра Кузьмича увезли в реанимацию, а меня и Сашу повели в опорный пункт милиции на допрос как свидетелей.
У меня сильно кружилась голова, я еле сдерживала тошноту, в ушах пищало так, что я не понимала половины из того, что мне говорили. Сначала меня допрашивал участковый, потом - офицер ФСБ, а потом - человек из УБОП. Всем я рассказала примерно одно и то же. Но человек из УБОП начал мне говорить, что я что-то скрываю, что они все равно узнают, что Иванов держал в руках, что у него было на столе, когда раздался взрыв. Я не понимала, о чем шла речь, объяснила, какие вещи лежали на редакторском столе (органайзер, распечатки электронной почты и материалов из Интернета, книги, документы), но он говорил, что я вру и что я обязана видеть, что “он мастерил” (слова допрашивающего). Я сказала, что ничего не видела, а клеветать на человека не хочу. Тогда он сказал, что если я буду “покрывать Иванова”, то мне же будет хуже.
Он вышел, а вместо него в помещение ворвался другой человек, скорчил зверскую морду, начал бить кулаком по столу, материться, обзывать меня террористкой, заявил, что, мол, “нам стало известно, что Иванов готовил террористический акт 4 октября, он делал бомбу, чтобы подложить ее на массовых мероприятиях какой-нибудь бабушке в сумочку, а потом взорвать, а ты (в смысле я, допрашиваемая) - соучастница теракта”.
Далее он начал давить на мои патриотические чувства и говорить о том, что Иванов, мол, “жид”, что настоящая его фамилия - что-то типа Шнеерзона и что я должна разоблачить провокатора из “Моссада”, внедренного в русскую оппозицию.
Мне постоянно вдалбливали в голову, что только один из трех человек - я, Иванов или Саша - мог занести в комнату бомбу. Когда я вспомнила о том, что за несколько дней до этого кто- то отмычкой вскрывал дверь квартиры, где находилась редакция, допрашивавший даже не стал ничего фиксировать, а просто закричал на меня, что я это специально придумываю, чтобы “укрыть преступника”.
В соседнем кабинете допрашивали несовершеннолетнего Сашу. Ему также до четырех часов утра 4 октября давили на психику, пытаясь склонить к ложным показаниям. Ему угрожали, что закопают живьем. Он рассказал мне потом, что ему показали фотографию Иванова и сказали, что тот - “чеченский жид” по фамилии “Дадаев”.
Ранним утром нас вывезли в УВД “Пресненское”, где Сашу поместили в клетку, а меня - в закрытую камеру, в которой царила антисанитария, зарешеченное окошко на двери было набито окурками.
Только во второй половине дня 4 октября меня отвели в травмопункт, где дежурный врач, осмотрев меня, дал справку о том, что у меня сотрясение головного мозга. Таким образом, сотрудники правоохранительных органов умышленно не оказывали мне первую медицинскую помощь при сотрясении мозга и, не давая спать, по сути подвергали меня пытке.
Пресненская прокуратура выписала ордер на обыск моей квартиры на предмет взрывчатки, наркотиков и других запрещенных веществ. Мою квартиру обыскали, ничего не нашли, отдали паспорт и ключи и уехали.
Все эти сутки после теракта я не спала.
Тем временем Иванову сделали несколько операций на глазах. Как только его перевезли из реанимации в обычную палату, к беззащитному, практически слепому человеку с открытыми ранами на лице и теле, нарушая все правила санитарии и гигиены, ввалилась целая толпа представителей правоохранительных органов и начала требовать, чтобы тот признался, что делал бомбу, говоря при этом, что “Шеломенцева (то есть я) и Кондрашин (мальчик-курьер) уже дали против него показания”.
Искать настоящих террористов никто даже и не пытался.
Самой удивительной была реакция на это событие средств массовой информации, многие из которых слово в слово озвучивали версию, подброшенную следствием, о том, что “скинхед подорвался на собственной бомбе”.
Когда я обратилась в разные издания с тем, что совершено покушение на журналистов, что их огульно обвинили в подготовке теракта и т. д., они заинтересовались. Но как только я объясняла, что теракт совершен против газеты “Я - русский”, интерес пропадал. Как будто на ее сотрудников не распространяются права человека, гражданские права. Значит, на сотрудников этой газеты можно вешать все преступления? А главный редактор газеты, между прочим, никакой не “скинхед”, он писатель, кинорежиссер, написал несколько сценариев и романов, которые не были изданы.
Что же получается в нашей стране? За последние месяцы было совершено несколько нападений на журналистов, два убийства, был допущен произвол по отношению к тому же “Яблоку”, да и событие, которое в народе уже прозвали “Ходоркостом”, тоже по существу является беззаконием.
Взорвали нас, националистов, - и все, за исключением нескольких малотиражных изданий, или молчат, или дуют в одну дуду с творящими правовой беспредел. Взорвут коммунистов - ну и что, они же коммунисты. Взорвут “яблочников” - черт с ними. Когда кто-то, недовольный режимом, останется в одиночестве, будет уже поздно.
Редакция Нового времени" снабдила мою статью следующим комментарием:
“НВ” совершенно не сочувствует направлению газеты “Я - русский”. Мы яростные противники любого национализма, более того, мы убеждены, что националистические и шовинистические издания играют в обществе провокационную роль, развязывая инстинкты, жертвой которых и стали - не исключено - сами журналисты газеты. Но мы против того, чтобы террористов искали среди жертв теракта. Мы против методов, какими наши правоохранители “работают” с оппозицией. Мы против милицейского произвола и шантажа. Так с экстремизмом не борются, так удобряют почву для экстремизма.
Источник
Даю некоторые уточнения
- На вечер 3 октября 2003 года было назначено заседание редсовета, которое было отменено буквально за сутки в связи с состоянием здоровья одного из членов совета.
- Справку о признании меня потерпевшей я получила только уже ближе к весне 2004 года, с материалами дела меня так и не ознакомили.
- Ни одно из СМИ, распространявших клеветнические заметки на тему "националист подорвался на собственной бомбе" не извинилось и не опубликовало опровержения.
Я хочу рассказать о том, что произошло со мной и моими товарищами - журналистами газеты “Я - русский”. 3 октября 2003 года в помещении редакции произошел взрыв. Примерно в 19.45 позвонили по телефону. На определителе высветился номер одного из московских городских телефонов-автоматов.
Звонивший мужчина попросил Александра Кузьмича Иванова, учредителя и фактического главного редактора газеты, и сказал, что он из Брянска. Я подала трубку Иванову и сделала два шага назад. И тут раздался громкий хлопок. Погас свет. В воздухе чем-то неприятно запахло. В ушах запищало. От удара по ноге я села на пол. Где-то вдалеке я услышала слабый голос нашего главного:
- Лена, что случилось? Я ничего не вижу. Оглянувшись, я увидела, что штабель газет, стоявший рядом со мной, куда-то исчез. Пропали и два стола - стол главного редактора и стол для заседаний.
- Нас взорвали. Это террористический акт, - ответила я, подошла к Александру Кузьмичу, сидевшему на полу у стены, взяла его за руку, повела к выходу из квартиры.
Из соседнего помещения вышел 16-летний мальчик - курьер Саша. Мы вместе с ним попытались открыть входную дверь, но ее заклинило. Мы вернулись в комнату редактора и увидели, что оконные стекла и решетки выбиты. Пришлось выбираться через окно. Иванов ничего не видел, его лицо представляло собой сплошное кровавое пятно, одежда превратилась в лохмотья. Мы с курьером Сашей вывели его на улицу и посадили на скамейку. Соседи вызвали милицию и “скорую”. Александра Кузьмича увезли в реанимацию, а меня и Сашу повели в опорный пункт милиции на допрос как свидетелей.
У меня сильно кружилась голова, я еле сдерживала тошноту, в ушах пищало так, что я не понимала половины из того, что мне говорили. Сначала меня допрашивал участковый, потом - офицер ФСБ, а потом - человек из УБОП. Всем я рассказала примерно одно и то же. Но человек из УБОП начал мне говорить, что я что-то скрываю, что они все равно узнают, что Иванов держал в руках, что у него было на столе, когда раздался взрыв. Я не понимала, о чем шла речь, объяснила, какие вещи лежали на редакторском столе (органайзер, распечатки электронной почты и материалов из Интернета, книги, документы), но он говорил, что я вру и что я обязана видеть, что “он мастерил” (слова допрашивающего). Я сказала, что ничего не видела, а клеветать на человека не хочу. Тогда он сказал, что если я буду “покрывать Иванова”, то мне же будет хуже.
Он вышел, а вместо него в помещение ворвался другой человек, скорчил зверскую морду, начал бить кулаком по столу, материться, обзывать меня террористкой, заявил, что, мол, “нам стало известно, что Иванов готовил террористический акт 4 октября, он делал бомбу, чтобы подложить ее на массовых мероприятиях какой-нибудь бабушке в сумочку, а потом взорвать, а ты (в смысле я, допрашиваемая) - соучастница теракта”.
Далее он начал давить на мои патриотические чувства и говорить о том, что Иванов, мол, “жид”, что настоящая его фамилия - что-то типа Шнеерзона и что я должна разоблачить провокатора из “Моссада”, внедренного в русскую оппозицию.
Мне постоянно вдалбливали в голову, что только один из трех человек - я, Иванов или Саша - мог занести в комнату бомбу. Когда я вспомнила о том, что за несколько дней до этого кто- то отмычкой вскрывал дверь квартиры, где находилась редакция, допрашивавший даже не стал ничего фиксировать, а просто закричал на меня, что я это специально придумываю, чтобы “укрыть преступника”.
В соседнем кабинете допрашивали несовершеннолетнего Сашу. Ему также до четырех часов утра 4 октября давили на психику, пытаясь склонить к ложным показаниям. Ему угрожали, что закопают живьем. Он рассказал мне потом, что ему показали фотографию Иванова и сказали, что тот - “чеченский жид” по фамилии “Дадаев”.
Ранним утром нас вывезли в УВД “Пресненское”, где Сашу поместили в клетку, а меня - в закрытую камеру, в которой царила антисанитария, зарешеченное окошко на двери было набито окурками.
Только во второй половине дня 4 октября меня отвели в травмопункт, где дежурный врач, осмотрев меня, дал справку о том, что у меня сотрясение головного мозга. Таким образом, сотрудники правоохранительных органов умышленно не оказывали мне первую медицинскую помощь при сотрясении мозга и, не давая спать, по сути подвергали меня пытке.
Пресненская прокуратура выписала ордер на обыск моей квартиры на предмет взрывчатки, наркотиков и других запрещенных веществ. Мою квартиру обыскали, ничего не нашли, отдали паспорт и ключи и уехали.
Все эти сутки после теракта я не спала.
Тем временем Иванову сделали несколько операций на глазах. Как только его перевезли из реанимации в обычную палату, к беззащитному, практически слепому человеку с открытыми ранами на лице и теле, нарушая все правила санитарии и гигиены, ввалилась целая толпа представителей правоохранительных органов и начала требовать, чтобы тот признался, что делал бомбу, говоря при этом, что “Шеломенцева (то есть я) и Кондрашин (мальчик-курьер) уже дали против него показания”.
Искать настоящих террористов никто даже и не пытался.
Самой удивительной была реакция на это событие средств массовой информации, многие из которых слово в слово озвучивали версию, подброшенную следствием, о том, что “скинхед подорвался на собственной бомбе”.
Когда я обратилась в разные издания с тем, что совершено покушение на журналистов, что их огульно обвинили в подготовке теракта и т. д., они заинтересовались. Но как только я объясняла, что теракт совершен против газеты “Я - русский”, интерес пропадал. Как будто на ее сотрудников не распространяются права человека, гражданские права. Значит, на сотрудников этой газеты можно вешать все преступления? А главный редактор газеты, между прочим, никакой не “скинхед”, он писатель, кинорежиссер, написал несколько сценариев и романов, которые не были изданы.
Что же получается в нашей стране? За последние месяцы было совершено несколько нападений на журналистов, два убийства, был допущен произвол по отношению к тому же “Яблоку”, да и событие, которое в народе уже прозвали “Ходоркостом”, тоже по существу является беззаконием.
Взорвали нас, националистов, - и все, за исключением нескольких малотиражных изданий, или молчат, или дуют в одну дуду с творящими правовой беспредел. Взорвут коммунистов - ну и что, они же коммунисты. Взорвут “яблочников” - черт с ними. Когда кто-то, недовольный режимом, останется в одиночестве, будет уже поздно.
Редакция Нового времени" снабдила мою статью следующим комментарием:
“НВ” совершенно не сочувствует направлению газеты “Я - русский”. Мы яростные противники любого национализма, более того, мы убеждены, что националистические и шовинистические издания играют в обществе провокационную роль, развязывая инстинкты, жертвой которых и стали - не исключено - сами журналисты газеты. Но мы против того, чтобы террористов искали среди жертв теракта. Мы против методов, какими наши правоохранители “работают” с оппозицией. Мы против милицейского произвола и шантажа. Так с экстремизмом не борются, так удобряют почву для экстремизма.
Источник
Даю некоторые уточнения
- На вечер 3 октября 2003 года было назначено заседание редсовета, которое было отменено буквально за сутки в связи с состоянием здоровья одного из членов совета.
- Справку о признании меня потерпевшей я получила только уже ближе к весне 2004 года, с материалами дела меня так и не ознакомили.
- Ни одно из СМИ, распространявших клеветнические заметки на тему "националист подорвался на собственной бомбе" не извинилось и не опубликовало опровержения.