nngan
in
rus_vopros
"Во блаженном успении, вечный покой подаждь нам, Господи!"
Оригинал взят у nngan в "Во блаженном успении, вечный покой подаждь нам, Господи!"
Советские солдаты, понявшие смысл прошедшей сцены, старались не встречаться глазами с людьми, которые так хорошо знали, что их ожидает. Английские солдаты стояли, опустив головы. Стыд жег и их души. Они чувствовали себя палачами...
Кладбище жертв выдачи в Лиенце
В завершение Дня памяти казачьей трагедии в Лиенце предлагается очерк Бориса Лукьяновича Солоневича, опубликованный в газете "Знамя России" (Нью-Йорк), № 317, 1970 г..
Оригинал взят у slavynka88 в "Во блаженном успении, вечный покой подаждь нам, Господи!"
Советские грузовики, окруженные тесным кольцом танков и мотоциклов, уже ждали у ворот громадного лагеря. Бесчеловечный церемониал насильственной выдачи "на родину" бывших советских военнопленных уже был закончен.
Около восьмидесяти выдаваемых, в своем большинстве казаков, стояли тесной кучкой посреди площади, окруженные английскими солдатами. Со всех сторон сурово и угрожающе сверкала сталь. Лица англичан были хмуры и злы, а некоторые и окровавлены - им только что пришлось выдержать борьбу с самыми неукротимыми казаками, которые быстро догадались, что объявленный "отъезд в Шотландию на работы" был обманом и ловушкой. Но сопротивление было уже сломано.
На левом фланге группы выдаваемых, на носилках, виднелось несколько неподвижных фигур, прикрытых холстом - трупы самоубийц. С других носилок еще слышались стоны и хрипения - это были раненые при сопротивлении и те, кто насильственному возвращению в советский "рай" предпочли перерезать ceбe вены или горло.
Но англичане были тверды - они хотели выдать всех "изменников родины" - тех, кто в начале войны не желал драться за советскую власть и Сталина и добровольно сдались. Теперь их требовали Советы по точному смыслу Ялтинского соглашения, и англичане выдавали по предъявленному списку всех - живых, мертвых и умирающих. Приказ есть приказ...
Молчаливая группа русских Ди-Пи, числом до двух тысяч человек, тесно окружила обреченных людей. Мужчины угрюмо глядели в землю, избегая встречаться взорами с несчастными соотечественниками. По щекам женщин ползли слезы. Тихонько плакали дети.
Выдаваемые стояли молчаливой стеной. Это были все люди в расцвете лет, очевидно, известные Советам по шпионским сведениям как непримиримые враги коммунизма. Кисти рук каждого из них были охвачены наручниками. Многие из них были жестоко избиты при оказанном сопротивлении. Несколько раненых опирались на плечи своих товарищей.
Шли последние минуты проверки перед посадкой на советские грузовики. Толстый довольный советский полковник войск МГБ, с малиновым околышем, начал выкликать имена. Но ему никто не отвечал. Мрачные взгляды исподлобья следили за его движением. Тогда полковник с жестом досады стал просто пересчитывать всех - живых, раненых и мертвых. Наконец, подсчет кончился. Английские солдаты около ворот, заплетенных проволокой, зашевелились.
Тогда из строя внезапно шагнул вперед пожилой казак, черная борода которого была густо залита кровью. Английские штыки угрожающе нагнулись, но он не обратил на них никакого внимания.
- Братцы, - звучно крикнул он, повернувшись лицом к строю. Голос его разнесся по всей притихшей площади. Тысячи глаз повернулись в его сторону. - Братцы... Давай перед смертью отслужим последнюю панихиду по душам нашим. Все равно - погибель впереди...
- Что, что он сказал? - с напряжением спросил начальник лагеря, вылощенный сухой английский майор, обращаясь к переводчику. Тот, молодой человек с бледным лицом, в форме сержанта, сдавленным голосом объяснил:
- Они хотят панихиду отслужить... Реквием... Перед смертью.
- Реквием? - переспросил майор. - По ком?
- По самим себе, - тихо уронил переводчик, отворачиваясь, чтобы не глядеть в лицо своего начальника.
Майор угрюмо нахмурился, но дал сигнал солдатам не трогать вышедшего из рядов казака... А тот, с трудом перекрестившись, обеими скованными руками, медленно склонился растрепанной головой перед своими товарищами и потом обвел суровым взором замершие ряды людей с бледными искошенными лицами.
Все замерло на площади. Советский полковник хотел что-то сказать майору, но тот, не отрывая взгляда от казака с окровавленной бородой, отмахнулся пренебрежительным жестом.
Казак выпрямился и вдруг окрепшим голосом начал:
- Благословен еси, Боже наш... всегда, ныне, и присно, и во веки веков... Аминь...
Вся площадь ответила - дохнула невидимым стройным хором:
- Господи помилуй...
Казак, видимо, забыл молитвы панихиды. А, может быть, он был слишком потрясен происшедшим, чтобы вспомнить торжественные глубокие слова прощанья живых с мертвыми. Поэтому он прочел "Отче наш" и, опять подняв свою страшную окровавленную растрепанную голову, возгласил с неописуемой силой скорби:
- Во блаженном успении вечный покой подаждь нам, Господи, усопшим рабам твоим...
Он на секунду запнулся, замер и потом тихо добавил, опять проведя взором по бледным лицам обреченных:
- Имена же наши Ты, Господи, веси...
Все "изменники Родины" и, вместе с ними, две тысячи окружавших их людей, как по команде, стали на колени. Только английские солдаты, в нерешительности опустившие штыки да группа офицеров осталась стоять среди коленопреклоненной толпы. Из крышек люков советских танков поднялись головы.
А на площади лилась рыдающая музыка последнего песнопения проникновенной русской панихиды:
- Со святыми упокой...
Мелодия росла и ширилась. В последней молитве изливали свою душевную скорбь тысячи и тысячи русских людей. Тысячи лиц поднялись кверху к светлому итальянскому небу с выражением веры и надежды... Песнопение звучало все громче, все мощнее... Брезент, накинутый на одних носилках, сдвинулся, и искаженное смертной мукой лицо умирающего показалось из-за края. Светлая улыбка проползла по его синим, искривленным страданием губам.
Английский майор опять спросил что-то у переводчика и неожиданным движением снял фуражку. Несколько английских солдат - может быть, неожиданно для самих себя - отдали винтовкой честь коленопреклоненной толпе.
Торжественная молитва кончилась. Все стали с колен и перекрестились. Окровавленный казак, гордо подняв голову, вызывающе крикнул советскому полковнику:
- Ну, красная сволочь, Иуда, делай теперь твое каиново дело! Веди! Идем, ребята.
И, повысив голос, крикнул толпе:
- Прощайте, братья. Не поминайте лихом! Помолитесь еще за наши души. Все едино - русская правда и в крови не потонет...
Все обнажили головы, как перед похоронной процессией... Опять склонился майор к переводчику и, услышав ответ, отвернувшись, глухо пробормотал:
- Проклятая грязная политика!..
Советский полковник с радостным лицом протянул ему руку на прощанье, но англичанин сделал вид, что не заметил ее. Лицо его было угрюмо и сурово.
"Слово джентльмена", данное им русским пленным, что выдач в СССР не будет, жгло его совесть. Янтарная трубка скрипнула, перекушенная судорожно сжатыми зубами...
Обреченные на смерть люди, окруженные войсками ЧК-ОГПУ-НКВД-МВД-МГБ, молчаливо усаживались на грузовики. Советские солдаты, понявшие смысл прошедшей сцены, старались не встречаться глазами с людьми, которые так хорошо знали, что их ожидает.
Подавленное молчание царило и в лагере. Английские солдаты стояли, опустив головы. Стыд жег и их души. Они чувствовали себя палачами. Соседний польский лагерь поднял на воротах траурные флаги...
Заворчали моторы и через несколько минут дорога опустела. Но в воздухе, казалось, еще не затихла последняя мелодия "Вечной памяти" и, с омраченной душой, люди, расходясь, старались не глядеть друг на друга.
Борис Солоневич
"Знамя России" (Нью-Йорк), № 317, 1970 г.
Источник
Советские солдаты, понявшие смысл прошедшей сцены, старались не встречаться глазами с людьми, которые так хорошо знали, что их ожидает. Английские солдаты стояли, опустив головы. Стыд жег и их души. Они чувствовали себя палачами...
Кладбище жертв выдачи в Лиенце
В завершение Дня памяти казачьей трагедии в Лиенце предлагается очерк Бориса Лукьяновича Солоневича, опубликованный в газете "Знамя России" (Нью-Йорк), № 317, 1970 г..
Оригинал взят у slavynka88 в "Во блаженном успении, вечный покой подаждь нам, Господи!"
Советские грузовики, окруженные тесным кольцом танков и мотоциклов, уже ждали у ворот громадного лагеря. Бесчеловечный церемониал насильственной выдачи "на родину" бывших советских военнопленных уже был закончен.
Около восьмидесяти выдаваемых, в своем большинстве казаков, стояли тесной кучкой посреди площади, окруженные английскими солдатами. Со всех сторон сурово и угрожающе сверкала сталь. Лица англичан были хмуры и злы, а некоторые и окровавлены - им только что пришлось выдержать борьбу с самыми неукротимыми казаками, которые быстро догадались, что объявленный "отъезд в Шотландию на работы" был обманом и ловушкой. Но сопротивление было уже сломано.
На левом фланге группы выдаваемых, на носилках, виднелось несколько неподвижных фигур, прикрытых холстом - трупы самоубийц. С других носилок еще слышались стоны и хрипения - это были раненые при сопротивлении и те, кто насильственному возвращению в советский "рай" предпочли перерезать ceбe вены или горло.
Но англичане были тверды - они хотели выдать всех "изменников родины" - тех, кто в начале войны не желал драться за советскую власть и Сталина и добровольно сдались. Теперь их требовали Советы по точному смыслу Ялтинского соглашения, и англичане выдавали по предъявленному списку всех - живых, мертвых и умирающих. Приказ есть приказ...
Молчаливая группа русских Ди-Пи, числом до двух тысяч человек, тесно окружила обреченных людей. Мужчины угрюмо глядели в землю, избегая встречаться взорами с несчастными соотечественниками. По щекам женщин ползли слезы. Тихонько плакали дети.
Выдаваемые стояли молчаливой стеной. Это были все люди в расцвете лет, очевидно, известные Советам по шпионским сведениям как непримиримые враги коммунизма. Кисти рук каждого из них были охвачены наручниками. Многие из них были жестоко избиты при оказанном сопротивлении. Несколько раненых опирались на плечи своих товарищей.
Шли последние минуты проверки перед посадкой на советские грузовики. Толстый довольный советский полковник войск МГБ, с малиновым околышем, начал выкликать имена. Но ему никто не отвечал. Мрачные взгляды исподлобья следили за его движением. Тогда полковник с жестом досады стал просто пересчитывать всех - живых, раненых и мертвых. Наконец, подсчет кончился. Английские солдаты около ворот, заплетенных проволокой, зашевелились.
Тогда из строя внезапно шагнул вперед пожилой казак, черная борода которого была густо залита кровью. Английские штыки угрожающе нагнулись, но он не обратил на них никакого внимания.
- Братцы, - звучно крикнул он, повернувшись лицом к строю. Голос его разнесся по всей притихшей площади. Тысячи глаз повернулись в его сторону. - Братцы... Давай перед смертью отслужим последнюю панихиду по душам нашим. Все равно - погибель впереди...
- Что, что он сказал? - с напряжением спросил начальник лагеря, вылощенный сухой английский майор, обращаясь к переводчику. Тот, молодой человек с бледным лицом, в форме сержанта, сдавленным голосом объяснил:
- Они хотят панихиду отслужить... Реквием... Перед смертью.
- Реквием? - переспросил майор. - По ком?
- По самим себе, - тихо уронил переводчик, отворачиваясь, чтобы не глядеть в лицо своего начальника.
Майор угрюмо нахмурился, но дал сигнал солдатам не трогать вышедшего из рядов казака... А тот, с трудом перекрестившись, обеими скованными руками, медленно склонился растрепанной головой перед своими товарищами и потом обвел суровым взором замершие ряды людей с бледными искошенными лицами.
Все замерло на площади. Советский полковник хотел что-то сказать майору, но тот, не отрывая взгляда от казака с окровавленной бородой, отмахнулся пренебрежительным жестом.
Казак выпрямился и вдруг окрепшим голосом начал:
- Благословен еси, Боже наш... всегда, ныне, и присно, и во веки веков... Аминь...
Вся площадь ответила - дохнула невидимым стройным хором:
- Господи помилуй...
Казак, видимо, забыл молитвы панихиды. А, может быть, он был слишком потрясен происшедшим, чтобы вспомнить торжественные глубокие слова прощанья живых с мертвыми. Поэтому он прочел "Отче наш" и, опять подняв свою страшную окровавленную растрепанную голову, возгласил с неописуемой силой скорби:
- Во блаженном успении вечный покой подаждь нам, Господи, усопшим рабам твоим...
Он на секунду запнулся, замер и потом тихо добавил, опять проведя взором по бледным лицам обреченных:
- Имена же наши Ты, Господи, веси...
Все "изменники Родины" и, вместе с ними, две тысячи окружавших их людей, как по команде, стали на колени. Только английские солдаты, в нерешительности опустившие штыки да группа офицеров осталась стоять среди коленопреклоненной толпы. Из крышек люков советских танков поднялись головы.
А на площади лилась рыдающая музыка последнего песнопения проникновенной русской панихиды:
- Со святыми упокой...
Мелодия росла и ширилась. В последней молитве изливали свою душевную скорбь тысячи и тысячи русских людей. Тысячи лиц поднялись кверху к светлому итальянскому небу с выражением веры и надежды... Песнопение звучало все громче, все мощнее... Брезент, накинутый на одних носилках, сдвинулся, и искаженное смертной мукой лицо умирающего показалось из-за края. Светлая улыбка проползла по его синим, искривленным страданием губам.
Английский майор опять спросил что-то у переводчика и неожиданным движением снял фуражку. Несколько английских солдат - может быть, неожиданно для самих себя - отдали винтовкой честь коленопреклоненной толпе.
Торжественная молитва кончилась. Все стали с колен и перекрестились. Окровавленный казак, гордо подняв голову, вызывающе крикнул советскому полковнику:
- Ну, красная сволочь, Иуда, делай теперь твое каиново дело! Веди! Идем, ребята.
И, повысив голос, крикнул толпе:
- Прощайте, братья. Не поминайте лихом! Помолитесь еще за наши души. Все едино - русская правда и в крови не потонет...
Все обнажили головы, как перед похоронной процессией... Опять склонился майор к переводчику и, услышав ответ, отвернувшись, глухо пробормотал:
- Проклятая грязная политика!..
Советский полковник с радостным лицом протянул ему руку на прощанье, но англичанин сделал вид, что не заметил ее. Лицо его было угрюмо и сурово.
"Слово джентльмена", данное им русским пленным, что выдач в СССР не будет, жгло его совесть. Янтарная трубка скрипнула, перекушенная судорожно сжатыми зубами...
Обреченные на смерть люди, окруженные войсками ЧК-ОГПУ-НКВД-МВД-МГБ, молчаливо усаживались на грузовики. Советские солдаты, понявшие смысл прошедшей сцены, старались не встречаться глазами с людьми, которые так хорошо знали, что их ожидает.
Подавленное молчание царило и в лагере. Английские солдаты стояли, опустив головы. Стыд жег и их души. Они чувствовали себя палачами. Соседний польский лагерь поднял на воротах траурные флаги...
Заворчали моторы и через несколько минут дорога опустела. Но в воздухе, казалось, еще не затихла последняя мелодия "Вечной памяти" и, с омраченной душой, люди, расходясь, старались не глядеть друг на друга.
Борис Солоневич
"Знамя России" (Нью-Йорк), № 317, 1970 г.
Источник