Армения во мне и я в Армении. Арцах. 2005 год. Часть 2.
Часть 2. Шуши.
3. Шуши
На следующее утро мы поехали в Шуши.
На автовокаяне, который находится на улице Воинов Освободителей (Азатамартиков), мы сели в маршрутку. Когда мы выехали загород уже вся маршрутка принимала участие в нашем путешествии и даже в нашей жизни. Из мужчин в машине находились только один молодой человек, который сидел и окна и молчал, двое мальчиков лет 13-ти, и военный, который сидел рядом с водителем, все остальные были женщины. Мой друг о чем-то с ними разговаривал на армянском, а я смотрела в окно. Женщины сказали, что смотреть в Шуши совершенно нечего кроме двух имеющихся там церквей. Потом они поинтересовались русская ли я, и, не дожидаясь ответа, решили, что да, русская. Дальнейший разговор так и шел: они задавали моему другу вопросы и сами друг другу на них отвечали. "Как, - спрашивает одна -, ты ее нашел?" "А почему он, может она сама его нашла - отвечает другая". "Ну и что, русская хорошая жена?", ее соседка удивляется: "Конечно хорошая! Русские женщины очень хорошие". "А что ж она у тебя такая белая?", подключается женщина с множеством сумок, наполненных овощами: "Ну как почему, потому что у них кожа такая, к солнцу невосприимчивая". "А дети у вас есть?", "Да ну какие дети, джана, ты что не видишь, они молодожены". Мой друг только смеялся, давно поняв, что его участие в разговоре не требуется. А я смотрела в окно, меня не занимал их разговор, ведь я в Шуши ехала в первый раз.
Но одна фраза заставила меня оторваться от окна. Мой друг спросил их как называется одно из сел, которое находилось внизу. Они произнесли какое-то тюркское название, и мой друг поинтересовался что оно значит и как его перевести на армянский. На что ему женщины ответили: "Не знаем, мы ведь только недавно армянами стали"….
Маршрутка въехала в центр Шуши и мы сошли. Было очень холодно и мы решили зайти в магазин и купить что-то вроде свитера или куртки. Во всем городе было 7 магазинов, объединяющих в себе и продуктовые, и текстильные товары. Куртки были либо детские, либо от мужских спортивных костюмов. Свитеров не было вовсе. На вопрос, а где можно купить, нам отвечали: "Нигде, сейчас не сезон". В детскую я бы не влезла, а одеть мужскую спортивную куртку - это выше моих сил! Поэтому я предпочла умереть молодой, но красивой.
Первым, что мы увидели был Кафедральный собор Аменапркич Казанчецоц. Это название я смогла выговорить только когда мне его написали, а до тех пор я называла ее Белой церковью - Спитак жам. Эта красивейшая церковь, построенная в 1887 году при Александре II, напомнила мне чем-то русскую православную церковь. Впрочем и Канач жам (Зеленая церковь) тоже похожа на православную. Возможно, учитывая то, что обе церкви были построены в бытность вхождения Арцаха в Российскую Империю, они воплотили в себе и частичку русскую культуры, а возможно я себе льщу. Во всяком случае, их архитектура не типична для армянской, это признают и специалисты.
Церковь Казанчецоц находится на возвышенности, она легко доступна взору, а также зависти и орудиям. Про такие строения говорят "дом на семи ветрах". Досталось ей.
Из книги "Шуши - город трагической судьбы" Шаген Мкртчян и Щорс Давтян.
"Страшным испытаниям подвергся самый величественный памятник Шуши - Кафедральный Собор Казанчецоц: в 1940-е годы он был использован в качестве зернохранилища, в 1950-е годы разрушили его шатер и разобрали чистотесанные камни крыши, а также верхние части боковых стен. Церковь настолько разлюбили и растащили, что из ее камней в азербайджанском квартале построили несколько престижных зданий. Но и на этом они не успокоились. Барельефы на стенах храма, надгробные плиты с богатым убранством и крест колокольни превратили в тир, в мишень для ружейной пальбы. А в конце 1960-х годов здесь появились тракторы и бульдозеры из районов сельхозтехники. В связи с многочисленными протестами, это очередное "святотатство" - гараж, ликвидировали, и церковь вновь была брошена на произвол судьбы. В 1970-е годы варварство дошло до кульминационной точки. У оснований массивных колонн, поддерживающих свод, подожгли автомобильные шины, заложили взрывчатку, на стенах вывели свои "благочестивые имена", стерли барельефы и эпиграфические надписи - одним словом, храм впал в такое состояние, будто подвергся бомбардировке.
В 80-х годах была начата реставрация церкви, которая была прервана начавшейся новой Карабахской войной. Рассказывают, что церковь была обстреляна из системы залпового огня "Град". Сегодня Казанчецоц полностью отреставрирована, лишь в некоторых местах на стенах с внешней стороны можно увидеть следы о выстрелов. Наверное их оставили умышленно.
До поездки в Арцах я не видела ни одной фотографии этого края, их я просматриваю сейчас, по приезду. Сердце, и кулаки вместе с ним сжимаются, когда видишь фотографии 19 века, после утверждения в Арцахе русского владычества, прекращения междоусобных войн и разрушительных набегов и установления спокойствия. Красивый, элегантный город, с училищами, театрами, церквами, богатейшими библиотеками. Фотографии начала 20 века: 1920 год - разрушенный турками и азербайджанцами Шуши; 70-е года - советский маразм, выражающийся в уродливых строениях (например современное здание почты, жилые пятиэтажки); фотографии мая 1992 года………..
Читая историческую литературу, мне часто приходит в голову мысль, которая мне не нравится. Не нравится тем, что она приводит к невольному обобщению, что есть не только нарушение закона логики, но и проявление злости, а злость - это эмоция, мешающая разуму.
Мысль следующая: о степени сегодняшней культурной развитости того или иного народа, в смысле духовности, морали, этики, можно судить по способам ведения войн и расширения своих территорий, применяемыми этим народом еще в глубокой древности.
Александр Македонский в пору своих завоевательных войн был восхищен египетской и месопотамской цивилизациями: их архитектурой, их научными и техническими достижениями. Ведь месопотамская цивилизация не умерла насильственной смертью, она заснула, добровольно отказавшись от своих культурных достижений в пользу пришедшей к ней новой цивилизации, потому что увидела ее большую практичность. Но осознания этого не произошло, если бы Александр разрушал и сжигал города. Александр сурово карал каждого своего воина, не взирая на звания, если тот позволял себе варварские поступки по отношению к жителям или культурным ценностям Вавилона.
Когда случались набеги кочевых, мусульманским племен, позже народов на города, то они сравнивали с землей все то, что многие тысячелетия создавалось руками и умом человека. Они не умели осознавать ценность для себя же самих доставшегося им преступным путем богатого наследства. Они удовлетворялись грабежами, которые давали временные блага. Варварская Европа отличалась похожими способами ведения войн: испанцы, британцы, французы, немцы разрушали, сжигали, бомбили города в разные времена и на разных стадиях своего развития одинаково жестоко. Американцы, которые долгое время представляли собой выходцев из той же самой Европы, в 1945 году, после разгрома Германии, уходя на Запад стерли с лица земли Восточный Берлин, понимая, что эта территория достанется советскому союзу. Пролистывая одну туристическую брошюру, рассказывающую о Потсдаме, я уже не удивившись усмехнулась, когда прочла о том, что советские солдаты выпустили по зданию Рейхстага 1 миллион снарядов. Между тем существует документ, подтверждающий отданный Сталиным в ходе захвата Рейхстага приказ не обстреливать это здание, во-первых потому что вся фашистская верхушка заседала не в нем, и во-вторых это здание должно было быть сохранено как символ фашистского периода истории Германии.
В дни, когда я пишу это эссе, по телевидению показывают кадры пострадавшего от разрушительного наводнения американского города Новый Орлеан. В эти дни я читаю "Дневник Доктора Хачеряна", где он описывает хронику событий 1922 года в Смирне. И я осознаю, что хроники Смирны 1922 года и Нового Орлеана 2005 во многом одинаковы. Мародерство, грабежи, насилия….и все это в терпящем катастрофу городе, все это среди своих же сограждан, в ситуации, когда сами преступники находятся в такой же опасности как и их жертвы. Это ли не дикость? Ничего не меняется. И изменится ли когда-нибудь?
Сегодня на улицах Шуши тот же май 1992 года, лишь мусор убран. Но когда я была в Шуши мое сердце так не сжималось, как во время просмотра старых фотографий, наверное оттого, что рядом со скелетами домов я видела живых людей, уцелевших, вернувшихся, продолжающих жить, рожать детей, смеяться. Dum spiro - spero - пока живу - надеюсь……………..
Церковь Канач жам. Ворота к ней были закрыты. Напротив них в стиле "папезенк" сидели двое молодых ребят. Мы спросили работает ли церковь, они не ответили. Мы сами открыли ворота и прошли. Ребята встали и крикнули "закрыто". Подошли к нам. Было не понятно их настроение, но страшно не было.
Вообще интересную вещь заметила - я бывала во многих странах, преимущественно в детском возрасте, и везде попадала в конфликтные ситуации, бывало страшно, обидчиков воспринимала как врагов и старалась им максимально противостоять, словом или кулаками. В Армении у меня никогда не проявлялся этот необходимый порок страха, опасности. Ситуации бывали различные, приходилось и защищаться, но даже осознавая опасность, внутри я была абсолютно спокойна, как будто все это происходит во сне и я знаю, что страшна только картинка, а реальной угрозы быть не может. Осознать причину этого странного чувства мне помог один случай, произошедшей со мной 2 года назад в Ереване. Я возвращалась поздно вечером домой на улицу Овсепа Эмина, улочку, где маленькие частные домики, народа никого. На встречу мне группа парней. Предварительного вводного разговора не было, я просто оказалась блокирована с двух сторон каким-то забором и с двух других ребятами. Они молчали и я молчала. Мне надоело молчать первой, я сказала: "постояли и хватит, теперь давайте пойдем по домам". Они ухмыльнулись и сказали, что никто никуда расходиться не собирается и я в том числе. Тогда я сказала: "ну ведь вы меня все равно не тронете". Они засмеялись издевательски и один спросил: "почему не тронем"? "Ну как почему, говорю, ведь я человек, и ты человек. Ведь мы же не турки, в конце концов". Сказала и так самой смешно стало от своей глупости и наивности, что я засмеялась в голос. Ведь искренне сказала, не уловка, не психологический прием. Парень, который разговаривал со мной посмотрел на меня дооолгом таким взглядом, то ли думал над моими словами, то ли пытался увидеть в моем лице признаки зарождающейся шизофрении. Они молча ушли, а я спокойно пошла дальше, не переставая смеяться над собой. Потом я часто вспоминала эту сцену и пыталась понять, что заставило меня так сказать, а главное так думать. И чем старше я становилась, чем больше читала и узнавала об истории армян, тем больше развивалась моя наивная убежденность в том, что люди, которым выпало веками наблюдать самые низкие из возможных человеческих поступков должны стыдиться совершать даже самые обычные проступки. Ведь страдание очищает. И спасибо этому парню, что он не убил эту иллюзию. Мне повезло.
Парни подошли к нам и спросили, кивнув на меня: "русская"? Я ответила сама: "айо, рус ем". "Здесь раньше была русская церковь, - сказал один из них, - турки разрушили".
Я думаю он ошибся, а может я не поняла что он имел ввиду, но спорить не стала. В Шуши действительно была русская церковь (в документах она упоминается как греко-русская), но она находилась в северной части города в квартале Гумлуг, а Канач жам находится в западной части.
Название Канач жам (зеленая церковь) ей дано из-за купола, раскрашенного в зеленый цвет, и вовсе не мною, по аналогии с Казанчецоц, а народом. Еще эта церковь называется Сурб Ованнеса Мкртича (в переводе на русский, Святого Иоанна Кристителя), а также Карабахцоц, поскольку построена она была выходцами из карабахских селений в 1847 году.
Из книги "Шуши - город трагической судьбы" Шаген Мкртчян и Щорс Давтян.
"В последние годы азербайджанского режима церковь была превращена в галерею минеральных вод. На алтаре находилась железная цистерна и часто выливающаяся из цистерны вода попадала на приделы и разрушала церковь.
После освобождения Шуши церковь была возвращена своим хозяевам. Там проводились реставрационные работы и в мае 1995 г. в присутствии новоизбранного Католикоса всех армян Гарегина I состоялось богослужение".
Осмотрели церковь. На ней я встретила надпись, которую можно увидеть в Арцахе повсюду на различных объектах: "средства на реконструкцию этой церкви выделил такой-то".
Больше в Шуши на сегодняшний день церквей нет. А всего их было, если я не ошибаюсь, 6:
1. Казанчецоц (1887 г.) - восстановлена.
2. Агулецоц (1822 г.) - разрушена в 1960-х годах, на ее месте построена школа;
3. Мегрецоц ( 1838 г.) - в советское время была перестроена в летний кинотеатр;
4. Кусац ванк (Анапат) (1816 г.) - снесена бульдозерами в 1960-70-х годах;
5. Канач жам ( 1847 г.) - восстановлена в 1995 году;
6. греко-русская церковь Святого Великомученика и Победоносца Георгия (1830) - разрушена в начале 1970-х годов, на ее месте был построен дом культуры и здание райкома партии.
Выйдя из Канач жам мы пошли вверх по склону и вышли на место, откуда открывается великолепный вид на Степанакерт. Вот она столица Арцаха, как на ладони. Да, теперь лишь осознаешь всю важность овладения Шуши. Отсюда и бомбили Степанакерт. Мы прошли чуть дальше и увидели какую-то крепость. Странно, но про эту крепость я ничего нигде не читала. Мой друг тоже недоумевал. Мы решили подойти ближе. В стене метров 5 высотой был проход, мы зашли и увидели, что здесь ведутся строительные работы, может восстановительные? Но от рабочих мы узнали, что никакая это не крепость, а строящийся дом, в котором собирается проживать богатый армянин из Москвы, его имя можно часто встретить в Арцахе на дорожных плакатах, где указывается имя человека, пожертвовавшего деньги на ремонт дороги. Ничего себе, подумали мы! У меня промелькнула мысль, что если, не дай Бог, вновь начнется война и Шуши будет взят, то захватчикам достанется готовое укрепление, из которого они смогут обстреливать Степанакерт.
Мир этому дому. Мы сделали несколько снимков открывающихся видов и продолжили свой путь.
Мы бродили по Шуши. Наверное мы прошли весь город и даже не один раз. Мой друг не был в этом городе 10 лет. Службу он проходил в различных районах Арцаха и в Шушинском в частности. Он показывал мне пещеры, которых много в окрестностях Шуши, некоторые из них видно даже с улиц города. Там они, бывало, и в наблюдении сидели, и в увольнение отсыпались, и….. кровь пускали.
Я могу ошибаться, и пусть я ошибаюсь, но я сужу по тому, что вижу. А видела я в Шуши то же, что часто замечала и в Ереване - автономное существование государства от народа, и народа от государства. Я встречала в интернете новостные сообщения о том, что в Шуши "полным ходом идет строительство жилых домов, восстанавливаются улицы". Я не видела там стройку "полным ходом", я видела только 2 новых жилых, в привычном нам значении этого слова, дома. Видела там скелеты зданий, у которых сохранились стены, крыша и разделительные стенки между квартирами. Больше в них не сохранилось ничего. Квартиры выжжены и дом выглядит так, как будто его продули. Как сито. И в этом сите я видела 2-3 квартиры: с окнами, с занавесками, с дверьми, с фикусами на подоконниках. То есть эти семьи просто вернулись на то место, где они раньше жили, закрылись от ветра и дождя и продолжают жить. Как ласточки, которые селятся в созданные природой пещерки в скалах. Другие живут в сохранившейся после удара снаряда половине здания.
Я видела только 3 отреставрированных постройки: 2 церкви и здание музыкальной школы. Еще я видела новый памятник - Вазгену Саркисяну. Можно восхищаться высокой культурой народа, который первым делом восстанавливает религиозно-культовые объекты и муз. школы. Можно……… сидя на теплой кухне и попивая тутовку, присланную из Арцаха. Я не восхищаюсь. Чтобы говорить с Богом достаточно маленькой иконки. Чтобы служить молебен достаточно маленького алтаря. Но чтобы жить в высокогорном крае, человеку крыши и 3-х стен не достаточно.
Впрочем, деньги на эти две церкви были пожертвованы частными лицами, и это их выбор, их право.
Гуляя по городу мы практически не встречали людей, но в магазинах я обратила внимание на красоту шушинских женщин. На нежность и правильность их черт. Даже старая женщина красива и мила. Мужчины также отличаются от мужчин, проживающих в Республике Армения. У них более мягкая внешность, нет этой порой карикатурно-яркой кавказкости, которую можно встретить на улицах Еревана.
Мы в очередной раз вышли на центральную площадь, где установлен памятник Вазгену Саркисяну. Талантливый памятник: перед зданием бывшей администрации города (я так думаю, что администрации), на каменной скамеечке сидит каменный Вазген Саркисян в военной форме. Его руки в карманах, взгляд в никуда, задумчивый. Я села рядышком и сфотографировалась. Мой друг отказался присаживаться рядом даже с каменным Саркисяном.
Прошли по улице со старыми и некогда красивыми домиками. Им очень досталось. Очень.
Злую усмешку вызвало одно строение. Видимо, это был дом пионеров. Одноэтажное здание, от которого сохранилась только передняя стена. В центре стены изображен чей-то бывший профиль (вариантов не так много), далее и справа и слева пространства для дверей и затем продолжение стен с изображением советских флагов и другой советской символики. Мне показался этот разрушенный дом очень символичным. В голове проскользнула мысль: так тебе и надо, ты сам виноват в том, что теперь от тебя осталась одна стена, ты в 23-ем зарядил то орудие, которое бабахнуло по тебе в 88-ом.
Мы вышли на одну из улиц, находящихся в центре города, это самая людная улица. Во время войны она пострадала меньше всего. Наверное потому, что на ней находится мечеть. У мечети было много народа. "Много" относительно Шуши. У самой мечети стояли дед и женщина, на площади перед мечетью играли дети. На бордюрах сидели парни и ели семечки. Подходя к мечети мы увидели, что с парням громко разговаривает какой-то мужчина. Говорил он по-русски, зычным глубоким голосом. Я видела его только со спины, но у меня не было сомнений в том, что он русский. Он был пьян, точнее он пребывал в привычном для его тела состоянии, которое обычно выражается в не совсем прямой походке, но в ясном уме и четкой речи. Он закончил свой разговор с парнями, повернулся и пошел в нашу сторону. Увидев нас, он с улыбкой заговорил с нами: "Ребят, мне совершенно необходимо 50 драм, вот ваще проблем нет у меня, и будет совсем хорошо, если у меня будет еще 50 драм". Это было не попрошайничество, не просьба, это было утверждение, в котором не было унижения, но даже некоторая наглость. Друг высыпал ему из кармана монеты, там было много больше, чем 50 драм, но это не произвело на мужчину впечатления. Он взял деньги, поблагодарил, и, продолжая улыбаться попрощался с нами. У меня подступили слезы. Слезы злости и обиды. Я окликнула его, подошла к нему и спросила: "Простите, вы ведь не армянин?". Его лицо приняло задумчивый вид. "Значит так: мамка у меня русская была, а батя чечен". "Чечен" он произнес как-то виновато. Назвал свою фамилию, которую я не запомнила, но она была типично чеченская. "Сам я ветеран Карабахской войны. Воевал подле Самвела Бабаяна, а потом нас посадили", и он засмеялся. "А вы русская, ведь?", "Да". Он улыбнулся и пошел по своим делам. Ему не требовалось общение с нами, да и времени у него не было.
Меня такая злость и обида взяли - дивизию твою налево! Ну ведь все здесь живут херово, ни у кого нет ни работы, ни денег, но мы встретили только одного алкоголика и он оказался русским! Да и почему этот человек должен спиваться тут? Страна, за которую он воевал не считает нужным отблагодарить его, страна, к которой он имеет этническую принадлежность не считает нужным заботиться о нем, а человек, вместе с котором он воевал бок о бок не считает нужным помнить об этом в то время как жирует в Москве! Возможно я не права и много не знаю. Но мне было больно, глядя на него, и это была другая боль, не та, с которой я взирала на развалины Шуши - это была боль обиды и стыда.
Мы пофотографировали мечеть. Внутрь не заходили, поэтому каково ее внутреннее состояние, не знаю, но снаружи она почти уцелела.
В период Шуминского ханства (1756-1822 гг.) в Шуши были построена Верхняя и Нижняя мечети. Судя по описаниям они были практически одинаковыми, поэтому я не знаю наверняка, Верхнюю или Нижнюю мечеть мы видели.
Из книги "Шуши - город трагической судьбы" Шаген Мкртчян и Щорс Давтян.
"В этих сооружениях "нового типа" мусульманской архитектуры удачно применены также классические формы армянского строительного искусства, причем эти заимствования так очевидны, что, если бы не минареты, то трудно было бы определить функциональное назначение сооружения. Оно больше всего оставляет впечатление армянского притвора. Примечательно, что первые архитекторы мусульмане, в том числе и тушинский зодчий Сефи хан, в своем творчестве исходили из принципов и художественных приемов армянской архитектуры. Чтобы убедиться в этом, достаточно хотя бы раз увидеть трехарочный зал Хтудрэ (6 в.), или трехарочные притворы монастыря Сурб Акопаванка, Котик Анапата, Чарекванка (12-13 вв.), трехарочный зал Иджеванатуна (16 в.) у дороги в Гадрут, парадный портал Степанакертского гостеатра (20 в.), тогда станет очевидны, что как эти перечисленные сооружения, так и трехарочные портики мечети Шуши имеют один общий стиль".
Мы спросили у деда как можно пройти к месту, название которого я так и не запомнила. Я буду называть это место "поляной". Имеется ввиду то историческое место на окраине города, куда ночью из ущелья поднялись армяне и отвоевали Шуши. Если я не ошибаюсь, это ущелье Гюнот. Дед нам в помощь кликнул двух детишек и те пошли нас провожать. Мальчику было лет 6, а девочке лет 13, ее звали Оксана. Ее мать, русская, и отец, армянин, познакомились и поженились в Баку, а после войны приехали в Шуши. Как рассказала Оксана, ни мать, ни отец не работают. На мой вопрос, а на что же они живут, она ответила, что "иногда отца зовут разгрести развалины какого-нибудь дома и платят деньги". Это была очень красивая девочка, хотя то, что это девочка не сразу можно было понять. Ее красота была в ее глазах, выражении лица, осанке: спокойных, мудрых, взрослых, с большим достоинством. Я чувствовала себя рядом с ней неловко. Она заботилась обо мне как о ребенке, как о слабом: рвала и приносила мне мош, собирала для меня колючки и другие интересные растения, корила моего друга за то, что я так легко одета, вместе с моим другом вздрагивала, когда я бегала по склонам, разглядывая и фотографируя окрестности. Меня раздражала эта забота, потому что она была не правильная, я должна была все это делать. Ведь это она ребенок.
По дороге к нам присоединился еще один мальчик и мы уже впятером дошли до поляны. Оксана, подойдя к обрыву сказала: "оттуда армяне ночью поднялись наверх и зарезали всех турок. В этом ущелье турецкий самолет валялся, его армяне поймали". Она имела ввиду как раз те самые металлические канаты, которые натягивали между горами. Я огляделась и увидела в горе, которая возвышалась над нами 2 пещеры. Я спросила ребят, бывали ли они там. "Да, - со скукой ответила Оксана, - были, но там очень темно".
Мы пробыли на этом месте еще минут 30, поговорили, пофотографировались, ребята показали нам места на поляне, где они играют, показали целый мебельный гарнитур, который они соорудили из камней. Мы посидели на каменном диванчике, попили воображаемый кофе, я даже откушала воображаемый арбуз, что
вызвало у детей смех. Наконец то!
Мы стали возвращаться в город. По пути Оксана нашла на дороге старый снимок одного из памятников Комитасу с текстом на армянском. Она его бережно разглаживала по дороге, а потом убрала за пазуху. Я сказала Оксане, что она очень красивая. Оксана никак не отреагировала.
Мы вернулись на площадь перед мечетью, где собралось много детей. Мы с другом пошли в магазин, находящийся там же, дети деликатно ждали нас на улице. Я спросила ребят, чтобы они хотели съесть. Я не хотела без них принимать решение в пользу какого-нибудь несерьезного мороженого, подумала, что может они предпочли бы что-нибудь посолиднее. Но дети хором высказались за мороженое. Только Оксана молчала.
Мы купили много мороженого, вынесли его на улицу и стали раздавать детям. Их почему-то было уже больше, а через секунду подбежало еще подкрепление. Мы купили еще мороженого. Оксана продолжала молча стоять в стороне. Я подошла к ней и отдала мороженое, пожелав приятного аппетита. Она молча взяла. Поблагодарив и попрощавшись с детьми, мы с другом пошли обратно.
Нам очень хотелось есть, а еще больше выпить. Мы зашли в кафе, которое было одним из трех мест, где можно было поесть. Как интересно высказались о нем встретившиеся нам женщины, у которых мы поинтересовались о питейных заведениях: "Шат тер э, шат". Не "шат лав тер э", а именно "шат тер э".
Официантка прекрасно говорила по-русски и казалась очень интеллигентной женщиной. Стол как и в том кафе в Степанакерте был скудным по сравнению с кафе в Армении, а цены высокими. Мы поели, выпили, обменялись впечатлениями и мыслями, вызвали такси и поехали в Степанакерт.
По дороге я попросила остановить около старого разрушенного армянского кладбища. Водитель сказал, что во время войны азербайджанцы (которых в Шуши называют турками) пытались уничтожить это кладбище с целью скрыть следы пребывания армян на этой земле. Да, я читала об этом. И у меня этот факт вызывал удивление. Тратить столько энергии практически впустую. Ведь факт пребывания того или иного народа на той или иной земле можно доказать не только памятниками архитектуры, но и, прежде всего, упоминаниями в летописях, международных договорах. У армян была высоко развита торговля и имеется множество торговых договоров, хранящихся не только в архивах Армении и Арцаха, но и в архивах иностранных государств. Дикость.
Впрочем я читала и про план некоего советского архитектора Саидова по благоустройству Шуши "Мертвые съели живых", в котором предлагалось уничтожать старинные христианские кладбища, которые занимают слишком много места, которое могло бы быть застроено домами для живых. Это тоже дикость, но хотя бы с попыткой рационального обоснования.
Подъезжая к Степанакерту, мы остановились, чтобы осмотреть стоящий на горе танк, первый армянский танк, вошедший в Степанакерт. В нем было 4 танкиста, 3 погибли, один жив и проживает в Степанакерте. Мы сфотографировались. На танке было много надписей, преимущественно романтического содержания, оставленных молодежью в послевоенные годы. В самом танке была, как водится, помойка.
По возвращению из Шуши Степанакерт показался Лас-Вегасом.
В тот вечер мы наконец дозвонились до нашего друга, живущего в Степанакерте. Мы сидели втроем в кафе и говорили без умолку. Арцахскому другу хотелось знать как там Россия, Москва, а мне хотелось спрашивать про Арцах и говорить о Шуши, и моим мыслям было странно улетать далеко в Россию за анализом политико-социальной ситуации, в то время как тело находилось в 30 километрах от фронта.