Les catacombes
Помимо наиболее распространённых и известных туристических полян в Париже есть исторически не менее заслуженные, но по той или иной причине не столь разрекламированные объекты. Французы часто сами не подозревают об их существовании или, даже если и знают о них, ни разу там не были.
Одно из таких мест -- Катакомбы, древняя сеть подземных переходов, соединяющая места, где некогда существовали римские карьеры по добыче известняка (вообще-то настоящее название этого места так и звучит -- les carrières de Paris).
Хотя законопослушному туристу, во всём повинующемуся указующим стрелочкам "Вход" и "Выход", на своей шкуре почувствовать этого не удастся (как не удалось и нам), Катакомбы -- это гигантский подземный лабиринт с общей протяженностью троп более трехсот километров (посмотреть на план). Здесь очень просто заблудиться, особенно с учётом того, что "сверху" путь в Катакомбы открывается через массу различных входов, разбросанных по всему Парижу, и эти входы, как правило, ведут в места, не связанные с маршрутом, проторенным для "уважаемых парижан и гостей столицы".
Однако и проторенный маршрут, начинающийся со слов: "Остановись! Здесь -- чертог Смерти", поражает воображение посильнее иного музея. Дело в том, что с 1785-86 гг. триста пятьдесят карьеров стали использоваться для массовых захоронений как оссуарии ("костярии", по меткому замечанию distan), то есть, попросту говоря, хранилища костей. Туда по ночам перевозили кости с закрывавшихся по разным причинам кладбищ, тела жертв мора, бедняков, погибших во время восстаний, и прочих людей, которым не повезло получить отдельную уютную могилку. Позже, уже в девятнадцатом веке, власти озаботились тем, что такой гигантский некрополь станет, скорее всего, рассадником заразы, и приняли меры по дезинфекции и очистке большей части помещений Катакомб. Однако кости оттуда никто не забирал.
Так вот и получается, что туристы спускаются на глубину двадцати метров под землёй и потом идут в молчании (впрочем, зачастую, -- видимо, в качестве защитной реакции -- кто-нибудь, наоборот, начинает громко разговаривать и хохотать) два-три километра меж тьмами, и тьмами, и тьмами останков, уложенных в штабеля. Местами из черепов выложены легкомысленные фигуры, но по большей части они просто аккуратно проложены двумя слоями в стенах из костей -- эдакий макабрический пирожок. Если приглядываться к стенам, то можно заметить, что костеукладчикам не чужд юмор.
Но в целом всё это производит весьма странное и неожиданное впечатление. В Катакомбах не делается страшно, а делается чрезвычайно грустно. Одинокие кости эти и черепа, смешавшиеся, как сорняки корнями, и не принадлежащие уже друг другу, похожи почему-то, да простит меня читатель, на выгнанных из домов собак, которые слоняются по лужам под дождём, сбивающим их шерсть в грязные колтуны. И то, как они улыбаются тебе пустыми глазницами и ртами, -- не пугает, а наполняет тоской и желанием, чтобы они, наконец, были оставлены в покое, в тёмном окончательном одиночестве.
Повсюду вдоль этого маршрута развешены мемориальные доски с различными надписями на французском и на латыни, все призывающие к одному: помнить о смерти и уважать её. Особенно мне почему-то запомнилось длинное французское изречение, которое я, насколько позволило мне моё ограниченное знание языка, перевёл так: "Смерть не бывает в будущем, не бывает и в прошлом, а всегда лишь в настоящем: если она наступает, то она уже пришла; и вот её больше нет".
Подсчитано, что в Катакомбах за всё время их существования захоронили (если это существование между мирами можно так назвать) порядка пяти-шести миллионов человек. Поэтому вполне вероятно, что не одному визитёру суждено упереть взгляд в череп его же собственного предка. Но он не будет знать об этом, и это хорошо, потому что у каждого есть право на таинство смерти.
Одно из таких мест -- Катакомбы, древняя сеть подземных переходов, соединяющая места, где некогда существовали римские карьеры по добыче известняка (вообще-то настоящее название этого места так и звучит -- les carrières de Paris).
Хотя законопослушному туристу, во всём повинующемуся указующим стрелочкам "Вход" и "Выход", на своей шкуре почувствовать этого не удастся (как не удалось и нам), Катакомбы -- это гигантский подземный лабиринт с общей протяженностью троп более трехсот километров (посмотреть на план). Здесь очень просто заблудиться, особенно с учётом того, что "сверху" путь в Катакомбы открывается через массу различных входов, разбросанных по всему Парижу, и эти входы, как правило, ведут в места, не связанные с маршрутом, проторенным для "уважаемых парижан и гостей столицы".
Однако и проторенный маршрут, начинающийся со слов: "Остановись! Здесь -- чертог Смерти", поражает воображение посильнее иного музея. Дело в том, что с 1785-86 гг. триста пятьдесят карьеров стали использоваться для массовых захоронений как оссуарии ("костярии", по меткому замечанию distan), то есть, попросту говоря, хранилища костей. Туда по ночам перевозили кости с закрывавшихся по разным причинам кладбищ, тела жертв мора, бедняков, погибших во время восстаний, и прочих людей, которым не повезло получить отдельную уютную могилку. Позже, уже в девятнадцатом веке, власти озаботились тем, что такой гигантский некрополь станет, скорее всего, рассадником заразы, и приняли меры по дезинфекции и очистке большей части помещений Катакомб. Однако кости оттуда никто не забирал.
Так вот и получается, что туристы спускаются на глубину двадцати метров под землёй и потом идут в молчании (впрочем, зачастую, -- видимо, в качестве защитной реакции -- кто-нибудь, наоборот, начинает громко разговаривать и хохотать) два-три километра меж тьмами, и тьмами, и тьмами останков, уложенных в штабеля. Местами из черепов выложены легкомысленные фигуры, но по большей части они просто аккуратно проложены двумя слоями в стенах из костей -- эдакий макабрический пирожок. Если приглядываться к стенам, то можно заметить, что костеукладчикам не чужд юмор.
Но в целом всё это производит весьма странное и неожиданное впечатление. В Катакомбах не делается страшно, а делается чрезвычайно грустно. Одинокие кости эти и черепа, смешавшиеся, как сорняки корнями, и не принадлежащие уже друг другу, похожи почему-то, да простит меня читатель, на выгнанных из домов собак, которые слоняются по лужам под дождём, сбивающим их шерсть в грязные колтуны. И то, как они улыбаются тебе пустыми глазницами и ртами, -- не пугает, а наполняет тоской и желанием, чтобы они, наконец, были оставлены в покое, в тёмном окончательном одиночестве.
Повсюду вдоль этого маршрута развешены мемориальные доски с различными надписями на французском и на латыни, все призывающие к одному: помнить о смерти и уважать её. Особенно мне почему-то запомнилось длинное французское изречение, которое я, насколько позволило мне моё ограниченное знание языка, перевёл так: "Смерть не бывает в будущем, не бывает и в прошлом, а всегда лишь в настоящем: если она наступает, то она уже пришла; и вот её больше нет".
Подсчитано, что в Катакомбах за всё время их существования захоронили (если это существование между мирами можно так назвать) порядка пяти-шести миллионов человек. Поэтому вполне вероятно, что не одному визитёру суждено упереть взгляд в череп его же собственного предка. Но он не будет знать об этом, и это хорошо, потому что у каждого есть право на таинство смерти.
