Tobias Jones, "Темное сердце Италии"
Заканчиваю читать прекрасно написанную книгу The Dark Heart of Italy (есть итальянская версия: Il cuore oscuro dell'Italia. Un viaggio tra odio e amore) молодого английского журналиста по имени Tobias Jones, переехавшего в Италию в 1999 году из любви к итальянской девушке и самой стране и покинувшего ее (Италию, конечно, а не девушку) в 2003 году страшно разочарованным. (Наткнулся на ссылку на эту книгу тоже здесь, в Живом Дневнике).
Книга является отличным средством от "ностальгии" по Италии, которой я до недавнего времени страдал. При этом автор, будучи англичанином, то есть человеком a priori подлым, пишет душевно, с состраданием и даже болью, богатым образным языком, явно принимая наблюдаемые безобразия близко к сердцу. Если книга попадет к вам в руки, но читать целиком будет недосуг, советую пропустить главы про "гражданскую войну" 1960-1970 годов ("The Mother of All Slaughters", "Penalties and Impunity" ("Преступления и безнаказанность"), "The Sofri Case") и про борьбу с коррупцией ("Clean Hands"). Очень понравились главы "Parole, parole, parole", "The Means of Seduction" ("Средства обольщения"; заголовок обыгрывает марксистское словосочетание "The Means of Production" -- "Средства производства"), "Concrete Problems" (здесь игра слов: можно перевести "Конкретные проблемы", но имеются в виду и "Бетонные проблемы", то есть, на самом деле, проблемы, связанные с незаконным строительством).
Последняя упомянутая глава заканчивается душещипательным диалогом, которой привожу ниже.
Январь 2002 года. Я был в баре, наблюдая по телевизору поздний футбольный матч. В углу я узнал светловолосого парня, которому я преподавал почти два года назад. Марко был одним из тех тихих типов, кто говорит очень редко на лекциях. Когда же он говорил, он обычно сажал в лужу одного из своих сотоварищей-студентов. Это происходило не по причине его превосходства: он просто много учился, был немного саркастичным и отчужденным. Мне он очень нравился, хотя я его толком не знал.
-- Дядя Тобья! [Такое прозвище дали автору итальянцы. - n.] -- Он позвал меня к своему столу, и я сел напротив него. -- Ты всё еще пишешь эту книгу? -- спросил он.
-- Боюсь, что да, -- ответил я.
-- О чем ты сейчас пишешь?
-- О правительстве.
Он посмотрел на меня и замолчал. Затем он начал трясти головой, гримасничая:
-- Ты еще не свел счеты? -- прошипел он, как будто обвиняя меня в чём-то. И он обвинял меня в чём-то, хотя и не явно. -- Вы, иностранные журналисты, такие насмешливые и снисходительные. Вы только пишете о том, как ужасна наша страна.
-- Но я только повторяю, что вы все сами мне говорите. И, верно, она ужасна.
-- Я знаю. Но это как раз то, чем вы, иностранные журналисты, меня достали. Вы приезжаете сюда и смеётесь над фарсом, не осознавая, что для нас это трагедия. Вы приезжаете сюда со своим британским патриотизмом и смеетесь над нами, крестьянами, перед тем, как уехать домой. Если ты хочешь здесь остаться, ты не должен больше смеяться, -- сказал он. -- Это ужасная страна, и Берлускони -- трагедия для Италии. Это всё невероятная трагедия. Итальянцы -- придурки, выбирающие первого попавшегося человека, который, как они думают, сделает их богаче. Берлускони обращается только к брюху. Но ты не должен больше высмеивать ничего. Ты должен написать о том, что есть и другая сторона Италии.
Он был чрезвычайно рассержен, слезы катились по его щекам в то время, как он тыкал мне пальцем в грудь:
-- Ты должен писать о том, что есть совершенно другая страна, которая ненавидит Берлускони и всех его продажных прихвостней. Жизнь для нас теперь будет очень трудной. Ты этого не понимаешь, но ты поймешь...
Мы посидели минут пять в молчании, не глядя друг на друга и притворяясь, что смотрим игру. Конечно, он был прав. Но тогда, после трех лет жизни заграницей, я очень хотел вернуться домой. Меня тошнило не просто от того, что происходило, а от того, что это всё принималось как должное. Накаченный программами Mediaset -- телевидением Берлускони, -- каждый итальянец казался безразличным ко всему. Я же, наоборот, чувствовал себя очень саркастичным и чужеродным. Я даже не чувствовал больше, что живу в демократической стране. Марко, однако, каким-то образом знал, что я остаюсь здесь, и он знал, что есть "другая страна", та, что за пределами досягаемости Il Cavaliere ["Рыцаря" Берлускони --n.], которую я до сих пор игнорировал.
Он заметил, что я смотрю на него, и начал извиняться:
-- Прости меня, дядя Тобья. Прости меня. Дело в том, что Берлускони так сильно осрамил нашу страну, и ты не должен в этом соучаствовать. Ты должен писать о другой стороне нашей страны, о Сопротивлении.
-- Я напишу об этом. Я обещаю, Марко, это будет следующим, о чем я буду писать. И я совсем не имел в виду, что всё здесь ужасно. Я люблю жить здесь, это только просто...
-- ... ужасно, -- кивнул он, улыбаясь.
Как близка нам, русским, эта обида Марко за свою падшую, но родину! И не только нам, советским русским -- вспомним Пушкина: "…Мы в сношениях с иностранцами не имеем ни гордости, ни стыда… Всё это попадает в его журнал и печатается в Европе - это мерзко. Я конечно презираю отечество мое с головы до ног - но мне досадно, если иностранец разделяет со мною это чувство." (Из письма Вяземскому, 1826 г.)