eldr
in
ru_classical
Радиокомпозиция о Сибелиусе. Слыхали ль вы?
«Услышанные стихи»
«Душа удержит совершенство в тайне
И будет запечатанною книгой».
Мне повезло. Однажды (давно это уже было) по радио звучала радиокомпозиция, которая сразу же привлекла моё внимание: на фоне музыки, знакомой и родной, чей-то голос, взволнованный и выразительный, читал неведомые мне стихи - видать, это была целая поэма, посвящённая Сибелиусу. Условно я называю её «Молчание в Ярвенпяя», потому что здесь как раз взглянуто на эту самую проблему загадочного творческого молчания композитора в конце жизни, в течение почти 30 лет, вплоть до самой смерти. Сломался? Исписался? Какие сигары любил Янне, да сколько вина выпивал, да как его героя носили на руках - разве в этом причина? А вот что ещё можно было написать после «Тапиолы» это уже ближе. Это похоже на причину.
Когда древний человек ещё не вычленял себя из природы, он не делал описаний природы - он жил в ней. Может так произошло и с Сибелиусом? Он просто начал жить на природе.
Вернёмся к радиокомпозиции. Никогда мне не доводилось слышать, чтобы вот так о композиторе.
Ни как называлась передача, ни кто её автор, ни кто автор этой поэмы - ничего-то я не знаю. Но мне удалось успеть записать большую её часть на плёнку :)
С тех пор мне не встречалось нигде ни следа этих строк о Сибелиусе, и об их авторе продолжается молчание вплоть до сегодняшнего дня.
Далее идут
… что любовью и нежностью нашей на свете
Было, но канет, как миг меж другими мирами.
Не удержать ни цветка нам из юности нашей.
Марками, пенни, увы, не воротишь и тени.
Но для души, назначенье своё осознавшей,
Нету потерь, существуют одни обретенья.
Разве душа умирает и гаснет, как пламя?
О, не случайно для дальнего, верно, заданья
Сто её полок томами уставила память,
Сто стеллажей её опыт под записи занял.
Сыпался снег, словно выдох над миром нависшей
Куолемы. И под стаею белой несметной
Всё было белым, но выше над тучами, выше
В бездне сияло бесснежное небо бессмертья.
Сыпался снег, но он видел, к уходу готовясь,
Спектр многоцветный, что в белых кристаллах скрывался,
Нежную синь, золотистость живую, лиловость,
Слышал мажор в самой глуби минорного вальса.
Лишь туда! Туда, с землёй простившись
И душой поверя в жизнь другую,
Оставляя вереск и брусничник
И иного воздуха взыскуя.
Лишь туда, где все ручьи и тропы,
Сталкиваясь торопко по склонам,
За морены, хутора и торпы,
Надышаться свежим и солёным.
Где словно оркестр перед концертом,
Вся в настройке гулкая стихия
Пробует стократно и усердно
Струнные свои и духовые.
Где, как будто в клочьях шерсти серой,
С шипом, хрипом, Велламо когда-то
Из пучины выдохнула шхеры
И ласкает, как щенят кудлатых.
Где на дне, под скалами фиорда
Из глухих расщелин выползая,
Турсас с голубой тюленьей мордой
Вверх глядит зелёными глазами.
Вот оно, распахнутое в силе,
А над ним сто снежных пальцев бриза
В сепию заката замесили
Кобальт фиолетовый и сизый.
Чем ему внимал благоговейней,
Тем одушевлённее казалось,
И сквозь недосказанность мгновений
Вечности мерцала несказанность.
Смотрит Ян, как море переходит
В небеса - не различить границы,
Словно общим колером в природе
С высотой возжаждало сродниться.
Под безмерным маревом иль дымом
В жажде единенья и слиянья
Всё здесь тайно занято незримым
Переходом и стираньем граней.
Да и сам он в чудную стихию
Переходит всё неотвратимей,
И граница резкая впервые
Медленно стирается меж ними.
И уже он в этой выси тоже
Вместе с морем поднялся и рядом
Чудится ему дыханье Божье
И сиянье пристального взгляда.
«Боже! Я у твоего порога,
Отпусти и финнам благостыни,
Обогрей же Родину немного,
Дай ей солнца и небесной сини!
Дай освобождения из сети,
Из тисков империи огромной,
Дай Суоми вольной быть, как эти
Волны над пучиной власти тёмной».
Но туманом покрывает море,
И не видно мира, переходит
В сагу и симфонию в миноре,
В океан просодий и рапсодий…
Во льду безмолвья пядь линеек голых,
Как берега замёрзшие в припае,
Он в полдень вышел к соснам из Айнолы,
К зелёным сёстрам в зимнем Ярвенпяя.
Они подскажут: в каждой царской кроне,
В серебряной короне даром свыше -
Невидимые струны - кто их тронет?
Неведомые руны - кто расслышит?
А если и расслышит - передаст ли?
Тот самый главный, самый сокровенный
Мотив Суоми, нотам неподвластный,
Наполнивший корней и веток вены.
Передавать - предать его из плена,
Не изувечив - не извлечь. Ни скрипка,
Ни кантеле не вырвут кантилены,
Что в тёплой топи Тапиолы скрыта.
Услышал близко в шелесте сосновом:
«Послушай, Ян, оставь свои заботы!
Тебе открою тот мотив, с условьем,
Что не запишешь ни единой ноты».
Снег на ветвях, в изгибах и изломах,
Казалось, шевелился, а в подлеске,
Так походили ёлочки на гномов,
К нему несущих белые подвески.
А дальше, словно проявленье мета-
Иного мира, яркого настолько,
Что в наш пробился формами и цветом,
И сделал лес нездешнею постройкой.
Шёл озером. Облюбовавши лоно,
Светился лёд опаловою геммой.
Ногою голубую кромку тронул:
Что в глубине? - Неведомо и немо.
И он теперь умолкнет, затаивши,
Вплоть до ухода в ночь к теням Туони,
Гармониею полный мир затиший
И тишиною полный мир гармоний.
Да и зачем в мучении блаженном
Теперь искать, рождать за песней песню,
Когда любая - только приближенье
К той главной, что ему уже известна.
Об этом не расскажет даже Айно.
Во власти очарованного мига
Душа удержит совершенство в тайне
И будет запечатанною книгой.
По озеру змеёй ползла позёмка,
Жгла берегов обветренные скулы.
Вода уснула. Он сказал негромко:
Спи, озеро. Шепнул: Спи, Туусула.
Куолема - смерть
морена - отложения разнообразного состава, результат деятельности ледников
торпы - небольшие участки земли в Швеции и Финляндии, сдававшиеся в долгосрочную или пожизненную аренду (до сер. 20 в.)
Велламо - морская царица (Калевала, руны 5, 42, 44, 48)
шхеры - небольшие скалистые острова близ невысоких берегов морей и озер, распространенные в Швеции и Финляндии
фиорд (фьёрд) - залив, часто встречающийся в Швеции и Финляндии, с невысокими, но крутыми скалистыми берегами
Турсас - морское чудовище (Калевала, руна 2)
Суоми - финское название Финляндии
припай - неподвижный морской лед, образующийся вдоль побережья арктических и антарктических морей; может простираться на расстояние от нескольких метров до сотен километров от берега
Айнола - название усадьбы Сибелиуса
Ярвенпяя - место, где жил Сибелиус
кантеле - карело-финский струнный щипковый инструмент типа гуслей. Первые инструменты были цельно долблеными и имели пять струн. Короб кантеле изготавливали из ольхи, колки из березы, струны из конского волоса
Тапиола - страна Тапио, лес; Тапио - лесной царь
Туони - владыка подземного царства; Туонела - страна Туони, подземный мир
Айно - жена композитора, носившая имя одной из героинь «Калевалы», происходившая из талантливой, широко образованной семьи Ярнефельтов
Туусула - озеро в Ярвенпяя
Радиокомпозиция
16:25 min, 96 kbps, 11,5 MB
Спасибо, кто делал такие передачи. Спасибо, кто писал такие стихи. Спасибо чтецу, исполнившему так проникновенно, по-доброму, тепло.
«Душа удержит совершенство в тайне
И будет запечатанною книгой».
Мне повезло. Однажды (давно это уже было) по радио звучала радиокомпозиция, которая сразу же привлекла моё внимание: на фоне музыки, знакомой и родной, чей-то голос, взволнованный и выразительный, читал неведомые мне стихи - видать, это была целая поэма, посвящённая Сибелиусу. Условно я называю её «Молчание в Ярвенпяя», потому что здесь как раз взглянуто на эту самую проблему загадочного творческого молчания композитора в конце жизни, в течение почти 30 лет, вплоть до самой смерти. Сломался? Исписался? Какие сигары любил Янне, да сколько вина выпивал, да как его героя носили на руках - разве в этом причина? А вот что ещё можно было написать после «Тапиолы» это уже ближе. Это похоже на причину.
Когда древний человек ещё не вычленял себя из природы, он не делал описаний природы - он жил в ней. Может так произошло и с Сибелиусом? Он просто начал жить на природе.
Вернёмся к радиокомпозиции. Никогда мне не доводилось слышать, чтобы вот так о композиторе.
Ни как называлась передача, ни кто её автор, ни кто автор этой поэмы - ничего-то я не знаю. Но мне удалось успеть записать большую её часть на плёнку :)
С тех пор мне не встречалось нигде ни следа этих строк о Сибелиусе, и об их авторе продолжается молчание вплоть до сегодняшнего дня.
Далее идут
… что любовью и нежностью нашей на свете
Было, но канет, как миг меж другими мирами.
Не удержать ни цветка нам из юности нашей.
Марками, пенни, увы, не воротишь и тени.
Но для души, назначенье своё осознавшей,
Нету потерь, существуют одни обретенья.
Разве душа умирает и гаснет, как пламя?
О, не случайно для дальнего, верно, заданья
Сто её полок томами уставила память,
Сто стеллажей её опыт под записи занял.
Сыпался снег, словно выдох над миром нависшей
Куолемы. И под стаею белой несметной
Всё было белым, но выше над тучами, выше
В бездне сияло бесснежное небо бессмертья.
Сыпался снег, но он видел, к уходу готовясь,
Спектр многоцветный, что в белых кристаллах скрывался,
Нежную синь, золотистость живую, лиловость,
Слышал мажор в самой глуби минорного вальса.
Лишь туда! Туда, с землёй простившись
И душой поверя в жизнь другую,
Оставляя вереск и брусничник
И иного воздуха взыскуя.
Лишь туда, где все ручьи и тропы,
Сталкиваясь торопко по склонам,
За морены, хутора и торпы,
Надышаться свежим и солёным.
Где словно оркестр перед концертом,
Вся в настройке гулкая стихия
Пробует стократно и усердно
Струнные свои и духовые.
Где, как будто в клочьях шерсти серой,
С шипом, хрипом, Велламо когда-то
Из пучины выдохнула шхеры
И ласкает, как щенят кудлатых.
Где на дне, под скалами фиорда
Из глухих расщелин выползая,
Турсас с голубой тюленьей мордой
Вверх глядит зелёными глазами.
Вот оно, распахнутое в силе,
А над ним сто снежных пальцев бриза
В сепию заката замесили
Кобальт фиолетовый и сизый.
Чем ему внимал благоговейней,
Тем одушевлённее казалось,
И сквозь недосказанность мгновений
Вечности мерцала несказанность.
Смотрит Ян, как море переходит
В небеса - не различить границы,
Словно общим колером в природе
С высотой возжаждало сродниться.
Под безмерным маревом иль дымом
В жажде единенья и слиянья
Всё здесь тайно занято незримым
Переходом и стираньем граней.
Да и сам он в чудную стихию
Переходит всё неотвратимей,
И граница резкая впервые
Медленно стирается меж ними.
И уже он в этой выси тоже
Вместе с морем поднялся и рядом
Чудится ему дыханье Божье
И сиянье пристального взгляда.
«Боже! Я у твоего порога,
Отпусти и финнам благостыни,
Обогрей же Родину немного,
Дай ей солнца и небесной сини!
Дай освобождения из сети,
Из тисков империи огромной,
Дай Суоми вольной быть, как эти
Волны над пучиной власти тёмной».
Но туманом покрывает море,
И не видно мира, переходит
В сагу и симфонию в миноре,
В океан просодий и рапсодий…
Во льду безмолвья пядь линеек голых,
Как берега замёрзшие в припае,
Он в полдень вышел к соснам из Айнолы,
К зелёным сёстрам в зимнем Ярвенпяя.
Они подскажут: в каждой царской кроне,
В серебряной короне даром свыше -
Невидимые струны - кто их тронет?
Неведомые руны - кто расслышит?
А если и расслышит - передаст ли?
Тот самый главный, самый сокровенный
Мотив Суоми, нотам неподвластный,
Наполнивший корней и веток вены.
Передавать - предать его из плена,
Не изувечив - не извлечь. Ни скрипка,
Ни кантеле не вырвут кантилены,
Что в тёплой топи Тапиолы скрыта.
Услышал близко в шелесте сосновом:
«Послушай, Ян, оставь свои заботы!
Тебе открою тот мотив, с условьем,
Что не запишешь ни единой ноты».
Снег на ветвях, в изгибах и изломах,
Казалось, шевелился, а в подлеске,
Так походили ёлочки на гномов,
К нему несущих белые подвески.
А дальше, словно проявленье мета-
Иного мира, яркого настолько,
Что в наш пробился формами и цветом,
И сделал лес нездешнею постройкой.
Шёл озером. Облюбовавши лоно,
Светился лёд опаловою геммой.
Ногою голубую кромку тронул:
Что в глубине? - Неведомо и немо.
И он теперь умолкнет, затаивши,
Вплоть до ухода в ночь к теням Туони,
Гармониею полный мир затиший
И тишиною полный мир гармоний.
Да и зачем в мучении блаженном
Теперь искать, рождать за песней песню,
Когда любая - только приближенье
К той главной, что ему уже известна.
Об этом не расскажет даже Айно.
Во власти очарованного мига
Душа удержит совершенство в тайне
И будет запечатанною книгой.
По озеру змеёй ползла позёмка,
Жгла берегов обветренные скулы.
Вода уснула. Он сказал негромко:
Спи, озеро. Шепнул: Спи, Туусула.
Куолема - смерть
морена - отложения разнообразного состава, результат деятельности ледников
торпы - небольшие участки земли в Швеции и Финляндии, сдававшиеся в долгосрочную или пожизненную аренду (до сер. 20 в.)
Велламо - морская царица (Калевала, руны 5, 42, 44, 48)
шхеры - небольшие скалистые острова близ невысоких берегов морей и озер, распространенные в Швеции и Финляндии
фиорд (фьёрд) - залив, часто встречающийся в Швеции и Финляндии, с невысокими, но крутыми скалистыми берегами
Турсас - морское чудовище (Калевала, руна 2)
Суоми - финское название Финляндии
припай - неподвижный морской лед, образующийся вдоль побережья арктических и антарктических морей; может простираться на расстояние от нескольких метров до сотен километров от берега
Айнола - название усадьбы Сибелиуса
Ярвенпяя - место, где жил Сибелиус
кантеле - карело-финский струнный щипковый инструмент типа гуслей. Первые инструменты были цельно долблеными и имели пять струн. Короб кантеле изготавливали из ольхи, колки из березы, струны из конского волоса
Тапиола - страна Тапио, лес; Тапио - лесной царь
Туони - владыка подземного царства; Туонела - страна Туони, подземный мир
Айно - жена композитора, носившая имя одной из героинь «Калевалы», происходившая из талантливой, широко образованной семьи Ярнефельтов
Туусула - озеро в Ярвенпяя
Радиокомпозиция
16:25 min, 96 kbps, 11,5 MB
Спасибо, кто делал такие передачи. Спасибо, кто писал такие стихи. Спасибо чтецу, исполнившему так проникновенно, по-доброму, тепло.