Авиация в штурме Бухары. "Война в песках"
Последний отрывок из сборника воспоминаний "Война в песках" - воспоминания советского летчика.
НАД БУХАРОЙ
Утром мы получили приказ вылететь в Бухару и «долбануть» ее. А нем в штабе я узнал, что эмир предъявил нам дерзкий ультиматум. Он потребовал вывода наших войск из Кагана, Карши, из всей полосы отчуждения Среднеазиатской железной дороги, из всего ханства Бухарского. Эмир хотел, чтобы перед ним отступили большевики!
Эмир скупал оружие, боеприпасы, чинил укрепления, усиленно обучал войска под руководством афганских, турецких, английских и русских офицеров. Мы поняли, что новое столкновение с эмиром неизбежно. Да и пора! Мы разбили Колчака, Юденича, Деникина, били белоказаков, англичан, били Дутова, Семенова, японцев, чехов.. Так чем же лучше их эмир бухарский?
Басмачество в Закаспии и Фергане еще не задавлено. Там шла борьба. Но авиация наша находилась в полной боевой готовности возле Бухары.
- Так долбанем? - встретили меня на аэродроме в Самарканде.
- Дело привычное.
- Самолеты только, гляди, развалятся в воздухе.
Самолетики - старые обломки, выслужившие все сроки: «летающие гробы». Десятки раз их били и чинили. На таких мы дрались всю гражданскую войну.
Я не раз видел эмирских сарбазов (солдат). Они напоминали китайцев времен последнего богдыхана: недисциплинированные, необстрелянные, собранные с бору по сосенке. /220/ Среди них много помилованных преступников. В широких красных шароварах и ярких куртках, вооруженные допотопными берданками, которыми все равно они не умели владеть, - единственную цель они видели в грабеже. Еще лучше «генералы». Желая походить на европейцев, «генералы» щеголяли в погонах, скупленных по дешевке у русских старьевщиков. Я видел одного в ярко-красных шароварах с широким золотым лампасом, в затейливом мундире голубого шелка с массой нашитых шнуров и позументов спереди, с боков и сзади. На одном плече у него была пышная генеральская эполета с вензелем Александра II. На другом -дешевенькая, потускневшая эполетка корнета без бахромы.
Я высказал мысль, что такие войска не страшны.
- Но, но! - прикрикнули товарищи. - Не закидывай шапками.
- Вот увидишь, мы еще встретим у эмира и англичан, и сипаев, и фанатиков-сарбазов, которые будут лезть на пулеметы с кинжалами в зубах. Ты с эмиром не шути...
Я вспомнил душакский бой в восемнадцатом году. Вместо басмаческих шаек Ташкентский отряд тогда был атакован с фланга и с тыла регулярным полком сипаев, неожиданно подброшенным англичанами из Персии. Пришлось выдерживать долгий, кровопролитный бой, пока сипаи были отбиты. В самом деле, разве это не могло повториться в Бухаре?
Уже поздно. Закончены последние приготовления к отлету. В голове мысль: успеем ли к первым выстрелам прилететь в Бухару? Или там уже идет бой? А может эмир струсит и пойдет на попятный?
Собрались в штабе, уставшие и возбужденные. Командир подписал боевой приказ на утро. Решали - кто с кем летит, порядок взлета, что брать с собой. Мотористы должны выдать вслед за нами поездом. Вылет назначен на рассвете. Бомб решили не брать. Мы еще не знали, началась ли война с эмиром. Если не началась, то по дороге бомбить некого. А в Кагане бомб заготовлено достаточно. На крохотном /291/ самаркандском аэродроме каждый лишний килограмм нагрузки делал взлет рискованным.
Утром нас тихонько разбудили часовые. Было еще темно. Командир уже сновал около самолетов, щупая, пробуя.
- Моторы осмотрели хорошо? - спрашивал он у мотористов.
- Каждый миллиметр ощупан, товарищ командир.
- Главное мне - моторы. Если чей сдаст по небрежности - в пекло спроважу.
Еще раз собрал летный состав, повторил, уточнил, кое-кого проверил.
- По самолетам!.. Заводить моторы!
В сером предутреннем полумраке я отыскал свой самолет, привычно полез в кабину. Сел сразу - и... вместо подушки на сиденье было что-то твердое. Пощупал - обойма для пулемета. Осмотрелся. Вся гондола была завалена обоймами. Вдобавок - две винтовки, полная цинка патронов, какие-то вещи. Ни сесть, ни повернуться.
- Что за чертовщина? - набросился я на своего летнаба Зеленского.
- Разве не видишь? Винтовки, патроны.
- На кой?..
- А если вынужденная посадка? Соплями отстреливаться от басмачей? А так мы два дня продержимся.
Под дружный хохот окружающих я начал выбрасывать из гондолы винтовки, патроны, обоймы.
- С ума ты сошел, Зеленский. Разве с таким грузом поднимется самолет на этом аэродроме?.. Чудило!
- Сам ты чудило! Лети сам без оружия, я не хочу быть зарезанным, как Шпак. Я не лечу.
Шпак был летчик 43-го отряда, стоявшего в Кагане. Месяца три назад, когда отношения наши с Бухарой не были обострены, он полетел по заданию и не вернулся. Его самолет целый и невредимый, нашли у железной дороги между /292/ Карши и Каганом, а Шпак пропал без вести. Осмотрели самолет. Он сел из-за нехватки бензина. Позже узнали, что Шпака заманили в кишлак Кассан и зарезали.
- Ты хочешь, чтобы и нас?..
Зеленский провел ладонью по горлу:
- А ты хочешь, чтобы мы угробились на взлете?
Аэродром имел в длину всего четыреста шагов. Раньше здесь был кавалерийский плац. Он обсажен со всех четырех сторон высокими пирамидальными тополями.
У нас полные баки бензина, пулемет, вещи. Если еще взять артсклад Зеленского, то мы на взлете сядем, как на острый кол, на верхушку тополя.
- Выбрасывай остальное! - кричу я Зеленскому.
- Не выброшу.
- Выбрасывай!
Спор прекратил командир.
- Эй, петухи, в дороге доругаетесь. Лезь в кабину! - приказал он Зеленскому.
- Так, товарищ командир, он же... Командир рассмеялся:
- Ну и ксендз ты, Зеленский, настойчивый!
У Зеленского лукавые глаза, круглая гладкая лысина, окаймленная негустой порослью и похожая на тонзуру. Он внешне похож на ксендза настолько же, насколько внутренне не походил.
Мы взлетали первыми. Завели мотор. Зеленский выторговал у меня лишнюю пулеметную обойму, прихватил свой карабин и тайком набил патронами не только все карманы, но и шаровары и голенища. Он еле влез в гондолу. Его я не мог выкинуть за борт.
Я велел мотористам подержать самолет. С минуту я выдерживал его на полном газу. Махнул рукой. Самолет отпустили. Мы понеслись, подпрыгивая на мелких кочках. Я с тревогой посматриваю на тополя. Мы несемся прямо на них, набирая скорость, но высоту самолет набирает неохотно. Тополя все еще выше нас. /295/
«Голубчик, поднатужься!.. Еще, еще немного!»
Самолет не подвел. Мы вихрем проносимся над вершинами тополей, разворачиваемся и делаем широкий круг над аэродромом. За нами взлетают и кружатся другие. Колеса самолетов чуть не касаются верхушек тополей. Пролетаем над ближайшими кишлаками. Из домишек выбегают дехкане - детишки, женщины, мужчины. Задрав головы, долго смотрят нам вслед.
Каких только цветов нет в причудливых квадратиках долины Зеравшана. По долине узором из бирюзовых ленточек расплескался Зеравшан с его множеством русел.
Солнце поднялось. Снеговые вершины горных хребтов заблестели. Хребты тянулись далеко-далеко на запад, показывая нам путь. В небе ни облака.
Лучи солнца ударили в козырек кабины, слепя глаза. Делаем разворот, чтобы уйти от неприятного сверкания. Кружим над куполами и минаретами мечетей и гробниц Тимуров.
Впереди меня идет «Фарсаль» нашего командира тов. Степанова. Левее - «Сопвич» Столярова, моего друга и соратника. Мы улыбаемся друг другу и обмениваемся приветствиями, словно впервые встречаемся в воздухе. Под нами проплыли хорошо знакомые на карте станции Джула-Базар, Нагорная. Зеленая долина сменилась полосой желтой, выжженной степи. За ней потянулся оплошной массив цветущего сада - катта-курганский оазис, а далее, до самой Бухары - безводная степь.
Летим над бухарской территорией. Меня нагоняет «Фарсаль» Степанова. Минуты две идем рядом, крыло в крыло, не разговариваем. Разговор свой мы не слышим, а видим. Понимаем друг друга по движению губ. Выбрасываем за борт несколько пачек прокламаций. Они развеваются за нами длинным пушистым хвостом и кружатся в воздухе, как мотыльки. Дехкане подберут их и будут читать.
Нас обогнал Столяров на своем быстроходном «Сопвиче». Он любит свою машину и зовет ее ласкательно «Софочка». Я завидую своему приятелю, но тоже люблю свой дряхлень/296/кий «Фарман». Мы с ним много доработали. Пока я доберусь До Бухары, Столяров на «Сопвиче» сумеет слетать туда и обратно.
Уже час-полтора, как мы в воздухе. Скучно, все степь да степь. Солнце палит со всей азиатской яростью. Жарко, несмотря на высоту, на воздушную струю от винта. Внизу - бесконечно и однотонно желто. Но вот на горизонте показались два белых пятна. Они блеснули на солнце и медленно поплыли навстречу. Это два небольших озера. Около них на нашей карте отмечен Каган.
Через десяток минут мы кружим над оживленным, наполненным самолетами аэродромом 43-го отряда.
Досадно! Только что мы сели, как нам кричит летчик 43-го отряда:
- Опоздали к почину... Мы уже долбанули Бухару.
До нашего прилета, почти на рассвете, они приветствовали эмира первой порцией бомб. Восстание в Бухаре началось ночью. Наши войска двинулись к стенам Бухары. Началась война.
В Кагане невиданное для Туркестанского фронта зрелище: на аэродроме собралось около десятка самолетов. Целый музей разномастных авиационных древностей. Тут и «Фарманы», и «Фарсали», «Сопвичи», «Ныопоры», «Вуазены» и «Альбатросы». Все они давно просились на слом, на свалку, но мы на них еще воюем. За несколько минут до нас сюда прилетел из Чарджуя и 25-й авиоотряд.
На аэродроме приятная суета и оживление. Много машин, много людей. В воздухе не чувствуешь себя одиноким: то и дело встречаешь самолеты, узнаешь товарищей и с отменной галантностью раскланиваешься. Есть где себя показать и людей посмотреть. Нет-нет, какой-либо воздушный джигит выкинет замысловатый трюк.
А разговоров, воспоминаний! В авиации служат почти сплошь старики. Вое знают друг друга. С одним был на том фронте, с другим - на этом, с третьим учился в школе, а с четвертым лежал в госпитале. С каждым переживал опас/297/ности, невзгоды, радости и горести, делил последний кусок хлеба, бывал в боях, глядел в лицо смерти. И, если не видишься с таким человеком три-четыре года, то как радостны, бывают встречи!
Встречаешь иногда соратников по войне империалистической, и - не та близость. Гнали на войну кнутом, дрались за чужие барыши, мерзли, голодали за родину, которая была нам злой мачехой. Хорошего такие воспоминания не разбудят. На гражданской войне роднишься с человеком так, что не задумаешься для него рискнуть даже жизнью. Здесь, боевая дружба особенно крепка. Греться вместе у бивуачного огня, делить последний сухарь, бывать бок о бок под пулями - такие обыденные вещи приобретают в гражданской войне особый смысл.
Невесел только Столяров. Лопнувшая тяга, как ножом, срезала алюминиевый капот мотора. Его «Сопвич» стоит как бы с отжеванной головой. Поломка пустяковая, заменить капот можно в несколько минут, но запасного нет. На бомбежку Бухары сейчас полетит вся воздушная «армада», какой никогда не бывало на Туркестанском фронте. Дело громкое.
Столяров обхаживает командующего авиацией фронта.
- Товарищ командующий, как же так?
- Что такое? - озабоченно спрашивает тот.
- Капот у меня оторвало.
- Нужно сменить.
- Нет запасного.
- Тогда почините старый. Да поскорее.
- Раньше вечера готов не будет, товарищ начальник, - чуть не плачет Столяров.
- Так что же я могу поделать? - разводит руками командующий.
- Дайте мне хоть какую-либо машину.
- Машину? -удивился командующий. - Где же я вам ее возьму? Вы же знаете все наши машины: на каждого одной, а запасной нет... Хотите - берите вот тот «Ньюпор».
Командующий указал на стоявшую невдалеке машину,ста/298/рую, облупленную и покоробленную, которая находилась на покое, мирно доживая последние дни своей бурной жизни на каганском аэродроме. Командующий шутя указал на нее.
- Берите, если не боитесь летать на нем, - прибавил он с улыбкой.
- Беру, товарищ начальник! - сейчас же согласился просиявший Столяров.
Командующий сразу посерьезнел:
- Я ведь пошутил, товарищ Столяров. Куда к чорту летать на этой развалине'
Столяров упросил-таки командующего и бросился приводить «Ныопор» в порядок, готовить его к полету.
Я и Степанов через полчаса после прилета в Каган получили задания и, не успев отдохнуть, неслись с грузом бомб к Бухаре. Когда мы взлетели, Столяров возился около своей развалины. «Ньюпор» весь был расписан художественными произведениями какого-то доморощенного отрядного художника. Каких только картин и лозунгов тут не было!
Через несколько минут после того, как мы взлетели с бомбами и взяли курс на Бухару, нас обогнал «Ньюпор» под пилотированием Столярова. Мы могли полюбоваться летающей выставкой картин, но никак не поняли, как же Столяров заставил летать «Ньюпор», да еще как! Не успели мы Долететь до Бухары, как он уже сбросил там свои бомбы и возвращался обратно. На обратном пути он показал нам нос.
До Бухары двенадцать верст. Самолеты перегружены. Мы с трудом набрали пятьсот метров высоты. С такой высоты хорошо бомбить, но ведь на такой высоте нас изрешетят пулями. Нужно выше. Прибавляю газ. Осторожно выбираю ручку на себя - хочу набрать хоть две-три сотни высоты. Мотор ревет натуженно и недовольно, самолет дрожит от напряжения и... и не идет. Он перегружен.
Зелень Бухары, тополя, скопища домов, мечети, паутина улиц, снежно-белый дворец эмира, в котором собраны несметные богатства. Около дворца и в ближайших улицах - войска. Суматоха, беготня. Видны бледные дымки из поднятых /299/ ружей. Залпы и беспорядочная трескотня слышны сквозь рев мотора. Тоненькое повизгивание пуль. Дело - дрянь. Попадет пуля в мотор, в пропеллер, и садись на площадь у дворца. Сарбазы снимут нам головы и на блюдах поднесут эмиру. Кругом разворачиваюсь и ухожу от выстрелов. Обогнул город с востока и с севера и снова пытаюсь подняться выше, наскрести хотя пару сотен метров высоты. Наскреб. Стало легче. Беру курс прямо на дворец. Зеленский приготовил бомбу. Нам опять слышна оголтелая трескотня выстрелов.
Пробоина в правом крыле, в левом. Нужно спешить. В воздухе полное безветрие, кидай бомбы, как хочешь. Четыре пудовых гостинца один за другим отрываются от самолета и проваливаются вниз. Целим во дворец. Сердце замерло в ожидании. Через несколько секунд ахнули четыре глухих взрыва. Зеленский перегнулся через борт, смотрит, где разорвались бомбы. Лицо его вспыхивает радостью, он хлопает меня во плечу и восторженно кричит над ухом:
- Ох, здорово!.. Прямо во дворец!
Хочу взглянуть за борт. Но вдруг самолет качнуло, он подскочил и ухнул вниз. Еще, еще. Началась сумасшедшая болтанка, трепка. Мы попали в «рему» - воздушные круговороты. Над городом от неравномерного нагревания земли происходят завихрения, получаются провалы, броски вверх, качка. Мой «Фарман» треплет, как баржу на бурном море. По легкомыслию я не привязался к сиденью перед взлетом. Чувствую - выбросит меня за борт. Хватаюсь рукой за крестовину растяжек, другой впиваюсь в шток управления. Держусь. Но не только держаться - самолет бросает во все стороны - нужно ежесекундно подравнивать его руками и ногами. Заливает пот, слепит глаза. Засучиваю рукава, расстегиваю воротник. Все-таки жарко!
Внизу - остервенелая стрельба. Кажется, что каждый выстрел направлен в спину. Летят тысячи пуль. Вот-вот какая-либо зацепит пропеллер и-крышка и нам и«Фарману»!
Вот и наш аэродром. Заглушаю мотор, круто ставлю ма/300/шину на снижение. Сзади вырвался чей-то «Сопвич» и обогнал нас. Иду за ним на посадку. Над садами Кагана нас еще подбросило, качнуло. Вздымая тучи пыли, благополучно садимся.
Мы сели последними. Все машины отбомбили и вернулись раньше нас. Они отведены от взлетной полосы. Около них возятся техники и мотористы. Осматривают, промывают свечи, доливают бензин, зачищают потрепанные от песка и бурьяна пропеллеры.
Все прилетели, а Столярова нет. Он бросил свои бомбы раньше нас. Мы видели, как он возвращался. Уж не решил ли он прогуляться на своем «Ньюпоре»? Или «друг» разломался в воздухе, подвел, и лежит где-либо Столяров в песках с переломанным хребтом?
- Определенно угробился! - ворчит Зеленский. - Дьявол его понес на такой развалине!
- Развалина, а нас обогнала.
- Что толку! Обогнала и хвост потеряла. Столярова жаль.
Придется лететь на розыски.
Прошло три часа, а Столярова нет. Ясно, что случилась неприятность: бензину у него было только на два часа полета. Степанов приказал вывести свой самолет, собрался лететь на розыски. Он уже заводил мотор, вдруг крикнули:
- Гляди, гляди - Столяров!
Все задрали головы. Но рева не слышно, «Ньюпора» в небе не видно.
- Где? Планирует, что ли?
- Да нет, не там. Вот он!..
Столяров оказался не на небе, а на земле. В кепке, в кожаной тужурке, с карабином через плечо, он чинно и спокойно, медленным шажком выезжал из-за деревьев на ослике.
- Тю-тю! - удивленно протянул Степанов. - Улетел на «Ньюпоре», а прилетел на ишаке.
- «Ньюпор» в ишака превратился!
Ослик под Столяровым был маленький, с длиннейшими /301/ ушами. Ноги нашего приятеля волочились по земле. Столяров вдвое больше ослика.
- По-настоящему ишаку следовало бы ехать на Столярове, - сострил кто-то.
Мы хохотали, а Столяров подъезжал к нам невозмутимый и серьезный.
На обратном пути из Бухары у него сдал мотор. Он благополучно спланировал и сел на высохшее соленое озерце верстах в семи от Бухары, в расположении противника.. Первый же попавшийся бухарец сообщил бы о нем в город, и оттуда - всадник....
- Думаю, быть моей голове на блюде перед эмиром,- говорил кисло Столяров, - Главное - ковчег свой бросать жалко. Все-таки машина, летает. Нужно спасать! Но сначала спасай себя, иначе какое же машине спасение? Пишу куском глины на борту «Ньюпора»: «Заряжен, прикосновение смертельно». Иду. Кругом ни души. Захожу в покинутый кишлак и обнаруживаю вот этого приятеля - ишака. Вижу, скучает парень. Давай, говорю, вместе к нашим топать...
- Вместе! А ты верхом на него взобрался, задавил беднягу, - перебил Зеленский.
Ишака сейчас же занесли в списки 43-го отряда, зачислив «на все виды довольствия». Он долго служил нам верой и правдой. Столяров неохотно отдал ослика 43-му отряду.
- Если бы ты был чуточку поменьше, - говорил он ишаку, - посадил бы я тебя в заднюю кабину, и полетели бы мы с тобой, братец ты мой, в наш ненаглядный Самарканд.
- Ты привяжи его на веревочку, лети, а он вслед побежит! - сказал Зеленский.
На выручку «Ньюпору» послали грузовик с пулеметом, бензином и запасными частями для мотора. Столяров заявил, что с того озерца, где он сел, можно взлететь, и тоже поехал туда, чтобы пригнать машину лётом. Мы поручили ему привезти полную кабину винограду.
Мы зверски устали и проголодались. Потные, грязные, /302/ скоро помывшись и поужинав, чем попало, мы завалились спать.
НАД БУХАРОЙ
Утром мы получили приказ вылететь в Бухару и «долбануть» ее. А нем в штабе я узнал, что эмир предъявил нам дерзкий ультиматум. Он потребовал вывода наших войск из Кагана, Карши, из всей полосы отчуждения Среднеазиатской железной дороги, из всего ханства Бухарского. Эмир хотел, чтобы перед ним отступили большевики!
Эмир скупал оружие, боеприпасы, чинил укрепления, усиленно обучал войска под руководством афганских, турецких, английских и русских офицеров. Мы поняли, что новое столкновение с эмиром неизбежно. Да и пора! Мы разбили Колчака, Юденича, Деникина, били белоказаков, англичан, били Дутова, Семенова, японцев, чехов.. Так чем же лучше их эмир бухарский?
Басмачество в Закаспии и Фергане еще не задавлено. Там шла борьба. Но авиация наша находилась в полной боевой готовности возле Бухары.
- Так долбанем? - встретили меня на аэродроме в Самарканде.
- Дело привычное.
- Самолеты только, гляди, развалятся в воздухе.
Самолетики - старые обломки, выслужившие все сроки: «летающие гробы». Десятки раз их били и чинили. На таких мы дрались всю гражданскую войну.
Я не раз видел эмирских сарбазов (солдат). Они напоминали китайцев времен последнего богдыхана: недисциплинированные, необстрелянные, собранные с бору по сосенке. /220/ Среди них много помилованных преступников. В широких красных шароварах и ярких куртках, вооруженные допотопными берданками, которыми все равно они не умели владеть, - единственную цель они видели в грабеже. Еще лучше «генералы». Желая походить на европейцев, «генералы» щеголяли в погонах, скупленных по дешевке у русских старьевщиков. Я видел одного в ярко-красных шароварах с широким золотым лампасом, в затейливом мундире голубого шелка с массой нашитых шнуров и позументов спереди, с боков и сзади. На одном плече у него была пышная генеральская эполета с вензелем Александра II. На другом -дешевенькая, потускневшая эполетка корнета без бахромы.
Я высказал мысль, что такие войска не страшны.
- Но, но! - прикрикнули товарищи. - Не закидывай шапками.
- Вот увидишь, мы еще встретим у эмира и англичан, и сипаев, и фанатиков-сарбазов, которые будут лезть на пулеметы с кинжалами в зубах. Ты с эмиром не шути...
Я вспомнил душакский бой в восемнадцатом году. Вместо басмаческих шаек Ташкентский отряд тогда был атакован с фланга и с тыла регулярным полком сипаев, неожиданно подброшенным англичанами из Персии. Пришлось выдерживать долгий, кровопролитный бой, пока сипаи были отбиты. В самом деле, разве это не могло повториться в Бухаре?
Уже поздно. Закончены последние приготовления к отлету. В голове мысль: успеем ли к первым выстрелам прилететь в Бухару? Или там уже идет бой? А может эмир струсит и пойдет на попятный?
Собрались в штабе, уставшие и возбужденные. Командир подписал боевой приказ на утро. Решали - кто с кем летит, порядок взлета, что брать с собой. Мотористы должны выдать вслед за нами поездом. Вылет назначен на рассвете. Бомб решили не брать. Мы еще не знали, началась ли война с эмиром. Если не началась, то по дороге бомбить некого. А в Кагане бомб заготовлено достаточно. На крохотном /291/ самаркандском аэродроме каждый лишний килограмм нагрузки делал взлет рискованным.
Утром нас тихонько разбудили часовые. Было еще темно. Командир уже сновал около самолетов, щупая, пробуя.
- Моторы осмотрели хорошо? - спрашивал он у мотористов.
- Каждый миллиметр ощупан, товарищ командир.
- Главное мне - моторы. Если чей сдаст по небрежности - в пекло спроважу.
Еще раз собрал летный состав, повторил, уточнил, кое-кого проверил.
- По самолетам!.. Заводить моторы!
В сером предутреннем полумраке я отыскал свой самолет, привычно полез в кабину. Сел сразу - и... вместо подушки на сиденье было что-то твердое. Пощупал - обойма для пулемета. Осмотрелся. Вся гондола была завалена обоймами. Вдобавок - две винтовки, полная цинка патронов, какие-то вещи. Ни сесть, ни повернуться.
- Что за чертовщина? - набросился я на своего летнаба Зеленского.
- Разве не видишь? Винтовки, патроны.
- На кой?..
- А если вынужденная посадка? Соплями отстреливаться от басмачей? А так мы два дня продержимся.
Под дружный хохот окружающих я начал выбрасывать из гондолы винтовки, патроны, обоймы.
- С ума ты сошел, Зеленский. Разве с таким грузом поднимется самолет на этом аэродроме?.. Чудило!
- Сам ты чудило! Лети сам без оружия, я не хочу быть зарезанным, как Шпак. Я не лечу.
Шпак был летчик 43-го отряда, стоявшего в Кагане. Месяца три назад, когда отношения наши с Бухарой не были обострены, он полетел по заданию и не вернулся. Его самолет целый и невредимый, нашли у железной дороги между /292/ Карши и Каганом, а Шпак пропал без вести. Осмотрели самолет. Он сел из-за нехватки бензина. Позже узнали, что Шпака заманили в кишлак Кассан и зарезали.
- Ты хочешь, чтобы и нас?..
Зеленский провел ладонью по горлу:
- А ты хочешь, чтобы мы угробились на взлете?
Аэродром имел в длину всего четыреста шагов. Раньше здесь был кавалерийский плац. Он обсажен со всех четырех сторон высокими пирамидальными тополями.
У нас полные баки бензина, пулемет, вещи. Если еще взять артсклад Зеленского, то мы на взлете сядем, как на острый кол, на верхушку тополя.
- Выбрасывай остальное! - кричу я Зеленскому.
- Не выброшу.
- Выбрасывай!
Спор прекратил командир.
- Эй, петухи, в дороге доругаетесь. Лезь в кабину! - приказал он Зеленскому.
- Так, товарищ командир, он же... Командир рассмеялся:
- Ну и ксендз ты, Зеленский, настойчивый!
У Зеленского лукавые глаза, круглая гладкая лысина, окаймленная негустой порослью и похожая на тонзуру. Он внешне похож на ксендза настолько же, насколько внутренне не походил.
Мы взлетали первыми. Завели мотор. Зеленский выторговал у меня лишнюю пулеметную обойму, прихватил свой карабин и тайком набил патронами не только все карманы, но и шаровары и голенища. Он еле влез в гондолу. Его я не мог выкинуть за борт.
Я велел мотористам подержать самолет. С минуту я выдерживал его на полном газу. Махнул рукой. Самолет отпустили. Мы понеслись, подпрыгивая на мелких кочках. Я с тревогой посматриваю на тополя. Мы несемся прямо на них, набирая скорость, но высоту самолет набирает неохотно. Тополя все еще выше нас. /295/
«Голубчик, поднатужься!.. Еще, еще немного!»
Самолет не подвел. Мы вихрем проносимся над вершинами тополей, разворачиваемся и делаем широкий круг над аэродромом. За нами взлетают и кружатся другие. Колеса самолетов чуть не касаются верхушек тополей. Пролетаем над ближайшими кишлаками. Из домишек выбегают дехкане - детишки, женщины, мужчины. Задрав головы, долго смотрят нам вслед.
Каких только цветов нет в причудливых квадратиках долины Зеравшана. По долине узором из бирюзовых ленточек расплескался Зеравшан с его множеством русел.
Солнце поднялось. Снеговые вершины горных хребтов заблестели. Хребты тянулись далеко-далеко на запад, показывая нам путь. В небе ни облака.
Лучи солнца ударили в козырек кабины, слепя глаза. Делаем разворот, чтобы уйти от неприятного сверкания. Кружим над куполами и минаретами мечетей и гробниц Тимуров.
Впереди меня идет «Фарсаль» нашего командира тов. Степанова. Левее - «Сопвич» Столярова, моего друга и соратника. Мы улыбаемся друг другу и обмениваемся приветствиями, словно впервые встречаемся в воздухе. Под нами проплыли хорошо знакомые на карте станции Джула-Базар, Нагорная. Зеленая долина сменилась полосой желтой, выжженной степи. За ней потянулся оплошной массив цветущего сада - катта-курганский оазис, а далее, до самой Бухары - безводная степь.
Летим над бухарской территорией. Меня нагоняет «Фарсаль» Степанова. Минуты две идем рядом, крыло в крыло, не разговариваем. Разговор свой мы не слышим, а видим. Понимаем друг друга по движению губ. Выбрасываем за борт несколько пачек прокламаций. Они развеваются за нами длинным пушистым хвостом и кружатся в воздухе, как мотыльки. Дехкане подберут их и будут читать.
Нас обогнал Столяров на своем быстроходном «Сопвиче». Он любит свою машину и зовет ее ласкательно «Софочка». Я завидую своему приятелю, но тоже люблю свой дряхлень/296/кий «Фарман». Мы с ним много доработали. Пока я доберусь До Бухары, Столяров на «Сопвиче» сумеет слетать туда и обратно.
Уже час-полтора, как мы в воздухе. Скучно, все степь да степь. Солнце палит со всей азиатской яростью. Жарко, несмотря на высоту, на воздушную струю от винта. Внизу - бесконечно и однотонно желто. Но вот на горизонте показались два белых пятна. Они блеснули на солнце и медленно поплыли навстречу. Это два небольших озера. Около них на нашей карте отмечен Каган.
Через десяток минут мы кружим над оживленным, наполненным самолетами аэродромом 43-го отряда.
Досадно! Только что мы сели, как нам кричит летчик 43-го отряда:
- Опоздали к почину... Мы уже долбанули Бухару.
До нашего прилета, почти на рассвете, они приветствовали эмира первой порцией бомб. Восстание в Бухаре началось ночью. Наши войска двинулись к стенам Бухары. Началась война.
В Кагане невиданное для Туркестанского фронта зрелище: на аэродроме собралось около десятка самолетов. Целый музей разномастных авиационных древностей. Тут и «Фарманы», и «Фарсали», «Сопвичи», «Ныопоры», «Вуазены» и «Альбатросы». Все они давно просились на слом, на свалку, но мы на них еще воюем. За несколько минут до нас сюда прилетел из Чарджуя и 25-й авиоотряд.
На аэродроме приятная суета и оживление. Много машин, много людей. В воздухе не чувствуешь себя одиноким: то и дело встречаешь самолеты, узнаешь товарищей и с отменной галантностью раскланиваешься. Есть где себя показать и людей посмотреть. Нет-нет, какой-либо воздушный джигит выкинет замысловатый трюк.
А разговоров, воспоминаний! В авиации служат почти сплошь старики. Вое знают друг друга. С одним был на том фронте, с другим - на этом, с третьим учился в школе, а с четвертым лежал в госпитале. С каждым переживал опас/297/ности, невзгоды, радости и горести, делил последний кусок хлеба, бывал в боях, глядел в лицо смерти. И, если не видишься с таким человеком три-четыре года, то как радостны, бывают встречи!
Встречаешь иногда соратников по войне империалистической, и - не та близость. Гнали на войну кнутом, дрались за чужие барыши, мерзли, голодали за родину, которая была нам злой мачехой. Хорошего такие воспоминания не разбудят. На гражданской войне роднишься с человеком так, что не задумаешься для него рискнуть даже жизнью. Здесь, боевая дружба особенно крепка. Греться вместе у бивуачного огня, делить последний сухарь, бывать бок о бок под пулями - такие обыденные вещи приобретают в гражданской войне особый смысл.
Невесел только Столяров. Лопнувшая тяга, как ножом, срезала алюминиевый капот мотора. Его «Сопвич» стоит как бы с отжеванной головой. Поломка пустяковая, заменить капот можно в несколько минут, но запасного нет. На бомбежку Бухары сейчас полетит вся воздушная «армада», какой никогда не бывало на Туркестанском фронте. Дело громкое.
Столяров обхаживает командующего авиацией фронта.
- Товарищ командующий, как же так?
- Что такое? - озабоченно спрашивает тот.
- Капот у меня оторвало.
- Нужно сменить.
- Нет запасного.
- Тогда почините старый. Да поскорее.
- Раньше вечера готов не будет, товарищ начальник, - чуть не плачет Столяров.
- Так что же я могу поделать? - разводит руками командующий.
- Дайте мне хоть какую-либо машину.
- Машину? -удивился командующий. - Где же я вам ее возьму? Вы же знаете все наши машины: на каждого одной, а запасной нет... Хотите - берите вот тот «Ньюпор».
Командующий указал на стоявшую невдалеке машину,ста/298/рую, облупленную и покоробленную, которая находилась на покое, мирно доживая последние дни своей бурной жизни на каганском аэродроме. Командующий шутя указал на нее.
- Берите, если не боитесь летать на нем, - прибавил он с улыбкой.
- Беру, товарищ начальник! - сейчас же согласился просиявший Столяров.
Командующий сразу посерьезнел:
- Я ведь пошутил, товарищ Столяров. Куда к чорту летать на этой развалине'
Столяров упросил-таки командующего и бросился приводить «Ныопор» в порядок, готовить его к полету.
Я и Степанов через полчаса после прилета в Каган получили задания и, не успев отдохнуть, неслись с грузом бомб к Бухаре. Когда мы взлетели, Столяров возился около своей развалины. «Ньюпор» весь был расписан художественными произведениями какого-то доморощенного отрядного художника. Каких только картин и лозунгов тут не было!
Через несколько минут после того, как мы взлетели с бомбами и взяли курс на Бухару, нас обогнал «Ньюпор» под пилотированием Столярова. Мы могли полюбоваться летающей выставкой картин, но никак не поняли, как же Столяров заставил летать «Ньюпор», да еще как! Не успели мы Долететь до Бухары, как он уже сбросил там свои бомбы и возвращался обратно. На обратном пути он показал нам нос.
До Бухары двенадцать верст. Самолеты перегружены. Мы с трудом набрали пятьсот метров высоты. С такой высоты хорошо бомбить, но ведь на такой высоте нас изрешетят пулями. Нужно выше. Прибавляю газ. Осторожно выбираю ручку на себя - хочу набрать хоть две-три сотни высоты. Мотор ревет натуженно и недовольно, самолет дрожит от напряжения и... и не идет. Он перегружен.
Зелень Бухары, тополя, скопища домов, мечети, паутина улиц, снежно-белый дворец эмира, в котором собраны несметные богатства. Около дворца и в ближайших улицах - войска. Суматоха, беготня. Видны бледные дымки из поднятых /299/ ружей. Залпы и беспорядочная трескотня слышны сквозь рев мотора. Тоненькое повизгивание пуль. Дело - дрянь. Попадет пуля в мотор, в пропеллер, и садись на площадь у дворца. Сарбазы снимут нам головы и на блюдах поднесут эмиру. Кругом разворачиваюсь и ухожу от выстрелов. Обогнул город с востока и с севера и снова пытаюсь подняться выше, наскрести хотя пару сотен метров высоты. Наскреб. Стало легче. Беру курс прямо на дворец. Зеленский приготовил бомбу. Нам опять слышна оголтелая трескотня выстрелов.
Пробоина в правом крыле, в левом. Нужно спешить. В воздухе полное безветрие, кидай бомбы, как хочешь. Четыре пудовых гостинца один за другим отрываются от самолета и проваливаются вниз. Целим во дворец. Сердце замерло в ожидании. Через несколько секунд ахнули четыре глухих взрыва. Зеленский перегнулся через борт, смотрит, где разорвались бомбы. Лицо его вспыхивает радостью, он хлопает меня во плечу и восторженно кричит над ухом:
- Ох, здорово!.. Прямо во дворец!
Хочу взглянуть за борт. Но вдруг самолет качнуло, он подскочил и ухнул вниз. Еще, еще. Началась сумасшедшая болтанка, трепка. Мы попали в «рему» - воздушные круговороты. Над городом от неравномерного нагревания земли происходят завихрения, получаются провалы, броски вверх, качка. Мой «Фарман» треплет, как баржу на бурном море. По легкомыслию я не привязался к сиденью перед взлетом. Чувствую - выбросит меня за борт. Хватаюсь рукой за крестовину растяжек, другой впиваюсь в шток управления. Держусь. Но не только держаться - самолет бросает во все стороны - нужно ежесекундно подравнивать его руками и ногами. Заливает пот, слепит глаза. Засучиваю рукава, расстегиваю воротник. Все-таки жарко!
Внизу - остервенелая стрельба. Кажется, что каждый выстрел направлен в спину. Летят тысячи пуль. Вот-вот какая-либо зацепит пропеллер и-крышка и нам и«Фарману»!
Вот и наш аэродром. Заглушаю мотор, круто ставлю ма/300/шину на снижение. Сзади вырвался чей-то «Сопвич» и обогнал нас. Иду за ним на посадку. Над садами Кагана нас еще подбросило, качнуло. Вздымая тучи пыли, благополучно садимся.
Мы сели последними. Все машины отбомбили и вернулись раньше нас. Они отведены от взлетной полосы. Около них возятся техники и мотористы. Осматривают, промывают свечи, доливают бензин, зачищают потрепанные от песка и бурьяна пропеллеры.
Все прилетели, а Столярова нет. Он бросил свои бомбы раньше нас. Мы видели, как он возвращался. Уж не решил ли он прогуляться на своем «Ньюпоре»? Или «друг» разломался в воздухе, подвел, и лежит где-либо Столяров в песках с переломанным хребтом?
- Определенно угробился! - ворчит Зеленский. - Дьявол его понес на такой развалине!
- Развалина, а нас обогнала.
- Что толку! Обогнала и хвост потеряла. Столярова жаль.
Придется лететь на розыски.
Прошло три часа, а Столярова нет. Ясно, что случилась неприятность: бензину у него было только на два часа полета. Степанов приказал вывести свой самолет, собрался лететь на розыски. Он уже заводил мотор, вдруг крикнули:
- Гляди, гляди - Столяров!
Все задрали головы. Но рева не слышно, «Ньюпора» в небе не видно.
- Где? Планирует, что ли?
- Да нет, не там. Вот он!..
Столяров оказался не на небе, а на земле. В кепке, в кожаной тужурке, с карабином через плечо, он чинно и спокойно, медленным шажком выезжал из-за деревьев на ослике.
- Тю-тю! - удивленно протянул Степанов. - Улетел на «Ньюпоре», а прилетел на ишаке.
- «Ньюпор» в ишака превратился!
Ослик под Столяровым был маленький, с длиннейшими /301/ ушами. Ноги нашего приятеля волочились по земле. Столяров вдвое больше ослика.
- По-настоящему ишаку следовало бы ехать на Столярове, - сострил кто-то.
Мы хохотали, а Столяров подъезжал к нам невозмутимый и серьезный.
На обратном пути из Бухары у него сдал мотор. Он благополучно спланировал и сел на высохшее соленое озерце верстах в семи от Бухары, в расположении противника.. Первый же попавшийся бухарец сообщил бы о нем в город, и оттуда - всадник....
- Думаю, быть моей голове на блюде перед эмиром,- говорил кисло Столяров, - Главное - ковчег свой бросать жалко. Все-таки машина, летает. Нужно спасать! Но сначала спасай себя, иначе какое же машине спасение? Пишу куском глины на борту «Ньюпора»: «Заряжен, прикосновение смертельно». Иду. Кругом ни души. Захожу в покинутый кишлак и обнаруживаю вот этого приятеля - ишака. Вижу, скучает парень. Давай, говорю, вместе к нашим топать...
- Вместе! А ты верхом на него взобрался, задавил беднягу, - перебил Зеленский.
Ишака сейчас же занесли в списки 43-го отряда, зачислив «на все виды довольствия». Он долго служил нам верой и правдой. Столяров неохотно отдал ослика 43-му отряду.
- Если бы ты был чуточку поменьше, - говорил он ишаку, - посадил бы я тебя в заднюю кабину, и полетели бы мы с тобой, братец ты мой, в наш ненаглядный Самарканд.
- Ты привяжи его на веревочку, лети, а он вслед побежит! - сказал Зеленский.
На выручку «Ньюпору» послали грузовик с пулеметом, бензином и запасными частями для мотора. Столяров заявил, что с того озерца, где он сел, можно взлететь, и тоже поехал туда, чтобы пригнать машину лётом. Мы поручили ему привезти полную кабину винограду.
Мы зверски устали и проголодались. Потные, грязные, /302/ скоро помывшись и поужинав, чем попало, мы завалились спать.