Как кошка меня учила сына любить
Что мы все о серьёзном и о серьёзном? Давайте-ка, я вас немного развлеку и расскажу вам одну историю, которая случилась со мной много лет тому назад.
Была у меня тогда кошка. Красивая, трехцветной масти. Дочка кошки, которую ее хозяева не поленились привезти из России. С виду она была самой обыкновенной кошкой, ничем не отличалась от ее сестер, с которыми я была знакома до этого.
Ко мне она попала в трехнедельном возрасте и пришлось выкармливать ее из пипетки, учить есть из миски и много чему еще.
Кошка потихоньку взрослела, я тем временем забеременела моим старшим сыном. Жила я до этого во вполне свободной от детей среде, где на появление ребенка смотрели, как на катастрофу почти мирового масштаба. Я понятия не имела, что такое дети (особенно новорожденные), что с ними делают и зачем. Вернее, нет, не так: я имела об этом то понятие, которое можно приобрести, прочитав сочинения доктора Спока и была бы не прочь получить вместе с младенцем какой-нибудь User Manual и Release Notes на новорожденного.
Ходила я со своим пузом, старательно делая хорошую мину (из серии «не боимся мы волка и сову»), но в глубине души трепетала перед растущей во мне новой жизнью, перед будущей ответственностью.
Моя беременность произвела форменный ажиотаж среди моих сотрудниц. Я была самая молодая из них, и единственная, кто не рожал в России. Поэтому они тут же занялись моим просвещением.
Каждая провела со мной серию бесед. План бесед был во всех случаях примерно одинаков. Он включал в себя живописное и детальное описание беременности, родов и осложнений каждой дамы, список соболезнований, произнесенных родственниками той или иной степени дальности по поводу каждого осложнения, и эмоциональное выражение отношения самой дамы к каждому из этих высказываний.
Мне рассказывали о том, как врачи роняют младенцев на пол и те погибают, еще не начав жить, или как они остаются пожизненными инвалидами, как медсестры одним и тем же шприцем колют всю палату мам после кесарева сечения и прививают роженицам сепсис. Женщины не жалели красок. Они, видимо, думали, что чем лучше я буду знать все подробности их приключений, тем лучше я буду подготовлена к суровой правде жизни.
И они добились. Я не знаю, чего они от меня ожидали, но им удалось довести меня до того, что я составила четкий план, как в больнице я сама у себя буду принимать роды. О боли я не думала - что значит какая-то боль перед перспективой потерять ребенка?
И вот, страшный день наступил. Как назло, было это в шабат (ну да, а когда еще у работающей женщины есть время на такую мелочь, как роды?). Поскольку отошли воды, то было необходимо срочно ехать в больницу, об этом меня десять раз предупредили в поликлинике. Ладно, соблюли все, что можно было соблюсти и поехали. По дороге я с трепетом ожидала, что в больнице меня не примут (шабат, как никак), что заставят подтирать за собой полы (воды-то отходят!), что еще чего-нибудь такое, чего я не предусмотрела. А поскольку в данном случае молча терпеть все это я не собиралась, то готовилась чуть ли не к штурму на пороге больницы.
Никакой войны не понадобилось. Меня приняли, осмотрели и отправили в палату - ждать схваток. Спросили, буду ли я делать эпидураль или брать другое обезболивание.
От обезболивания я отказалась: какое обезболивание, если я сама у себя роды принимать собираюсь? В общем, я об этом не пожалела. Особенно потом, когда наблюдала за соседками по палате, которые приходили в себя после эпидураля. Ну да, больно. Но если не терять головы, то пережить вполне можно. А если собираешься сама у себя роды принимать, то голову на месте сохранить надо любой ценой.
Наконец, момент настал. Меня отправили в родильную комнату, где мне предстояло «произвести на свет» сына в обществе еще двадцати таких же страдалиц.
Акушерка произвела на меня самое приятное впечатление. Она была совсем молоденькая, лет 25-26. Несмотря на свою крайнюю молодость ( и когда она успела профессию получить?), ребеночка она ронять не стала, а без паники и суеты сделала все, что надо. Сообщила, что родился совершенно здоровый мальчик.
Одно приключение кончилось и без перерыва началось следующее. Когда меня привезли в палату для родивших, ко мне кинулась медсестра (русскоговорящая, а как же) и обвиняющим тоном выкрикнула мне в лицо: «Ваш сын орет с момента, как его к нам принесли!». Опаньки ... Мне сразу стало ясно, что главные проблемы у меня еще впереди. Чтобы он не нервировал эту нервную даму, я держала его при себе, не спуская с рук, пока нас не выписали из больницы (к счастью, в Израиле это всего сутки).
Домой я вернулась с детенышем в корзинке, понятия не имея, что с ним дальше делать. Кормить. Это понятно. Непонятно, чем и как. В роддоме молоко не пришло, надо было идти в детскую поликлинику, выяснять, что да как. Пока что ребенок сосал бутылку со сладкой водой. Купать. Одевать. Еще хуже. Как вообще понять, чего он хочет? Как ему лучше?
Короче, к этому моменту я уже боялась собственного ребенка по полной программе.
Когда я уже была на достаточно поздних сроках, моя кошка тоже забеременела. Она родила через пару дней после моего возвращения из роддома. К этому времени я уже успела достаточно намучиться, укрепиться в своем убеждении, что я - никуда не годная мамаша, и впасть в тихую депрессию по поводу отсутствия у меня молока, неприбавления веса ребенком и моего хронического недосыпа.
Вечерние купания стали особо изощренной пыткой для нас обоих. Видимо, в первый раз я налила в ванночку слишком горячую воду, и ребенок невзлюбил купание всеми своими маленькими силенками. Я сама себе казалась палачом (о, мать-ехидна!), когда запихивала орущего, красного как помидор и извивающегося как змея, сына в ванночку.
Это все было предисловие. А вот сейчас начнется сама история.
Так мы и пытались жить: я, мой новенький сынуля, кошка и ее котята. Кошка проявляла все больший интерес к тому, что я делаю с младенцем. Она следила за мной желтыми круглыми глазами и время от времени взмурлыкивала. Только я на ее призывы не обращала внимания, думая, что это она общается со своими детьми. В какой-то момент кошка, видимо, поняла, что если она хочет моего внимания (да еще чтобы я поняла, что она хочет мне сказать), то она должна найти для его привлечения более эффективный способ. Она нашла.
Как-то вечером, когда кошка кормила своих, еще вполне новорожденных котят, я потащила сына «на казнь» в ванночку. Само собой, ребенок вопил во всю силу своих легких. Некоторые говорят, что это полезно - легкие развивает. Однозначно скажу - лично я предпочитаю, чтобы дети развивали свои легкие каким-нибудь другим способом, без столь агрессивного воздействия на мои уши.
Наконец купальная экзекуция подошла к концу Я вытащила ребенка из ванночки и положила его на пеленальный столик, чтобы завернуть в полотенце. Кошка в продолжение всего этого времени не сводила с меня своих немигающих и очень осуждающих глаз. Наконец ей это надоело (а кому бы не надоело?) и она прыгнула на меня.
Со всего размаха кошка ударила меня лапами в грудь, будто хотела сказать: эх ты, дура, ничего-то ты не умеешь, ничего-то тебе нельзя доверить! Потом развернулась в воздухе и приземлилась на пеленальный столик. Там она с громким мурлыканием стала облизывать младенца, как будто это был ее собственный котенок. Ребенок немедленно замолчал.
Сказать, что я была в шоке - значит ничего не сказать. Сначала я перепугалась четь ли не до обморока. Первой реакцией было сбросить кошку, отогнать ее подальше от ребенка. Но именно этот испуг встряхнул мои бедные, замороченные жизнью мозги и поставил все на место.
Надрывный детский ор, продолжавшийся в течение всех этих дней, внезапно прекратился. Сыну происходящее явно нравилось. Кошка мурлыкала над ребенком, пристраиваясь так, чтобы дать ему сосок.
Можно долго описывать словами то, что произошло во мне в одно мгновение. Как-то вдруг мне стало понятно, что это такое - любовь к своему ребенку. Кошка вся была, будто теплое тусклое ласковое солнышко. И будто, ударив своими лапами мне в грудь, она сломала что-то во мне, какие-то шлюзы, перегородки, и теперь такое же солнышко, мохнатое, теплое и родное, разгоралось внутри меня. Вопросы, терзавшие меня - как узнать, чего хочет ребенок, как сделать, чтобы ему было хорошо, разрешились сами собой. Теперь я это просто ЗНАЛА и все. Без слов. Я знала, тепло ему или холодно, голоден он или нет, болит ли у него животик или он просто просит ласки. Исчез страх.
Это было очень неожиданно. Если бы мне о таком рассказали, я бы не поверила. Но это случилось со мной, это знание так со мной и осталось и было успешно применено еще к двум детям. Беременность и роды не сделали из меня маму. Ее из меня сделала одна обыкновенная домашняя кошка.
Я не знаю, что бы было, если бы не было этой кошки. Но история не терпит сослагательных наклонений, даже такая маленькая личная история. Была кошка и был ее наглядный урок одной молодой и очень неопытной маме. Мне остается только быть ей благодарной за него.
С той поры у нас все потихоньку наладилось. Кошка так и продолжала относиться к моему сыну как к своему родному котенку. Потом, много позже, она спасла его от змеи, но это совсем другая история.
Была у меня тогда кошка. Красивая, трехцветной масти. Дочка кошки, которую ее хозяева не поленились привезти из России. С виду она была самой обыкновенной кошкой, ничем не отличалась от ее сестер, с которыми я была знакома до этого.
Ко мне она попала в трехнедельном возрасте и пришлось выкармливать ее из пипетки, учить есть из миски и много чему еще.
Кошка потихоньку взрослела, я тем временем забеременела моим старшим сыном. Жила я до этого во вполне свободной от детей среде, где на появление ребенка смотрели, как на катастрофу почти мирового масштаба. Я понятия не имела, что такое дети (особенно новорожденные), что с ними делают и зачем. Вернее, нет, не так: я имела об этом то понятие, которое можно приобрести, прочитав сочинения доктора Спока и была бы не прочь получить вместе с младенцем какой-нибудь User Manual и Release Notes на новорожденного.
Ходила я со своим пузом, старательно делая хорошую мину (из серии «не боимся мы волка и сову»), но в глубине души трепетала перед растущей во мне новой жизнью, перед будущей ответственностью.
Моя беременность произвела форменный ажиотаж среди моих сотрудниц. Я была самая молодая из них, и единственная, кто не рожал в России. Поэтому они тут же занялись моим просвещением.
Каждая провела со мной серию бесед. План бесед был во всех случаях примерно одинаков. Он включал в себя живописное и детальное описание беременности, родов и осложнений каждой дамы, список соболезнований, произнесенных родственниками той или иной степени дальности по поводу каждого осложнения, и эмоциональное выражение отношения самой дамы к каждому из этих высказываний.
Мне рассказывали о том, как врачи роняют младенцев на пол и те погибают, еще не начав жить, или как они остаются пожизненными инвалидами, как медсестры одним и тем же шприцем колют всю палату мам после кесарева сечения и прививают роженицам сепсис. Женщины не жалели красок. Они, видимо, думали, что чем лучше я буду знать все подробности их приключений, тем лучше я буду подготовлена к суровой правде жизни.
И они добились. Я не знаю, чего они от меня ожидали, но им удалось довести меня до того, что я составила четкий план, как в больнице я сама у себя буду принимать роды. О боли я не думала - что значит какая-то боль перед перспективой потерять ребенка?
И вот, страшный день наступил. Как назло, было это в шабат (ну да, а когда еще у работающей женщины есть время на такую мелочь, как роды?). Поскольку отошли воды, то было необходимо срочно ехать в больницу, об этом меня десять раз предупредили в поликлинике. Ладно, соблюли все, что можно было соблюсти и поехали. По дороге я с трепетом ожидала, что в больнице меня не примут (шабат, как никак), что заставят подтирать за собой полы (воды-то отходят!), что еще чего-нибудь такое, чего я не предусмотрела. А поскольку в данном случае молча терпеть все это я не собиралась, то готовилась чуть ли не к штурму на пороге больницы.
Никакой войны не понадобилось. Меня приняли, осмотрели и отправили в палату - ждать схваток. Спросили, буду ли я делать эпидураль или брать другое обезболивание.
От обезболивания я отказалась: какое обезболивание, если я сама у себя роды принимать собираюсь? В общем, я об этом не пожалела. Особенно потом, когда наблюдала за соседками по палате, которые приходили в себя после эпидураля. Ну да, больно. Но если не терять головы, то пережить вполне можно. А если собираешься сама у себя роды принимать, то голову на месте сохранить надо любой ценой.
Наконец, момент настал. Меня отправили в родильную комнату, где мне предстояло «произвести на свет» сына в обществе еще двадцати таких же страдалиц.
Акушерка произвела на меня самое приятное впечатление. Она была совсем молоденькая, лет 25-26. Несмотря на свою крайнюю молодость ( и когда она успела профессию получить?), ребеночка она ронять не стала, а без паники и суеты сделала все, что надо. Сообщила, что родился совершенно здоровый мальчик.
Одно приключение кончилось и без перерыва началось следующее. Когда меня привезли в палату для родивших, ко мне кинулась медсестра (русскоговорящая, а как же) и обвиняющим тоном выкрикнула мне в лицо: «Ваш сын орет с момента, как его к нам принесли!». Опаньки ... Мне сразу стало ясно, что главные проблемы у меня еще впереди. Чтобы он не нервировал эту нервную даму, я держала его при себе, не спуская с рук, пока нас не выписали из больницы (к счастью, в Израиле это всего сутки).
Домой я вернулась с детенышем в корзинке, понятия не имея, что с ним дальше делать. Кормить. Это понятно. Непонятно, чем и как. В роддоме молоко не пришло, надо было идти в детскую поликлинику, выяснять, что да как. Пока что ребенок сосал бутылку со сладкой водой. Купать. Одевать. Еще хуже. Как вообще понять, чего он хочет? Как ему лучше?
Короче, к этому моменту я уже боялась собственного ребенка по полной программе.
Когда я уже была на достаточно поздних сроках, моя кошка тоже забеременела. Она родила через пару дней после моего возвращения из роддома. К этому времени я уже успела достаточно намучиться, укрепиться в своем убеждении, что я - никуда не годная мамаша, и впасть в тихую депрессию по поводу отсутствия у меня молока, неприбавления веса ребенком и моего хронического недосыпа.
Вечерние купания стали особо изощренной пыткой для нас обоих. Видимо, в первый раз я налила в ванночку слишком горячую воду, и ребенок невзлюбил купание всеми своими маленькими силенками. Я сама себе казалась палачом (о, мать-ехидна!), когда запихивала орущего, красного как помидор и извивающегося как змея, сына в ванночку.
Это все было предисловие. А вот сейчас начнется сама история.
Так мы и пытались жить: я, мой новенький сынуля, кошка и ее котята. Кошка проявляла все больший интерес к тому, что я делаю с младенцем. Она следила за мной желтыми круглыми глазами и время от времени взмурлыкивала. Только я на ее призывы не обращала внимания, думая, что это она общается со своими детьми. В какой-то момент кошка, видимо, поняла, что если она хочет моего внимания (да еще чтобы я поняла, что она хочет мне сказать), то она должна найти для его привлечения более эффективный способ. Она нашла.
Как-то вечером, когда кошка кормила своих, еще вполне новорожденных котят, я потащила сына «на казнь» в ванночку. Само собой, ребенок вопил во всю силу своих легких. Некоторые говорят, что это полезно - легкие развивает. Однозначно скажу - лично я предпочитаю, чтобы дети развивали свои легкие каким-нибудь другим способом, без столь агрессивного воздействия на мои уши.
Наконец купальная экзекуция подошла к концу Я вытащила ребенка из ванночки и положила его на пеленальный столик, чтобы завернуть в полотенце. Кошка в продолжение всего этого времени не сводила с меня своих немигающих и очень осуждающих глаз. Наконец ей это надоело (а кому бы не надоело?) и она прыгнула на меня.
Со всего размаха кошка ударила меня лапами в грудь, будто хотела сказать: эх ты, дура, ничего-то ты не умеешь, ничего-то тебе нельзя доверить! Потом развернулась в воздухе и приземлилась на пеленальный столик. Там она с громким мурлыканием стала облизывать младенца, как будто это был ее собственный котенок. Ребенок немедленно замолчал.
Сказать, что я была в шоке - значит ничего не сказать. Сначала я перепугалась четь ли не до обморока. Первой реакцией было сбросить кошку, отогнать ее подальше от ребенка. Но именно этот испуг встряхнул мои бедные, замороченные жизнью мозги и поставил все на место.
Надрывный детский ор, продолжавшийся в течение всех этих дней, внезапно прекратился. Сыну происходящее явно нравилось. Кошка мурлыкала над ребенком, пристраиваясь так, чтобы дать ему сосок.
Можно долго описывать словами то, что произошло во мне в одно мгновение. Как-то вдруг мне стало понятно, что это такое - любовь к своему ребенку. Кошка вся была, будто теплое тусклое ласковое солнышко. И будто, ударив своими лапами мне в грудь, она сломала что-то во мне, какие-то шлюзы, перегородки, и теперь такое же солнышко, мохнатое, теплое и родное, разгоралось внутри меня. Вопросы, терзавшие меня - как узнать, чего хочет ребенок, как сделать, чтобы ему было хорошо, разрешились сами собой. Теперь я это просто ЗНАЛА и все. Без слов. Я знала, тепло ему или холодно, голоден он или нет, болит ли у него животик или он просто просит ласки. Исчез страх.
Это было очень неожиданно. Если бы мне о таком рассказали, я бы не поверила. Но это случилось со мной, это знание так со мной и осталось и было успешно применено еще к двум детям. Беременность и роды не сделали из меня маму. Ее из меня сделала одна обыкновенная домашняя кошка.
Я не знаю, что бы было, если бы не было этой кошки. Но история не терпит сослагательных наклонений, даже такая маленькая личная история. Была кошка и был ее наглядный урок одной молодой и очень неопытной маме. Мне остается только быть ей благодарной за него.
С той поры у нас все потихоньку наладилось. Кошка так и продолжала относиться к моему сыну как к своему родному котенку. Потом, много позже, она спасла его от змеи, но это совсем другая история.