Соловки
Старая скрипучая посудина «Василий Косяков», следующая по маршруту Рабочеостровск - Большой Соловецкий остров, набита паломниками и туристами. Едут отдыхать, молиться и смотреть, к чему привело соседство на небольшом пятачке суши древнего монастыря и концентрационного лагеря особого назначения. Погода стоит отличная. Небо, светлое и низкое, жмется брюхом к самому морю. Кое-где над водой грозовые тучи и темные дождевые столбы, но эти непогоды далеко. Пребывая в круизном расположении духа, пассажиры "Косякова" увлеченно кормили чаек хлебом, снимали друг друга на фоне бело-голубого пейзажа и бурых далеких непогод. Вдруг из-за утренней дымки над водой появятся маковки Соловецкого монастыря. Как в той волшебной сказке, ржавый кораблик, спотыкаясь о небольшие волны, все ближе подползает к берегу диковинного царства. Еще чуть-чуть, и ты очутишься в Зазеркалье.
Остров действительно оказывается маленьким царством. Там своя жизнь и свои порядки. Охают от старости ветхие избенки, построенные во времена первых советских диктаторов. Кругом нешумные люди: рыбаки, художники, паломники. Архангельские подростки, сосланные сюда на летние каникулы, бесцельно слоняются по глухим улицам с музыкальными колонками и жестяными банками из-под пива. Маленькая девочка в косынке и ситцевой юбчонке в мелкий цветок на раскрытой ладошке протягивает молодому пугливому бычку зеленое яблоко. Вдоль дорог виднеются глупые уличные урны в форме розовых тюльпанов. Пахнет свежим хлебом из монастырской пекарни. В полупустых торговых лавках продается забродивший карельский кефир. Все спокойно и статично. Только у стен монастыря наблюдается оживление. Толпы туристов перед экскурсией в спешке дожевывают бутерброды с колбасой. Фанатично крестятся прибывшие на утреннем «Косякове» верующие. О чем-то смеются батюшки и сестры, возвращающиеся в монастырь с обеда.
- Батюшка, мы скоро едем в Сочи, что нам взять с собой, чтобы праведно отдохнуть? - подняв столб пыли на дороге, стайка суетливых паломниц с выцветшими глазами и запылившимися юбками окружила пойманного, чуть-чуть напуганного не то толпой, не то заданным вопросом батюшку. Был спокойный солнечный вечер короткого северного лета. На Сельдяном мысе в траве дремали кошки, коровы лениво отмахивались от мошкары, иногда позвякивая колокольчиками на шеях, будто чайной ложкой по краям кружки. Дорожная пыль, золотясь на солнце, плавно оседала на землю, на полинявшие от времени лица и подолы паломниц. Батюшка чуть медлил с ответом.
- Библию брать в Сочи не стоит. Она слишком тяжелая. Защитный крем от солнца возьмите. И купальники - в море купаться - пожав плечами, ответил мужчина в рясе и осторожно вышел из круга неморгающих глаз.
Еще долго паломницы, оставленные батюшкой на дороге, обсуждали, стоило ли ехать в такую даль, чтобы получить столь невнятный ответ на вопрос о вере...
Все на этом острове неоднозначно. Святое озеро за шиворотом Соловецкого монастыря - обязательное место для посещения и паломниками, и туристами. Задрав длинные юбки, паломницы, охая и иногда сквернословя, заходят в озеро по колено и не двигаются до тех пор, пока ледяная вода не сведет больные ноги. Не всякая из купальщиц знает, что в прошлом государстве это самое Святое озеро называлось Красным. Но теперь оно снова Святое. Сам Соловецкий монастырь не всегда был обителью смирения и света, периодически заключая в своих стенах неугодных материку лиц и устраивая морские перестрелки с заплутавшими кораблями.
На расстрельном поле Соловецкого лагеря особого назначения сегодня детвора гоняет мяч. В казармах, где несколько десятков лет назад давили вшей по ночам, умирали от голода, холода и грязи, теперь домохозяйки смотрят криминальные хроники по телевизору, отваривая макароны в старых эмалированных кастрюлях. Разрушенные лабиринты древних северных племен снова выложили и теперь гадают, куда ведут эти самые лабиринты. Позавчера здесь возводили церкви, вчера строили тюрьмы, сегодня обустраивают гостиницы и турбазы. А завтра случится зима, и все разъедутся. Что будет после зимы, не знает никто.
На острове нет роддома и толковой больницы: до сих пор всякую хворь лечат святой водой, а за помощью идут в монастырь к матушкам. Но даже святая вода иногда не помогает. В прошлую зиму забарахлило сердце у одного островитянина. Чуть-чуть за тридцать, работящий, холостой. Слег дома и не мог встать. Соседи побежали за матушкой. Больше помощи на зимних Соловках ждать неоткуда. Отказалась старушка по темноте идти к больному. Ему надо, пусть сам и идет.Чай, нестарый. - был короткий и ясный ответ.
Делать нечего, собрался островитянин с последними силами, шапку надел и вышел из избы. Только до матушки дойти не смог - помер по дороге.
Когда матушке сказали, что пациент ее преставился на полпути к ней, она только лицо в сторону отвернула. На все воля божья! - процедила высохшими старушечьими губами, скоренько перекрестилась и захлопнула дверь своей комнаты. Только затряслась святая вода на полочках от того хлопка.
Соловки - русский Алькатрас и Мар Саба на одном небольшом кусочке земли, пропитанном порохом, пеплом, кровью и северными солями. Остров, где носили робы и рясы. Эта точка в Белом море лежит на пути и в преисподнюю, и на небеса. Время здесь рисует простым карандашом и играет с людьми в недобрые игры: то забывает идти вперед, то за секунды переворачивает жизни островитян вверх тормашками. То вовсе возьмет в руки метлу и сметет соловецких обитателей к чертовой матери, а через мгновение гонит по неровному морю посудины с новыми людьми донашивать рясы и робы, доживать жизни тех, кто уже стерт. Порой же часовые стрелки на Соловках резко меняют направление, сворачивают с циферблатного круга прямиком на витиеватые тропы танцующего леса, и тогда на острове начинают происходить престранные события: меняют рясы на робы, кресты на топоры, правой рукой крестятся, левой - жмут на курок пистолета. Чехарда добра и зла, прекрасного и уродливого. Чехарда, доведенная до абсурда.
Соловки - мекка не то бога, не то черта. Впрочем, они всегда идут рука об руку. Здесь, на этом маленьком холодном острове, как нигде, становится ясно, что жизнь и смерть, добро и зло, молитва и матершина - есть одно. Как есть одно Белое море, которое с легкостью меняет цвета с молочного на аспидный. Как есть озеро Святое. И есть озеро Красное. А в них одна и та же вода. Как есть время, которое в Зазеркалье не ходит по прямым и не рисует стрелками круги. Оно играет с островитянами в кошки-мышки, изредка позволяя им поиграть с собой.
Соловки - искаженное отражение материка. И нет отражения, если никто не смотрится в зеркало. Острова будут жить тем, что принесет ветер с большой земли. Время здесь течет со скоростью ветра. Прерывисто. Порывисто. Поэтому в хорошую погоду и в отсутствие новостей времени на острове нет вовсе. Замрет на Сельдяном мысе уставший рыбак, его зальет с макушкой густым медовым светом вечернее солнце, и стрелки часов снова забудутся. В траве будут дремать кошки. Маленькая девочка в косынке вытрет о ситцевую юбчонку яблоко и угостит им молодого пугливого бычка. На берегу у молчаливых лабиринтов будут щелкать клювами чайки и затворами камер туристы.
Выбраться с острова на большую землю не так уж и просто. Антрацитовое небо брюхом давит на море так, что тому тесно в своей чашке. Оно качается и шипит. На нем кряхтит и охает маленький старенький «Косяков». В пассажирском отсеке невозможно стоять и трудно сидеть - такая там качка. Из стороны в сторону катаются чьи-то чемоданы и детские коляски. Кто-то плачет от страха, кто-то затягивает «Калинку», и через мгновение его поддерживают остальные. Внизу поют песни, а на верхней палубе мучаются морской болезнью, до синих косточек вцепившись за поручни, переваливаются через них. Пока их тошнит, волны падают на них сверху и подтапливают снизу. Они дрожат, захлебываясь морской водой, молят время идти чуть-чуть быстрее и пытаются разглядеть в кромешной непогоде спасительный Рабочеостровск. Только несколько чаек по привычке преследуют «Косякова» в надежде на щедрое, как в тот раз, угощение.
Чтобы не слышать песни внизу и не видеть мучающихся наверху, ты забьешься под козырек на палубе и примешься считать до ста. Но не получится перевалить и за пятьдесят. Один, два, три, а что если «Косяков» треснет к чертям.. И снова начнешь считать с одного. Вся одежда насквозь мокрая, в ботинках хлюпает вода, от холода трясутся коленки и клацают зубы. Под твой козырек забежит молодой парень с обгоревшим в нездешних местах носом и заведет разговор, чтобы ускорить ход времени хотя бы на чуть-чуть.
- Поедешь на Соловки еще когда-нибудь?
- Не знаю, добраться бы сперва до большой земли...
- А я поеду. Зимой. Обязательно поеду. - крикнет через ветер случайный попутчик и, держась за холодные поручни, будет долго смотреть на морские волны, спокойно дожидаясь, когда из-за черных волн Белого моря покажется материк.
Остров действительно оказывается маленьким царством. Там своя жизнь и свои порядки. Охают от старости ветхие избенки, построенные во времена первых советских диктаторов. Кругом нешумные люди: рыбаки, художники, паломники. Архангельские подростки, сосланные сюда на летние каникулы, бесцельно слоняются по глухим улицам с музыкальными колонками и жестяными банками из-под пива. Маленькая девочка в косынке и ситцевой юбчонке в мелкий цветок на раскрытой ладошке протягивает молодому пугливому бычку зеленое яблоко. Вдоль дорог виднеются глупые уличные урны в форме розовых тюльпанов. Пахнет свежим хлебом из монастырской пекарни. В полупустых торговых лавках продается забродивший карельский кефир. Все спокойно и статично. Только у стен монастыря наблюдается оживление. Толпы туристов перед экскурсией в спешке дожевывают бутерброды с колбасой. Фанатично крестятся прибывшие на утреннем «Косякове» верующие. О чем-то смеются батюшки и сестры, возвращающиеся в монастырь с обеда.
- Батюшка, мы скоро едем в Сочи, что нам взять с собой, чтобы праведно отдохнуть? - подняв столб пыли на дороге, стайка суетливых паломниц с выцветшими глазами и запылившимися юбками окружила пойманного, чуть-чуть напуганного не то толпой, не то заданным вопросом батюшку. Был спокойный солнечный вечер короткого северного лета. На Сельдяном мысе в траве дремали кошки, коровы лениво отмахивались от мошкары, иногда позвякивая колокольчиками на шеях, будто чайной ложкой по краям кружки. Дорожная пыль, золотясь на солнце, плавно оседала на землю, на полинявшие от времени лица и подолы паломниц. Батюшка чуть медлил с ответом.
- Библию брать в Сочи не стоит. Она слишком тяжелая. Защитный крем от солнца возьмите. И купальники - в море купаться - пожав плечами, ответил мужчина в рясе и осторожно вышел из круга неморгающих глаз.
Еще долго паломницы, оставленные батюшкой на дороге, обсуждали, стоило ли ехать в такую даль, чтобы получить столь невнятный ответ на вопрос о вере...
Все на этом острове неоднозначно. Святое озеро за шиворотом Соловецкого монастыря - обязательное место для посещения и паломниками, и туристами. Задрав длинные юбки, паломницы, охая и иногда сквернословя, заходят в озеро по колено и не двигаются до тех пор, пока ледяная вода не сведет больные ноги. Не всякая из купальщиц знает, что в прошлом государстве это самое Святое озеро называлось Красным. Но теперь оно снова Святое. Сам Соловецкий монастырь не всегда был обителью смирения и света, периодически заключая в своих стенах неугодных материку лиц и устраивая морские перестрелки с заплутавшими кораблями.
На расстрельном поле Соловецкого лагеря особого назначения сегодня детвора гоняет мяч. В казармах, где несколько десятков лет назад давили вшей по ночам, умирали от голода, холода и грязи, теперь домохозяйки смотрят криминальные хроники по телевизору, отваривая макароны в старых эмалированных кастрюлях. Разрушенные лабиринты древних северных племен снова выложили и теперь гадают, куда ведут эти самые лабиринты. Позавчера здесь возводили церкви, вчера строили тюрьмы, сегодня обустраивают гостиницы и турбазы. А завтра случится зима, и все разъедутся. Что будет после зимы, не знает никто.
На острове нет роддома и толковой больницы: до сих пор всякую хворь лечат святой водой, а за помощью идут в монастырь к матушкам. Но даже святая вода иногда не помогает. В прошлую зиму забарахлило сердце у одного островитянина. Чуть-чуть за тридцать, работящий, холостой. Слег дома и не мог встать. Соседи побежали за матушкой. Больше помощи на зимних Соловках ждать неоткуда. Отказалась старушка по темноте идти к больному. Ему надо, пусть сам и идет.Чай, нестарый. - был короткий и ясный ответ.
Делать нечего, собрался островитянин с последними силами, шапку надел и вышел из избы. Только до матушки дойти не смог - помер по дороге.
Когда матушке сказали, что пациент ее преставился на полпути к ней, она только лицо в сторону отвернула. На все воля божья! - процедила высохшими старушечьими губами, скоренько перекрестилась и захлопнула дверь своей комнаты. Только затряслась святая вода на полочках от того хлопка.
Соловки - русский Алькатрас и Мар Саба на одном небольшом кусочке земли, пропитанном порохом, пеплом, кровью и северными солями. Остров, где носили робы и рясы. Эта точка в Белом море лежит на пути и в преисподнюю, и на небеса. Время здесь рисует простым карандашом и играет с людьми в недобрые игры: то забывает идти вперед, то за секунды переворачивает жизни островитян вверх тормашками. То вовсе возьмет в руки метлу и сметет соловецких обитателей к чертовой матери, а через мгновение гонит по неровному морю посудины с новыми людьми донашивать рясы и робы, доживать жизни тех, кто уже стерт. Порой же часовые стрелки на Соловках резко меняют направление, сворачивают с циферблатного круга прямиком на витиеватые тропы танцующего леса, и тогда на острове начинают происходить престранные события: меняют рясы на робы, кресты на топоры, правой рукой крестятся, левой - жмут на курок пистолета. Чехарда добра и зла, прекрасного и уродливого. Чехарда, доведенная до абсурда.
Соловки - мекка не то бога, не то черта. Впрочем, они всегда идут рука об руку. Здесь, на этом маленьком холодном острове, как нигде, становится ясно, что жизнь и смерть, добро и зло, молитва и матершина - есть одно. Как есть одно Белое море, которое с легкостью меняет цвета с молочного на аспидный. Как есть озеро Святое. И есть озеро Красное. А в них одна и та же вода. Как есть время, которое в Зазеркалье не ходит по прямым и не рисует стрелками круги. Оно играет с островитянами в кошки-мышки, изредка позволяя им поиграть с собой.
Соловки - искаженное отражение материка. И нет отражения, если никто не смотрится в зеркало. Острова будут жить тем, что принесет ветер с большой земли. Время здесь течет со скоростью ветра. Прерывисто. Порывисто. Поэтому в хорошую погоду и в отсутствие новостей времени на острове нет вовсе. Замрет на Сельдяном мысе уставший рыбак, его зальет с макушкой густым медовым светом вечернее солнце, и стрелки часов снова забудутся. В траве будут дремать кошки. Маленькая девочка в косынке вытрет о ситцевую юбчонку яблоко и угостит им молодого пугливого бычка. На берегу у молчаливых лабиринтов будут щелкать клювами чайки и затворами камер туристы.
Выбраться с острова на большую землю не так уж и просто. Антрацитовое небо брюхом давит на море так, что тому тесно в своей чашке. Оно качается и шипит. На нем кряхтит и охает маленький старенький «Косяков». В пассажирском отсеке невозможно стоять и трудно сидеть - такая там качка. Из стороны в сторону катаются чьи-то чемоданы и детские коляски. Кто-то плачет от страха, кто-то затягивает «Калинку», и через мгновение его поддерживают остальные. Внизу поют песни, а на верхней палубе мучаются морской болезнью, до синих косточек вцепившись за поручни, переваливаются через них. Пока их тошнит, волны падают на них сверху и подтапливают снизу. Они дрожат, захлебываясь морской водой, молят время идти чуть-чуть быстрее и пытаются разглядеть в кромешной непогоде спасительный Рабочеостровск. Только несколько чаек по привычке преследуют «Косякова» в надежде на щедрое, как в тот раз, угощение.
Чтобы не слышать песни внизу и не видеть мучающихся наверху, ты забьешься под козырек на палубе и примешься считать до ста. Но не получится перевалить и за пятьдесят. Один, два, три, а что если «Косяков» треснет к чертям.. И снова начнешь считать с одного. Вся одежда насквозь мокрая, в ботинках хлюпает вода, от холода трясутся коленки и клацают зубы. Под твой козырек забежит молодой парень с обгоревшим в нездешних местах носом и заведет разговор, чтобы ускорить ход времени хотя бы на чуть-чуть.
- Поедешь на Соловки еще когда-нибудь?
- Не знаю, добраться бы сперва до большой земли...
- А я поеду. Зимой. Обязательно поеду. - крикнет через ветер случайный попутчик и, держась за холодные поручни, будет долго смотреть на морские волны, спокойно дожидаясь, когда из-за черных волн Белого моря покажется материк.