Посвящается Шаламову. Геннадий Айги
Геннадий Айги
СТЕПЕНЬ: ОСТОИКИ
Варламу Шаламову
Вы сами уже посещаемы чем-то похожим на зарево:
и образ возможно
для всех состоялся:
от всех независимый:
не пламя ли это незримое нищенства
в ветре бесшумном:
недолгого облика? -
или возможность опасного е с т ь:
в освещаемых лицах -
как будто
раскрытия ждущих:
как что-то хранящие? -
или - не-явным накалом (как будто уставившись
зрением неким болезни неспешной):
всюду - невидимо - всех озаряющее:
о н о окончательное
Слова-Огня:
давно охватившее
даже места уже наших предчувствий и мыслей? -
оно ли везде словно в ветре бесшумном:
без вести без духа:
само занялось?
1967
И: ПОСЛЕДНЯЯ КАМЕРА
В. Шаламову
...мраморея.
Ц. Норвид
а теперь - это в ц е н т р е
каморка и н д о м а
с ненужною т у м б о ч к о й (в ней не держать же
к о л ы м с к и й Ваш т о м)
а Вами воспетый - уже застывает
в мраморе с т л а н и к - навеки-кровавом-и-мерзлом
(в т о м что уже - м р а м о р е я)
и глухо в каморке
как мысль (шевеленье ползущих по снегу)
что это - п о с л е д н я я к а м е р а
1979
ПРОЩАЯСЬ С ШАЛАМОВЫМ
лишь
у голодного
(если он тверд
и свободен
в забвенья) -
есть отрешенно-спокойная
(ни для кого)
чистота!.. -
в холод
крещенский
такою -
(твердости
тверже:
основой безмолвия
самого чистого) -
словно в пустой бездыханности поля в молчаньи-стране
п р о с т о т а завершилась -
до абсолюта-иссушенности
гулко до-выдержанная:
свет - человеческий: будто последний! -
жизни для стужи-России и книги без адреса
19 января 1982
СТЛАНИК НА КАМНЕ
Землю и почву - более суровую знал он, чем ту, в которую
ныне хороним.
Прощаемся с Шаламовым.
Тело Литературы, мясо Поэзии, при «градусах» ада колымского,
оторвать от железа, с кусками железа, с его плотью! - такое он со-
вершил.
Был - как умерший при жизни для жизни. Говорил - Абсолют:
свет, из костей выжимаемый, более верный, чем если бы было - из
(Живые? - да были - «постольку поскольку»: строили комбина-
ты-«романы» - говоря об освенциме-мире; а было: пожарище - на
месте что «было»! - с замерзшим-в-незримость кайлом-«языком».)
Мало уже значит, что тело его - мертвее земли. (С ним это было
и раньше, я знал, что бывало с рукой, которую он подал мне дважды;
прочтите в его томе, что бывало - с умом.)
Оставляем здесь то, из чего было выжато - все, ставшее Геомет-
рией (не видим, но знаем) Трагедии.
Вернемся в город - в Провинцию Живых. Где будет иное отныне
- пространство-и-тело Поэзии: живые для жизни не владеют Ее языком.
19 января 1982
С сайтов Опушка и Вавилон
___________
Ниже из некролога французского поэта и переводчика Клода Мушара "Айги", опубликованного в журнале "Дети Ра", № 11 (25), 2006.
Айги
Вы сами уже посещаемы чем-то похожим на зарево
Это начало стихотворения Геннадия Айги, названного им: "Степень: остоики".
Откуда это название, - ставшее названием и первого сборника Айги, что переведен Леоном Робелем - название незабываемое? Будучи единожды услышано, оно остается в вас… Едва его произнеся, он занял свое место в поэзии. Эти термины, встав двумя точками вокруг шарниров посредственности, разбивают их. А вокруг чистоты - обозначают ее. Вокруг тишины - ее предвосхищают. В другом стихотворении, озаглавленном "Без названия", мы читаем:
Тихие места - опоры наивысшей силы пения
Кто этот "Вы", к которому обращается поэма "Степень: остоики", кому посвящена она? Варламу Шаламову? Да, действительно, ему, автору "Колымских рассказов" (умершему в январе 1982 г.).
Спустя два года после своего первого посещения Франции, Айги направился в путешествие вместе с несколькими друзьями. Он проехал от Орлеана до Сент-бенуа-Сюр Луар. Целью поездки было побывать в тех местах, в которые когда-то удалился Макс Жакоб, один из его "собеседников-наставников" (по формулировке Леона Робеля), ему был посвящен поэтический цикл Айги. После нескольких часов, проведенных в долине Луары (тусклые поля, серая река - как помнится - сереющие своды аббатства), и возвращения в Орлеан, он с жадностью слушал Питера Франса, своего переводчика на английский язык, читающего нам стихи из "Крушения Германии". Затем он по моей просьбе напомнил нам прозу Шаламова, несравненные, на его взгляд, "Колымские рассказы" и "крепкое как камень" лицо того, кто прошел через края золотых рудников, откуда никто никогда не возвращался, и стал человеком, "неверящим ничему".
