Лариса Васильева о встречах с Шаламовым
ТАКОЙ взгляд
Варлам Шаламов
Его нельзя не заметить. Лицо мудреца, мыслителя, философа. Морщины много пережившего человека, глубокие, продольные. Глаза с невыразимым словами, необыкновенным взглядом.
Познакомилась с ним в Доме литераторов, о котором все, ещё оставшиеся жить, вспоминают сегодня, как о волшебно-прекрасном мире, похожем на нечто напоминающее дворец золотого века Перикла, где никто из нас не бывал. Ни к чему не обязывающие три встречи. Запомнились все.
«Варлам Шаламов - крупный поэт» - говорили о нём. Почувствовала его необыкновенность сразу. Знаю немногих, в ком поэт внешним обликом заслонял человека. Это не связано с известностью. Даже с мерой таланта - как его измеришь? Глаза - зеркала души, выражают - что?
Среди поэтов моего поколения могу назвать лишь немногих «поэтов на вид». Со взором не то, чтобы горящим, а... Трудно определить, но попробую. Это взор, направленный не на собеседника, а сквозь него. В небо? И в то же время, глядящий в себя самого. [....]
Повторяю, ТАКОЙ взгляд не определяет силу таланта. Не есть признак безумия. Напротив - отстранённость от внешнего безумного мира, погруженность в нездешний. [....]
Помню отчетливо, у Варлама Тихоновича Шаламова ТАКОЙ взгляд был. Он дал мне понять, что Шаламов ощущает Богоприсутствие, чувствует Небеса. [....]
Сидя напротив Варлама Тихоновича за столиком в кафе Дома литераторов, я почему-то чувствовала себя виноватой. Перед Ним? Нет, вообще виноватой, что молодая, здоровая, весёлая, а он старый, больной, грустный. Хотелось сделать для него хорошее. Разумеется, он ничего не просил. Помалкивал, глядя своим ТАКИМ взглядом сквозь меня.
К нам подошёл известный поэт. Поздоровался. Что-то сказал. Заботливая жена увела мужа. Варлам Тихонович, посмотрев им вслед, сказал:
- Хороший поэт. Тоже «сидел».
Удивилась, не зная подробностей биографии этого поэта. А Варлам Тихонович усмехнулся.
- Мы, лагерники, отлично узнаём друг друга. [....]
В Варламе Шаламове бывшего лагерника я, конечно, не увидела. Сама там не была. Тюремного опыта узнавания не имела. Усмотрела другое: Шаламов - человек «из бывших». При скромном облике и блёклой одежде Варлама Тихоновича, в нём было нечто отлично видное и слышное в речи. Как будто чей-то сынок из царского времени, хотя о своём происхождении он со мной не говорил. Много лет спустя, оказавшись на центральной Кремлевской площади Вологды, где с видом на одноименную с городом реку слева стоит двухэтажный особняк, я узнала: в нём прошло детство Варлама Шаламова. Теперь там его музей. Впрочем, быть сынком и быть при этом счастливчиком, баловнем - не есть одно и то же. Жизнь семьи из дома окнами на вологодский Кремль, была разной в разные времена, но, думаю, порода ощущалась в Шаламове неизменно, где бы он ни находился.
В конце семидесятых я стала главным редактором альманаха «День поэзии». Встретив в Доме литераторов Варлама Тихоновича, попросила у него стихи для альманаха.
- Сейчас я наблюдал, как вашего внимания добиваются толпы желающих попасть в альманах, а ко мне вы сами подходите. За что такая честь?
На эту любезную «провокацию» я не поддалась. Пропустила мимо ушей. Повторила просьбу.
- Спасибо. Не усложняйте себе жизнь. С моими сочинениями у вас могут быть сложности.
- Не те времена, - возразила я, - даже Гумилева пытаюсь напечатать.
- Слышал. Правильно. Ахматова вам за это спасибо сказала бы. Не одна она.
«Прозорливый, - подумала я. - Откуда ему знать, что желая порадовать, пусть даже на Том Свете, любимую Анну Андреевну, я затеяла публикацию стихотворений Николая Степановича Гумилева. Его имя у Советской власти тогда было не под запретом, но под неразрешением. Хотелось мне в альманахе блеснуть смелостью.
Увы. Опубликовать стихи Николая Гумилева в альманахе «День поэзии» не удалось. Варлам Шаламов своих стихотворений не дал, хотя между нами было условлено, если он решит, то оставит конверт «под лампой, слева при входе в Дом литераторов».
Жалела я, что нет в обоих моих «Днях поэзии» стихотворений Варлама Тихоновича. Это тоже было бы смело. В моём литературном поколении разрешенная до определённых границ смелость становилась чертой характера. Если кто-то нарушал границу, его предупреждали. Тихо, но твёрдо. Через цензуру. А иногда громко. Для того работали литературные критики. Думаю, если бы Советская власть вела себя мудрее и деликатнее с религией и культурой, иные были бы у неё сегодня результаты.
Более Варлам Шаламов мне не встречался.
________________________________________________________
Опубликовано в книге поэтессы Ларисы Васильевой "Душа Вологды: книга воспоминаний, пониманий, познаний, ожиданий", Вологда: Книжное наследие, 2010
Варлам Шаламов
Его нельзя не заметить. Лицо мудреца, мыслителя, философа. Морщины много пережившего человека, глубокие, продольные. Глаза с невыразимым словами, необыкновенным взглядом.
Познакомилась с ним в Доме литераторов, о котором все, ещё оставшиеся жить, вспоминают сегодня, как о волшебно-прекрасном мире, похожем на нечто напоминающее дворец золотого века Перикла, где никто из нас не бывал. Ни к чему не обязывающие три встречи. Запомнились все.
«Варлам Шаламов - крупный поэт» - говорили о нём. Почувствовала его необыкновенность сразу. Знаю немногих, в ком поэт внешним обликом заслонял человека. Это не связано с известностью. Даже с мерой таланта - как его измеришь? Глаза - зеркала души, выражают - что?
Среди поэтов моего поколения могу назвать лишь немногих «поэтов на вид». Со взором не то, чтобы горящим, а... Трудно определить, но попробую. Это взор, направленный не на собеседника, а сквозь него. В небо? И в то же время, глядящий в себя самого. [....]
Повторяю, ТАКОЙ взгляд не определяет силу таланта. Не есть признак безумия. Напротив - отстранённость от внешнего безумного мира, погруженность в нездешний. [....]
Помню отчетливо, у Варлама Тихоновича Шаламова ТАКОЙ взгляд был. Он дал мне понять, что Шаламов ощущает Богоприсутствие, чувствует Небеса. [....]
Сидя напротив Варлама Тихоновича за столиком в кафе Дома литераторов, я почему-то чувствовала себя виноватой. Перед Ним? Нет, вообще виноватой, что молодая, здоровая, весёлая, а он старый, больной, грустный. Хотелось сделать для него хорошее. Разумеется, он ничего не просил. Помалкивал, глядя своим ТАКИМ взглядом сквозь меня.
К нам подошёл известный поэт. Поздоровался. Что-то сказал. Заботливая жена увела мужа. Варлам Тихонович, посмотрев им вслед, сказал:
- Хороший поэт. Тоже «сидел».
Удивилась, не зная подробностей биографии этого поэта. А Варлам Тихонович усмехнулся.
- Мы, лагерники, отлично узнаём друг друга. [....]
В Варламе Шаламове бывшего лагерника я, конечно, не увидела. Сама там не была. Тюремного опыта узнавания не имела. Усмотрела другое: Шаламов - человек «из бывших». При скромном облике и блёклой одежде Варлама Тихоновича, в нём было нечто отлично видное и слышное в речи. Как будто чей-то сынок из царского времени, хотя о своём происхождении он со мной не говорил. Много лет спустя, оказавшись на центральной Кремлевской площади Вологды, где с видом на одноименную с городом реку слева стоит двухэтажный особняк, я узнала: в нём прошло детство Варлама Шаламова. Теперь там его музей. Впрочем, быть сынком и быть при этом счастливчиком, баловнем - не есть одно и то же. Жизнь семьи из дома окнами на вологодский Кремль, была разной в разные времена, но, думаю, порода ощущалась в Шаламове неизменно, где бы он ни находился.
В конце семидесятых я стала главным редактором альманаха «День поэзии». Встретив в Доме литераторов Варлама Тихоновича, попросила у него стихи для альманаха.
- Сейчас я наблюдал, как вашего внимания добиваются толпы желающих попасть в альманах, а ко мне вы сами подходите. За что такая честь?
На эту любезную «провокацию» я не поддалась. Пропустила мимо ушей. Повторила просьбу.
- Спасибо. Не усложняйте себе жизнь. С моими сочинениями у вас могут быть сложности.
- Не те времена, - возразила я, - даже Гумилева пытаюсь напечатать.
- Слышал. Правильно. Ахматова вам за это спасибо сказала бы. Не одна она.
«Прозорливый, - подумала я. - Откуда ему знать, что желая порадовать, пусть даже на Том Свете, любимую Анну Андреевну, я затеяла публикацию стихотворений Николая Степановича Гумилева. Его имя у Советской власти тогда было не под запретом, но под неразрешением. Хотелось мне в альманахе блеснуть смелостью.
Увы. Опубликовать стихи Николая Гумилева в альманахе «День поэзии» не удалось. Варлам Шаламов своих стихотворений не дал, хотя между нами было условлено, если он решит, то оставит конверт «под лампой, слева при входе в Дом литераторов».
Жалела я, что нет в обоих моих «Днях поэзии» стихотворений Варлама Тихоновича. Это тоже было бы смело. В моём литературном поколении разрешенная до определённых границ смелость становилась чертой характера. Если кто-то нарушал границу, его предупреждали. Тихо, но твёрдо. Через цензуру. А иногда громко. Для того работали литературные критики. Думаю, если бы Советская власть вела себя мудрее и деликатнее с религией и культурой, иные были бы у неё сегодня результаты.
Более Варлам Шаламов мне не встречался.
________________________________________________________
Опубликовано в книге поэтессы Ларисы Васильевой "Душа Вологды: книга воспоминаний, пониманий, познаний, ожиданий", Вологда: Книжное наследие, 2010