Юрий Шапиро. Колымский край, 1954-58 гг.
Из статьи хирурга Юрия Шапиро, работавшего в Магаданской области и на Колыме в 1954-58 гг. Параллельно наблюдениям очевидца и рассказам о работе с коллегами-медиками, Шапиро предлагает краткий и информативный обзор положения дел на территории бывшей лагерной империи Дальстрой в период при Сталине и в годы после смерти этого выродка.
Другие статьи Шапиро см. на сайте журнала Российского гуманистического общества "Здравый смысл".
__________
До 1953 г. Колыма была закрытой территорией Советского Союза, куда можно было попасть либо по специальному пропуску, выдаваемому милицией, либо по приговору суда или решению Особого совещания при министре госбезопасности. На этой территории не было советской власти, вполне официально она была установлена в 1953 г. после смерти Сталина.
Безраздельным хозяином этой огромной территории, равной по размерам нескольким европейским государствам, было Министерство внутренних дел и ГУЛаг, образовавшие Государственный трест Дальстрой и Управление северо-восточных исправительно-трудовых лагерей - УСВИТЛ, находившиеся в Магадане.
Начальник Дальстроя являлся заместителем министра внутренних дел СССР. За всю историю Дальстроя на этой должности сменились четыре человека: Берзин, бывший командир латышских стрелков, Павлов, прославившийся неслыханной жестокостью и покончивший жизнь самоубийством после XX съезда партии, генерал-лейтенант Никишов и Митраков, при котором Дальстрой был расформирован.
История освоения Колымы начинается с 1932 г., когда в бухте Нагаева высадилась экспедиция первооткрывателя Колымы Валентина Александровича Цареградского и Сергея Дмитриевича Раковского - последнего я хорошо знал лично по работе в Нексикане, где он был начальником Берелёхского геолого-разведочного управления. Первые изыскания геологов показали, что в недрах Колымы таится вся таблица Менделеева - и в первую очередь золото, которого было много и которое было необходимо стране.
На Колыму был направлен поток заключённых, недостатка в которых в Советском Союзе не было во все периоды его истории. Перед новым структурным образованием были поставлены две задачи: первая - стать валютным цехом страны, вторая - стать местом заключения и уничтожения неугодных власти. В аббревиатуре УСВИТЛ слово «исправительные» по праву могло бы быть заменено словом «истребительные», ибо заключённые содержались в нечеловеческих условиях, при нечеловеческом режиме.
Старожилы Колымы рассказывали, что заключённых привозили в тайгу, где они сами строили зону для себя и жильё для охраны, после чего начиналась их эксплуатация, невиданная даже в условиях рабовладельческого общества. Скудное питание, нормы выработки, превышающие человеческие возможности, ужасающий колымский климат, жестокость режима, цинга, которой болело подавляющее большинство заключённых, быстро делали своё дело. На смену им один за другим колымский флот - приспособленные для перевозки в трюмах зэков пароходы «Феликс Дзержинский» и «Джурма» - в период навигации привозили десятки тысяч людей.
Берзин был расстрелян вместе со своими заместителями - Запорожцем и Медведем, отправленными на Колыму из Ленинграда после убийства Кирова. Его преемник Павлов, начальником НКВД Дальстроя при котором был полковник Гаранин, прославившийся тем, что расстреливал целыми лагерями, а оставшимся в живых добавлял сроки заключения - их называли гаранинскими, - в своей предсмертной записке писал, что он сам себе вынес приговор и сам привёл его в исполнение.
С приходом генерала Никишова режим слегка либерализовался: стране нужно было золото. За помощь по ленд-лизу во время войны Советский Союз расплачивался кровью своих солдат на полях сражений и колымским золотом. Каждую осень в Магадан приходил крейсер из Сан-Франциско, увозя в Америку добытое золото.
Рассказывают, что Колыму посетил вице-президент США Уоллес. Конечно, потёмкинская деревня была воспроизведена колымским начальством по всем правилам этого жанра. Уоллесу показали суточный съём промприбора - вскрыли колоду, предварительно подсыпав в неё золото из двух соседних, - и вице-президент не смог сдержать своих чувств: запустил руки в золотой песок и перебирал его пальцами. Зрелище действительно впечатляющее. Я однажды видел суточный съём драги. Помещался он в большой кастрюле, мне предложили поднять кастрюлю, и я, в то время молодой и физически сильный человек, не смог оторвать её от стола.
О Колыме написано много. И все же думается, что поделиться своими воспоминаниями - мой долг.
После окончания Сталинабадского медицинского института в 1954 году я, не без труда, получил направление на работу в Магаданскую область, где находились в ссылке мои родители. [...]
Я начал работать в Нижнем Сеймчане, центре оловодобывающей отрасли Колымы, заведующим хирургическим отделением районной больницы. Начало моей работы совпало с периодом начала распада системы Дальстроя, закрывались лагеря, и на волю хлынул поток обездоленных людей, почти поголовно больных. В социальном отношении они не были защищены, пребывание в лагере не засчитывалось в трудовой стаж. До реабилитации оставались долгие годы, массовая реабилитация началась лишь в 1957 г., а для некоторых она не наступила и по сей день. [...]
Мы выехали [на курсы усоршенинствования врачей] ранним утром и за аэродромом свернули на зимник, проложенный по льду Колымы. Колыма - река могучая и мрачная, у Сеймчана скалистый берег, берега покрыты стлаником, опускающим свои ветви перед первым снегопадом. Невзирая на сильное течение в некоторых местах река промерзает до дна. Зимник пробивается после того, как река станет, на лёд выходят бульдозеры и машины, отбрасывающие снег на несколько метров от образующейся дороги. На расстоянии 50 метров друг от друга ставятся вехи - стволы стланика - в пургу они являются единственными указателями того, что вы движетесь в правильном направлении. В Среднекане мы позавтракали в местной столовой и поехали дальше. У Оротукана - большого посёлка, в котором была транзитная зона, где на ночь останавливались следующие из Магадана и в Магадан автопоезда, были ремонтный завод и обязательная лагерная зона, - мы свернули на Колымскую трассу протяжённостью полторы тысячи километров от Магадана до Хатанги. Построена в тридцатые годы, когда никакой механизации дорожных работ не было и в помине, кроме кайла, лопаты и тачек. Лежит эта трасса на костях сотен тысяч людей, имя им - Ты, Господи, веси! - ибо никто не знает, сколько их полегло в вечную мерзлоту.
Колымская трасса - становой хребет Колымы, без неё освоение края было бы невозможным. Содержалась она в образцовом порядке, через каждые 25 километров стояли дорожные командировки, оснащенные мощной техникой. Если на зимнике мы редко встречали машины, то на трассе движение было напряжённым - из Магадана один за одним шли автопоезда с различными грузами - мощные «Татры» с прицепами, позволявшие поддерживать жизнь в многочисленных приисках, посёлках и лагерях... Мы проезжали посёлки с причудливыми названиями - Палатка, Атка, проехали поворот на курорт Талая, где несколько лет пробыли на спецпоселении мои отец и мать. [...]
Магаданская больница напомнила мне военные годы - поток больных был сравним с тем, что я видел в 1944 году на фронте, будучи воспитанником Хирургического полевого передвижного госпиталя. Больница обслуживала город и область. [...]
Ко мне на приём в поликлинику, который я проводил каждый день, приходили десятки освободившихся из лагеря людей с последствиями цинги, отморожениями, огромными грыжами, букетом хронических заболеваний, молящие о помощи. Что мог сделать я, молодой, только окончивший институт врач? Лишь положить в отделение, подкормить, подлечить, кое-кого прооперировать.
Я много разговаривал с этими людьми и передо мной открылась вереница трагедий. Порой отказывался верить услышанному, однако всё увиденное мной подтверждало их правоту. По долгу службы приходилось бывать в лагерях, оперировать в одном из самых страшных каторжных лагерей - в Берлаге на Эльгене, где заключённые ходили с номерами, как в Дахау или Освенциме.
В городе я бывал редко. Магадан довольно мрачный город. Осью его являлась в то время центральная улица Ленина, продолжение Центральной трассы, заканчивалась она в бухте Нагаево у причалов порта. Пару раз мне пришлось видеть, как мимо больницы, в сопровождении конвоя тянется колонна вновь прибывших с тюремными пароходами «Феликсом Дзержинским», «Джурмой» заключённых в транзитный магаданский лагерь, расположенный по левую сторону Колымской трассы. Удручающее зрелище!
На улице Ленина стояли каменные дома, в которых жило обкомовское, областное, дальстроевское и лагерное начальство, несколько перпендикулярных улиц влево от неё были отданы областным учреждениям, театру, кинотеатру, библиотеке, школе.
Всё, что выходило за пределы центра, застроено деревянными одноэтажными бараками. Неподалёку от начала трассы был «Дом Васькова» - областное управление КГБ, тюрьма.
Уголовная братия считала Магадан своей столицей, и бытовой травматизм там носил ужасающие размеры. Выяснение отношений происходило на уровне ножа и пистолета, т.о. хирургам без работы сидеть не приходилось. Ситуация осложнялась тем, что по окончании полевого сезона все вольнонаёмные рабочие увольнялись и в 24 часа выселялись из посёлков, милиция за этим следила очень строго. Они пробирались в Магадан и на зиму оседали там. Все заработанные тяжёлым трудом деньги пропивались и весной «бичи» приезжали в горные и геологоразведочные управления наниматься на работу и, весь полевой сезон проводили на просторах Колымы и Чукотки. Осенью всё повторялось сначала.
Мне пришлось побывать в полевых партиях летом и зимой - в стационарных. Условия труда и быта там были нечеловеческие - промывка песков при 50 градусном морозе. Под металлическим столом, на котором находился лоток с породой из расположенного рядом шурфа, разжигался костёр, в лоток засыпался снег, он плавился, вода закипала и порода, состоявшая из вечной мерзлоты с вкраплениями в неё золота, промывалась рабочим, стоявшим рядом со столом. Попробуйте это сделать при 50 градусном морозе. И общеколымская проблема - канализация - попробуйте посидеть со спущенными штанами при означенном морозе - мало не покажется. [...]
За четыре года (с 1954 по 1958) работы в Магаданской области я встречался с тысячами людей, судьбы которых были объединены одним - они попали в сталинскую мясорубку. Справедливости ради я должен сказать, что среди них были и бандиты, убийцы, воры всех мастей - криминальный мир был представлен во всём своём разнообразии, - предатели родины, полицаи, бандеровцы, власовцы. Но основная часть людей, сидевших в лагерях по 58-й статье, - это были люди, оказавшиеся в лагере за несовершенные преступления, истинные мученики нашей истории. Среди них были простые труженики, крестьяне, интеллигенты, попавшие в круги этого ада по злому навету, по глупости - за рассказанный анекдот, за испорченный портрет вождя, да и просто по разнарядке. Скольких гениев лишилась Россия из-за сталинского произвола? Тебе, читатель, что-нибудь говорят имена Королёва, Георгия Жжёнова, Иннокентия Смоктуновского? Им удалось вырваться из колымского ада. Большинству не удалось, и они пробыли в нём, как говорится, «от звонка до звонка» или остались навсегда.
Когда я оформлялся на работу в больницу, в отделе кадров со мной провели беседу перед тем, как я заполнил дальстроевскую анкету. «Вы будете общаться со скрытыми врагами советской власти, троцкистами, бухаринцами, шпионами. Будьте бдительны, не поддавайтесь на вражеские провокации. Вы комсомолец, мы вам доверяем, враг коварен».
Начав заполнять анкету, я ахнул - она была на 25 страницах, в число её вопросов входили такие, как фамилия дедушки и девичья фамилия бабушки, если они умерли - где похоронены, подробные сведения о родителях, дядях и тётях. На последней странице было уведомление о том, что я никогда и никому не буду рассказывать об увиденном и услышанном на территории Дальстроя. В противном случае - 25 лет тюремного заключения. Жизнь во всё вносит свои коррективы. [...]
Зимой 1956 г. я возвращался из Сусумана, где принимал участие в работе пленума райкома, в Нексикан. Было около 7 часов вечера, когда машина, в которой я ехал, свернула на Колымскую трассу, но вскоре путь нам преградила вооружённая охрана: колонна заключённых возвращалась с работы в лагерь. Огромный Сусуманский лагерь располагался рядом с трассой, нас остановили почти у вахты, и можно было в подробностях видеть происходящее. Мороз был минус 49 градусов по Цельсию - при минус пятидесяти день актировался и заключённых на работу не выводили. Колонна была большая, не менее тысячи человек. Они были выстроены в шеренги, по пять человек в каждой. Одеты они были в ватные бушлаты-«москвички», как их называли, ватные чуни, к которым проволокой были привязаны куски старых автомобильных покрышек, ватные ушанки, шеи были замотаны грязным тряпьём. Колонну окружали вооружённые автоматами вохровцы.
Страшную цену заплатил наш народ. [...] Хочется верить, что здравый смысл возобладает и в могилу проклятого прошлого будет вбит осиновый кол.
Колымские лагеря и лагерные управления
Опубликовано в журнале "Самарская лука", №16, 2009
