МОИ ДОКТОРА, Юрий Левитанский
Доктор
Павел Дмитриевич Колченогов,
этакий увалень,
сибирский медведь,
врач по призванью,
а не по званью,
когда разрезал меня
и когда зашивал,
что-то всё время под нос себе напевал,
и в этом его бормотанье невнятном звучало
нечто такое,
что означало начало
моего исцеленья,
моего воскрешенья.
Доктор Васильева
Елена Юрьевна,
женщина маленькая и хрупкая,
с виду совсем ещё словно девочка,
когда сердце моё
вдруг вздумало разрываться,
она разорваться ему не давала,
день и ночь надо мной колдовала,
чутко слушая
все его стуки и перестуки,
мягко ощупывая
изодранные мои вены -
доброе её сердце и мудрые руки
да будут благословенны!
Доктор Горецкая
Лидия Степановна
склоняется над шуршащей лентой
моей
совсем ещё свежей
электрокардиограммы,
где тонкие линии тянутся вверх,
как башенки и старинные храмы,
и пишет историю моей болезни,
а по сути - историю моей жизни,
моих побед, и моих свершений,
и всяческих подвигов ратных,
моих крушений и поражений
самых невероятных,
пишет, как летописец,
в строгой своей манере,
к каждой мелочи проявляя
такой интерес неподдельный,
как будто бы я император римский
по меньшей мере
или, уж в крайнем случае,
киевский князь удельный.
А вечером, когда я спать укладываюсь
на свой диванчик,
ко мне неизменно присаживается
самый давний мой доктор,
доктор
Антон Павлович Чехов.
- Ах, - говорит он, - батенька,
мы-то ведь с вами знаем,
что пульса никакого нет!.. -
И жизнь моя предстает предо мной
как вполне заурядная драма.
И я засыпаю,
как лес просыпается
после зимней спячки.
И снова мне снится,
что меня полюбила
прелестная юная дама,
иногда с собачкой,
но чаще уже -
без собачки.