Владка Мид "По обе стороны стены"
продолжение.
Прощание с гетто
[…прошло несколько недель, и в дверь Владки постучался старый знакомый Михаль Клепфиш: «Я пришел забрать тебя с собой, Фейгеле. Послезавтра в восемь утра я буду ждать тебя за воротами гетто. Ты выйдешь, присоединившись к колонне «внешней» бригады. К тому времени я успею подготовить тебе документы и предупредить людей. Если мы разминемся, ты найдешь меня по адресу Горношлёнска 3 - запомни наизусть, никаких записей.» Он не мог оставаться дольше, Владка проводила его до дверей подъезда, он присоединился к последней «внешней» бригаде, возвращавшейся из «арийской зоны» домой, и ночь поглотила его…]
Я покидаю гетто через два дня!!! У меня кружилась голова. На работе тоже царила атмосфера секретности - первые боевые отряды создавались в мастерских Тоббенса. За Стеной, проходившей по улице Желязна, я различала перемещения людей - взрослых и детей, женщин с корзинками, движение, пульс жизни. Но здесь, внутри гетто, жизнь остановилась, улицы были мертвы и пустынны. Не считая немецких патрулей, не видать ни одной живой души.
Побег из гетто - мысль об этом вселяла надежду в любого. Но на деле всё было не так просто. Для начала, чтобы прошмыгнуть через границу, требовалось заплатить астрономическую цену нееврею. Но и подкупив немецкого охранника, вы не были уверены, что он вас не застрелит. Единственной альтернативой было выйти вместе с «внешней» бригадой еврейских рабочих - но этот способ был самым опасным.
Довольно много евреев с арийской внешностью - и толстыми кошельками - уже пытались бежать из гетто. И хотя многих хватали и расстреливали на месте либо депортировали, это не отпугнуло остальных. И некоторым улыбалась удача.
За пределами гетто простирался чужой мир, где надо было искать убежище, обращаться за помощью к друзьям-неевреям, чтобы те добыли для вас фальшивые документы, нашли вам жилье и работу. И самое главное, были нужны деньги, очень много денег - платить требовалось за каждую маленькую услугу. Евреи предпринимали отчаянные попытки связаться со знакомыми-неевреями, но большинство таких попыток остались без ответа. Иногда люди, которым удалось перейти на «арийскую сторону», возвращались обратно, не в силах справиться со свирепствовавшим там вымогательством.
Мне было приказано выйти из гетто, выдав себя за члена трудового отряда. Другого способа не было. Бригадиры «внешних» бригад иногда могли делать замены. Такие оказии были редки и стоили дорого. Я заплатила.
С собой я должна была взять последний номер подпольной газеты с подробным описанием и картой лагеря уничтожения Треблинка. Друзья, знавшие о моих приготовлениях, посоветовали спрятать газету в ботинок. Мы распрощались в слезах. Обещали не забывать друг друга, пожимали руки. Увижу ли я их когда-нибудь еще?
5 декабря 1942 года, семь утра. Я шагаю в составе трудового батальона из сорока мужчин, бригадиру которого я заранее заплатила 500 злотых. Я среди них единственная женщина. Наша колонна подошла к воротам гетто, где уже ожидали тысячи рабочих, мужчин и женщин.
Усиленная утренняя охрана проводила инспекцию. Народ толкался и пихался - у многих при себе были вещи на продажу в «арийской зоне», и они надеялись избежать обыска. Инспекция только только началась. Мы нервно ждали, дрожа на морозе. У некоторых из уже прошедших инспекцию лица были в синяках - их избили за контрабанду. Один прыгал по снегу босиком: кому-то из немцев понравились его ботинки. Еще несколько человек стояли полуголые на морозе, пока тепло укутанный немец неспеша их обыскивал. Какой-то старик умолял немецкого солдата не отбирать у него тринадцатилетнюю дочь: «Она работница, как все! Вот ее трудовая!». Солдат отпихнул его. Старик в отчаянии оглядывал толпу, но никто не решился помочь ему. Его дочь отвели к деревянной будке.
Настала очередь моей бригады. Всё шло гладко...
«Откуда у вас эта женщина?» - пролаял немец.
«Она работает на фабричной кухне» - объяснил бригадир.
Солдат взглянул на меня с отвращением: «Ты мне не нравишься. Иди туда!» - он указал на деревянную будку.
«Не завидую я ей» - заметил кто-то. При мысли, что у меня найдут подпольную газету, я похолодела: не только меня - всю бригаду арестуют. Явился полицейский-еврей. Всё вокруг кишело солдатами и полицией, бежать было решительно некуда.
Я - полицейскому, шепотом: «Пожалуйста, помогите мне улизнуть, пока не вернется немец...»
Он - мне, возмущенно: «Что я, с ума сошел, рисковать из-за тебя жизью? Немец сейчас вернется!» У входа в будку лежал в крови человек, неподалеку стояла девочка. Я на мгновение остановилась в ужасе. Полицейский протолкнул меня в дверь.
Я оказалась в тускло освещенной комнате, оклеенные картами, таблицами и фотографиями полуобнаженных женщин стены в кровавых подтеках, по полу в беспорядке раскидана разорванная одежда и обувь . Из мебели - столик и стул, и еще кнут висит под маленьким окном. Стоя у стены я отчаянно пыталась совладать с охватившим меня ужасом. Вошел охранник и начал допрос.
«Имя»
Я ответила.
«Место работы.»
Я назвала место, куда направлялась моя бригада.
«Ясно! Теперь посмотрим, что ты прячешь.» Он снял с меня пальто и платье и тщательно обыскал все карманы и подкладки. Если он потребует снять ботинки, я пропала.
«Ладно, теперь разуйся.» Кровь застыла у меня в жилах, голова лихорадочно соображала. Я принялась медленно-медленно расшнуровывать ботинки. «Живей! Давай сюда свои ботинки! Видишь кнут?!» Я продолжала тянуть время, фашист схватил кнут и стал приближаться ко мне. И тут - о, чудо! - дверь распахнулась и кто-то позвал: «Герр лейтенант! Еврей сбежал!». Немец выскочил из будки, хлопнув дверью. Я быстро оделась и вышла.
«Ты куда это?» - остановил меня охранник.
«К своей бригаде. Я уже прошла инспекцию.»
Он оглядел меня подозрительно, затем махнул мне рукой. И вот уже меня поглотила колонна рабочих на «арийской стороне».
Михаль Клепфиш должен был встретить меня у ворот, но его было не видать, а я боялась долго ошиваться поблизости. Я нашла свою бригаду, они мне обрадовались: «Повезло тебе, почти никто не выходит из той будки невредимым.»
Вскоре мы уже катили в грузовике по польским улицам. Всё было знакомо вокруг - за несколько лет мало что изменилось. На наших руковах - белые повязки евреев. Несколько поляков погнались за нашим грузовиком - но у нас не было ничего на продажу. Мы приближались к месту работы. Я ломала голову над тем, как бы поскорее сбежать. Мои товарищи по бригаде, понимая, что я выполняю какое-то задание, советовали мне сорвать повязку и спрыгнуть с грузовика. Я последовала их совету и, в тот момент, когда улица была пуста, спрыгнула с грузвика, быстро свернула за угол - и замедлила шаг.
Гетто осталось далеко позади. Но странное беспокойство омрачало чувство свободы. Представьте, что вы в родном городе - но при этом не видно ни одного знакомого лица. И словно ничего не изменилось за годы войны. Трамваи, машины, велисипедисты, магазины открыты, дети идут в школу, женщины несут свежий хлеб и другие продукты. Контраст с гетто был поразительный, как небо и земля. Совершенно иной мир.
Наконец я нашла дом по адресу Горношлёнска 3, спустилась в подвал и постучалась. Дверь открыла блондинка. Михаль с радостью и облегчением приветствовал меня: «Наконец-то! Я прождал у ворот несколько часов!» Михаль и хозяин квартиры, поляк Стефан Махай, вместе ждали меня у ворот гетто с раннего утра, и только-только вернулись домой. «Я не ожидал, что ты рискнешь сегодня, такой зверской была охрана.» Михаль и Стефан работали до войны на одной фабрике: Михаль был инженером, Стефан - разнорабочим. Теперь Стефан возил рикшу, а Михаль жил у него на кухне.
Мы выпили чаю, Михаль казался очень печальным. Я спросила, в чем дело, он ответил: «Умерла моя сестра Гина. Сегодня похороны, если хочешь, идем с нами.» Я знала Гину Клепфиш с довоенных времен, мы вместе вели детские группы Зукунфа. Она была одновременно доброй и строгой, дети ее обожали. До недавнего времени она работала в гетто медсестрой и, пользуясь служебным положенем, помогла многим людям бежать прямо с Умшлагплаца. (*** первая строчка этого отрывка из Рингельблюма - о ней: http://one-way.livejournal.com/490581.html ***) В конце концов Гина попалась еврейской полиции, и ее уволили. После этого она вместе с братом, невесткой и годовалым ребенком бежала на «арийскую сторону». И вот, в первые же часы на свободе я узнала, что она умерла.
Я и Михаль пришли в больницу, где умерла Гина, и где нас уже ждала жена Михаля, Рушка Перчикова, вся в черном и в слезах. Медсестра молча проводила нас в морг. Гина лежала в белом саване. Медсестра подала знак, что кто-то идет - и мы перекрестились. Гина лежала в больнице под именем Казимеры Юзвяк, и никто не должен был знать, что она еврейка. Похоронить ее следовало по христианскому обряду.
На кладбище нас ждала маленька похоронная процессия. Среди прочих - Янкель Клеменский и Ханка Александрович. Клеменский жил по польским документам в Кракове. Он вывел тринадцатилетнюю Ханку из Краковского гетто всего несколько дней назад. Был также и Зигмунд (Залман Фридрих) (*** это именно он проследил путь одного из поездов из гетто до самой Треблинки и был первым, кто предупредил гетто о том, что там происходило: http://one-way.livejournal.com/495366.html ***) Очень странные были похороны: из десяти человек, шедших за гробом, только двое были христианами. Всё было сделано по римско-католическому обряду. На могиле поставили крест.
Таково было наше прощание с Гиной Клепфиш, еврейкой, погребенной на кладбище в те времена, когда сотни тысяч ее соплеменников погибали в газовых камерах и превращались в пепел.
продолжение следует
Прощание с гетто
[…прошло несколько недель, и в дверь Владки постучался старый знакомый Михаль Клепфиш: «Я пришел забрать тебя с собой, Фейгеле. Послезавтра в восемь утра я буду ждать тебя за воротами гетто. Ты выйдешь, присоединившись к колонне «внешней» бригады. К тому времени я успею подготовить тебе документы и предупредить людей. Если мы разминемся, ты найдешь меня по адресу Горношлёнска 3 - запомни наизусть, никаких записей.» Он не мог оставаться дольше, Владка проводила его до дверей подъезда, он присоединился к последней «внешней» бригаде, возвращавшейся из «арийской зоны» домой, и ночь поглотила его…]
Я покидаю гетто через два дня!!! У меня кружилась голова. На работе тоже царила атмосфера секретности - первые боевые отряды создавались в мастерских Тоббенса. За Стеной, проходившей по улице Желязна, я различала перемещения людей - взрослых и детей, женщин с корзинками, движение, пульс жизни. Но здесь, внутри гетто, жизнь остановилась, улицы были мертвы и пустынны. Не считая немецких патрулей, не видать ни одной живой души.
Побег из гетто - мысль об этом вселяла надежду в любого. Но на деле всё было не так просто. Для начала, чтобы прошмыгнуть через границу, требовалось заплатить астрономическую цену нееврею. Но и подкупив немецкого охранника, вы не были уверены, что он вас не застрелит. Единственной альтернативой было выйти вместе с «внешней» бригадой еврейских рабочих - но этот способ был самым опасным.
Довольно много евреев с арийской внешностью - и толстыми кошельками - уже пытались бежать из гетто. И хотя многих хватали и расстреливали на месте либо депортировали, это не отпугнуло остальных. И некоторым улыбалась удача.
За пределами гетто простирался чужой мир, где надо было искать убежище, обращаться за помощью к друзьям-неевреям, чтобы те добыли для вас фальшивые документы, нашли вам жилье и работу. И самое главное, были нужны деньги, очень много денег - платить требовалось за каждую маленькую услугу. Евреи предпринимали отчаянные попытки связаться со знакомыми-неевреями, но большинство таких попыток остались без ответа. Иногда люди, которым удалось перейти на «арийскую сторону», возвращались обратно, не в силах справиться со свирепствовавшим там вымогательством.
Мне было приказано выйти из гетто, выдав себя за члена трудового отряда. Другого способа не было. Бригадиры «внешних» бригад иногда могли делать замены. Такие оказии были редки и стоили дорого. Я заплатила.
С собой я должна была взять последний номер подпольной газеты с подробным описанием и картой лагеря уничтожения Треблинка. Друзья, знавшие о моих приготовлениях, посоветовали спрятать газету в ботинок. Мы распрощались в слезах. Обещали не забывать друг друга, пожимали руки. Увижу ли я их когда-нибудь еще?
5 декабря 1942 года, семь утра. Я шагаю в составе трудового батальона из сорока мужчин, бригадиру которого я заранее заплатила 500 злотых. Я среди них единственная женщина. Наша колонна подошла к воротам гетто, где уже ожидали тысячи рабочих, мужчин и женщин.
Усиленная утренняя охрана проводила инспекцию. Народ толкался и пихался - у многих при себе были вещи на продажу в «арийской зоне», и они надеялись избежать обыска. Инспекция только только началась. Мы нервно ждали, дрожа на морозе. У некоторых из уже прошедших инспекцию лица были в синяках - их избили за контрабанду. Один прыгал по снегу босиком: кому-то из немцев понравились его ботинки. Еще несколько человек стояли полуголые на морозе, пока тепло укутанный немец неспеша их обыскивал. Какой-то старик умолял немецкого солдата не отбирать у него тринадцатилетнюю дочь: «Она работница, как все! Вот ее трудовая!». Солдат отпихнул его. Старик в отчаянии оглядывал толпу, но никто не решился помочь ему. Его дочь отвели к деревянной будке.
Настала очередь моей бригады. Всё шло гладко...
«Откуда у вас эта женщина?» - пролаял немец.
«Она работает на фабричной кухне» - объяснил бригадир.
Солдат взглянул на меня с отвращением: «Ты мне не нравишься. Иди туда!» - он указал на деревянную будку.
«Не завидую я ей» - заметил кто-то. При мысли, что у меня найдут подпольную газету, я похолодела: не только меня - всю бригаду арестуют. Явился полицейский-еврей. Всё вокруг кишело солдатами и полицией, бежать было решительно некуда.
Я - полицейскому, шепотом: «Пожалуйста, помогите мне улизнуть, пока не вернется немец...»
Он - мне, возмущенно: «Что я, с ума сошел, рисковать из-за тебя жизью? Немец сейчас вернется!» У входа в будку лежал в крови человек, неподалеку стояла девочка. Я на мгновение остановилась в ужасе. Полицейский протолкнул меня в дверь.
Я оказалась в тускло освещенной комнате, оклеенные картами, таблицами и фотографиями полуобнаженных женщин стены в кровавых подтеках, по полу в беспорядке раскидана разорванная одежда и обувь . Из мебели - столик и стул, и еще кнут висит под маленьким окном. Стоя у стены я отчаянно пыталась совладать с охватившим меня ужасом. Вошел охранник и начал допрос.
«Имя»
Я ответила.
«Место работы.»
Я назвала место, куда направлялась моя бригада.
«Ясно! Теперь посмотрим, что ты прячешь.» Он снял с меня пальто и платье и тщательно обыскал все карманы и подкладки. Если он потребует снять ботинки, я пропала.
«Ладно, теперь разуйся.» Кровь застыла у меня в жилах, голова лихорадочно соображала. Я принялась медленно-медленно расшнуровывать ботинки. «Живей! Давай сюда свои ботинки! Видишь кнут?!» Я продолжала тянуть время, фашист схватил кнут и стал приближаться ко мне. И тут - о, чудо! - дверь распахнулась и кто-то позвал: «Герр лейтенант! Еврей сбежал!». Немец выскочил из будки, хлопнув дверью. Я быстро оделась и вышла.
«Ты куда это?» - остановил меня охранник.
«К своей бригаде. Я уже прошла инспекцию.»
Он оглядел меня подозрительно, затем махнул мне рукой. И вот уже меня поглотила колонна рабочих на «арийской стороне».
Михаль Клепфиш должен был встретить меня у ворот, но его было не видать, а я боялась долго ошиваться поблизости. Я нашла свою бригаду, они мне обрадовались: «Повезло тебе, почти никто не выходит из той будки невредимым.»
Вскоре мы уже катили в грузовике по польским улицам. Всё было знакомо вокруг - за несколько лет мало что изменилось. На наших руковах - белые повязки евреев. Несколько поляков погнались за нашим грузовиком - но у нас не было ничего на продажу. Мы приближались к месту работы. Я ломала голову над тем, как бы поскорее сбежать. Мои товарищи по бригаде, понимая, что я выполняю какое-то задание, советовали мне сорвать повязку и спрыгнуть с грузовика. Я последовала их совету и, в тот момент, когда улица была пуста, спрыгнула с грузвика, быстро свернула за угол - и замедлила шаг.
Гетто осталось далеко позади. Но странное беспокойство омрачало чувство свободы. Представьте, что вы в родном городе - но при этом не видно ни одного знакомого лица. И словно ничего не изменилось за годы войны. Трамваи, машины, велисипедисты, магазины открыты, дети идут в школу, женщины несут свежий хлеб и другие продукты. Контраст с гетто был поразительный, как небо и земля. Совершенно иной мир.
Наконец я нашла дом по адресу Горношлёнска 3, спустилась в подвал и постучалась. Дверь открыла блондинка. Михаль с радостью и облегчением приветствовал меня: «Наконец-то! Я прождал у ворот несколько часов!» Михаль и хозяин квартиры, поляк Стефан Махай, вместе ждали меня у ворот гетто с раннего утра, и только-только вернулись домой. «Я не ожидал, что ты рискнешь сегодня, такой зверской была охрана.» Михаль и Стефан работали до войны на одной фабрике: Михаль был инженером, Стефан - разнорабочим. Теперь Стефан возил рикшу, а Михаль жил у него на кухне.
Мы выпили чаю, Михаль казался очень печальным. Я спросила, в чем дело, он ответил: «Умерла моя сестра Гина. Сегодня похороны, если хочешь, идем с нами.» Я знала Гину Клепфиш с довоенных времен, мы вместе вели детские группы Зукунфа. Она была одновременно доброй и строгой, дети ее обожали. До недавнего времени она работала в гетто медсестрой и, пользуясь служебным положенем, помогла многим людям бежать прямо с Умшлагплаца. (*** первая строчка этого отрывка из Рингельблюма - о ней: http://one-way.livejournal.com/490581.html ***) В конце концов Гина попалась еврейской полиции, и ее уволили. После этого она вместе с братом, невесткой и годовалым ребенком бежала на «арийскую сторону». И вот, в первые же часы на свободе я узнала, что она умерла.
Я и Михаль пришли в больницу, где умерла Гина, и где нас уже ждала жена Михаля, Рушка Перчикова, вся в черном и в слезах. Медсестра молча проводила нас в морг. Гина лежала в белом саване. Медсестра подала знак, что кто-то идет - и мы перекрестились. Гина лежала в больнице под именем Казимеры Юзвяк, и никто не должен был знать, что она еврейка. Похоронить ее следовало по христианскому обряду.
На кладбище нас ждала маленька похоронная процессия. Среди прочих - Янкель Клеменский и Ханка Александрович. Клеменский жил по польским документам в Кракове. Он вывел тринадцатилетнюю Ханку из Краковского гетто всего несколько дней назад. Был также и Зигмунд (Залман Фридрих) (*** это именно он проследил путь одного из поездов из гетто до самой Треблинки и был первым, кто предупредил гетто о том, что там происходило: http://one-way.livejournal.com/495366.html ***) Очень странные были похороны: из десяти человек, шедших за гробом, только двое были христианами. Всё было сделано по римско-католическому обряду. На могиле поставили крест.
Таково было наше прощание с Гиной Клепфиш, еврейкой, погребенной на кладбище в те времена, когда сотни тысяч ее соплеменников погибали в газовых камерах и превращались в пепел.
продолжение следует