Дмитрий Быков // "Собеседник", №44, 22-28 ноября 2017 года
УРОКИ С ДМИТРИЕМ БЫКОВЫМ
Занятия по отечественной литературе ХХ века ведет известный писатель, публицист, вузовский и школьный преподаватель, журналист «Собеседника» Дмитрий Быков. На этот раз он расскажет о Владимире Высоцком.
ПОЭТ В КОНЦЕ ТОННЕЛЯ
«Дальше нету пути»
Высоцкий - удивительно сложный автор. Удивительна не сложность, а всенародная популярность его песен: интеллигент, актер элитарного театра, он был кумиром огромного большинства сограждан. Это и стало свидетельством перехода народа в новое состояние, сегодня, увы, отчасти утраченное, ибо деградация всегда проще и быстрей роста. Но привычка плохо думать о народе никуда не делась: многих, например, удивляет, что Oxxхymiron собирает «Олимпийский», не уступая Тимати. Русский читатель и слушатель умней и благодарней среднемирового - потому, вероятно, что у нас не так много радостей и великих достижений, кроме большого искусства. Вот мы их и ценим.
Высоцкий был универсален и знаменит не вопреки, а благодаря своей сложности. Советский народ, конечно, был монолитней нынешнего расслоившегося населения, которое сегодня резко поделилось на поклонников шансона, рэпа, рока, авторской песни и классики. Сегодня эти множества почти не пересекаются. Высоцкий стал своим для каждого именно потому, что свободно играл стилями, умел быть разным, насыщал блатную песню лирической силой, а философскую лирику - игровыми и пародийными приемами. Он сплачивал и связывал не только слушателей, но и разные литературные пласты и приемы - как лучшее советское кино, одновременно умное, жанровое и социально точное. Каждый берет и усваивает, сколько сможет, а все уровни даже автору не всегда понятны.
Это сочетание жанров и стилей - блатной поэтики, цитат из классики, интеллигентского фольклора и рок-н-ролльного драйва - превращало тексты Высоцкого в энциклопедию советской жизни, замечательную хронику семидесятых - самого интересного и при этом самого болезненного советского десятилетия. «Мы тоже дети страшных лет России, безвременье вливало водку в нас», - сказал Высоцкий об этих временах, цитируя Блока.
Но, помимо водки и отчаяния, семидесятые были отмечены небывалой глубиной и серьезностью: в них не было шестидесятнической поверхностности и оптимизма, преобладали мрачность и подпольщина, все тщательно шифровалось. Это время, состоявшее из лжи на каждом шагу, запомнилось как эпоха постоянного поиска глубокой внутренней правды: стихи и песни Высоцкого были явлением того же порядка, что и повести Трифонова, фантастика Стругацких, поэзия Чухонцева, фильмы Тарковского, театр Любимова. Во всех этих шедеврах клокотал хаос, хотя все они старательно притворялись советскими. И вся реальность семидесятых была такой: снаружи неподвижность, почти скука, а внутри - удушье, предательство («Если был на мели - дальше нету пути»), разложение, как в страшноватой песне «Что за дом притих».
«Хоть жердь через ручей»
Один из важнейших образов Высоцкого - тоннель. В короткой и довольно темной (их много у него) песне «Проложите, проложите хоть тоннель по дну реки» прямо говорится: «Нож забросьте, камень выньте из-за пазухи своей, и перебросьте, перекиньте вы хоть жердь через ручей». Речь тут идет - хоть и вполголоса - о разобщенности, бесструктурности общества: все друг другу чужие, в кажущемся монолите стремительно нарастает некоммуникабельность, люди разучиваются понимать друг друга. Необходимы мосты, тоннели, невидимые коммуникативные структуры.
Еще откровеннее об этом же сказано в «Балладе о детстве»: «Коридоры кончаются стенкой, а тоннели выводят на свет». В советском, да и русском обществе все попытки наладить внятные, легальные коммуникации в самом деле «кончались стенкой», зато строительство тайных подспудных связей, горизонтали, пронизывающие социум, - все это оказывалось спасением от сплошной вертикали, позволяло сопротивляться ей. Высоцкий и был таким строителем тоннелей, изобретателем универсального языка, в котором легко сочетались военные, спортивные, профессиональные, блатные, пропагандистские и церковные термины. Он связывал собой разобщенную страну, умея обратиться к каждому - и достучаться до любого. Его тоннельными связями мы пользуемся до сих пор, потому что, кроме него и советских комедий, нас уже почти ничего не связывает. Другой пример создания такой же языковой плазмы, в которой на равных соседствуют церковнославянизмы, газетные заголовки и пьяные анекдоты, - «Москва - Петушки» Венедикта Ерофеева, еще один тоннель внутри советской глинистой среды.
«Все стало для нас непонятно»
Высоцкий был подробным и вдумчивым хроникером советской псевдо-религиозности, того оккультизма, которым в отсутствие легальной церковной жизни заменялась вера. Индийские йоги, инопланетяне, разумные дельфины, экстрасенсы, новоявленные пророки, народная медицина, альтернативная история (в «Песне о вещем Олеге») - всем этим увлечениям его герои отдавали дань, поскольку этот суррогат духовности был единственной защитой советского человека от мыслей о смерти, от сознания своей конечности.
Герои Высоцкого постоянно смотрят телевизор, предпочитая «Очевидное - невероятное», это главное советское окно в мир науки и мистики. Как и Шукшин, Высоцкий описывает мир людей, которые от сельской жизни отстали, а к городу не пристали; от примитивной веры отошли, а христианского миропонимания не обрели. Теперь они навек зависли в суевериях, оккультных представлениях, в надеждах на чудотворную народную медицину и переселение душ.
Внутренняя пустота советского человека выражена у Высоцкого даже нагляднее, отчаяннее, чем у Галича: заполнять эту пустоту он готов первыми попавшимися суррогатами. Главное ощущение Высоцкого - внутренняя тревога, неукорененность, готовность сорваться то в бунт, то в запой - совершенно как у того же Шукшина или Аксенова.
Иногда спасением представляется любовь, но и эта тема трактуется у Высоцкого трагически: все силы уходят на завоевание прекрасного и недосягаемого объекта, а когда ты его заполучил - тебе нечего с ним делать; рай в шалаше построен, но населить его некем. Можно отделываться, конечно, лирической демагогией, как в «Балладе о любви», - но границы между красавицей и чудовищем, двумя главными героями любовных песен Высоцкого, перейти нельзя, тут никакие тоннели не помогут. Иногда красавица сама оказывается чудовищем - как в «Скалолазке» или «Она была в Париже»; во всех блатных песнях - тем более. Но в мире лирики Высоцкого любовная гармония невозможна, как в «Балладе о двух автомобилях»: счастье - только в погоне, а достижение близости почти всегда грозит катастрофой.
Именно поэтому любовных песен у Высоцкого сравнительно немного, и почти все они стилизованы: в реальности героям сразу становится скучно, как только они преодолеют последнее препятствие. И сам Высоцкий достигал максимума только в моменты предельных жизненных напряжений: в спорном и неровном фильме «Спасибо, что живой» точно показан его постоянный поиск таких ситуаций - но без них он не может заставить самого себя высказаться по максимуму.
Таким поиском предельных напряжений была вся его жизнь, такая ослепительная на фоне сонной с виду реальности семидесятых; это главный его урок, который хорошо бы усвоить, но пока наши современники лучше всего подражают его хрипоте и небритости - вещам, нет слов, привлекательным, но не главным.
Следующий урок будет посвящен творчеству Василия Аксенова.