Николай Фохт, Ольга Белая, Игорь Мартынов, Дмитрий Быков // "Собеседник", №35(392), август 1991 года
просто были там, где должны были быть
Площадь Восстания - ПЛОЩАДЬ СВОБОДЫ
...Три дня, вписанные в историю и вычеркнутые из личной жизни. Мы расскажем о них не по записям в блокнотах, а по тем самым ярким впечатлениям, которые остались у нас, журналистов «Собеседника», по тем иногда незначительным штрихам, которые не войдут в историю, но отпечатаются в памяти навсегда.
Пафос - опасная штука. Только дай повод - приподнятая фразеология вытеснит обычные слова. Три дня борьбы против переворота пафос не резал ухо - это понятно. Малая война победоносно завершена - хочется выбраться из торжественной лексики, избавиться от заслуженной эйфории победителя. Хочется найти нормальные слова, объясняющие, как страшно было то, что с нами произошло.
Шок первого дня. Новое какое-то, небытовое ощущение одиночества, которое нарастало с каждым часом. Пик пришелся на 21:00: я понял, что сейчас окажусь наедине с молчащим, но не менее чудовищным, чем при выключенном экране, телевизором, с шипящим и поэтому тоже вырубленным радио. Инстинктивно, толком не зная ситуации, вылетел из дома и почти побежал на Краснопресненскую набережную. Там мое одиночество излечил танк.
Приход танкового батальона Таманской дивизии был первой зацепочкой для надежды - значит, мы не безоружны, значит, хоть кто-то в армии думает так же, как мы (до этого ревизия центральных улиц Москвы с нагромождением бэтээров оставила удручающие впечатления). Таманцев встречали как победителей, уже победителей.
Вернувшись домой, решил отдохнуть, но тут началась вторая серия первой подпольной ночи. В дверь позвонил друг и деловито объяснил, что мы должны делать сейчас - клеить листовки. Конспиративное дело - нелегкое дело. Первая листовка была наклеена на светящееся окно ТАСС, прямо перед носом солдата, охранявшего три БТР. Заходили в подъезды, мазали клей на две листовки, шлепали то на стену, то на рекламный щит. Конспирация полная. Азарт. Ощущение того, что делаешь что-то нужное, что почти производишь сталь, хлеб и товары народного потребления - в общем, то, без чего народу моему не обойтись. Кончился клей, кончились листовки - борьба продолжалась!
*
Телефон в редакции разрывался от звонков. Звонили читатели, друзья, земляки. Среди десятков звонков один просто растрогал: Вадим - не запомнила, к сожалению, его фамилию, вице-президент какого-то СП по монтированию подъемных кранов, давний мой читатель, но абсолютно незнакомый мне человек. Вадим требовал, чтобы я доказала, что моя жизнь и жизнь моих коллег вне опасности. Все свое красноречие я потратила на то, чтобы убедить его: мы вполне в безопасности. Вадим и верил и не верил: «Нас 170 человек, мы немедленно приедем вас охранять!» Господи, этого только не хватало, чтобы перед нашей редакцией околачивалась сотня вооруженных людей!
Весь день я, как и тысячи моих сограждан, была у Белого дома. Впечатления о встречах и разговорах еще улягутся на бумажном листе. Вечером примчалась в редакцию - звонит Вадим: «Пожалуйста, не ходите на баррикады. Мало ли что - кто потом правду напишет... И вообще, женщинам там делать нечего».
Я начала злиться: ну не объяснять же ему, что есть такие моменты в нашей жизни, когда каждый решает только сам за себя! Но все же этой заботой я была тронута...
А утром следующего дня - кажется, это была уже среда - снизу, на входе в редакцию, вахтер передала мне пакет. В газетную бумагу был завернут газовый баллончик и записка от Вадима: «Мы знаем: вы все равно полезете в самое пекло. Возьмите на всякий случай это».
Этот газовый баллончик, не пригодившийся, к счастью, ни мне, ни моим товарищам, дорог мне больше всех подарков и цветов, которые я получала в жизни. Пусть лежит на столе. На память.
*
Не только решающей, а попросту самой страшной была ночь с 20 на 21 августа. Отряды на подступах к Белому дому и заранее организованные «сотни» стояли с семи вечера, цепи выстраивались стихийно. Сколько помню, до трех часов ночи больше всего боялись газов: противогазы в толпе мелькали редко, каждые полчаса большинство мочило бинты и платки в лужах, благо лило как из ведра. Приказ: зонтов не открывать! (Зонты мешали обзору.) Тридцать тысяч человек, вооруженных мокрыми платками в буквальном смысле до зубов, стояли без зонтов, не разрывая цепочек среди глубочайших луж.
В час разнеслась весть: танки идут по Калининскому! Двое добровольцев, исходя из опыта Тбилиси, пытались убедить остальных расчистить «танковый коридор». В цепях зароптали: «Может, и ковровую дорожку им постелить?!» В конце концов от коридора отказались наотрез, так и стояли - рядов тридцать от пятидесятиметровой черты (Руцкой приказал открывать огонь без предупреждения по каждому, кто приблизился бы к Белому дому на это расстояние, прорвавшись сквозь живое ограждение.) Героически работавшие всю ночь А.Любимов и А.Политковский повторяли каждые четверть часа: в случае прорыва танков или бэтээров на площадь уходить в сторону, ни в коем случае не вступать в конфликт, никаких провокаций, сохранять жизнь и здоровье каждого - они понадобятся!
Честно скажу: давно так не боялся. Но и давно не видел такой организации, такого беспрекословного выполнения команд и такого мужества. О панике не могло быть и речи - периодически принимались скандировать: «Россия!» и «Свобода!», пели, хохмили, ни одного пьяного, гуляющие по рукам батоны и пачки сигарет. К четырем утра стали подносить новые термосы с горячим кофе. Несмотря на многократные призывы к женщинам: «Покиньте площадь!» - никто не слушался. Сам я видел двух беременных женщин лет по двадцать пять. Самое трудное время - с трех до четырех - простояли, не разнимая рук. Нет хунты без добра, сказал поэт Геннадий Красников.
*
Пятилетнее ожидание наконец разрядилось, со всеми наконец что-то произошло, у всех появился общий враг, стало ясно, откуда исходит главная опасность и что делать. Каждый третий в этой толпе - знакомый, практически все друзья - тут, и такого единства, кажется, Москва не знала со времен московского ополчения 1941 года. И в этом смысле ночь с 20 на 21-е была, может быть, самой прекрасной и памятной ночью. Самой пасмурной, самой мокрой, самой отчаянно-счастливой. Только бы нам не записывать себя так легко в герои и ветераны. Бывали в России и пострашнее времена, и не стоит нам попрекать тех, кто почему-либо не был на площади. Никакого высокомерия: просто были там, где должны были быть.
Чем хороши военные перевороты? Тем, что наконец-то встретился абсолютно со всеми, со своими. Раньше не клеилось: то дела, то дети, то оформление загранпаспортов. Как вдруг поутру прискакали пугоязы-баклаяны да и порубали единым махом и дела, и заграницу, и всякое желание иметь каких бы то ни было детей. В этой стране лучше не размножаться, подумалось в то баснословное утро. Появилось много свободного времени. А место общей судьбы наметилось само собой: на площади Восстания, потом ниже, потом у первого подъезда. А где же еще? Там все и сошлись: вон Володя Бережков с гитарой, вон Артемий Троицкий с иностранцами, вон все факультетские кореша копошатся на завалах. Ведь сами же писали, сами же каркали! Настала пора предыдущие словеса оправдать, обосновать, запротоколировать. Материализовать! Ведь если есть Баррикадная - значит, должны быть баррикады? Если есть площадь Восстания - значит, будет восстание? Как не быть? Не беда, что все грезилось в молодости иначе. А тут приходится под мерзким дождем, с зонтиком, без автомата, даже без мало-мальского бронежилета. Но я же обещал. Покурим у костерика. Поежимся под прицелами снайперов. Попоем Цоя... Но лирика была в первую ночь. И на второй день. Потом восторг ходил по сердцу на цыпочках, боясь спугнуть ноги. Особенно когда в 23:00 с балкона специалист по психотронике рассказал, что на крышах здания СЭВ стоят психогенераторы, которые запросто превращают всех человеков в зомби. Этого не хотелось: погибать полным идиотом, не осмыслив текущего момента. Тогда кое-кто из нас решил выбраться на самые форпосты, на дальние заставы, куда психогенераторы не достанут: на перекресток Калининского и Садового. Но аккурат в 24:00 по ракетнице, как предсказано классической литературой, пошли «чапаевские» БТР. Дядьки, которые уже удалялись от баррикад в сторону Арбата, резко развернулись и с убедительным криком «Стреляй в меня, падла!» помчались навстречу броне. С каким-то последним веселием, образуя заградительную цепочку, инженер Кирилл по левую руку и шофер Серега по правую обменялись мыслью, что-де негоже русскому человеку сдаваться на милость узбекам. А когда выползший из туннеля головной БТР бессмысленно задергался, забился, заметался в окружении дорогих сердцу каждого москвича троллейбусов «Б» и «10», то стало очевидно, что хунте капут. Просто эти мостовые, где нам каждый камень знаком, эти дома, в которых живут наши общие кореша, эти улицы с нежными именами отторгнут глупые железяки. Перевороты надо производить в песках, в безлюдных горах, на дне морском... Но никак не в Москве. Тут неприспособленное место. Мы заходили в квартиры близлежащих домов к незнакомым людям, мы пили там наскоро кофе и созванивались с родней. Мы говорили на московском.
А история тут ни при чем. И демократия не главное. Просто мы давно не виделись друг с другом и устроили себе шикарную сходку. А если что, то не забудьте: как обычно, на площади Восстания.
*
Последний день - мы победили, тяжесть сделанной работы. Вдруг стало одиноко - физически надо было увидеть своих однополчан, соратников по сотне Сафарова народного ополчения. Меня встретили чаем и котлетами - накормили первым делом. Будто мы сражались не сутки - годы. Полковое, стало быть, братство. Все было уже решено, слушали уже не только новости, но и музыку, мирно сидели у костерков, неторопливо рассказывали анекдоты. Мне радостно сообщили, что послали гонцов за водкой (накануне никто в рот не брал - не по приказу). Просачиваться стали настроения туристического похода и народного гулянья. Я тихонечко, незаметно ушел: эту обстановку я знал хорошо, хотелось, чтобы осталось другое, неизвестное чувство - чувство приближающейся опасности и готовности встретить ее вместе. Предчувствие мужества, предвидение свободы.
Впечатлениями делились: Николай Фохт, Ольга Белая, Игорь Мартынов, Дмитрий Быков